Несколько мгновений немого восторга не дали Сергею почувствовать, что ветер в его ногах стал усиливаться, быстро превращаясь в вихрь, и потянул тело вниз. Рука разжалась. Он с ужасом поднял голову - женщина, почему-то улыбаясь, стала отдаляться с огромной скоростью, теряясь из виду. Ещё через мгновение он видел уже точку.
- Сатир! Сатир! - огромный кулак с таким грохотом опустился на дубовый стол, что вздрогнули не только приборы, чудом уцелевшие при этом, но и люди вокруг. - Это что? Для чего это? Я вас спрашиваю! - рокотал голос. Человек в золотых аксельбантах, чуть поднимаясь в кресле и глядя на помощника, потрясал книжечкой в левой руке так, что, казалось, её красивый переплет вот-вот не выдержит и надломится.
- Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! - голос того, что был рядом, стал тише. - Николай Васильевич, как дворянин, не хотел ничего дурного, ведь так, Николай Васильевич? Совершеннейший пустяк. Помилуйте! - Он обернулся к человеку в длиннополом сюртуке, который стоял понурив голову за его спиной, делая выразительный знак глазами. Болезненное лицо ничего не выражало. Не дождавшись ответа и мгновенно скрыв возникшее было недоумение, помощник снова повернулся к столу. - Он и сам сожалеет, что так вышло-с, посмотрите, на нем же лица нет. Как у режиссёра, на набережной. Помните?
- Лица нет… Лица нет… Лица нет… - разнеслось по залу. Все с удивлением посмотрели вверх. Эхо стихло. Каждый подумал, что показалось только ему. Никому не хотелось выглядеть идиотом.
- И по-вашему, это совершеннейший пустяк?! А орден! Вы посмотрите, посмотрите только, что он пишет! - человек за дубовым столом держал уже лист бумаги. Поправив пенсне, он прочёл: "За служение высокому… лично мне…" - Не дурно-с?! Станислава с мечами! Я принуждён разочаровать вас, сударь, - говоривший кинул взгляд на длиннополый сюртук, - постарайтесь не докучать боле. Да-с! Сделайте милость! - И, поворачиваясь к помощнику, в гневе процедил: - Он или вы здесь сошли с ума?! - Кулак снова опустился на стол. - Соображать надобно-с!.. Только представьте, чтоб я сам на себя писал прошение об ордене!
- Но желание, ваше превосходительство, желание принадлежать к "высокому". Признание, так сказать. Куда же без него-с. Почитай лет десять как мечтают-с, - вновь вкрадчиво, исподлобья глядя на своего протеже, начал второй. - Да разве ж не все желают? Помилуйте, ваше превосходительство. И потом, заветная мечта - принадлежать-то, ведь так, Николай Васильевич? Так? - настойчиво повторил он. Человек в сюртуке закивал головой. - А орден, ну что орден, мы бы и сами…
- Сгною! Всех сгною! - перебил его человек в аксельбантах. - Хотите, чтоб надо мной смеялся весь Петербург? Вон, - словно обессилев, произнёс он, сильно закашлялся и, с трудом нащупывая рукой подлокотник, повалился в кресло. Помощник бросился наливать воду из графина.
Мужчина в сюртуке, ещё больше сгорбившись, пятясь, вышел из зала.
- Кто у нас ещё там? - через минуту сипло прохрипел человек за дубовым столом.
- Тютчев. Фёдор Иванович Тютчев, - подобострастно склоняясь, произнёс второй, - ещё Фёдоров Николай, библиотекарь с Румянцевской, Булгаков Сергей Николаевич, ваше превосходительство, марксист. Ну и этот-с, господин Флоренский. В который раз уже, прости господи.
- Нет уж, последних только с митрополитом!
- Подъехали-с. Чаёвничают пока, ждут-с. А, простите, Булгакова-то к ним зачем-с?
- Отец-то священник. Не худо бы напомнить. Чует моё сердце, увернётся он от этих, как их…
- Марксисты-с.
- Вот, вот. А потом сраму не оберёшься. Власть-то преемственна! Кому свинью подкладываем? Понимать надо-с! - Он погрозил помощнику указательным пальцем. - Ведь и в пятую кавказскую читать будут! Насилу тогда управились! В зачатке душить, в зачатке! - Его рука сжалась в трясущийся кулак.
