Эти слова сказал ей прошлой весной Микола Степанович. Ковалевск выделил тогда трактор в помощь колхозу, организованному на одном из старых здешних хуторов, и Элька на только что отремонтированном "Интернационале" распахивала там целину. Кулаки натравили женщин. Бабы напали на нее в степи, разорвали на ней платье, забросали камнями. В тот же день прискакал верхом Микола Степанович, провел на хуторе несколько дней, пока не наладил работу, а ее, Эльку, заставил остаться. "Только не отступать, - говорил он ей. - Запомни это, девушка, на всю жизнь. Тот, кто отступил один раз, может и второй раз не выдержать. Если ты уверена в своей правоте, дерись до последнего".
"Глупости! Подумаешь, двум бабам не понравилась! - ругала себя Элька. - Мало ли что кому в голову взбредет… Важно самой быть человеком".
У голубоватой комнезамовской хатки стоял Матус и по обыкновению ковырял в зубах.
- Ты одна? - спросил он насмешливо, увидев Эльку.
- Добрый вечер, - сдержанно ответила она. - Что, никто не пришел?
- И не придут. Давно уже с мужиками спят в обнимку…
- Может, еще соберутся… - Элька растерянно оглядывала пустынную улицу.
- Да что ты, в самом деле? Ночь на дворе, чего ждать? Ей-богу, прошлись бы лучше, прогулялись бы, а?
Элька гневно посмотрела на него.
- Больше вам ничего не хочется?
- А чем я хуже того же Коплдунера? У Эльки слезы выступили на глазах.
- Почему вы со мной так разговариваете? - спросила она дрожащим голосом.
- Ну-ну, уж и пошутить нельзя! - Матус увидел, что девушка не на шутку расстроилась. "Черт ее знает, уполномоченная все же". - Ты ничего не знаешь о Хонце? - поспешил он переменить разговор. - Зачем это его вызвали в райком? В райком зря не вызывают…
- Вы что, слыхали что-нибудь? - быстро спросила Элька.
Матус снова сунул спичку в рот.
- Всякое говорят… А ты разве… Не может быть, чтоб ты не знала.
- Да откуда? - с сердцем сказала Элька. - Вы знаете, так скажите.
- Нет, нет! Мало ли что брешут… Не мое это дело. Элька с минуту испытующе смотрела на него. Он,
видимо, что-то от нее скрывал. Потом, тряхнув головой, откинула волосы со лба, точно решила больше не думать об этом.
- Так… Ну ладно. Где Коплдунер?
- Да вон, около ветряка я его видел.
- Ага… Значит, попозже мы за вами зайдем. Насчет того дела. Насчет Пискуна… - И, не слушая, что Матус ей еще скажет, Элька быстро пошла к ветряку.
На песчаном взгорке за хутором ветряк сонно махал в сумеречном небе заплатанными крыльями, шумел жерновами.
Около ветряка стояла чья-то подвода, Коплдунер помогал таскать мешки с мукой.
Запыленный возчик, сопя и отдуваясь, говорил:
- В Малостояновке что было, слыхал? Там вчера всех кулаков выгнали. Сендера Оксмана тоже раскулачили, черт бы его побрал с братцем! - Он оглянулся. - А братец-то все еще с вас шкуру дерет! Шесть с половиной с пуда, чтоб ему с голоду пухнуть…
Верхом на буланой - вторая на поводу - проскакал мимо ветряка Шефтл.
Он подстегивал кобылу, свистел, гикал, точно ему хотелось, чтобы весь хутор смотрел на него. Увидев Эльку с Коплдунером, он пнул лошадь ногой и во весь опор пустился к двору.
16
Юдл Пискун пришел вечером домой в большой тревоге. Только что, пробегая задами мимо красного уголка, он увидел Эльку и Матуса, которые будто спорили о чем-то, и Элька назвала его имя. Нет, он не ослышался, она ясно сказала: "Насчет Пискуна". Он притаился за плетнем, хотел подслушать еще что-нибудь, но они тут же разошлись в разные стороны. Чертова сука, что она пронюхала, чего ей надо, чтоб ей утром глаз не открыть? Юдл был вне себя. Он с порога заорал на жену, почему опять не завесила окна, пнул попавшуюся под ноги табуретку так, что она кувырком полетела к стене, и побежал в конюшню.
Сквозь щели в кровле конюшни слабо брезжило ночное небо. В углу, на куче прелой соломы, чуть дыша, лежала гнедая. Ее густо облепили мухи, ползали по ней, копошились в ноздрях, в углах глаз, точно на падали.
Юдл подошел, приподнял носком лошадиную морду и с отвращением сплюнул.
- Хоть сдирай с нее шкуру живьем, ничего ее не берет.
