- Хватит об этом. Там я все предусмотрел, будешь обеспечена всем, отсидишься, освоишься с новым лицом, а тем временем, возможно, тебя перестанут искать. По идее, вообще не должны бы искать: доложу об очередном неудачном эксперименте, все отчеты уже подготовлены, но я боюсь, что кто-нибудь проболтается. Тебя, конечно, трудно узнать, но лучше поберегись.
- Неужели мы не увидимся?
- Не плачь, не трави мне душу… - он губами стер слезинки у нее на щеках. - Жаль, что я не смогу увидеть нашего ребенка…
Она оглянулась на зеркало:
- Я, правда, тебе и такая нравлюсь?
- Нравишься всякая. Честно говоря, я просто не замечаю перемен, я люблю тебя, для меня ты осталась такой, какая и была. И твою новую внешность я люблю - как свое произведение, я бы сказал, очень талантливое произведение. Сотворить это было куда сложнее, чем тебе нарисовать картину, ты же все-таки, так сказать, объемная. И сложнее, чем вылепить скульптуру, потому что они не движутся, а ты к тому же еще и говоришь…
- Ты хвастун…
- Ну да. Только ты попробуй сама, нарисуй что-нибудь такое же совершенное.
- Картины я создаю из ничего, а у тебя все же был исходный материал…
Он гладил ее короткие волосы, мальчишеский ежик.
- Поехали вдвоем, давай, пока ты жив, будем вместе, - в который раз повторила она.
Он покачал головой:
- Ты же сама понимаешь, мне осталось мало… Не хочу, чтобы ты видела меня совсем безумным. Я люблю тебя… Ты же говорила, что хотела бы начать новую жизнь, попробовать еще раз, вот и живи, ради меня, ради нашего ребенка. Ты станешь известным художником, у тебя отлично получается. Если почувствуешь опасность, излишнее чужое внимание, подозрительные расспросы, слежку, сразу уезжай за границу, там на твое имя открыт счет в надежном банке, ты все помнишь? Код, шифр, название банка?
- Хан, поехали вместе…
- Я тебя сам отвезу, не доверяю нашему летчику, буду сидеть в кабине самолета, чтобы он по рации не связался с кем-нибудь. Так что распрощаемся здесь, там я даже на секунду не выйду из кабины, как только самолет сядет, - вылезай и уходи прочь. А дальше - как договорились, ты все знаешь: сначала на автобусе, потом снова самолет, потом частника наймешь.
В эту ночь у Хана был сильный приступ, и он сам впервые сделал себе укол наркотика и попросил Павла закрыть его в изоляторе, пока все не кончится. Мария даже не могла к нему прийти, она плакала в лаборатории. Выходить отсюда он ей запретил, а всему персоналу Центра уже сообщили о ее смерти, мол, опять неудача. Хан пришел в себя только через день и сразу же, ночью, они с Марией уехали в аэропорт. Этот отъезд совсем не походил на предыдущий - теперь они уезжали тайком, без провожающих, заранее не предупреждая летчика. Об их отъезде знали только Павел, Стас и охранник Саша, эти доверенные лица обещали хранить тайну. Хан перед отъездом сообщил в Москву, что ему стало хуже, что начатую тему сможет закончить только Павел. Сообщил и о внезапной болезни Леонида Сергеевича.
Павел убедил шефа взять его с собой, на всякий случай. Хан согласился - головные боли у него уже не прекращались. Мария села в самолет, завернувшись в шарф, словно в паранджу. Она сидела в салоне одна, Хан с Павлом сразу прошли в кабину пилота и оставались все время полета там. Когда самолет приземлился, Хан все-таки вышел из кабины, обнял ее на прощание. Из-за сильной головной боли он не мог наклониться, и Мария сама открыла дверь, опустила лесенку и сошла на землю. Она быстро шла по небольшому летному полю захолустного аэропорта, не замечая, что по щекам текут слезы… "Я тебя никогда не увижу…"
Подошла к окну в зале ожидания аэровокзала, подождала, пока взлетит маленький самолет. Смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Из ячейки автоматической камеры хранения вынула приготовленный для нее кем-то по приказу Хана пакет с документами и ключами и пошла к стоянке автобуса. Ехала отвернувшись к окну и ничего не видя за стеклом - перед глазами стояло лицо Хана.