И только сейчас оба заметили Сергея, замершего в углу.
- А это кто таков? - грозно спросил первый, с непониманием оглядывая одежду незнакомца. - Кто таков, спрашиваю? Нет, я решительно не понимаю… - Он снова начал подниматься из-за стола.
- Нобеля… - дрожащим голосом выдавил незваный гость. - Что же вы с Гоголем-то творите? Совестью российской.
- Чего-с? Чего-с изволили сказать? - помощник нисколько не смутился, однако, заставив тем самым изумиться ещё больше человека в аксельбантах.
- Да что тут происходит? - зарычал тот. - Какой ещё Нобель?! Почему не записан?!
- Торговец смертью, динамитный король. Тот, что учредил знаменитые премии. - Сергей взял себя в руки.
- Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Чтобы он не совершил… дурного-с… - помощник зло глянул в сторону гостя, - ежели что… искупил, искупил, вот-с. По сей день премии получают-с!
- Кровавые! И не все берут! - выкрикнул Сергей. - Журналисты перепутали смерть брата с его собственной. И назвали в некрологе, как и следовало, - миллионер на крови! Только страх, что это и останется после него, заставил Нобеля учредить свой фонд. Только страх! А вовсе не перемена взглядов на мораль!
- Почем знаете-с?! - вдруг завизжал помощник.
Человек в аксельбантах машинально отстранился от него, переводя непонимающий взгляд от одного стоявшего к другому.
- Пьеса! За месяц до смерти он издает пьесу. Единственную, ваше превосходительство! Всего сто экземпляров. - Сергей с отчаянием посмотрел на человека в аксельбантах. - Подчинённые намеренно скрывают её от вас! Церковь запретила дальнейшие публикации, а родственники уничтожили все напечатанные брошюры. Они, да и мы все так думали. И вы особенно! - Он ткнул пальцем в помощника. - Но ровно через сто лет в королевском архиве Швеции обнаружили чудом уцелевший экземпляр.
- Его и ждут в другом месте. - перебил помощник. - Да и знаем мы всё это… - уже устало произнёс он. - А вы… вы, выходит, тот самый? - Голос вдруг стал сиплым. - Мальчишка.
- Мальчишка? Да сколько же ему лет?! - взревел председатель, придя в себя.
- Сорок пять, ваше превосходительство. Летом, в шортах, - ухмыльнулся стоявший у стола, - а зимой, если приосанится, годков на восемь больше. У нас в приёмной не записаны-с, ни тот, ни другой, - сделав шаг к мундиру и наклоняясь, уже с улыбкой подтвердил помощник. Только в этом ракурсе от его рта до самого уха обнажился уродливый шрам.
- Боже! - выпалил Сергей, - Да мы с вами встречались! Помните, в подвале музея? Вы ещё сказали мне, что второй раз туда не приглашают! И вот опять…
- Вы ошибаетесь, - прошипел тот.
- Да… да… что ж это такое! Не позволю! - Огромный кулак в третий раз с грохотом опустился на дубовый стол.
Неожиданно чья-то рука, крепко схватив Сергея за локоть, рванула его вверх. Потолок расступился, и зелёная крыша какого-то величественного здания, обложенного сетью каналов, уменьшаясь, понеслась вниз.
- Я ведь говорила тебе, держись крепче! - вдруг услышал он. Удивительная спутница снова была рядом. Придя в себя, Сергей прокричал:
- Кто ты-ы?! Как тебя зовут?
- Хельма-а-а!
- Хельма? Ведь всё уже было! У же написано! - вновь прокричал Сергей. - Зачем же? - Он глянул вверх и тут же услышал:
- Так ты понял, что обещаю тебе я?
В этой фантасмагории, в этом безумном полёте глаза её казались неподвижными. Хельма, по-прежнему смотрела на него. Видимо, вид пленника был настолько ошалелым, что, не дождавшись ответа, она крикнула:
- Что же ты хочешь? Так происходит всегда! В эту ночь! Майскую ночь!
