Да, это было замеча-а-а-тельное представление!.. Не так-то легко рассердить меня и вывести из себя, вы знаете, что мне трудно гневаться всерьез, такая уж я, но в эту минуту меня сжигало нетерпение, я была так взволнована, так досадовала на их медлительность и нерадивость и, честно признаться, немного побаивалась… И, как всегда в таком состоянии - ну, как бы это выразить?.. - чуть-чуть переборщила, вздула себя самыми громадными волнами, сделалась немыслимым фонтаном голубого кита, взмыла под небеса, взорвалась облаком черных, как ночь, чернил каракатицы, но тут, на счастье, после примерно вечности с половиной ко мне вернулись мои маленькие усталые и выжатые, как лимон, побегунчики и, сталкиваясь на лету друг с другом, закричали еще издали: "Все в порядке, госпожа наша! Теперь мы зна-а-а-ем о нем все! Все, что требуется, и это совсем не удиви-и-и-тельно, госпожа наша, что мы не сумели поначалу ра-а-а-скусить его, это вообще даже не подходит: думать про него на языке человеческих созданий, он как раз все время стара-а-а-ется сделать для себя особенные слова, только для себя одного, только чтобы он сам понимал, госпожа наша, но мы, конечно, вскоре, в ближа-а-айшем будущем, разгадаем все его тайны, вот, потому что все остальные вещи о нем мы уже более-менее знаем, мы даже знаем, что он один из тех, кого называют евреями: у него - хи-хи! - не хватает кусочка кожицы на одном месте, и он родился в Дрогобыче и много пишет, а теперь он бежа-а-ал откуда-то, и есть слова, которые он говорит на языке, который мы как раз понимаем, например, он говорит: "У мелодии своя воля, свой упрямый ритм"; "в этой истории время уже неизменно"; "бездумный звездный комментарий на полях музыки" и еще: "убил твоего еврея" - красиво, правда? "Если так, то и я убью твоего еврея". Ты видишь, госпожа наша, мы уже знаем о нем почти все и теперь опять возвращаемся туда, к нему, чтобы узнать еще больше, - лишь бы ты была довольна, госпожа на-а-ша…"
Довольна! А!.. Я была счастлива. Стояла уже ночь, я лежала на животе, как я люблю, как мла-а-а-денчик, как царственный отпрыск, подобного которому не сыщешь ни в каких галактиках и ни в каких солнечных системах, которого нужно разглядывать под особым углом зрения, в правильном ракурсе, чтобы понять, до чего же он вообще-то маленький и миленький, драгоценная такая жемчужинка! Лицо мое было обращено к горизонту, обрамленному космическими безднами, ветер с деликатностью и нежностью поглаживал мою спину и бедра, в небе сияли звезды, я совсем усыпила и пригладила волны, чтобы они не заслоняли лунного света и не умаляли его яркости. Я была прекрасна…
Он сделал себе свой собственный язык, мой человек. Как это великолепно! Он просто хотел спокойно поговорить сам с собой, и чтобы никто не подслушал и не понял. И даже чтобы он сам не мог после рассказать кому-нибудь другому - ведь у него не окажется для этого слов. Так возвышенно, так духовно, честное слово! И откуда только у него берутся эти идеи? Ведь я сама торчу тут уже миллионы лет с этими моими медицинскими проблемами - в сущности, незначительными, я уже упоминала, но все же… И никогда-никогда мне не приходило в голову изобрести для себя особый язык, только мой и больше ничей - ах, как это увлекательно!..
Да, я с самого начала была очарована им из-за всех этих немыслимых фантазий и размышлений, хотя, честно признаться, не очень-то понимала, зачем ему призывать на свою голову все эти беды и страдания, вместо того чтобы, скажем, немного меня порадовать, да, в данном случае я рассуждаю, как его мама Генриетта, о которой мне уже все известно, жаль, что нам не довелось встретиться, я уверена, мы с ней прекрасно поладили бы, потому что она тоже постоянно повторяла ему с горечью: "Бруно, у тебя мысли старого человека, алтер коп, а вовсе не ребенка, дай-то Бог, чтобы ты вышел из этого с миром, смотри, что случилось с твоим бедным отцом, Якубом".
А действительно, что с ним случилось? Мои побегунчики сообщают мне странные вещи. Таких историй я не слышала с тех пор, как впервые увидела человеческую лодку и в ней аргонавтов, которые придумывали всякие бесстыжие небылицы о своих неслыханных приключениях, лишь бы переврать друг друга по части всяких подвигов и побед. Если верить тому, что мне докладывают мои волнушки, отец Бруно тоже был из этой породы, таким неприкаянным странником, беглецом от обыденности, не в смысле обыкновенного скитальца или беженца, но… Где это у меня записано?