Рано утром автобус остановился на вокзале небольшого городка. На городском автобусе доехала до местного аэропорта, еще один перелет. На нее никто не обращал внимания. Хотя в брючном костюме, темном шелковом шарфе на голове и громадных солнцезащитных очках в пасмурную погоду она выглядела несколько странно, да и ее бледность и худоба бросались в глаза. Ей вредно было днем оставаться на улице, даже когда солнце пряталось, скорее бы добраться до этого незнакомого дома. Случайно кинув взгляд на свое отражение в оконном стекле, Мария вздрогнула - никак не могла привыкнуть к новому лицу. Как наказывал Хан, она не стала садиться в такси, остановила попутную машину, разговорчивый водитель запросил немного, дешевле, чем берут таксисты. Ну вот, она еще и сэкономит.
- Только я совсем не знаю, где это местечко, - первый раз еду, в гости.
- Не волнуйся, дорогая, быстро доставлю, это место я хорошо знаю, моя родня там рядом живет. Красивое место, но дорогое. Твои друзья, стало быть, обеспеченные люди. Как зовут, может, мои знакомые?
- Нет, вряд ли, они только что купили этот дом.
- Слушай, это не тот дом, что с красными воротами?
- Не знаю, я же не видела, у меня есть только адрес.
- Ну, поехали. Ты видно, болеешь?
- Да…
Она села на заднее сиденье, чтобы не разговаривать с водителем, и теперь все время невольно тянула шею: хотелось видеть, что там впереди. Приехали довольно быстро. Мелькнул указатель с названием местечка, но узкая асфальтированная дорога продолжала петлять по склону горы мимо вольготно разбросанных домов. Все они были большими, новыми и негостеприимными. Да, с соседями тут не перекинешься парой слов через забор… Такси остановилось около двухэтажного дома за красной кирпичной оградой. Ворота, в самом деле, тоже были красные, кованые. Вид у дома очень добротный, неприступный и немного одинокий - стоит на вершине, как крепость. Мужик поднес ее сумку к калитке и все не уезжал, ждал, когда ей откроют.
- Что, дома никого нет? Не ждали тебя? Довезти до гостиницы?
- Нет-нет, спасибо, это не страшно, что никого нет: мне ключи передали, я сама войду. Спасибо, не беспокойтесь.
Она вынула из сумочки связку ключей, большой бронзовый ключ был явно от калитки, открыла ее и, прихватив сумку, вошла во двор. Вот, значит, где она теперь будет жить, пока не родится ребенок… Ей захотелось осмотреться сначала снаружи и, оставив вещи у входа в дом, прошлась по открытой террасе, огибавшей весь особняк. Дом стоял на высоком фундаменте, и отсюда, с террасы был виден цветник, молодой сад и спортивная площадка в дальнем углу, у забора. Теперь это все ее. Мария перевела взгляд за ограду. Ниже по склону кое-где виднелись крыши домов, утопавших в зелени, а еще ниже желтела полоска пляжа, потом светло-голубое мелководье и дальше раскинулось безбрежное темно-синее море, пустынное до самого горизонта. Там, на горизонте, море казалось совсем темным, почти черным, как и грозовое небо. Теперь она сможет каждый день смотреть на эти воды, на вспенивающиеся барашки волн, а когда родится ребенок, будет часто выносить его сюда, пусть тоже смотрит вдаль, чтобы у него было хорошее зрение…
Мария бросила надоевший шарф на перила и сбежала в сад, прошлась по дорожкам, везде был идеальный порядок. На спортивной площадке увидела турник, подпрыгнула, схватилась за перекладину, чуть-чуть раскачалась, потом попыталась подтянуться и спрыгнула. И только уже стоя на земле, осознала, что она такое сделала: ведь лет десять, а то и двадцать она не то что не подтягивалась, даже мысли об этом не возникало. Да год назад она бы и до перекладины не допрыгнула, а сейчас ее тело требовало физических упражнений. Ей хотелось повторить свой спортивный спонтанный подвиг, но она не стала перегибать палку, хотя и чувствовала себя великолепно, как никогда. Хан был прав, она с каждым днем ощущала себя здоровее. Возвращаясь к дому, все же не удержалась и вверх по лестнице не пошла, а побежала, легко перепрыгивая через ступеньку, на террасе остановилась, запыхавшись, подивилась сама себе, и вошла в дом.
