– Ага, а тут у вас, значит, уголок для чайных церемоний. Ты занималась чайным делом, Майя?
– Я? Я нет, у меня бизнес был. При йога-студии девушки игрались.
– Как интересно! – Йоланта широко раскрыла глаза при слове "девушки". – Йога! Ты увлекаешься йогой? Давно занимаешься? И как она тебе? Как результаты?
– Нормально.
– Ну класс. Класс. – Йоланта потянулась. – А у меня одна йога… – Она сладко посмотрела на Якова. – Я люблю хорошо поспать…
– Ну, видишь, – отозвалась Майя, ополаскивая кипятком глиняные чашечки для чая, – у нас разные пути. Это тайванский бирюзовый "Минпзян-улун". – Майя понюхала сама и передала по кругу посудинку с сухим чаем.
– Это что, зеленый? – спросила, понюхав, Яна.
– Нет, это улун.
– А-а, – сказала Яна и передала посудину Йоланте.
– М-м-м-м, класс, яблоками сушеными пахнет. Держи, Яков. – Йоланта аккуратно передала ему глиняную посудину.
Яков глубоко вдохнул аромат чая.
Йоланта откинулась на подушки и издала стон удовольствия.
– Как меня у вас прет! Маэстро, вы сегодня весь вечер какой-то тихий. Как поживает ваше творчество? Пишете что-то новое? Помню, как вы меня поразили тогда, в Коктебеле, своей джигой для гобоя! Я умирала от удовольствия.
Яков ощутил, как к горлу подкатывается тошнота.
– Я…
– Боже, какая сила валит, – не дала слова сказать Якову Йоланта. Она отбросила назад голову, и волосы рассыпались по ее лицу.
– Йолка, ну ты реально гонишь, – сказала Яна. – Ваше безбашенная. А у вас тут курить можно во время церемонии?
– Да, я крейзанутая. Да, я такая… – протянула Йоланта, и девушки рассмеялись.
– Кури, пожалуйста. Я принесу пепельницу, – сказала Майя и вышла из круга.
– О Боже, призрак! – вскрикнула Йоланта.
Яков дернулся, у него потемнело в глазах.
Йоланта расхохоталась.
– Где? – поднялась Яна.
– Я шучу.
Яков осторожно глянул через плечо.
Ирена села на подоконник, положила ногу на ногу и закурила.
6
– Улун обладает пряным ароматом с нотками сушеных яблок. Вкус мягкий, послевкусие теплое, с нотками сухофруктов. Этот чай собирали и обрабатывали вручную, без применения ароматизаторов.
– Ты что, этикетку наизусть выучила?
– Нет, у меня была любовница, которая вела чайные церемонии в нашем клубе, – равнодушно ответила Майя. – А ты чем занимаешься?
– Я… я пою… Я живу… Я не знаю, чем я занимаюсь… Грибы ем… Стихи потом пишу гекзаметром. Вон, композитора искала себе для песен. А, вспомнила! Я вытаскиваю рыбаков из чрева рыбы. Иногда рыбак ловит рыбу, а временами рыба ловит рыбака, такое бывает, вот я и вытаскиваю рыбаков из рыбы.
– Зачем? – спросила Майя.
– Да от нечего делать. Ничего же нет, вот и делать нечего. Вот я и не делаю ничего.
– А сейчас? Делаешь?
– И сейчас не делаю. А зачем? Мир и любовь. Звезды на небе. Камин горит.
– Но ты же что-то делаешь, – не выдержала Майя. – Ты лежишь!
– Нет, я ничего не делаю. Это у тебя невроз, тебе кажется, что я что-то делаю. – Йоланта разлеглась на подушках. – Как хорошо ничего не делать! Повезло женщине!
Кажется, фраза Йоланты все-таки попала в цель. Майя спросила:
– Ты хочешь сказать, что я всегда слышу субъективно и что я влияю как наблюдатель на результат эксперимента?
– Майя, успокойся, ничего я не хотела этим сказать. Какой эксперимент, расслабься. Можно еще чаю?
7
– Ой, девочки, хватит вам занудствовать, – сказала Яна. – У нас есть "Бехеровка". Яков, ты будешь "Бехеровку"? Я принесу…
В окна ударил свет фар.
– Опа, у нас гости! – крикнула Яна.