Его отец, почти выучившийся летать, выращивая у себя на чердаке экзотических птиц, павлинов и фазанов, глухарей и гигантских кондоров, которым место разве что в тропических странах, его отец, которого Бруно называл "неисправимым импровизатором, фехтмейстером воображения", воевавшим в одиночку со стихией скуки, этот могучий человек, умиравший неоднократно, но не полностью, с оговорками, всякий раз вновь восставал к жизни в тысяче одной, каждый раз новой форме, так что все в доме уже привыкли к его частым кончинам… Так пишет мой Бруно. Разбив свою смерть на части, умирая как бы в рассрочку, он добился того, что кластер его давно уже отсутствующего лица как бы распределился по комнате, в которой он жил, разветвился, создав в некоторых местах поразительные узлы сходства прямо-таки невероятной выразительности. Обои кое-где имитировали судорогу его тика, узоры их формировали болезненную анатомию его смеха…
Я помню наизусть каждое написанное им слово.
А под конец он превратился в громадного не то краба, не то паука, не то скорпиона. Заползал в комнату через щель под дверью и приводил всех в ужасное смятение, пока однажды не попался. В самом деле так: мама Бруно, которая, как видно, не могла больше этого выносить, поймала его на лестнице в тот момент, когда он прыгал со ступеньки на ступеньку, и некоторое время спустя, в каком-то секундном затмении разума, мгновенном ослеплении или по недосмотру - ужасно, но факт, - сварила… Да, сварила… Бруно утверждает, что это сделала именно она, добавляя, впрочем, что, возможно, она видела в этом единственный выход из его безнадежного положения. Как бы там ни было, он был подан на обед, водружен на стол на красивом блюде, увеличившийся и как бы распухший после варки. Понятно, что они не притронулись к нему, не дай Бог, такая культурная семья, мама велела отнести блюдо в гостиную, и оно стояло там на столе, покрытое плюшевой скатертью, по соседству с фотоальбомом и папиросницей в форме музыкальной шкатулки. Однако на этом дело не кончилось, он бежал и оттуда, да, представьте себе! - и оттуда тоже, потому что оба они, и Бруно, и его отец, всегда умудряются перейти предельные и допустимые границы, и даже тогда, когда, казалось бы, не осталось ни малейшего шанса, они все равно не отступают, так что, пролежав на блюде несколько недель, он исчез, только одна клешня застряла с краю в усохшем томатном соусе и желе, а сам он, вареный и, очевидно, уже не слишком свежий, теряя по дороге ноги, из последних сил потащился дальше, в безумные бездомные блуждания, всегда дальше, в точности как его упрямый сынок - сладкий мой… Вечно такой серьезный, рядом с ним я просто не могу не почувствовать себя вздорной и легкомысленной, но это его отчаяние, оно буквально убивает меня, лишает всякого желания жить, оставляет на мне черную, ржавую, полную скрежета борозду, как будто от тяжелого эсминца, но след эсминца я умею стереть, а след его отчаяния - нет… Я только пытаюсь накрыть его плотным слоем воды и сохранить, ведь я берегу все крохи любых свидетельств о нем - хотелось бы сказать: его внимания, но где оно, это внимание? - он даже не замечает меня, а я уже превратилась в самого главного его биографа - ибо что же еще остается мне делать?..