Ему вдруг вспомнилось, как жена однажды вечером предупредила: "Смотри, сегодня Вальпургиева ночь". Сергей никогда не был суеверным, но тогда… тогда отложил "Демона" Лермонтова. Успеется, подумалось в тот вечер. Он и не подозревал, как правильно сделал, поступив так. Но майские дети? Их убийца? И человек с палубы? При чём здесь они?
- Впрочем, если только это смущает тебя, забудь! - раздалось сквозь вой ветра.
И тут мужчина почувствовал чьё-то прикосновение. Вторая женщина, также обнажённая, легко, но крепко сжала его правое запястье. У нее был такой же волос, только ещё длиннее, и она тоже улыбалась.
- София! Держи его крепче! - крикнула Хельма, и вихрь, закружившись с удвоенной силой, заставил его закрыть глаза от боли.
Неожиданно всё стихло. Они замедлили движение. Внизу, в бездонной глубине ночи, то там, то тут зажигались мириады светлячков, которые напоминали огни городов. Медленно проплывая под ними, светлячки беззвучно растворялись, утопая во мгле. Воспользовавшись тишиной и немного придя в себя, Сергей с трудом выдавил:
- Послушайте, для чего всё это? Что же вы, с любым мужчиной вот так?
Женщины рассмеялись.
- Да, - жмурясь от удовольствия, произнесла София. - А как же иначе? Вы нас слушали всегда, и мы навечно с вами в этом мире. Без нас вы были никто. Даже в первый день творения. А с нами вы стали…
- Преступниками! - перебила её Хельма. - Преступили закон! И какой!
Смех, уже громкий, звонко ударил ему в уши.
- Но масса мужчин так не считают! - пытаясь возразить, ещё слабо понимая чему, воскликнул Сергей. - Послушайте, - неожиданно вырвалось у него, - так все, кого бьют мужчины, ведьмы? - И тут же сконфуженно замолк от глупости вопроса.
- Совсем нет, - весело откликнулась София. - Просто нам это нужно больше.
- Но зачем?
- Тогда вы становитесь ближе к нам, инфицируетесь, становитесь частью. А это даёт силы, новые силы. Ох как это необходимо.
Они посмотрели друг на друга, по-прежнему улыбаясь. Казалось, Сергей был какой-то забавной игрушкой в их руках, задающей нелепые вопросы, и тем веселил.
"Чушь, какая-то чушь", - мысли путались всё больше.
- Да и кто хозяин ваших действий? - воскликнула, глядя куда-то вниз, Хельма. - Кто даёт вам повод? Кто руководит вами? Глупые мужчины! - Веселье не прекращалось.
- А как же эмансипация? Если все так, как говорите вы, необходимости нет! Что же происходит на земле?
Женщины расхохотались.
- Это… это для дурочек! - показав рукой подруге вниз, прокричала Хельма. - Отчего не получить удовольствие от глупеньких барышень! А тебе самому разве не нравится? То, что происходит? - сквозь смех выдавила София.
- Я не знаю. Может, и нравится. Но… уместно ли вообще сомнение сейчас?
- Вот видишь! И здесь ты только следуешь. Ты ведом! Куда мы, туда и ты, и так с первой встречи! Впрочем, разве ты расстроен? Честно? Скорее нравится, чем не хотел бы. - Хельма лукаво подмигнула ему. Спорить было глупо.
Неожиданно бездна, вспыхнув, вновь раскололась пополам, но уже под ними. Подруги переглянулись.
- Посмотри на них! Да, посмотри на эти ничтожества! Ты все поймёшь!
И женщины разом отпустили руки. Сергей камнем полетел вниз. Сердце замерло. Падение продолжалось секунды. Удар, и, скатившись с какой-то насыпи, но не поцарапав и пальца, он с трудом поднялся. "Вот это приключение", - подумал невольный беглец, отряхивая пыль.
Гигантский карьер из сероватых скал и осыпей окружал неуютное место. Ни дерева, ни травинки. "Безжизненность", - первое, что пришло в голову. Но через мгновение взгляд поймал движение вдали. Без сомнения, это был человек. Сергей, споткнувшись о разбросанные камни, направился в его сторону. Через несколько минут он был уже рядом.
Измождённый от тяжкого труда бородатый мужчина обтёсывал лежащую глыбу. Но узнать в ней какие-то знакомые очертания было нельзя. Однако и то, что работа продолжалась уже давно, было очевидно.
