Шефтл незаметно пересел поближе. Ему прямо не верилось. Как это могло случиться? Вот он и вот Элька, сидят рядом на подоконнике, и он держит ее руку. Еще сегодня у загона она показалась ему такой сердитой, чужой, а сейчас… Эх! Он стремительно повернулся к ней и попытался обнять, но девушка опять оттолкнула его.
- Ей-богу, я рассержусь, Шефтл, - проговорила она отворачиваясь.
Вдруг ей показалось, что кто-то перебежал улицу и, крадучись вдоль канавы, идет сюда.
С минуту она сидела не шевелясь, потом решительно спрыгнула с подоконника.
- Уходи, Шефтл, пора! Я закрою окно. Шефтл тоже посматривал на улицу.
- Постой! Будто бы сюда кто-то… - Ну и пускай. - Она тряхнула головой. - Иди, иди! Поздно уже. Мне завтра чуть свет вставать.
- Шла бы к нам, а? Мать тебе постелет… Что ты тут будешь валяться одна? - Он помолчал, выжидая, потом прибавил: - С месяц назад одного из ваших насмерть уложили на выпасе…
Элька усмехнулась.
- Бывает… Ничего, я умею стрелять. Спокойной ночи, Шефтл! - И она тихо затворила окно.
Шефтл, словно охмелевший, в каком-то смятенье, весь растревоженный, побрел к своему дому.
Элька погасила лампу и снова подошла к окну, вглядываясь в синеватую мглу.
"Что я в нем нашла? - спрашивала она себя. - Почему меня так тянет к этому упрямому парню? Ведь до утра бы с ним просидела, проговорила бы всю ночь напролет…"
Упрямый… Может, потому он ей и нравится, что так упорно стоит на своем, а может, потому, что за его упорством ей слышится и одиночество, и беспомощность, и ребяческая простота. "Вот его бы переубедить, на нем испробовать своп силы! - подумалось Эльке. - Из такого парня может со временем выйти дельный председатель колхоза, толковый хозяин…" А наверно, думалось и о другом, о сердечном, смутно и тревожно, как думается каждой молодой девушке. Ей, выросшей здесь, в степи, были по душе его мужиковатая сила, гулкий топот его босых ног, его крепкие, натруженные руки…
Она стояла у окна довольно долго, чувствуя каждой жилкой, каждым мускулом, как по телу разливается блаженная усталость. Сейчас у нее было очень хорошо на сердце, очень, очень хорошо. Наконец она ушла в сени, повалилась на соломенную подстилку и мгновенно уснула.
Сквозь сон ей послышался сильный шум. В самом деле кто-то громко стучался в наружную дверь и кричал.
Элька вскочила на ноги и отворила дверь. В сени вихрем влетела Рая, Хонцина жена.
- Где он?! А ну-ка, где он, мой Хонця, чтобы ему провалиться?
- Что, что случилось? - испуганно спросила Элька, схватив ее за руки.
- Пусти, сука! Снюхалась, паршивка, мужиков приехала отбивать! У-у, стерва…
Элька отступила к стене и несколько секунд стояла, словно окаменев. Потом сказала дрожащим от обиды голосом:
- Гражданка, Хонця в Ковалевске, он ушел за трактором. Перестаньте кричать!
- В Ковалевске? А зачем это люди ко мне в окошко стучали? Ах, проклятый!.. Постучали и рассказали про хорошие дела! Срам перед детьми…
Элька подошла к женщине совсем близко.
- Я вас очень прошу, не кричите. - Она изо всех сил старалась говорить спокойно. - Хонця еще с вечера ушел в Ковалевск. Можете поехать туда хоть сейчас и там на него кричать.
- Сука! - всхлипнула женщина, и Эльке вдруг стало даже как-то жалко ее. - Паршивка ты! Мы тебе покажем…
Еще долго после этого на хуторе лаяли растревоженные собаки, и Эльке так больше и не удалось уснуть в эту ночь.
12
На рассвете хлынул дождь. Он затопил траву во дворах, прибил к земле кустики полыни, стегал по низким вишенникам и по грязно-желтым мазанкам. Еще немного и, казалось, жалкие домишки размокнут, глинистые стены развалятся на куски и рухнут в грязь. По сумрачной, пустынной улице с шумом струились ручьи; булькая и пузырясь в заросших травою канавах, они несли теплую дождевую воду к ставку.