Он быстро вскарабкался по стоявшей у стены стремянке и, держась за стропила, по одной сбросил на землю высохшие лошадиные шкуры. Двором он перетащил их в клуню и засунул под кучу прошлогодней мякины. Перебегая обратно двор, он увидел Оксмана, который огородами шел к его хате.
Юдл повел Оксмана за соломенную скирду, где их никто не мог увидеть.
- Плохо, Юдка, совсем плохо, - говорил Оксман, усаживаясь под скирдой. - Они достали трактор. - Синие жилы на руках вздулись, руки тряслись. - Куда деваться? Что делать? Что делать? Ты тогда говорил на счет Успеновки что-то… Так, может… Надо спасаться, они нас за горло берут…
Юдл не отвечал.
- Ты что молчишь, Юдка? - Оксман смотрел на него с испугом.
- Они его не получат, - проговорил Юдл, пощипывая ус.
- То есть как это? Откуда ты взял?
- Они его не получат, говорю. Скажите слово и… Поняли?
- Ага, ага, - поддакивал Оксман неуверенно, словно не совсем понимая, к чему тот клонит.
- Догадались? - прошептал тот.
- Опасное дело… Риск…
- Ну и что? Последнее поставить на кон, говорю я. Чего вы ждете?
- Так я же… Я все, что могу… А что я могу один? Что?
Юдл помолчал, что-то обдумывая.
- Как Симха? - спросил он наконец.
- Он у меня будет сегодня. - Оксман оглянулся. - Попозже, уговорились мы. Может, и Шефтла Кобыльца позвать? - Он был явно растерян.
- Для чего? Он нам не нужен. Кроме как о себе, ни о чем не думает. Плюньте на него, еще подведет. Вы бы лучше об этом бабском собрании позаботились, чтобы его не было… Мне-то, положим, что, а вот вам…
- Позаботился, позаботился! Моя Нехама сегодня с ног сбилась, бедняжка… Что она о себе думает, эта потаскуха? Она будет с мужиками путаться, а бабы - в рот ей смотреть? - Оксман жалко подмигнул. - Никакого собрания она не получит… А скажи…
Он замолчал, словно не решаясь продолжать, потом придвинулся к Юдлу вплотную.
- Ты думаешь, они не знают про тебя?
- Что?
- Я слышал, будто… Тьфу, будь они прокляты!
- Что вы слышали?
- Поговаривают насчет… насчет твоей кобылы. И… и еще… - Он опять оглянулся и глазами показал на скирду, за которой они прятались.
На самом деле Оксман ничего насчет скирды не слышал, но он знал, что осенью Юдл купил изрядный запасец пшеницы и, конечно, нигде, кроме как под скирдой, спрятать ее не мог.
Юдл крепко прикусил тонкий ус. Он боялся выдать свою тревогу, хотел промолчать, ответить шуткой, но не совладал с собой.
- Кто это брешет? Кто? Кобыла… Какая кобыла? Горло мне хотят перерезать… Я им покажу… Она у меня больше ни пить, ни есть не захочет, коммунистка эта! Я им подпущу-таки красного петуха.
- Ш-ш-ш…
- Что "ш-ш"? Вечно вы всего боитесь! В Успеновке - было? И до сего дня не дознались, кто…
Оксман заерзал. Ну зачем так прямо говорить? Нет, он опасный человек, этот Юдл.
- Что вы ерзаете, точно на крапиву уселись? Хотите или нет? А хотите, так надо смазать. - Юдл пощелкал себя по ладони. - Трактора им тогда не видать, как своих ушей. Только не тяните… Я уже там побывал, - добавил он, показав в сторону Черного хутора.
- У него? - оживился Оксман.
- У него, у Патлаха. Он сделает, все будет чисто. - А если…
- Его дело. Надо только смочить дорожку, так оно будет надежнее.
- Ну, а все-таки, не дай бог…
- Да вам-то что? Жалеете его, что ли? Старый пьянчуга, все знают.
У Оксмана на шее мелко билась синяя жилка. Перед его глазами вспыхивало пламя спички, которую Юдл зажег тогда в темной боковушке, и у него мурашки пробежали по телу. Но он все-таки кивнул головой. Он согласен на все. Только бы спастись…
Они еще пошептались, стоя за скирдой, потом Оксман покорно вытащил кошелек, отсчитал Юдлу несколько бумажек и засеменил к себе домой.
А Юдл Пискун, пригибаясь в густом пырее, лисой крался через луговину к Черному хутору.
Иоська вернулся домой поздно.
Весь вечер он пролежал в густой полыни на задворках, всхлипывая от огорчения. Ему было обидно, что ребята осрамили его перед Элькой. А все отец. Разве Иоська не хочет пасти свою лошадь?… Ладно, он им еще покажет…
В хате было темно и тихо. Отец, как видно, куда-то ушел. Мать по обыкновению спала.
Иоська бесшумно подобрался к двери, которая вела в конюшню, и попробовал ее открыть.