Ей тут все сразу понравилось. Прошлась по всем комнатам первого этажа, за одной дверью оказался вход в подвал. Спустилась по каменной лестнице вниз, полюбовалась на полки, уставленные всевозможными продуктами, здесь все покупалось целыми упаковками. Да, Хан обо всем подумал, год можно жить, не выходя из дома, выдержать круговую оборону, блокаду…
Потом поднялась на второй этаж, там были спальня и детская, а под скошенной крышей с торцевой стороны дома обнаружила еще одну комнату, просторную, хотя и не высокую, с громадным окном и балконом с видом на море. Это была мастерская, там стояла пара мольбертов, на столе лежали краски, кисти торчали в большой вазе, как букет цветов… Прощальный подарок Хана. Ребенок внутри толкнулся, и она прижала ладони к животу.
- Не бойся, милая, все будет хорошо.
Вечером в калитку позвонили. Мария вышла, но не успела дойти до калитки, как незваный гость сам повернул ключ. Вошли двое, немолодая пара:
- Нас наняли сюда, заплатили вперед, сказали - надо будет следить за садом, готовить, возить свежие продукты, прийти, когда хозяйка приедет. Вот мы и пришли, увидели, что свет в окнах горит.
Мария перевела дух, ох, как же она испугалась!
- Как вас зовут?
- Меня зови тетя Нина, а его дядя Георгий.
Георгий был ровесник Марии, а Нина явно моложе ее, той, прежней Марии, той, которой больше нет…
- А меня Виктория, - сказала она, это имя ей выбрал Хан, он верил победу.
- Что-нибудь нужно делать сегодня?
- Пока ничего, спасибо.
- Тогда вот свежий хлеб, молоко. А жена утром придет, приготовит обед.
- Хорошо, спасибо.
Сейчас она и сама бы приготовила обед для себя, но кто знает, как она будет себя чувствовать, когда родится ребенок. Одной трудно и скучно, раз им заплатили - пусть ходят.
- Я пойду проверю, все ли окна закрыты, будет гроза, шквал налетит - побьет стекла… - Георгий прошел в дом.
- Он сегодня как раз только подмел дорожки в саду, после дождя опять все будет грязно, ветер набросает мусора, хоть бы деревья не поломал…
Нине явно хотелось поговорить, расспросить молодую хозяйку, но она не решалась. Вернулся Георгий и они ушли, а ночью и правда началась гроза. Мария вышла на террасу, стояла, закутавшись в теплую шаль, любовалась сполохами молний, низкими тучами, далеким бурным морем, волны которого даже отсюда были видны. Почему-то стихия напомнила ей о Хане: когда она впервые ночью разговаривала с ним, он был такой же непредсказуемый, мрачный и красивый … Ветер коснулся ее волос, нежно и ласково, так Хан любил их трогать… Да, ей все о нем напоминает… Первый день без него прошел.
Утром она проснулась от какого-то шума, спустилась вниз, на кухне тихо переговаривались Нина и Георгий.
- Разбудили тебя? Извини, дочка, это Георгий нечаянно опрокинул стул, ты спи, спи, мы будем тихо… Завтракать когда будешь?
- Я уже выспалась, сейчас умоюсь и приду, - она пошла одеваться.