Под застрехами собирались заспанные хуторяне. Они озабоченно поглядывали из-под накинутых на головы мешков на улицу, на степь, уныло переговаривались.
- Зарядило, видать, надолго…
- Весь хлеб погниет…
Додя Бурлак свернул покореженными пальцами толстую козью ножку, провел по бумаге языком и сплюнул.
- Будь она проклята такая жизнь!
Со стрех сбегали струйки воды, падали в лужи. На лужах вздувались большие мутные пузыри. К окнам, скучно жужжа, лепились мухи.
- Дай, Додя, и мне на цигарку, - сказал Микита Друян, закручивая книзу усы. Он всегда так делал, чтобы было похоже на Буденного. - Когда не надо, хлещет, как назло… И ведь, сколько я помню, всегда так: не одно, так другое, и сколько бы ты ни трудился, все псу под хвост… Нет, как ни крути, в Веселом Куте все же по-другому, вот я вам что скажу. Все же не руками, а машиной… - И Микита вопросительно глянул на Калмена Зогота, ожидая, что тот скажет.
Они с малых лет жили бок о бок, и Микита Друян знал Калмена Зогота за исправного хозяина и вообще толкового, совестливого человека. Если б Калмен Зогот пошел в колхоз, он, Микита, сделал бы то же самое, даже не задумываясь. Но раз Зогот не торопится, значит, и ему лучше подождать. Должно быть, Зогот что-то знает…
- Хуже не будет, - заметил старый Рахмиэл, присаживаясь рядом с Зоготом на завалинку.
- Кому как, - в раздумье отозвался Калмен Зогот. - Не знаю, в другой колхоз, может, и стоит, если бы, как вот она вчера говорила, с трактором… Но пока У них не то что трактора, ломаной подковы в хозяйстве не найдется. Что же за расчет?
- А в Веселом Куте какое счастье? - ядовито буркнул Риклис.
Додя Бурлак вытащил из кармана красный мешочек с махоркой и протянул Миките.
- Зря ты, Риклис! Погляди вон за балку - у них уже вся без малого пшеница убрана.
- Что ж ты не записываешься?
- И запишусь, у тебя не спрошу.
- Видно, она таки заморочила тебе голову!
- Ага, и его, значит, к молодой потянуло, - подхватил Риклис и плюнул в лужу.
- Да-а, девка во! К такой потянет.
- Огонь-девка! В отца пошла!
- Да, бондарь умел не только бочки набивать…
- И чего брехать? Закурили бы лучше, - унимал хуторян Додя Бурлак и, взяв у Микиты мешочек с махоркой, стал всех угощать: - Берите! Самосад хороший, крепкий. Вот Микита скажет. Верно, Микита? Ну, кому еще. налетай!
Он оглядывался с довольным видом и каждому совал свой мешочек. Додя любил угощать, было бы только чем. Бывало, он говорил: "Меня, верно, в детстве бабка ушибла. Не так люблю брать, как давать".
Дождь постепенно переставал. Вода с соломенных стрех падала редкими крупными светлыми каплями. За ветряком послышалось щелканье кнута.
- Уже гонят стадо, - спохватились хуторяне.
Закатав штаны, они поспешно разошлись по дворам. Щелканье кнута слышалось все ближе и ближе.
Шефтл Кобылец, тоже в засученных штанах и распоясанной рубахе, выгнал в стадо свою корову и рябую телку. Шлепая по щиколотку в теплой грязи, он с каким-то неясным чувством думал о том, что было ночью. Молча, сберегая в груди теплоту, он вернулся с выпаса прямо к себе во двор. Там он насыпал проса голубям, потом ушел в клуню. Из-под кучи прошлогодней соломы вытащил лобогрейку, бережно вывернул из нее гайки и тщательно смазал колеса дегтем.
- Чем гуще, тем лучше, - приговаривал он. - Легче на ходу и не заржавеет, будет у меня как новая.
Возле конюшни старуха разводила огонь и мыла в чугунке нечищеную картошку. Она ворчливо звала Шефтла, чтобы он помог ей достать ведро воды из колодца, но Шефтл не отзывался. Он сидел в прохладной клуне на куче соломенной трухи и любовался стоявшей поодаль жаткой.
"Есть ли на хуторе другой такой старательный хозяин, как я?" - думал Шефтл. Удалось-таки урвать копейку и приобрести. Жатка, правда, старая, а все же машина. Поскорее бы подсохло, тогда он запряжет своих буланых и выедет в степь. И проедет на своей жатке через весь хутор, пусть она увидит…
Вон в том дальнем углу, где суше всего, он сложит кукурузу, напротив по самые стропила насыплет мякину, а тут, сбоку, будет лежать сено. Кто еще в хуторе сможет похвастаться такой клуней, как у него?