Глава четвертая
ты покачивался Бруно на воде в громадном медлительном гамаке моря
туда и сюда словно маятник
отмеряющий бесконечное первозданное время
туман тихо ворочался расстилался и клубился по поверхности вод
мягко и осторожно увлекаемый ветром навстречу светлой заре
время светлой зари поджидает у горизонта
ты плывешь Бруно в моих размеренных неторопливых волнах
в этих бесчисленных частицах бесконечно струящегося течения
и узнаешь что у воды есть запах
а ты и не предполагал что у воды может быть запах
покачиваешься туда и сюда движешься вместе с ними вперед и вперед
дальше и дальше
всегда дальше
гамак моря укачивает и убаюкивает тебя
убеждает плыть вместе с ними
теперь ты знаешь что можешь плыть с ними вот так до бесконечности
потому что тебя несет их безостановочное мускулистое движение
можешь плыть вечно вечно
потому что тебя поддерживает и питает это тихое колыхание волн
ты плывешь между ними увлекаемый волей воды
окутанный ее упругой настойчивостью
и купаешься в бесчисленных ночных феериях
утопаешь в этой нескончаемой череде черных бархатистых ночей
окунаешься в нежность туманной прохлады
тусклый месяц оранжевый месяц сияющий месяц
скольжение облаков по шлейфу ночи
тягучие мерцающие нити тумана
ты одинок в этой Вселенной
ты единственный человек во всей Вселенной
подхваченный неодолимой мощью рыбьей стаи
что за неодолимая сила движет рыбьей стаей
острые запахи рыбы ударяют тебе в ноздри
постоянное биение жабр мелькает у твоих глаз
ленивая ласка льнущих к тебе волн
относящих к берегу отпечаток твоего образа
запечатленного на водной глади
чтобы разбить его там на тысячи осколков
в фасеточных глазах скалистого краба
превратить в окаменевшие иероглифы на мякоти коралловых рифов
вперед вперед вперед
вначале легкий ожог жестких колючих плавников
на твоей нежной беззащитной коже
потом десятки и сотни свежих ран и царапин
капли твоей крови стекают в воду
заставляют взъерошиться всю стаю
ты не страдаешь от боли не чувствуешь соли на ранах
ты видишь только искрение их спин
сверкание их зеленых боков ритмичное движение жабр
чувствуешь острый запах
слышишь приглушенный от избытка восторга гул просторов
уши твои наполняются плеском и гвалтом огромного водного базара
криками чаек
шелковистым шелестом тяжелых синих рулонов
равномерно разматывающихся под тобой волн
твои мысли блестящими монетами соскальзывают в воду
медленно погружаются на дно
гладкие скользкие менялы
снуют в пустынных переулках затонувших городов
неслышно покачиваются безмолвные ночные рынки
заключенные в огромные прозрачные пузыри
море полно шепотов странного эха и вспененных в неге слов
волны играют струнами прибрежных арф
нити воды стекают сквозь гребень кораллового рифа
просачиваются сквозь его зубья
дальше дальше дальше
волны ласкают и гладят твое легчайшее расслабленное тело
с увлечением раскачивают из стороны в сторону
нечаянно доставшуюся им игрушку
руки твои безжизненно раскинуты на воде
кости худых плеч торчат как крылья
тебе приятна многозначительность молчания
серьезность молчания
угрюмость молчания
и ты думаешь
если такова смерть
если возможно чтобы она была такой счастливой и цельной
вписанной в ритм биения большого водного сердца
безостановочно пульсирующего под тобой в груди океана
то пусть будет пусть будет пусть будет так
пусть
тотчас после того как ты покинул городскую пристань и был окружен множеством рыб
из военного порта вырвались и пронеслись мимо раскинутые словно веер эсминцы
там были фрегаты кишащие матросами
запах дизельных моторов и машинного масла
торжествующие звуки горнов
молодой солдат приваривал к палубе корабля пулемет искры взлетали яркой дугой и медленно опадали в воду
опадали и шипели соединившись с водой
глаза солдата опознали за молом огромный косяк рыбы
он попытался всмотреться получше но не увидел
не различил среди них тебя
на мгновение страх
несчастное предательское раскаяние сжало твое сердце
обдало жаром и смяло грудную клетку
ты затрепетал и начал в отчаянии барахтаться в воде
дико закричал
и твой страх как электрический разряд пронзил всю стаю
молнией ударил в ее сердце
потому что в море ничто не укроется
здесь все курьеры все побегунчики все шептуны
и все постоянно на страже
потому что море это рыбак
погляди ведь каждая волна это движение его чресл разворот его плеч
в ту минуту когда он забрасывает густую сеть своих прозрачных нервов в пучину вод
тотчас возникает опасный тораг
толчея и смятение
и вот ты уже увлечен закручен утянут
ты погрузился задохнулся ничего не понял
и вообще не догадался в чем заключается твоя роль в этом тораге
тысячи перепуганных рыб растворились в твоем человеческом страхе
первые в панике повернули вспять и столкнулись со следующими рядами
треснули черепа распахнулись пасти и мгновенно был нарушен долган это естественное предохранительное расстояние между отдельными особями
забыто правило одиночества в толпе
вода вспенилась и в то же мгновение была рассечена на куски
звенели и вибрировали лезвия плавников
но где-то там на краю стаи Лепарик с невозмутимым величавым спокойствием укротил своих подданных и все замерло вдруг
