На одном парнишка, забравшись (а может, и приземлившись) на окрошившуюся стену монастыря, поглядывает на скотный двор. И так безмятежна его поза и сочувственно-любопытен взгляд, что хочется развернуть его спиной – нет ли крыльев?
На другом – немолодая, потрёпанная дворняга трусит по раскисшей дороге. Клочья шерсти причудливо колышет ветер, складывает в подобие перемётной сумы.
Забрав рисунки, Петя отпустил моего строителя с богом.
– Петь, я смотрю, ты у нас в коллекционеры намылился? Так денежку плати! – сказал я, когда Илья ушёл.
– А ты-то чему радуешься? – удивился он. – Ты его для чего нанимал – рисовать или строить?
Я промолчал. Мне и самому казалось теперь, что никакого дома не будет – ничего, кроме вороха душистых, как луг, рисунков.
Мы не стали углубляться на монастырскую территорию, а пошли вдоль осыпающейся стены. Там, в траве, было выложено словно на просушку несколько облепленных землёй могильных плит. Все даты начинались с тысяча восемьсот.
К одному камню Петя присмотрелся, стёр с даты смерти землицу.
– Ничего себе! Сто лет прожил пацан! – и обернулся, призывая меня разделить его восхищение. – Интересно, по душе жил? Хоть веру-то нажил себе за сто? И главное, как умер?
Величина Петиных вопросов как-то враз придавила меня, да, видно, и его самого тоже. Молча мы прохлюпали по влажной земле и сели на брёвнышко.
– Я сегодня ездил в посёлок по одному делу, – сказал Петя, вытряхивая из пачки сигарету. – Нормальный посёлочек класса люкс. Смотрел на людей.
– И как?
– Тётки отполированные – типа никто не догадался, что им сто лет в обет. Мужики тоже – круче тучи. Скукотища вселенская! Думаю, дай тебе позвоню, приеду, подышу вашей светлотой!
Петя бросил недокуренную сигарету и запрокинул голову – рыхля голубое небо, над нами плыл самолёт. Что-то было в этой картине от детского рисунка. Проведённая мелом черта.
– А вчера полез, как придурок, к Сержу на сайт. Агенты его обязали вести дневник. В день по абзацу – для поклонников. "Здравствуйте, друзья!" И далее – такой мегачеловечный текст о простых радостях простого музыканта. О его благодарности жизни, о его любви и уважении к соратникам. И к каждому посту – фотография. В весенней Праге. В весенней Вене… Жена в ожидании второго чайлда… Он же у нас ещё и семьянин!
Петя провёл ладонью по торцу бревна, на котором мы с ним сидели, и отковырнул щепку.
– И вот я думаю: ну а правда, чего зацикливаться? Не играю – и ладно! Значит, повезёт в любви! – заключил он с неожиданной бодростью и поднялся с брёвнышка. – Ну, пошли, что ли, в деревню? Поглядим на твой бардак?
Я тоже встал, но мы не успели тронуться в путь. Нам наперерез из арки выскочила знакомая фигура – журналист Леонид Рык, стремительный и неуклюжий, с медной щёткой волос над потным лбом. Ошалелым взглядом он скакнул по нашим лицам и, затормозив, уставился на Петю. Голубые, в красных прожилках, его глаза били яростью.
– Передайте там у себя в епархии, что на вашу кашу-малашу есть большая ложка! – загремел он.
– В епархии? – улыбнувшись, перебил Петя. – Ну-ну! И чем же вам епархия не угодила?
– Ты мне не нукай! – рявкнул Лёня, воинственно наставляя на Петю вспотевший лоб. – Знаю я вашу манеру – на бандитские деньги маковки золотить! Так вот, я ваш беспредел буду глушить в судебном порядке. Плюс ославлю на всю родину-мать!
Петя выслушал обвинителя с наслаждением. Он был охотник до подобных забав.
– А ну-ка, расскажите мне поподробнее и с самого начала! – потребовал он.
Тут Лёня смекнул ошибку.
– Вы – адвокаты?
Петя развёл руками.
– Вот тоже идиоты! Сказали, адвокаты пошли!.. Не знают, а мелют! – обиделся Лёня и, махнув на нас, увалил обратно в арку.
Мы с Петей посмотрели ему вслед: он шагал, косолапя, походкой матёрого футболиста.