"Что же хочет он из неё сделать?" - подумал Сергей и подошёл ближе.
- Что вы делаете?
- Разве не видите? - ничуть не удивившись его появлению, ответил тот. - Я откалываю от глыбы маленькие куски.
- Но для чего?
- Чтобы камней было больше, чтобы всем хватило. Последние годы их нужно много, очень много. Иногда стоит даже очередь. Минули лёгкие времена, - бородач устало вздохнул и вытер со лба пот.
- Очередь из кого?
- Из тех, кто приходит за ними. Им нужны камни. Без них лишатся всего, чем владеют. Таково условие.
- Чье?
- Того, кто дал им то, чего желали.
- Разве другим путем нельзя получить желаемое?
- Никак.
- Что же такого особенного желали они? И для чего им камни?
- Они думают, что это фарфор. Бормочут про какую-то стену. Хотят выложить. Да, видать, не по силам… А что желали… ничего особенного. Того же, что все. Успеха и благополучия. А камни… Странный вы какой-то. - Мужчина распрямился. - Видите, что не фарфор, а спрашиваете. Неужели не слышали:
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку.
И кто-то камень положил
Ему в протянутую руку.
- Так это же Лермонтов! - воскликнул Сергей.
- Ну вот, оказывается, слышали. А спрашиваете, для чего им камни. - Мужчина вновь склонился над глыбой.
Неожиданно Сергей увидел, как из-за выступа показался человек. Осторожно спускаясь по склону горы, он направлялся в их сторону. На плече висела небольшая полотняная сумка. За ним появился ещё один, затем ещё и ещё.
- Пришли. Эти всегда идут первыми, - пробормотал бородач, глянув исподлобья на людей и продолжая работать.
- Боятся, не хватит?
- Боятся потерять. Много не унесёшь, а как только камни иссякнут, должны отдавать самое дорогое, что есть. Так что до конца жизни ходить сюда.
- Что-то я не видел, чтобы нищим давали камни, - вырвалось у Сергея.
- Это с непривычки. Остановись и приглядись получше, - резко перейдя на "ты", ответил мужчина.
Между тем первый приблизился к ним. Сергей от удивления раскрыл рот.
- Это… это вы?
Человек лишь глянул в его сторону и молча начал складывать отколотые куски в сумку. Подошёл второй.
- И вы? Вы тоже здесь? - Удивление Сергея было настолько искренним, что странный каменотёс с ухмылкой крякнул, глянув на него.
Люди, которых он каждый день видел по телевизору, о которых читал каждый вечер в газетах, шли бесконечной чередой в страшный карьер.
И вдруг он окаменел. Ужас был таким, что сердце, он мог поклясться, его сердце остановилось на несколько мгновений и вновь заколотилось с утроенной силой. Прямо на Сергея шёл… он сам. И этот "сам" не видел его. Потрясение было столь велико, что сознание застыло. Неожиданно тот остановился в двух шагах и, словно что-то почувствовав, стал медленно поворачиваться. Наконец глаза их встретились. Оба вздрогнули. Кровь ударила в голову с такой силой, что казалось, её вот-вот разорвёт. Прошло несколько мгновений.
- А… пришел посмотреть, - неприятным чужим голосом произнёс двойник и молча наклонился, чтоб подобрать камень.
Тут Сергей заметил, что часы у того на левой руке. "У меня на правой", - мелькнуло в голове. Кровь отхлынула.
- Это для тебя, - продолжил двойник. - Всю жизнь я собираю камни для тебя. Уже устал. Когда же конец? - он зло усмехнулся, но уже через мгновение выпрямился и, глядя куда-то вдаль, спокойно добавил, - я буду давать их тебе и впредь, когда будешь нуждаться. Когда снова захочешь убивать. До скорой встречи в этих катакомбах, - и, кивнув на зияющую у подножия скалы пещеру, двинулся дальше. - В катакомбах твоей души! - неожиданно обернувшись, прокричал он.
- Хельма!!! - Истерический вопль прокатился по склону, и Сергей, уже теряя сознание, почувствовал на запястьях чужие руки.
- Я же говорила, Софи, ещё рано, - услышал мужчина, взмывая к небу, - сначала нужно было…
Всё потемнело.