незаметно восстановился порядок в рядах
все снова выстроились
голова к голове боковая линия к боковой линии и хвост к хвосту
и тут ты впервые ощутил натяжение крепчайшей струны
между твоим затылком и основой твоей души
прислушался с удивлением к непреклонному беспрерывно твердящему голосу
вперед вперед вперед
подталкивающему одинокого в толпу
в гущу одиноких и молчаливых
сердце твое вдруг наполнилось непонятной радостью
ты перевернулся на спину и с наслаждением подставил свой бледный живот лунному свету
ты возносишься и опадаешь возносишься и опадаешь на моих губах
вверх вниз на моих тихо бормочущих волнах вверх вниз
туда и сюда туда и сюда
ты еще жив
ты окропил небо горячей струйкой своей мочи
улыбнулся моим пропастям и глубинам двумя складками позади колен
чайки кричали пораженные видом такого странного белого тела
правая твоя подмышка сделалась на миг зелеными густыми джунглями пока из нее не выбрался и не поплыл себе дальше мягкий шелковистый клок спутанных водорослей
ты чувствуешь Бруно что у воды есть запах
и это совершенно иной запах чем тот который ощущает человек стоящий на берегу
есть запах воды и есть запах берега
они разные
запах моря отличен от всех прочих запахов
как и голос моря отличен от всех других голосов
как и цвета моря не похож ни на какой иной цвет
как и мысли в нем совсем другие
похищенные ловкими торговцами моими быстроногими слугами
прилежными волнами отбрасываемыми как эхо от берега
взволнованные мысли
завихряющиеся в ритмичном бурлящем шуме водного рынка
подобные душистому многоголосью многолюдной ярмарки
потому что есть запах воды запах который не задерживается в ноздрях не собирается в носу
разве что в сезон тоски всплывает в сознании рыбы
о запах воды о запах моря о ночь запахов
запахов рыбы и скал
бездонных бездн и погруженных в вечную тьму растений впитывающих и запах трупов больших морских животных
и запах слюны стекающей из их разинутых ртов
из распахнутых створок раковин и ракушек
тоска и печаль на устах коралловых рифов
вздыхающих в ночи и видящих сны прежних диких эпох
глубокий и тайный дух далекого дна
и смесь запахов принесенных сотнями рек их пряным течением
и вот когда ты очнулся от обморочной спячки в морском гамаке
туда и сюда
когда потянулся в медлительной путанице зыбей к единственной цели
мудрость известная и тебе
все плывущие вокруг тебя без сомнения знают этот тонкий призывный запах
без секундного колебания различат его
запах возникающий как мираж как морок
запах одной из тысяч рек
собирающей свой урожай в одном очень далеком краю
в том месте где они проклюнулись на свет много много дней и ночей назад
и куда возвращаются теперь
чтобы там умереть и никогда больше не вернуться сюда
из всего многообразия запахов которыми дышит море
они улавливают только этот
только тонкое как нить мерцание желанного зова судьбы
иди ко мне иди ко мне иди ко мне
главное в твоей жизни это путь ко мне
твоя смерть обгоняет твою жизнь
иди ко мне слышат лососи и устремляются туда
напрягают все свои силы чтобы успеть и не опоздать
и Бруно с ними
сколько недель и сколько месяцев все его силы направлены только на это
на угадывание таинственного призыва судьбы
главной загадки всей его жизни
захлебываясь водой и отплевываясь он принюхивается к чужим запахам
принюхивается со страстным вниманием долгие часы и дни
выискивает неповторимый аромат той единственной реки
ее долгого путаного пути
биение ее пульса
а пока что солнце обжигает и делает коричневой его спину
плечи его становятся сильными и мускулистыми
он исследует вкус планктона и мякоти губок
и ни на одно мгновение не перестает прислушиваться прислушиваться
и не знал ты тогда Бруно что именно ищешь и чего просишь
была только смутная догадка
только надежда ради которой ты пустился в свой последний путь
и вдруг содрогнулся ты Бруно в сердце своем
посреди моря настигло тебя это
мимо проплыл остров Борнхольм и подступающие к самому берегу поля
светлая церковь заколыхалась над землей потому что клубы то ли тумана то ли дыма подымались к небу
и давно забытый запах коснулся твоего лица
пристал к крыльям твоего носа
покружился мгновение и уплыл дальше
тонкий ничтожный виток волнующего аромата
ты тотчас очнулся от дремы
рассек всю тьму ночи пронзил ее мечами своей памяти
искры воспоминаний брызнули из твоего сердца в темную воду и зашипели затухая
о этот неповторимый запах
ты хотел вернуться обратно чтобы вновь вдохнуть его
но крепкий упругий хенинг натянутый в тебе до боли
связал тебя по рукам и по ногам и не позволил повернуть назад
потому что лососи всегда движутся только вперед и вперед
потому что смерть гонится за ними по пятам
ты выл от тоски и сожаления
ах что это был за запах Бруно что за дивный запах
то ли дешевых духов служанки Адели
то ли родные запахи тяжелых тюков мануфактуры
в волшебной лавке твоего отца
до отказа
до высокого исчезающего во тьме потолка забитой всевозможными тканями
а может запах блестящей черешни
под прозрачной кожурой которой бродит пьяная влага