– Ну это просто блеск! – первым очнулся Петя.
Я сказал ему, что воинственный незнакомец и есть тот самый Лёня Рык, раскопавший в биографии Пажкова факты, сенсационность которых вряд ли оценил кто-нибудь, кроме нас.
– Зря он связывается, – сказал Петя.
– Да ничего не зря! Твой Михал Глебыч озверел вконец. Прикинь, они где-то раз в неделю сетку переносят – в сторону деревни! – пожаловался я. – Такой шагающий забор. Проснулись – а он ближе. Опять проснулись – ещё ближе. Как в страшном сне!
Петя удивлённо поднял брови.
– Серьёзно? Ну-ка пошли, глянем!
Мы оставили машину у монастыря и пешком дошли до стройки.
За время, что Петя не навещал нас, дракончик вырос. Он лежал в дрёме, защищённый желтой клеткой, хрипел и посапывал, ворочал лапами экскаваторов.
– Вот этот, что ли, забор? – спросил Петя, кивнув на сетку, ограждавшую стройплощадку. Секции со стороны Старой Весны и правда были не вкопаны, а только подпёрты кольями. Кому и для чего потребовалось двигать ограду, Петя собрался выяснить лично у Пажкова.
– Михал Глебыч! Я тут, из Воробьёва проездом, в Отраднове! – дозвонившись, бодро произнёс Петя. – Местные жалуются, мол, заборчик строители двигают. Так сказать, осуществляют самозахват деревенских лугов! Хотите, могу к нашим зайти, выяснить?
Следующую минуту Петя внимательно слушал. Поморщившись, взглянул на меня и качнул головой: не выгорит…
– Понял! Всё понял, Михал Глебыч! – бодро проговорил он. – Передам непременно! Вот как раз тут один со мной рядышком мнётся.
– Велел передать местным жителям, что самых языкастых зароет в траншею, – сказал Петя, отключившись, и кисло улыбнулся.
Я кивнул ему и улыбнулся тоже. Так мы стояли, улыбаясь друг Другу, не в силах перемолоть позор. А что за позор, о чём? И не скажешь.
– Ладно. Нет так нет, – первым встряхнулся Петя и, оглядевшись, полез по выступам на сложенные у забора плиты. Махнул мне: давай сюда!
С двухметровой высоты был отлично виден холм Старой Весны. Он вовсе не казался высоким. Напротив, был мал и сиротлив. Один только мой огороженный участок со срубом выглядел более или менее прочно.
– Вообще, конечно, это не случайность, – сказал Петя, оглядывая резкую даль холмов. – Ну какая, к чёрту, случайность? – Он обернулся на меня. – Ты тут живёшь в красоте – а я работаю на то, чтоб тебе это дело загубить. Прямо, как в революцию – брат на брата!
– Ну так и завязывай!
– Пока что рано, – качнул он головой. – Я себе на отдых ещё не заработал – так что ты мне не дави на совесть. У меня там и так сплошной синяк. Лучше подумай, чего ты упёрся в этот дом? Ты тут век коротать будешь? Напротив этой вот веселухи? Или, может, надеешься… – тут Петя скользнул взглядом по лесистому склону и оборвал. В секунду его лицо переменилось. По тропе, пересекающей холм, шла Ирина.
Она плыла со всей живописностью – силуэт Серебряного века, рыжие волосы, синее пальтецо. К сожалению для Пети, её путь лежал не вниз с холма, а направо, в сторону речки Бедняжки. Ирининых глаз было не разглядеть, но я чувствовал, что она смотрит зорко и, конечно, заметила нас.
Возможно, она даже слегка замедлила ход, потому что Петя вдруг вытянулся, вскинул голову и бешено замахал. Этот приветственный жест, птицей пролетев по дуге, свалился Ирине прямо в руки. Она приостановилась в нерешительности, подняла ладонь и, согнув пальцы, отпустила Петину птицу в обратный полёт.
Через двадцать секунд берёзовый лес растворил Ирину.
– Вот это да! – сказал Петя, переводя на меня взгляд. Сумасшедшая музыка неслась из его глаз. – Нет, всё же есть в ваших краях что-то мистическое! Вот серьёзно! Я бы в гости к тебе напросился, но и так уже опаздываю… – проговорил он, с жалостью взглянув на часы, и спрыгнул с плит на залитый глиной помост. – Мне сегодня ещё в одно место гнать. Сам понимаешь, весна – страда! Ну ничего, я на днях столик ей привезу! – прибавил он и стрельнул прощальным взглядом по деревне. – Тогда и посмотрим, куда жизнь повернёт!