В старом храме с чуть закопчёнными стенами, что на Сухаревской площади, было душно. Первое воскресенье первой недели Пасхи собрало много прихожан. С детьми и без них, одинокие и парами - люди предпочитали ходить на вторую литургию, к десяти. Сергей пришёл сюда в третий раз, и причиной тому была проповедь. Её всегда оглашал молодой батюшка. Он тоже принимал исповеди прихожан, но с какой-то несвойственной другим особенностью. В прошлую субботу святой отец непривычно громко, смущая даже второго священника, стоявшего рядом, произносил слова над склонившимся перед ним человеком. Проповедь после службы была необычайно светлой. Сергей почувствовал такое впервые. "Но это будет в конце", - подумал он и, взяв свечку, молча встал в очередь.
Эдинбург
Далеко-далеко у горизонта, где бирюзовый край таёжной дали сливается с наступающей на землю темнотой, вверх к небу, растворяясь по мере приближения к нему, вился сизый дым. У костра в белых балахонах стояли шесть человек. Каждый из них одной рукой держал бубен, ритмично ударяя по нему. Эти удары, отдаваясь в кронах деревьев, становились всё громче и громче. Вот уже перерастая в непрерывный гул, они заполнили весь распадок, уходящий от костра на запад. Там, в глубине распадка, вдоль ручья, также убегающего по этой низине от грохота бубнов, словно обезумев от притягательной силы страшного звука, раздирая о ветки в кровь лицо и ладони, карабкались в гору три человека. Наконец они достигли освещённой пламенем опушки.
- Вот они! - крикнул один у костра. Остальные тут же обернулись. Человек в балахоне вскинул руку. Двое из троих упали замертво. Последний застыл от ужаса.
Была глубокая ночь. Сергей это понял, когда часы в зале чуть слышно пробили два раза. Он открыл глаза. Спальня, шкаф, тумбочка с книгами. Почему пропал сон? Надо хоть сегодня выспаться, ведь уже третий день он ходит как чумной от этих пробуждений. И каждый раз одно и то же. Нужно ни о чём не думать, ни о чём. Гнать мысли прочь, и сон придёт. Такой приём он всегда использовал в подобных случаях. Но сейчас почувствовал, что эта ночь чем-то отличалась от двух других и он не заснет, пока не поймет, чем. Так, стоп. Почему тихо уже несколько минут? Даже в такое время на светофоре за окном всегда останавливалась пара машин, но лишь на тридцать секунд, а затем приглушённый стеклом рёв моторов вновь давал о себе знать. Шум не мешал ему. За многие годы любой человек привыкает к монотонности тех или иных звуков. Мешало как раз отсутствие их в эти минуты. Неожиданно Сергей обратил внимание, что тени от предметов в комнате падают как-то не так. Всё ещё лёжа, посмотрел на окно. Жёлтый диск луны, тени, тишина… Вдруг он похолодел. Луна… В окне спальни луны быть не может. Она вообще не бывает на северо-востоке небосвода. "Возьми себя в руки, сожми в кулаках, убедись, что не спишь. Ущипни себя". - Мысли обгоняли друг друга. Когда он понял, что не спит, страх только усилился. Нужно встать и посмотреть на перекрёсток. Сергей повернулся на бок, вставая с кровати, потянулся к окну… и замер. Хотя всё его внимание было направлено в сторону, он не смог не заметить нечто лежащее на его постели. Видя краем глаза, чтоэто было, потрясённый, он с невероятным усилием, надеясь, что ему всё-таки кажется, медленно повернул голову. На месте, откуда Сергей только что встал, лежало его тело. С открытыми глазами.
"Лорно, - мелькнуло в голове, - но я ведь не дочитал. Я не могу знать приёмов выхода из тела. - Он лихорадочно соображал. - Так, что писал Лорно - нужно преодолеть главный страх, страх невозврата. Для этого нужно вернуться обратно. Попробовать "закатиться" в себя. И ещё… - он сразу же вспомнил - никому не говорить о случившемся, а то примут за тронутого. Мысли путались, беспорядочно наваливались на него, и сознание с трудом пыталось выделить из них смысловой ряд, хотя вряд ли сейчас такие слова были уместны.