На ее лице засохла грязь. На месте, по которому я ее ударил, изо рта вытекло немного крови. Теперь она запеклась. Мы долго смотрели друг на друга, и снова я ощутил невероятную тишину в доме. Не было никакого движения. Эта тишина раздражала меня. Я спросил:
- А зачем вы вообще пришли сюда?
- А вы зачем? - Жизнь возвращалась к ней, она преодолела шок и теперь начала защищаться.
- Господин Тренти хотел поговорить со мной.
Она посмотрела на мертвеца, потом снова на меня и спросила:
- Это вы сделали?
Я покачал головой.
Внезапно она повернулась ко мне спиной. Я закричал:
- Отвечайте на мой вопрос! Что вам было здесь нужно?!
Она ответила, не поворачиваясь:
- Он мне позвонил. Вчера вечером. В Вену.
- В Вену?
- Я живу в Вене. Он позвонил и сказал, что ему нужно непременно со мной встретиться. Срочно. И дал мне этот адрес.
- А он сказал зачем?
- Нет. А вам сказал?
- Он сообщил, что речь идет о некой Сибилле Лоредо.
Я внимательно наблюдал за ней, когда произносил имя, но на ее грязном лице не шевельнулся ни один мускул. Оно оставалось таким же безразличным.
- Сибилле Лоредо?
- Да. Вам знакомо это имя?
Она покачала головой. Она была симпатичной, да нет, просто красивой. Возможно, красивее Сибиллы. Но она мне не нравилась. Когда я увидел Сибиллу в первый раз, на вечере в Maison de France в Берлине, то с того момента, как она вошла, для меня перестали существовать все другие женщины, я видел только ее, и вид ее пьянил меня, как вино. Здесь все было наоборот. Эта женщина меня отталкивала, и я не мог сказать почему.
Все в ней было мне неприятно, все раздражало: ее манера говорить без всякого выражения, маленькое личико, неестественно белые волосы, голубые глаза. И то, что ее тело терялось в бесформенном пальто. Ее груди. Ее ноги. Все. Почему нам нравится какой-то человек? Что вызывает к нему симпатию? При взгляде на эту женщину меня охватила такая тоска по Сибилле, что мне стало плохо.
Между тем она вяло спросила:
- Сибилла Лоредо? Кто это?
- Одна знакомая. - Ее совершенно не касалось, кем для меня была Сибилла Лоредо.
Я продолжил:
- Откуда вы знаете господина Тренти?
Она стиснула зубы и покачала головой.
- Не хотите говорить?
- Вы били меня.
- Мне очень жаль.
- Меня еще никто никогда не бил.
- Я принял вас за мужчину, - сказал я, а про себя подумал: "Даже если бы я знал, что ты женщина, я точно так же избил бы тебя!"
Вслух я спросил:
- Как вас зовут?
- Петра Венд.
- Петра Венд? Ваше имя…
- Наверное, оно вам знакомо.
- Кажется, да. Но откуда?
- Вы часто бываете в кино?
- Да.
- Мое имя стоит в титрах многих фильмов. Я консультант по костюмам. У меня в Вене салон моды.
- Почему вы убежали, когда увидели мертвого? Почему не вызвали полицию?
- Я не хотела влипать в историю. Я испугалась.
- Чего?
- Сама не знаю. Вы что, никогда не испытываете страха?
- Почему же, - сказал я, - постоянно испытываю.
Я шагнул через мертвого к столу, на котором стоял телефон. Возле аппарата лежал телефонный справочник.
- Что вы собираетесь делать?
- Звонить в полицию.
Я нашел нужный мне номер и набрал. Низкий мужской голос ответил:
- Полицейское управление Зальцбурга.
- Говорит Пауль Голланд. Пришлите, пожалуйста, ваших сотрудников на Акациеналле, три. Здесь застрелили человека.
- Вы что, выпили?
- Нет.
- Тогда лучше оставьте эти глупые шутки!
- Послушайте, здесь действительно застрелили человека!
Голос стал живее:
- Адрес!
Я повторил адрес.
- Хорошо, сейчас будем!
Я положил трубку. Похоже, они не привыкли, чтобы в Зальцбурге среди зимы убивали человека. Это было не по сезону.
5
Они приехали с синими мигалками и сиреной. Шесть человек привезли с собой камеры и лампы, графитовый порошок и знаменитые большие серые конверты и приступили к работе, как в любом другом городе мира. Они сфотографировали Эмилио Тренти, сфотографировали комнату, и Петру Венд, и меня. Полицейский врач обследовал мертвого и установил, что тот действительно мертв. "Около полутора часов".
Подъехала "скорая помощь", и двое молодых людей в белом внесли носилки. Они уложили на них мертвого торговца овощами, и следом за этим господин Эмилио Тренти покинул дом под Зальцбургом, который ему не принадлежал. Ногами вперед. Они увезли его в Институт патологии.