Мне вовсе не хотелось смотреть, куда "повернёт жизнь". С некоторых пор я перестал доверять Пете на поворотах. Напротив, я был бы рад, если б жизнь шла не сворачивая: пусть Илья достроит дом, пусть мы с Майей и Лизкой заживём в нём, пусть Тузин выпустит спектакль и прославится, а Петя получит столько денег, сколько ему надо, чтобы "играть для себя". Единственный "поворот", против которого я не возразил бы, – так это чтобы пажковский комплекс по мановению какого-нибудь волшебного кольца перелетел, скажем, в Париж.
Проводив Петю, я вернулся в деревню и, не успев зайти в калитку, увидел Ирину. Она шла от своего дома с корзинкой на локте и, подойдя, похвасталась:
– Уже вторую порцию несу!
– Что это у вас там? Пирожки? – спросил я, косясь на корзину.
Ирина улыбнулась с таинственным видом и приподняла край газеты. Под ней был лоток с рассадой – зелёные "детки" в чёрной земле.
– И куда это всё?
– На Бедняжку, – произнесла она загадочно. – Хочу по всему ручью насадить примулы!
Я вообразил себе солнечный, в бурой траве, берег Бедняжки, зацветший белыми шапками цветов, и, кивнув на Колин забор, спросил:
– А Коля не возражает?
– Думаете, примулы рыбу распугают? – отозвалась Ирина и продолжила полушёпотом: – Вы представьте – вырастет целое царство. Я буду за ними приглядывать, а они за это меня потом увезут на своих кораблях!
– Кто увезёт? Примулы?
– Ну а кто же ещё? Только на них и надежда!
Впервые за разговор я посмотрел прямо в её улыбнувшееся лицо. Волосы, освобождённые от зимних платков, она собрала в старинную причёску. Этот золотистый бутон отзывался по всей земле стозвонным эхом ивовых ветвей – рыжих, как Иринины волосы. Куда ни глянь – всюду звенела Ирина, вольно покачивалась под ветром, укрывая собою холм Старой Весны.
У поворота на тропу, где мы видели её с Петей, она замедлила шаг и, кивнув на стройку, спросила:
– Костя, а что это вы мне там махали?
– Я не махал, – сказал я.
Ирина потрепетала ресницами. На её лице выразилась обида.
– Хорошо, вы не махали. Но кто-то ведь махал!
– Что значит кто-то? Махал Петя, – сказал я твёрдо.
Ирина вздохнула и умолкла, должно быть, соображая, как половчее сформулировать следующий вопрос. Тут некое постороннее движение всколыхнуло покой холма. Я обернулся: в распахнутой штормовке, с батоном в руке, умятым примерно на треть, в горку спешил Илья. Подлетев, он сразу кинулся к Ирининой корзинке.
– Это что у тебя тут?
– Пирожки! – хихикнула Ирина.
Узнав о том, что Ирина собралась обсадить Бедняжку примулами, Илья восхитился и, ни на грош не терзаясь сомнениями, перехватил у неё корзину:
– Пошли! Я помогу!
Вид его был весёлый и возбужденный, он нанюхался весны и вряд ли помнил в эту минуту, что вообще-то собирался строить мне дом.
В отчаянии я посмотрел им вслед.
39 "Смертельное оружие"
На следующее утро, в дожде и ветре накатившего циклона, Илья с Серго взялись за работу. Серго был хмур – должно быть, его мучила вина перед монастырским хозяйством, которое он бросил ради большого, по его меркам, куша. Илья же, напротив, весело шнырял под косым дождем, перетаскивая в дом подмокшие доски.
Мне было неловко отсиживаться в бытовке в то время, как эти двое зябли на улице. Я как раз подумывал, не сгонять ли к родителям, когда за забором раздался настырный гудок. Я узнал его, как иногда узнаешь визитёра по дверному звонку.
Дожидаясь, пока я выйду, Петя покуривал возле машины. Капюшон его синей куртки густо посыпал дождь.
– Что-то ты к нам зачастил! – сказал я, пожимая его ладонь.
– Зачастил? – удивился Петя. – Разве? Да я просто столик привёз!