Босой, в рубахе распояской, он бродил из одного угла клуни в другой, ворошил лежалую солому, вдыхал ее душноватый запах.
На душе у него было хорошо. Все утро, что бы он ни делал, его согревали воспоминания о вчерашнем вечере. Тянуло туда, под окна красного уголка. Поскорее бы снова наступил вечер и чтоб снова застать ее одну… Никогда еще хутор не был ему так мил, как сейчас.
Шефтл запер клуню на замок, окинул взглядом двор и пошел в конюшню. Подойдя к столбу, он растолкал плечами лошадей и, причмокивая языком, стал скрести сытые лошадиные спины. Он чистил кобыл и вспоминал, - который уж раз! - как спустился в тот день с гуляйпольского шляха к плотине и встретил ее. Словно сквозь зыбкий камыш видятся ему крупы лошадей, стоящих в ставке, и рядом он сам… Они пьют, а он посвистывает, только свищет он не им, не буланым, а ей, той, что стоит у камышей и полощет кофточку…
Пополудни Шефтл вышел на улицу и направился к красному уголку. Он шагал чуть враскачку, широко ступая, плотно впечатывая ноги в подсыхающую землю. Его скуластое загорелое лицо было старательно выбрито, все в царапинах, точно он скреб его стеклом.
"Она там", - думал, поглядывая с улицы на окна, и ему хотелось войти и просто посидеть, полюбоваться на нее. Но она могла быть не одна. Вдруг там Коплдунер или еще кто-нибудь? Шефтл с минуту потоптался в нерешительности, потом нарочито медленными шагами прошел мимо окон красного уголка, надеясь, что Элька увидит его и выйдет сама.
Вместо Эльки из двора вышел Триандалис в красной безрукавке нараспашку, с хомутом на плече.
- Здорово, Кобылец! - кивнул он Шефтлу. - Слушай, ты уполномоченную не видел?
- Кого? - будто не понял Шефтл, багровея, как мальчишка, пойманный в чужом саду.
- Ну, Эльку, кого же еще!
- А… разве она не там? - Шефтл показал на красный уголок. А он-то думал, что Элька сидит и ждет его…
- В том-то и дело, что нет, - озабоченно ответил Триандалис. - С утра ищу. И куда только она делась? Эх, девки, девки!.. Слыхал, что случилось ночью? Может, из-за этого… А может, она в сельсовет ушла? Тьфу! - рассердился он вдруг неизвестно на что и, свернув на стежку, торопливо зашагал прочь.
Шефтл постоял, глядя ему вслед, пожал плечами и медленно пошел за хутор. Шел не спеша, щелкал подсолнухи и сплевывал шелуху, стараясь плюнуть подальше. Выйдя за огороды, он некоторое время пристально вглядывался в даль, втайне надеясь, что вот-вот на дороге покажется Элька. Но сколько он ни смотрел, никого не было. Жгло солнце. Тут он вспомнил, что в чулане у него стоит кринка с ряженкой. Жалко, может перекиснуть. И Шефтл повернул домой.
В полутемной хате было прохладно. Шефтл вынул из чугунка на очаге несколько теплых картофелин, достал из чулана ряженку и, присев на угол длинного кованого сундука, стал подкрепляться.
На улице скрипнула калитка. Сквозь редкую занавеску Шефтл увидел, что во двор, шаркая старческими, худыми ногами, идет мать, а за ней сухопарая дочка Симхи Березина. Он проворно поставил кринку назад, в чулан, сунул недоеденные картофелины на подоконник и вытер рукой следы кисляка на губах. Через минуту лязгнула щеколда наружной двери, и в сенях послышался голос матери. Шефтл выжидающе смотрел на дверь. Мать не раз обиняками наводила разговор на Симхину дочку, и Шефтл, случалось, сам подумывал, что неплохо бы заполучить в тестья такого хозяина, как Березин. Жаль, невеста была старовата и уж больно неказиста собой. Сейчас, глянув на ее длинное рябое лицо, залившееся сизым румянцем, он только брезгливо шмыгнул носом, сравнив ее в мыслях с Элькой.