- Все равно я ее выпущу! Пусть только попробует меня тронуть - сбегу от него совсем! - бормотал он.
Дверь была заперта на замок.
Иоська повертелся по комнате, ища ключи. На гвозде висел отцовский пиджак. Ключи были в кармане. Иоська отпер дверь, на цыпочках прокрался в конюшню, сдвинул засов па наружной двери и распахнул ее.
Стало немного светлее. В углу, свесив голову к пустым яслям, стояла гнедая. Иоська выбежал во двор, набрал охапку свежего сена и принес кобыле. Потом он еще притащил ведро сыворотки и напоил ее.
Внезапно у забора тявкнула собака. Иоська испугался. Он бросился через внутреннюю дверь в сени, быстро навесил замок, положил ключи в карман отцовского пиджака, лег на свою подстилку в углу и притворился спящим.
"Пусть он знает, пусть! Сена ему жалко… Все равно я ее угоню в ночное. Пусть только попробует тронуть, я тогда все расскажу в отряде… Будет знать…"
Мысли у него стали путаться, и вскоре мальчик крепко заснул, позабыв, что наружная дверь конюшни осталась открытой.
Поздно ночью проснулась Доба. Она пошарила ногой по кровати. Пусто. Юдл еще не вернулся. У нее заныло сердце. Зачем только она его отпустила? Мало она горя вынесла из-за его темных делишек, мало страдала?
Но разве он когда-нибудь ее слушает? Не может жить, как все люди…
В углу на подстилке громко храпел Иоська.
"Как бы он не простудился", - встревожилась Доба, слезла с кровати и укрыла сына кожухом.
17
Было уже за полночь, когда Элька стукнула в низкое оконце матусовской хаты.
- Матус…
В хате проснулись. Женский голос брюзгливо отозвался:
- О господи, покоя не дают! И что там опять? Стучат среди ночи, надо же такую наглость иметь…
Элька постучала еще раз.
Женский голос взвился на октаву выше. Элька отошла от окна. На траве у канавы сидел Коплдунер и дремал, опершись локтями на согнутые колени и свесив голову.
- А! Идет? - встрепенулся он.
Парень очень устал. Каждую субботу Яков Оксман посылал его на ветряк. Сегодня он работал на мельнице последний раз. И сад он тоже больше не будет у него сторожить.
В дверях показался Матус. Вид у него был заспанный и недовольный.
- Охота вам таскаться ночью! - зевнул он во весь рот. - Чего мы там не видали? Сломанной подковы от дохлого коня? Тебе только бы лишние заботы выискивать!
- Почему вы за него заступаетесь? Вы что, с люльки его знаете? Бывший спекулянт, лавочник, говорил Хонця.
- Ну, а если бывший лавочник, так что? А сейчас он хлебороб. Получил переселенческий ордер, советская власть ему дала, не спросила у Хонця. Партия нам велит перевоспитывать таких, а ты…
- Ну ладно… Сначала посмотрим, тогда и будем перевоспитывать. - Элька слегка подобрала платье, чтобы не зацепиться за кусты. - Аида быстрее…
- Вечером я тут видел Оксмана. По-моему, он к нему ходил, к Юдлу, - заговорил Коплдунер, до сих пор молча шагавший рядом с Элькой.
- Мало ли что… - Матус зевнул.
- На ветряке он сегодня даже не появлялся. Это с ним первый раз. А жена его по всему хутору бегала.
- Ну и что из того? - Матус пожал плечами.
- А то, что они сорвали женское собрание. Вы же сами видели, никто не пришел…
За оградой пискуновского двора не было слышно ни звука. Они вошли во двор, и Элька негромко постучала в маленькое оконце, глядевшее на улицу. Вскоре на пороге хаты показалась Доба в помятом широком платье.
- Нам нужен Юдл Пискун, - сказала Элька.
- Юдл?… Нет его, только-только ушел… К соседу за чем-то пошел…
- К кому, говорите, он пошел? - сухо спросила Элька.
- Да зачем это он вам понадобился в такое время? Завтра он сам к вам придет, я ему скажу. Придет, придет рано утром.
- Он нам сейчас нужен, а не утром, - вмешался Коплдунер. - Знаем мы его - сегодня он тут, а завтра ускакал торговать новую кобылу… - Коплдунер терпеть не мог Юдла и теперь по-мальчишески радовался, что может прищемить ему хвост.
- Да что это вы? Где это видано! - лепетала Доба, трясясь всем телом. - Юдл пока что ничего у вас не украл… Не убежит он от вас… Виданное ли дело? Ночью стучаться в чужие окна! Да что это вы? Идите своей дорогой…
Элька отошла от двери.
- Хорошо. Вы ему передайте, чтобы он пришел к нам завтра, а сейчас, будьте добреньки, отоприте конюшню.