Якову показалось, будто в доме разом потемнело. Йоланта засмеялась странным пьяным смехом. Она смотрела в потолок, ее глаза блестели.
– Как я рада, что вы пригласили нас, Яков! У вас тут ТАК интересно!
– Я открою, Майя, не парься, – сказала Яна из коридора, копаясь в дорожной сумке. – А, вот она. Ну, все, девочки, мальчики приехали, сейчас вмажем "Бехеровки". Обожаю "Бехеровку".
8
– Еще "Бехеровки"? – спросила Яна у Богуса. – С дороги освежиться?
– Мне тоже, – попросил Матвей.
Мужчины сидели за столом. Яна обслуживала гостей бутылкой "Бехеровки", Ирена и Майя вынесли гренки, сыр, сливочное масло и сливочное масло с оливками.
– Яна, ты можешь не курить возле меня? – произнес Иван.
– Ну йоптыть, Иван, я ж дама. Не мешай, я слушаю господина Богуса. Да, да, господин Богус, и что было потом?
– О, дорогая Яна, нас отпустили, как только мы показали наши удостоверения. Они были очень милы…
– Братец, – позвал Якова Матвей. – Выйдем покурить? Господин Богус, вы как? По сигаретке? Нет? С девушками посидите? Тогда мы с братом выйдем на пару минут. "Бехеровку"? Да, "Бехеровку" с собой берем…
Братья накинули пальто и в домашних тапках вышли на порог.
Только фонарь на пороге светил желтым, а дальше, вокруг, в поля залегла ночь.
9
– Короче, Яков, слушай сюда, – заговорил Матвей, раскурив сигарету. – Симфония будет звучать на открытии стадиона во Львове. Потом мы ее быстренько продаем полякам, и они из нее делают официальный гимн Евро две тысячи двенадцать. Они везде пропишут, что автор – поляк, там уже есть один человек, все будет чисто. Украинского следа нам не нужно.
– К чему такая секретность? – спросил Яков.
– Великие темные отцы уже здесь.
– Великие темные отцы во Львове? – спросил Яков.
– Они здесь. Они заказывают нам шоу. Ты пишешь симфонию, я все обставляю, как положено. Рука об руку, брат. Это ярко. Был методологом, а всегда мечтал стать шоуменом.
– Ты знаешь, ваша секретность, она сбивает с толку.
– Яков, ты меня знаешь, я не люблю занудствовать. Давай я скажу тебе просто. Яков, это шоу. От начала и до конца. И называется оно "Апокалипсис". Я работаю в компании, которой пять тысяч лет. Пять тысяч лет! Разве это не удивительно? Я еще никогда не ощущал такого подъема! Можешь меня поздравить – теперь я возглавляю украинский филиал! – Брат глотнул еще "Бехеровки", вытер губы и продолжил: – Нам нужен алтарь. Лучшего, чем новый стадион во Львове, мы не нашли. По дислокации, по историческому, по социальному контексту. Я сказал господину Богусу: если мы хотим мистерии, если мы хотим шоу, от которого будет трепетать весь мир, все, что нам нужно, – это Донецк и Львов. Все прочее сделают за нас сами зрители.
– Вы что, играете в фашистов?
– Это фашисты играли в нас. А мы просто развлекаем публику. На планете семь миллиардов зрителей. Наше кредо – "шоу маст гоу он". Я господину Богусу сказал: мой брат, только он может написать такое. Архетипы, символы, скрытые послания – это все его сфера. Яков, твою симфонию будут исследовать музыковеды. Они будут искать связи, аллюзии, ключи к пониманию того, что же происходило в две тысячи двенадцатом во Львове. Только мой брат, сказал я им, настолько поведенный, чтобы писать симфонию для конца света.
– Я должен написать симфонию для конца света?
– Да, ты должен написать симфонию для конца света. Это твой шанс стать великим! Молчи, не говори ничего, я знаю, ты в восторге.
– Я в легком шоке.