- Как хорошо, что ты приехала, нам тут так скучно было, а когда твой малыш появится, совсем будет хорошо, - говорила Нина, возясь у плиты. - Нам сказали, что ты художница, правда? Никогда не видела живого художника, только картины видела, есть у нас одна, Рубенс называется. Покажешь нам свои-то?
- Конечно… Нарисую и покажу.
- Ты что бледная такая? Болела? Ничего, у нас тут быстро загоришь, поправишься.
- Нет, мне пока нельзя бывать на солнце.
- Это врачи такое сказали? Глупости говорят, все к нам приезжают лечиться, на солнышке жарятся, сразу все болезни проходят.
- Нет, мне запретил самый лучший врач, я его послушаюсь, подожду до следующего лета, тогда буду загорать.
- До следующего? Ничего себе, как долго… Ребенку нужно солнце.
- Мы с ним выдержим.
Нина продолжала что-то говорить, а Мария думала о Хане, как он там? Боже, как же он будет переносить свои приступы без нее? И сколько он проживет? Зря, зря они поторопились расстаться.… Бывают же случаи необъяснимого исцеления. Какое это было бы счастье, если бы однажды в эту калитку вошел Хан… Она его подождет. Как же ей хотелось сейчас оказаться рядом с ним… От этих мыслей она даже тихонько застонала, а Нина, заметив это, бросилась ее усаживать.
- Что, операция была?
- Да, - не задумываясь, ответила Мария. - Днем мне нельзя на солнышке бывать, так я буду вечерами купаться в море.
Как им хотелось с Ханом поехать на море вместе, сколько раз она представляла, как они купаются, валяются на берегу…
- Так я, Вика, племянника пришлю, пусть вечером проводит тебя к морю… Вика! Я тебе говорю, а ты не отвечаешь, о чем задумалась?
Вика! Все, Марии больше нет, она Вика.
- Вика! - услышала она вечером с улицы, это пришел племянник Георгия Саша, молодой человек лет двадцати, улыбчивый, белозубый.
Солнце уже садилось, и они пошли к морю по лестнице, вытесанной в скале. Виктория вошла в воду, и ее тело словно обожгло соленой водой, кожа была еще слишком чувствительна.… Саша глянул на нее и с ужасом отвернулся - не девушка, скелет… Она быстро вышла из воды, а он с жалостью сказал:
- Ты, видать, сильно болела…Я таких худых еще не видел…
Вскоре у нее появился аппетит, она набрала вес и уже выглядела вполне нормальным человеком. Исчезло ощущение болезненности, появился румянец, отрастали волосы. Мышцы ее окрепли, постоянное плавание и турник помогли ей закалиться. И когда в поселке появилось еще несколько парней и две девушки - сессия закончилась, и приехали студенты, - Виктория уже выглядела, почти как все.
Парни обалдело уставились на нее, не ожидая встретить здесь такую красивую девушку. "Просила ведь Хана сделать грудь поменьше…" - подумала Вика, свою внешность она еще не вполне оценила, ей казалось, что смотрят на нее так, только из-за внушительного бюста.
От Нины все уже знали ее историю: вышла замуж, заболела, муж-бизнесмен купил этот дом и, когда возвращался с юга, погиб в автокатастрофе, а она сейчас ждет ребенка, будет здесь жить, рисовать картины, пока не родится малыш. Одна из девушек, Марина, поинтересовалась у нее:
- Вика, а какой у тебя срок?
- Почти шесть месяцев…
- Совсем незаметно, здорово! - оценила она фигуру. - Слушай, раз муж погиб, может, не надо рожать? Зачем тебе одной ребенок? У меня есть знакомый врач, он все сделает, еще можно.
- Нет, что ты! - испугалась Вика. - Я хочу родить.
- Такая молодая, мужа нет, родителей нет, трудно будет одной…
- Я справлюсь.
Каждый вечер до конца лета они проводили на берегу вместе. Саша был влюблен в Маринку, та вертела бедным парнем, как хотела.
- Марина, ты когда уезжаешь в институт? - спрашивал он.
- Подумаю, еще не решила… - отвечала та.