– А чего встал тогда? Тебе дальше!
Петя стряхнул капюшон и посмотрел с любопытством, изучая причину моей неприветливости.
– А компанию мне составить? Помочь разгрузиться?
– Николай Андреич поможет.
– Ты всё насчёт Ирины волнуешься? Что я ей вчера помахал? – спросил Петя. – Ну а почему это плохо? Я не пойму, вы тут по Домострою, что ли, живёте?
– Езжай давай, промокнешь, – сказал я.
Но Петя не торопился. Он всё стоял под дождём, мял в зубах сигарету. С недоумением я почувствовал, что он робеет.
– Зря ты злишься! Думаешь, мне просто? – сказал он и взглянул как-то жалко, как, бывало, в детстве, "намазав", взглядывал из-за пианино на свою маму. – Когда я играл, даже без копейки, я всегда знал, что ношу в себе наследство, королевскую кровь! Миллиардеры отдыхают! А теперь? У неё рояль на полгостиной, а я даже сыграть не имею права, потому как "в завязке"! Ну а по большому счёту, кто я без музыки? Ноль! Припёрся ноль в гости!
– Слушай, выгружай давай свою мебель! – сказал я, разъярившись всерьёз. – Я сам отнесу.
Мой вопль возымел действие.
Петя выплюнул сигарету и, прыгнув за руль, со свистом дунул на другой конец деревни.
К тому времени как я пешком догнал его, он уже успел открыть багажник. В нём, тщательнейшим образом упакованный, лежал столик. Дождь стучал по полиэтилену, а из дома к калитке уже летела Ирина, весьма причёсанная и нарядная и отчего-то с лейкой в руке.
– А я как раз на речку собиралась – примулы подкормить и вдруг слышу – машина! – запыхавшись, проговорила она. – Ой, а это наш столик? – и, поставив лейку в траву у калитки, подскочила к багажнику.
– Доброе утро, Ирин! А где Николай Андреич? – строго спросил Петя.
– А он спит! – сказала Ирина и махнула вверх, на мансарду. – Он поздно приходит.
– Ночные посиделки, разбор полётов? Это нам знакомо! Ладно. Калитку, Ирин, распахните, пожалуйста!
Без каких-либо осложнений Петя внёс столик в сад, на крыльцо и затем, слегка наследив, в гостиную. Я поплёлся за ним, сознавая, что нужен в качестве дипломатического лица. Скинув шаль, Ирина разрезала ножницами скотч и аккуратно стянула плёнку.
Петя стоял в дверях и скромно, как будто даже с раскаянием, наблюдал за её движениями.
Наконец столик сверкнул, как слиток янтаря, и в синей Ирининой гостиной посветлело. Забликовала, улыбаясь вернувшемуся Другу, мебель – полировка рояля, подлокотник дивана, стёкла на фотографиях.
Ирина погладила столешницу – разные породы дерева, как звуки разной высоты, блеснули каждый своим огнём и сложились в узор.
– Даже лучше, чем было! – пропела она, глядя в тёплое озеро столешницы.
– Ну что, пошли? – сказал я и легонько двинул Петю в спину.
– Да, – сказал он. – Сейчас. Только мне ещё надо выяснить, что Ирина Ильинична надумала по поводу моего вопроса.
Ирина взглянула с испугом, явно не припоминая, о чём идёт речь.
– Вы подумали насчёт мечты?
Ирина заморгала часто, но отвести глаза не смогла – Петя держал крепко.
– Что, неужели забыли? – сказал он с упрёком. – Когда я увозил столик, я вас спросил, есть ли у вас мечта? Вы мне не ответили. И я вас просил подумать!
– Ах, ну чтобы все были живы-здоровы! – с облегчением отозвалась Ирина. Но Петя забраковал её ответ.
– Это никакая не мечта, а всего лишь вопль о пощаде. Мечта, Ирин, – это свободное желание счастья. Думайте заново!
Ирина покосилась на меня по-школьному – не шепну ли я ей подсказку.
– Не уйду, пока не скажете! – пригрозил Петя. – Мне это нужно для одного дела.
– Я не знаю! – взмолилась Ирина. – Просто не могу придумать! Наверно, у меня нет мечты. Вот, может, чтоб Миша от компьютера отлип.