– Тем лучше для симфонии. Слушатели тоже должны быть в легком шоке. Теперь в мире столько компьютерщиков, столько юристов, столько экономистов! А нам катастрофически не хватает сценаристов. Нам не хватает композиторов. Нам не хватает драмы! Личная драма уже никого не волнует. Драма нации – это драма на каждый день. Каждый день кого-нибудь взрывают. Где-то происходит геноцид. При этом людей не становится меньше! Их становится больше! И их нужно развлекать! Яков, работы – непочатый край. Мы берем новую высоту, чтобы освежить восприятие действительности. Мы говорим об агрессивных пришельцах. Мы говорим об астероиде, который может перефигачить нашу планету пополам. Мы говорим о чипах, которые будут вживлять под кожу перед концом. Мы говорим о том, что время может закончиться и никогда не будет нигде и ничего!
– Я не уверен, что хочу содействовать силе, которая все это совершает.
– Тут, брат, я отвечу тебе словами товарища Кришны, которые он сказал товарищу Арджуне перед битвой на поле Курукшетр. Ты композитор, и твой долг – писать музыку. Они уже все и без того мертвые, поэтому иди и выполняй свой долг.
10
– Господа, я, наверное, оставлю вас с девушками, что-то я устал. Пойду отдохну. У меня же работа. Я привык вставать до рассвета.
– Идите, маэстро, и ты, Майя, тоже иди отдохни, мы тут о гостях позаботимся, – сказала сладко Йоланта.
11
– Мне не нравится, что эти девушки приехали в наш дом, – сказала Майя, когда они остались вдвоем.
– Что тебе в них не нравится?
– Мне не нравится, как они разговаривают, как они ведут себя со мной и с тобой, и вообще, мне все это не нравится, Яков. Чем ты тут занимаешься, почему вдруг приезжают эти девочки. Я тебя знаю два месяца, и я не знаю, что мне теперь делать.
– Задуматься над самоидентификацией?
Майя наотмашь влепила ему пощечину.
Яков невозмутимо ответил:
– Мой совет: относись к их присутствию как к неминуемому ходу истории.
– Ты хочешь, чтобы я уехала отсюда? Ты этого добиваешься?
– Нет, я хочу, чтобы ты осталась.
– Ты хочешь жить шведской семьей?
– Я хочу покоя. Просто оберегай мой покой, пока я буду писать эту долбаную симфонию.
– Поговорим завтра. Я устала. Мне все это не нравится. Завтра я решу, что мне делать.
12
В четыре утра Яков проснулся. Набросил плащ и вышел из дома.
На улице было еще темно. Весь двор покрыл иней. Яков трясся и стучал зубами.
Сон покинул его, оголив пустыню разума – разрушенные машины, краны, дырявые от коррозии здания мегаполиса, вымерзший под инеем металл до самого горизонта.
Голова гудела от переполненности хаоса хаосом.
"И-Цзин". Гексаграмма 29. Двойная бездна.
Сделать хоть что-нибудь в таком состоянии – ну разве это реально?
Вернулся в дом. Оделся в чистое. Сел за клавиши.
Ничего.
Из него не текло ничего. Ни капли музыки, ни бита звука.
VIII. Колесница Господа моего Andante (не спеша)
1
На веранде мирно беседовали о погоде Богус и Майя.
– Маэстро, мы в ожидании, – сказал Богус, когда Яков спустился к завтраку.
– Приветствую. – Яков пожал руку Богусу и сел в кресло возле Майи. Та была в белом. Сделала вид, будто не замечает Якова. – Я работал с самого утра.
Богус кивнул.
– Маэстро, ваши усилия бесценны. Мы благодарны вам за преданность идее. Кроме того, как куратор должен заметить, маэстро, что у вас тут – творческая атмосфера! Знаете, жертвой стереотипов может стать кто угодно. Я рисовал себе нелюдимого творца в хате-мазанке на краю села. А тут – совершенно светская жизнь! Трансцендентно! Просто трансцендентно! А ваши музы? Они чудесны! Этот завтрак – это эпоха Возрождения! Хлеб, сыр, овощи, кофе. Фламандия и малые голландцы. Завтрак в зимнем саду. Сколько света! Сколько северного света! Маэстро, а вы не пробовали рисовать?
– О, маэстро проснулся. – В зимний сад зашел Матвей в майке и домашних брюках. От него пахнуло лосьоном после бритья. – Ну шо там, покажешь нам теперь симфонию? Я думаю, господин Богус хотел бы уже что-то послушать.
– О нет, там еще нечего показывать…
– Да ну, не стесняйся. Все свои.