Оказалось, что Березин прислал дочку звать Шефтла к нему. Шефтл молча кивнул и вышел, хотя мать, суетившаяся в хате, делала исподтишка многозначительные знаки: посиди, дескать, с девушкой, поговори… По пути наведался к буланым, похлопал их по спинам, по храпам, подкинул в ясли свежего сена и направился к Симхе, не понимая, зачем он мог ему понадобиться. "Симха вчера ездил на хутора, - думал Шефтл, - пожалуй, проведал, где можно нанять человека на уборку".
Но, войдя во двор, он увидел за длинной желтой березинской хатой несколько хуторян, расположившихся вокруг треснутого жернова около конюшни. Среди них были Яков Оксман и сам хозяин. В сторонке, подогнув под себя ногу, сидел Юдл Пискун.
"Нет, это, видно, не насчет работника", - подумал Шефтл с досадой.
Он раздвинул кружок хуторян и сел на подсохшую теплую землю, опершись широкой спиной о стену конюшни. Все курили. Шефтл тоже насыпал в бумажку махорки и стал скручивать козью ножку.
- Ну, что скажешь? Слыхал, что случилось нынче ночью? - обратился к нему Березин, поглаживая густую, волнистую бороду. - Много она себе позволяет, эта… ихняя. Такие порядки заводит, что не дай бог, а хутор молчит. Слыханное ли дело!
- Да, ягодка, ничего не скажешь, - поддакнул Оксман, по-старушечьи поджимая губы. - Он уже все знает? - кивнул Оксман на Шефтла.
У Шефтла екнуло сердце. Слегка покраснев, он мял в пальцах полусвернутую цигарку и выжидающе смотрел на Березина.
Тот усмехнулся в бороду.
- Ночью ее поймали за хорошим делом. Там-таки, у них в комнезаме. И ее и его. Не слыхал? Весь хутор гудит. Думает, это ей комсомол. Да только за такие штучки можно и попросить…
Махорка сыпалась из распавшейся цигарки, но Шефтл не замечал.
- Что-то мутите вы! - сердито пробормотал он.
- Кто мутит? Накрыли ведь! С этим, с самим председателем, с Хонцей. Там же, у них в комнезаме. Как это ты не слышал? Хонцина жена их на месте накрыла.
- Ну-ну, годи брехать! - Шефтл махнул рукой. - Хонця еще с вечера ушел в Ковалевск. Нечего вам дурака валять!
- А мы что? - вмешался Юдл, пощипывая тонкий ус над заячьей губой. - Наше дело - сторона. Сами не видели, а там… Ну, прибавится на хуторе байстрючонок - так что? Тоже не наша забота, а? - хихикал Юдл.
- Да видели же, бабы видели, как он ночью лез к ней в окно! Там такое творилось… Как же это ты не слыхал? Хонця еле ноги унес, до сих пор его нет, боится своей тощей жужелицы. Пасть у нее, не дай бог… И орала же она, ай-ай-ай! - ухмыльнулся Симха.
- Увидите, эта девка еще натворит дел! - пробормотал Яков Оксман.
- Одного ей мало, ей весь хутор подавай, - подхватил Симха.
- Ну и ягодка! - Оксман горестно тряс реденькой бородкой.
Шефтл молчал, только тяжело ворочал помутневшими белками и дергал ворот рубахи, словно ему давило шею. Что они тут плетут, козлы бородатые?! Какой Хонця? Он, он сам сидел с ней ночью на окошке! Но поди расскажи им! Ах, черт…
Симха приглядывался к нему с усмешкой.
- Ты, видно, и сам бы не прочь, а, Шефтл? - подмигнул он ему. - Подумай только: на дворе дождь, а они там на соломе вдвоем…
- Что и говорить, тут всякого завидки возьмут. Девка хоть куда. Верно, Кобылец? - Юдл снова хихикнул.
- Да отвяжитесь вы! - бешено крикнул Шефтл. - Плевать ей на Хонцю и на всех вас вместе!
- И на Коплдунера тоже, да? С Коплдунером, скажешь, она не валяется в саду, не шляется черт знает где целыми ночами?
- Вы видели? - буркнул Шефтл угрюмо. - Ну и годи!
- И так все знают. У них это - раз плюнуть. Гуляй, не горюй!
- Коллективисты, - тряс Оксман облезлой седой бороденкой. - Коллективисты… Хорошее дело…
С ковалевских земель, откуда-то из-за Жорницкой горки, донесся глухой рокот тракторов.