Добу с головы до ног прошиб холодный пот. Перед глазами у нее замелькали лошадиные шкуры на стропилах и заморенная кляча…
- С чего это вдруг, зачем вам наша конюшня?… У меня и ключей нет… Идите поищите мужа, с ним разговаривайте… Куда? - крикнула она отчаянно, видя, что Коплдунер направляется к конюшне. - Вы что, ломать вздумали?
- Зачем ломать? - послышался густой бас Коплдунера. - Элька, ну-ка, иди сюда! - Голос его звучал растерянно.
Подойдя ближе, Элька удивленно взглянула на Коплдунера. Дверь в конюшню была открыта настежь. Коплдунер зажег спичку.
- Где же лошадь? - Элька огляделась кругом.
Ясли полны сена, а лошади нет. У Добы, то ли от холода, то ли от испуга, зуб на зуб не попадал. Она сама не знала, куда делась гнедая и кто открыл наружную Дверь.
- Кобыла… так она ведь на выпасе, Юдл ее в балку угнал… Совсем позабыла, о господи боже ты мой…
Матус был доволен. Говорил он, что нечего идти, или нет? Обидели человека зазря. Только бы устраивать неприятности, мутить народ. Элька обескуражено молчала. В самом деле… Подняли шум, напугали женщину. Что ж это Хонця?… Нехорошо получилось!
Когда они ушли, Доба тщательно заперла дверь и улеглась под одеяло. Ее бил озноб.
Напротив, на соломенной подстилке, спал Иоська и бормотал во сне. Быть может, ему снилось, что вместе с пионерами он пасет в балке лошадей.
А гнедая была совсем рядом. Она сама вышла из конюшни и паслась тут же, за хатой.
- Таскаемся по ночам, будим людей, - ворчал Матус на обратном пути. - Не говорил ли я вам? Все ваш Хонця!
Элька не отвечала. Она была так утомлена, что еле сдерживала желание повалиться на землю и заснуть в первом попавшемся палисаднике.
Они брели по темной улице почти на ощупь. Где-то глухо тарахтела далекая подвода.
- Все-таки с Хонцей дело не просто, - не унимался Матус. - Райком зря вызывать не станет. Я уже давно говорил, что, пока Хонця командует, хорошего не жди.
- Что ты так за него переживаешь? Боишься, что тебя вместо него назначат? - насмешливо отозвался Коплдунер.
- А ты чего суешься? - огрызнулся Матус. Втайне он считал, что ему вовсе не место в захудалой бурьяновской лавчонке. Но быть председателем колхоза? Спасибо, очень ему нужно тащить этот воз!
Он зевнул и пошел к своему двору.
Элька и Коплдунер свернули на тропинку возле канавы.
- Пустой он человек, правда? - сказала Элька.
- Пустобрех, - согласился Коплдунер. - Ты устала? Может, пройдем еще немного? - спросил он, когда они были против двора Хомы Траскуна.
- Нет, уже поздно. Ступай.
- Я хотел тебе сказать… Я ведь тоже слышал.
- О чем?
- Да о нем, о Хонце.
- Что ты слышал и от кого?
- Да вот насчет амбара… Что будто бы он хлеб оттуда брал. Ключи-то у него… Весь хутор гудит.
- Что? Ну и люди у вас! - с сердцем сказала девушка. - Лишь бы языком молоть. И ты туда же!
- Так разве я верю? Я только тебе… Надо же знать, что люди говорят…
- Говорят, говорят… А обо мне не болтают?
Коплдунер замялся:
- Так видели же…
Элька посмотрела на него с изумлением…
- Что видели? Что ты несешь?
- А… Шефтл Кобылец?
- Он говорил? - воскликнула девушка.
- Да не он. С ним… с ним, говорю, видели.
- С Шефтлом? - вдруг заулыбалась Элька. - Эх, дурачина! - И она легонько дернула Коплдунера за выгоревший добела вихор.
То, что они говорили сейчас о Шефтле, было ей необыкновенно приятно. Но Коплдунер угрюмо глядел в сторону.
- Если хочешь знать, ты ему нужна, как кобыле кнут.
- Почему это? - тихо спросила Элька.
- Почему? Потому, что ты за коллектив, а ему коллективов не надо, ему и одному хорошо.
- И что из этого?
- А то, что нечего лезть к нему, и не один я так думаю.
- Дурак!.. Поверь мне, - добавила она спокойнее, - он еще будет работать в колхозе не хуже других. Надо его переупрямить.
- Как же, надейся! Переупрямишь его! Да и знаешь что, как-нибудь обойдемся без него. Что ты в нем нашла?
- Ну, хватит. - Элька нахмурилась. - Хватит, наговорились.
Она повернулась и быстро убежала во двор. Коплдунер постоял, подумал и пошел в сад, к Насте.