- Завтра утром можете получить протокол вскрытия, - сказал полицейский врач, маленький плешивый господин, единственный, кто на протяжении всего времени демонстрировал недовольство. Этим вечером он хотел пойти в театр. Давали "Марицу", сказал он мне.
Снаружи, на заснеженном поле между подсобкой и ржавым экскаватором, ждали любопытствующие, чтобы посмотреть, как мертвеца будут грузить в машину "скорой помощи". Это были соседи. Они стояли в тумане тесной толпой и перешептывались. Их тихие приглушенные голоса звучали как шелест листвы. Взвыла сирена санитарной машины, и "скорая помощь" уехала.
Люди из отдела убийств бесшумно передвигались по дому в поисках следов. Они обошли весь сад, осмотрели многочисленные отпечатки обуви на том месте, где я избил Петру Венд. Они допросили соседей.
В доме номер один в этот день праздновали день рождения. Собралось много гостей, большая веселая компания. Хозяин дома, чей день рождения праздновали, был в пестром бумажном колпаке и слегка навеселе. Его рубашка была в пятнах от губной помады. Смущенный, он стоял перед комиссаром, который вел допрос. Комиссара звали Эндерс. Соседа - Гросс.
Они пригласили господина Гросса в дом, где было совершено убийство. Он стоял, прислонившись к холодному камину в гостиной, и рассказывал, что знал. Это было не много. Мы с Петрой Венд сидели в глубине комнаты.
- Вы знали господина Тренти? - спрашивал комиссар Эндерс, чересчур элегантный, красивый мужчина с посеребренными висками, похожий на кинозвезду. Он говорил на изысканном австрийском диалекте.
- Только в лицо, господин комиссар.
Сосед Гросс был маленьким и толстым. Он деликатно сглатывал и держал свою розовую руку перед мягким ртом.
- Я видел его несколько раз, когда он приезжал к господину Виганду.
- Дом принадлежит господину Виганду?
- Совершенно верно.
Гросс снял свой бумажный колпак и снова сглотнул:
- Извините, я выпил немножко шампанского. Мне, конечно, не стоило этого делать, у меня хронический гастрит. Завтра утром мне будет нехорошо.
- Чем занимается господин Виганд?
- Овощи оптом, тем же, что и господин Эмилио Тренти. Они были дружны.
- Где сейчас господин Виганд?
- В отъезде. Он часто уезжает. У господина Тренти был ключ от виллы. Всегда, когда господин Виганд бывал в Риме, он жил у господина Тренти. А когда господин Тренти приезжал в Зальцбург, он жил здесь.
- Сегодня днем вы не слышали какого-нибудь шума? Выстрела или голосов?
- Ничего, господин комиссар. Правда, у меня на той стороне был такой шум, что и собственных слов было не разобрать.
Другие соседи также ничего не слышали. Они только подтверждали слова Гросса, что Виганд и Тренти были дружны. Больше они ничего не знали.
Потом я рассказывал комиссару полиции свою историю. Он слушал внимательно и делал пометки. В галстуке он носил жемчужину, он вообще одевался с элегантностью вчерашнего дня. У него был еще и перстень с печаткой.
Он спросил:
- Вы думаете, что преступление против господина Тренти и преступление против госпожи Лоредо как-то связаны?
- Я в этом уверен, - с горячностью сказал я.
- Хм, - изрек он. Затем повернулся ко мне спиной и заговорил с Петрой Венд.
Она тем временем привела в порядок лицо и волосы. Губы она накрасила слишком ярко и наложила слишком много румян. Ее глаза все еще хранили выражение ужаса.
- А вы, Madame? - Эндерс постоянно обращался к ней "мадам", он вообще охотно пересыпал речь французскими словами. - Где вы познакомились с господином Тренти?
На ее бесцветном, чрезмерно накрашенном лице над носом дрогнула жилка. Я заметил, что она сжала руки в кулаки.
Она сдержанно ответила:
- В Италии.
- После войны?
- Во время войны. - Жилка от переносицы взвилась к корням волос, она резко выдалась, я видел, как она дрожит и пульсирует.
- Когда во время войны, Madame?
- Думаю, в сорок четвертом. Я… остановилась тогда в Риме, и он представил меня обществу.
- Чем он занимался в то время?
- Он занимал высокий пост в министерстве пищевой промышленности. - Петра Венд покусала губу. - Я жила в Риме. Мой дом посещали многие. Он тоже.
- J'ai compris, - сказал Эндерс. - Excusez-moi, если я побеспокою вас еще, Madame. После войны вы больше не видели господина Тренти?
Она покачала головой.
- И ничего о нем не слышали?
- Ничего, господин комиссар.
- И все-таки вы сразу же приехали сюда, как только он позвонил?
- Он сказал, это очень важно. Для него и для меня. Он сказал, речь идет о его жизни. И о моей.