Хуторяне зашевелились. Старый Рахмиэл поставил руку козырьком, всматриваясь в даль.
- Опять шпарят!
- Работают, дай бог…,
- Днем и ночью…
- Кому ненастье, а им счастье. Должно быть, туча их только краем прихватила, - с досадой сказал Оксман.
- Уже на Жорницком клине работают… Яков Оксман тяжело вздохнул.
Там, под Жорницкой горкой, лежит под паром и его клин. Золото, а не земля. Он с этого клина в свой амбар немало зерна свез.
Оксман долго смотрел из-под выцветших, редких бровей в сторону Жорницкой горки, чувствуя, что опасность все ближе и ближе: уже давно истек срок аренды на этот клин, - что, если бурьяновские коллективисты спохватятся и займут его?
"А если бы, - мелькнула у него мысль, - если бы в самом деле отдать этот клин в коллектив? В маленький коллектив, который я, Оксман, сам и сколочу… Ведь все равно отберут…"
Сначала он все же решил посоветоваться об этом с Симхой.
Тот тем временем толковал хуторянам:
- Нашли кому завидовать! Не знаете, что ли, какие там порядки!.. Коммуна… Друг у друга куски воруют, а что не успели своровать, забирают, все как есть, под метелку. Иначе зачем они и нужны?
- Тогда чему же эти дурни рады? - насмешливо спросил Антон Слободян. - А они, вишь, довольны, хвалят.
- Еще бы не радоваться! - пожимая плечами, подхватил Юдл, и было непонятно, всерьез он говорит или нет. - Для голоштанников и то счастье. Нам, беднякам, терять нечего.
Яков Оксман все еще сидел как пришибленный, уныло поглядывая на Жорницкую горку.
Прожил жизнь спокойно, в почете, как положено порядочному хозяину, а теперь жди, вот-вот придут и разорят его двор, его гнездо… Сколько таких дворов уже разорили по хуторам… Видано ли, слыхано ли?…
- Вчера вот проезжал тут один, - несмело вмешался старый Рахмиэл, - тоже из этих, из коллективных… Так вот, проезжал он и остановился у нашего колодца коней напоить. Так это… будто бы ничего, говорил он, хорошо живут в коллективах… Вчера проезжал…
Симха встал и не спеша подошел к старику.
- Хорошо, говоришь, живут? Нет, старый дурак, не бывает так, чтобы всем жилось хорошо. Каждому, понимаешь, хорошо только для себя.
- А как же, а как же! - кивал Оксман. - Спокон веку так ведется. Для всех одинаково быть не может.
- Сейчас, скажем, ты на коне, ты у нас барин без порток, а ну-ка завтра опять реб Янкл верх возьмет? - с прежней усмешкой вставил Юдл.
Шефтл молчал. Его цигарка давно погасла. Он развернул бумажку и хотел высыпать остатки придымленной махорки в карман, но бросил наземь.
- Все же вам и сейчас чуть получше, чем нам, живется, - едко заметил Антон Слободян.
- Так кто ж вам не дает? - чуть не пропел в ответ Симха. - Кто мешает? Трудиться надо! Трудитесь, как мы, и наживете.
- Пустые слова! Без рабочих рук ни черта не наживешь, - угрюмо сказал Шефтл, вставая. - Своими двумя много не сделаешь!
- Ну и шел бы к ним, - Симха показал в сторону Ковалевска. - Иди, иди! К Хонце, к ней… что ж ты не идешь? У них-то рук много…
- Хе-хе! Есть кому таскать!
- Мне руки для себя нужны.
Юдл смотрел на Шефтла вприщурочку.
- Это ты забудь. Сейчас ты уже работников не заведешь. - Тонкие усы над его рассеченной губой подрагивали от беззвучного смеха. - А ты, я вижу, скоро совсем у нас кулаком заделаешься. Смотри, как бы мы тебя не прижали. Слыхал, что на других хуторах? Не бойся, скоро она возьмется и за таких, как ты. - И Юдл ткнул Шефтла в бок.
- Хе-хе-хе! - испуганно хихикнул Оксман. - Что говорить, что говорить… - Глаза его бегали. - Там-таки настоящие кулаки, богачи, как прежде помещики были. А у нас разве разберешь, кто богаче, кто беднее, кругом бедность…
Сквозь редкий кустарник у забора они увидели на улице Коплдунера с Хомой Траскуном. Юдл отпрянул к самой стене, вжался в нее, точно нетопырь, почуявший луч солнца.