– Ну хорошо. А хотите, чтобы вам было проще, я вам перечислю мои мечты – как минимум пять?
– Петь, пойдём, покурим, и можешь мне перечислить хоть десять! – сказал я, тряхнув его за плечо, но он даже не взглянул.
– Во-первых, – начал он, не отпуская Иринин взгляд, – финансовое благополучие – чтобы хватило на все последующие пункты, это раз. Полная творческая реализация – два. Поверженные враги – три. Признание и уважение равных – четыре. Любовь и семья – пять. И мне плевать, дурные у меня желания или хорошие. Они у меня есть, и я их исполню.
Умение Пети применять искренность как таран всегда восхищало меня. Я застыл столбом, не зная, какого рода помощь следует оказать Ирине. Она, однако, справилась сама.
– Мечтать о поверженных врагах – это грех! – твёрдо сказала она и посмотрела на Петю, как на Мишу.
– Ладно, убедили. Если остальные четыре пункта дадут мне ощущение счастья, врагов я помилую! – пообещал Петя. – А теперь, Ирин, хотите я вам перечислю ваши желания – как минимум пять?
– Ни в коем случае! – закричала Ирина.
– Ага! Значит, всё-таки они есть? – обрадовался Петя и смело приблизился на расстояние шага. – Есть! Как не быть! Ну а чего ж вы мёрзнете тогда? В платок замотались! – и он, остановив ладони в паре сантиметров от Ирининых плеч, "бесконтактно" встряхнул их. – Очнитесь! Живите! Рисуйте! Ведь у вас талант! У вас оттенок кожи талантливого человека! У вас разрез глаз талантливого человека! Не верите? А ну пойдёмте-ка со мной!
Не тронув и пальцем, но всю объяв своей волей, Петя вывел её из дому на ступени. С тузинского крыльца, если прицелиться между яблонями, были видны дали.
– Вон там вот, глядите, где березняк, там, за ним, – Москва! Там, Ирин, люди! Там – я! Берите себя в руки, ломайте! Обломите сухую ветвь и пустите соки по живой, иначе будете через десять лет старой каргой! Не страшно? Переломите! А я вам помогу! Слово чести! – Тут он сжал всё-таки её плечики и тряхнул наяву.
– А ну пустите! Что вы меня трясёте! – вскричала Ирина и вполне боеспособно вырвалась.
Петя мгновенно опустил руки по швам.
– Ирин, да я не трясу… Виноват!..
Он раздосадованно посмотрел вслед исчезнувшей за дверью хозяйке, пару секунд помедлил и, сорвавшись, ринулся в дом.
– Ирин! Ну простите же вы меня! Извините! Я и не думал! Клянусь! Разрешите загладить! Пожалуйста! – городил он и, тесня ошеломлённую Ирину, прорвался в гостиную. – Я вам сыграю, хотите? Я же не играю – бросил! Но для вас готов! Для вас – всё!
Охапкой он снял с рояля и швырнул на диван ноты Тузина, переставил на стол подсвечник, придвинул табурет и сел. Рояль был Петиным смертельным оружием, кольцом власти. Всего, что по той или иной причине не получалось выторговать словами, он мог добиться игрой.
– Подождите! Николай Андреич спит! – в отчаянии крикнула Ирина.
Но нет. Уже треснул, как гигантский костёр, звук расстроенного инструмента. Располыхался, пробежал рваным ветром – и смолк. Уяснив географию западающих клавиш, Петя снял руки и призадумался: можно ли хоть что-то сыграть на этаком минном поле? И вдруг, ободрив улыбкой ошеломлённую, совершенно розовую Ирину, нырнул!
Всё началось с бликов, с хрустальных обрывков, понемногу набирающих силу: это была музыка летнего вояжа, где завтрак в солнечном номере сменяется беспечной негой прогулок. Он взял Ирину с собой в Париж и Вену, Рим и Лиссабон, точнее, в идеальное представление об этих местах и о множестве других мест, где только могло захотеться побывать уездной барышне. Что говорить, они набродились всласть!
А затем импровизация стала распадаться на куски – и путники потерялись в дороге. Нет больше городов и отелей. Налетевшая осень, полевая, лесная, смяла их, пробрала до костей и столкнула в сиротливом объятии. В гостиной, из которой мигом выдуло всю весну, запахло сыростью полей, почернело, осенний ураган вслепую набросился на людей и природу.