– Зачем такая спешка? Я не хочу спекулировать идеями. Все должно быть прилично, эстетично. Еще есть время…
– Яков, у тебя был месяц на то, чтобы подготовить все прилично и эстетично. Дай что-нибудь послушать… – Матвей присмотрелся к Якову внимательнее. – А ты вообще писал что-нибудь?
– Я…
– Какие дамы! Какие мадмуазели! – Мат вей встал навстречу Йоланте.
После сна Йоланта очаровывала детской припухлостью и нагло этим пользовалась.
– Да-а, мы да-амы, – потянулась, зевая, Яна.
К завтраку она пришла в салатовом костюме с заячьими ушками на капюшоне.
Ирена молча сидела на подоконнике, курила и смотрела в окно. За окном летели снежинки.
Матвей занялся девушками.
Яков незаметно вышел из-за стола. Ушел, закрылся в мастерской. Включил компьютер, запустил Интернет и сел смотреть сериал.
2
– Я же сказал: ко мне не заходить! – рявкнул он Йоланте, когда та без разрешения зашла в его кабинет.
– Ты работаешь?
– Как тут поработать, когда все туда-сюда бегают. Мы договаривались, что вы приедете помогать, а не мешать.
– Солнце мое, не сердись. Мы договаривались, что ответственным за работу будешь ты сам, а то, что получилось, мы отдаем Главному.
– Какому еще главному?
– Тому, кому все это принадлежит.
– Я ответственен за это.
– Вот и хорошо, рыбонька. Не бойся, мы уже здесь. Мы тебя проведем. Я пришла передать тебе от Яны, что твой брат Матвей – большой хулиган. Не знаю, о чем это она. А еще я хочу сказать, что мы все вместе идем на прогулку к озеру, и тебе нужно пойти с нами.
3
Прогулка с Богусом к озеру длилась недолго – было холодно.
Девушки бегали вокруг мужчин, Яна кричала, что хочет собаку, и просила Богуса и Матвея подарить ей какую-нибудь, чтобы она ходила с нею на прогулки. Йоланта спрашивала, когда же маэстро начнет учить их музыке.
Яков кутался от всего этого еще глубже в шарф.
4
По дороге от озера Богус взял его под руку и сказал:
– Я старый человек.
Яков молчал.
– Мои глаза идут вперед, на шлемы испанских завоевателей, – тихо добавил Богус.
5
Яков вернулся в свою комнату и понял, что, выходя, забыл закрыть ее на ключ.
В комнате не было никого.
Было только впечатление, что вещи не на своих местах.
Во рту пересохло.
6
"Пойди скажи брату".
"Нет, он скажет это вечером. И вообще. Вечером он им скажет все, что думает".
"Разрушить все. Не оставить камня на камне".
"Да. Разрушь все".
"Сейчас, успокоюсь немного".
Яков полез на "Фейсбук", открыл страницу Йоланты и прочитал свежую запись. Пользователю "Яна Стрейнджлав" это нравилось.
"Помнишь буддийскую притчу про колесницу? Монах Нагасена рассказывал ее царю Милинде, чтобы проиллюстрировать великое очевидное. Он попросил царя привезти колесницу, запряженную лошадьми. Нагасена распряг колесницу и спросил:
– Разве кони – это колесница?
– Нет, достойный, кони – не колесница.
Тогда монах снял с колесницы колесо и спросил:
– Разве это колесница?
– Нет, достойный, это не колесница, – отвечал правитель.
Так монах снимал деталь за деталью, спрашивая у царя, разве эта деталь – колесница. Каждый раз правитель вынужден был говорить, что это не колесница.
Когда от колесницы осталось одно дышло, монах спросил:
– Разве это колесница?
– И это не колесница, достойный! – сказал правитель.
– Где же тогда колесница? – спросил монах".
В чате выскочило сообщение от Йоланты.
"Уважаемый композитор!
Мы внизу с Вашим братом весело проводим время, рассказываем истории. Не хотите ли присоединиться к нам, раз уж Вы не пишете, а лазите по Интернету?:))"
7
Вечером за чаем собралась вся компания. За окнами виднелась голая земля. К земле примерзло все, что на ней было: вода, листва, упавшие деревья, лягушки, мыши, ежи. Матвей рассказал, что за ночь во Львове замерзло четверо бездомных.