- Ну что ты за человек, все скрываешь, никогда ничего у тебя не добьешься. Вот Вика - у нее все известно, все открыто, никаких тайн, вся ее жизнь, как на ладони… Таких простых людей я люблю.
- Ну и люби свою Вику, - фыркала Марина.
- Я бы влюбился, но она своего мужа любит… Видишь, какой человек порядочный: его уже нет, а она все равно ему верна. Бывают же такие женщины - вышла замуж, значит навсегда. Правильно, муж должен быть один.
- Ну, конечно! А если он погиб, как у Вики, что же ей такой молодой всю жизнь одной жить?
- Нет, конечно, - сжалился Саша, - можно еще раз выйти замуж.
- Ну вот, значит, все-таки можно…
Вика молча сидела рядом, слушала их пикировку. Вот, оказывается, она какая - никаких тайн у нее нет… Конечно, нет, только вот имя другое, внешность другая, возраст изменился почти на тридцать лет, и беременна она не от единственного мужа, а от любовника, к мужу возвращаться не хочет и не может. И сын у нее ровесник этой Марины. Такая вот совсем простая девушка, только ищут ее спецслужбы…
Она вытянула свои худые безупречной формы ноги. Да, хоть Хан и говорил раньше, что она ему кажется совершенной, все же он чувствовал, какой должна быть подлинно красивая женщина, и постарался от души, она сама бы и не подумала, что из нее может получиться такое…
Странно, всю жизнь она считала, что ей не повезло с внешностью, что у нее нет никакого таланта. И вот Хан полюбил ее такой, какая она родилась, даже возраст не помешал. И талант у нее был всегда. Что же ей раньше мешало так жить, почему она столько лет занималась нелюбимым делом, почему позволяла Вениамину так относиться к ней, почему не могла заставить собственного сына уважать ее? Удивительно, Хан, которого все боялись, и который ко всем относился свысока, сумел пробудить в ней самоуважение и нежелание жить прежней жизнью.
К ее ногам подкатился мяч, она подхватила его и вскочила, сильным ударом отправила мяч игрокам, и сама побежала следом - ей хотелось бегать и прыгать, играть на пляже в волейбол, нырять, купаться, хотя живот уже был заметен.
А днем Виктория работала. Чтобы отвлечься от мыслей о Хане, не думать о нем, она брала в руки кисть. Когда ее мысли были заняты работой - выбором нужного цвета, освещения, компоновкой, она сама не замечала, как увлекалась и забывала на время обо всем. Но Хан не отпускал ее, приходил ночью, во сне, и просыпаясь в слезах, она вставала посреди ночи и бралась за работу, иначе не могла удержаться от рыданий. Хан запретил ей плакать: "кожа еще слишком нежна, не смей портить мою работу…" Каждый вечер она зачеркивала день в календаре - еще один прожитый зря, без него…
И все-таки время летело быстро. Она поставила перед собой задачу через год обеспечивать себя самой, решив, что деньгами Хана будет пользоваться только первое время - до и после родов. А потом она должна добиться всего сама, не зря же ей дана вторая жизнь…
Постепенно Виктория перезнакомилась со всеми жителями соседних богатых особняков. Она поймала себя на том, что во всех новых знакомых ищет хоть что-то напоминающее Хана: вот у Саши чуть асимметричны брови, и она сразу вспоминает, как судорога искажала лицо Хана, приподнимая левую бровь. У другого соседа губы похожи на его.
Вика стала рисовать портреты соседей на заказ, тайком в каждом мужском лице выписывала какую-нибудь черточку лица дорогого ей человека, никто этого, конечно, не замечал, а ей так было легче переносить затянувшуюся разлуку. Она все надеялась на чудо, но каждую неделю обязательно покупала субботний выпуск "Комсомольской правды", - они с Павлом договорились, что в случае смерти Хана тот напечатает любое коммерческое объявление на двадцать первой странице, фирма будет называться "Хан". Каждый раз, просматривая газету, она медленно переворачивала страницы, страшась открыть двадцать первую и увидеть объявление.