Небо оставалось прозрачным. Закат был цвета гнилой вишни. На снег, что прикрыл бы зверства мороза, нечего было надеяться.
Яков, набравшись наглости, пошел вниз.
Он собирался высказать им все, что думает.
И покончить с этим раз и навсегда.
И пусть будет, что будет.
Ему все равно.
8
– Яков, Матвей сказал нам, что ты солипсист? – спросила Йоланта, как только Яков спустился в сад. Она пришла из душа, с влажными волосами, завернутая в мокрый перламутровый хитон, который в деталях стекал по ее грудям.
Яков взглянул на Матвея.
Матвей пожал плечами и развел руками.
– Я им объяснил, что человек, который не считает других людей реально существующими, называется солипсистом. Поэтому я им сказал, что ты – солипсист. Ты же игнорируешь заказчика, игнорируешь представителя заказчика, даже меня, своего брата, игнорируешь. Наверное, думаешь, что можешь так поступать с заказом?
– Ты лазил ко мне в комнату.
– Ты ничего не написал. Ты далее не садился.
– Ты лазил в мой компьютер, Матвей! Если честно, ты уже заманал меня…
– Яков, тут дамы, ну что ты…
– Да. Я солипсист. Я – солипсист. Идите все в сад. Я не собираюсь писать ваш дурацкий заказ.
– Ты что, мученической смерти хочешь? – Матвей наклонился вперед, к Якову. – Хочешь как ранние христиане? На крест хочешь? В клетку к бультерьерам хочешь?
– Мне не сообщили, что за проект мы делаем.
– Я же тебе сказал: симфония к открытию Евро две тысячи двенадцать.
– Я не знал, какие цели преследуются.
– Ты – не знал?.. Не верю. Да и какой на хрен тебе интерес, что за цели? Я же тебе сказал: не твоего ума дела, разберутся без тебя. Ты – ремесленник. Твое дело – изготовить товар в обозначенные сроки. Окстись, Яков! – Матвей хлопнул ладонью по столу. Он раскраснелся. – Солипсист он, курва.
– Вы меня не заставите.
– Ой, а шо тут у вас такое происходит? – промурлыкала Яна, вплывая в каминную. – Йолка, что за движуха? Ты им что, "Бехеровки" не налила?
– Они такие быстрые, как дети! Яков только зашел, а они уже поссорились. Матвей назвал Якова солипсистом, а тот сказал, что симфонию писать не будет.
– Симфонию писать не будет? Типа, обиделся? Масичка, не обижайся, Матвей не имел в виду ничего плохого. Как он назвал Якова?!
– Солипсистом.
– А это шо такое? А, это типа когда других не замечаешь? Да, Яков? Ты солипсист?
– Да, я – солипсист.
– И шо, симфонию из-за этого писать не будешь?
– Не буду.
Яна села и задумалась.
А Матвей обратился к Богусу; тот тихо пыхал трубкой возле камина.
– Господин Богус, вы только не сердитесь, вам не придется ничего делать. Я понимаю, вы – куратор, но позвольте, я сам все улажу. Я знаю его как облупленного, он совсем не это имел в виду. Яков – он же талантище. Гений! Тронутый, но ведь гений, не поспоришь. Как жаль, что отца нет – он бы его быстро за симфонию посадил…
– Нет-нет, что вы, я понимаю, это ваша семейная жизнь, я тут вмешиваться даже и не собираюсь. Вон как, солипсист! Но я действительно согласен, что симфонии это ну никак не касается…
– Так и я ж ему о том же. Господин Богус, вы только не волнуйтесь, я сам все устрою…
– А я вот что хотела спросить, – проговорила вдруг Яна. – А солипсист может быть гомиком?
– Яна, ну что ты такое спрашиваешь? – возмутилась Йоланта.
– Ну, ему ж не в западло должно было бы… Я в этом смысле спрашиваю…
Повисла гнетущая тишина.
В трубе завывал ветер.
Богус раскурил трубку с вишневым табаком. Яков оглянулся, не зная, куда теперь себя подевать.
– Богус, можно взглянуть на ваш портсигар?
– Конечно. – Богус передал жестянку Якову.
– Это Дарвин? – поинтересовался он.