Пока она говорила, мне наконец удалось ухватить пальцами маленький твердый предмет. Он закатился в щель кожаного кресла, я наткнулся на него рукой, когда садился. В течение всего допроса я пытался достать его из щели так, чтобы комиссар или Петра Венд этого не заметили.
Эндерс говорил с Петрой. Он стоял ко мне спиной. Сантиметр за сантиметром я продвигал правую руку со сжатыми пальцами через колено, потом опустил глаза и на мгновение приоткрыл ладонь. Я знал, что я увижу, еще до того как сел в кресло. Я сразу узнал этот маленький предмет по его форме. Это была овальная золотая серьга с зажимом. Мне эта серьга с ее витым орнаментом была хорошо знакома. Эта серьга и ее пара были заказаны специально для Сибиллы, на внутренней стороне серег было выгравировано по маленькой букве s. Серьги изготовил ювелир Хэнляйн в Берлине, Курфюрстендамм, 34, я заплатил за них двести восемьдесят марок. Сибилла была от них в восторге. Она любила эти серьги.
Одну из них я держал сейчас в руке. Дорогое украшение как огонь жгло мне ладонь. Я сунул руку в карман брюк. Когда я ее вынул, в ней была пачка сигарет. Сережки в ней больше не было. Теперь она лежала в кармане. Я прикурил сигарету, задаваясь вопросом, не заметила ли чего Петра.
Я был сродни пьянице, который, шатаясь, ныряет в бесконечный туннель своей больной страсти. Выхода нет, вокруг все темнее, все холоднее.
6
- Прошу вас обоих не покидать Зальцбург, - обратился к нам комиссар. - Мне очень жаль, что приходится вам докучать, но иначе нельзя. Je regrette.
- Мы не можем уехать из города?
- Нет, Madame. По крайней мере, пока идет interrogatoire.
- Вы держите нас за преступников?
Его седые кустистые брови поползли вверх:
- Господин Голланд, pardon, я только исполняю свой долг.
- Мне нужно вернуться в Вену! Меня ждет фильм. На следующей неделе я должна идти на студию!
- Déplorable, Madame. Но так положено.
- Где мы можем устроиться?
- В Зальцбурге много хороших отелей.
- Я раньше всегда жила в отеле "Питтер", - сказала Петра.
- Если вы будете так любезны поехать со мной, я подвезу вас туда. - Я испытующе глянул на нее.
Ее взгляд оставался пустым. Заметила ли она серьгу? Я подумал: "Эта женщина была в войну в Италии. Похоже, она неохотно говорит о том времени в отличие от Сибиллы, которая часами рассказывала мне о тех днях. Но рассказывала ли она правду?" Я с ужасом понял, что в первый раз, с тех пор как знаю Сибиллу, усомнился в ней. В первый раз я счел ее способной на ложь. Это из-за серьги. Как она попала в этот дом? Отнял ли серьгу у нее Тренти? Или она сама обронила ее здесь? Внезапно я почувствовал неодолимую потребность выйти на свежий воздух.
- Идем?
Петра кивнула. Мы прошествовали через окутанный туманом сад к моему такси.
Возле припаркованной машины, на снегу, с визгом дрались две кошки. Завидев нас, они убежали. Я хромал рядом с Петрой по хляби.
- Вы поранились?
- Нет. Я всегда так хожу. У меня только одна нога.
- О, простите! - сказала она.
Большинство людей говорят это, я давно уже не реагирую. Я сел возле нее на заднее сиденье, и машина тронулась. Но вперед мы продвигались медленно, туман сгустился. Его липкие желтые клочья летели нам навстречу.
- Это ранение с войны?
- Что? - Я повернулся к Петре.
Она неотрывно смотрела вперед, в туман.
- Ваша нога. Вы потеряли ее на войне?
Как правило, мало кто продолжал расспросы, большинство старалось поспешно сменить тему.
Я ответил:
- Нет.
- А где же? - Ее голос был, как обычно, без всякого выражения, и он по-прежнему действовал мне на нервы.
- Я искал выпивку.
- Выпивку?
- Французский коньяк. До того как меня забрали в армию, у меня оставалось еще десять бутылок "Хеннесси". В ящике. Хотите послушать дальше?
Она кивнула.
- Ящик с коньяком я отвез в лес под Франкфуртом и закопал. Место пометил. Я хотел иметь что выпить, когда вернусь.
Она молчала. Мотор гудел.
- В девятьсот сорок шестом я вернулся и пошел в лес. Я нашел то место. И коньяк был еще там. Только, когда я тащил его назад, случилась неприятность. Я наступил на противотанковую мину. Выпивка полетела к черту.
- Боже, - сказала она. - Какая бессмыслица.
Я ждал, что она скажет, как ненавидит войну, и какой это позор, и что этого нельзя допускать. Но она больше ничего не сказала. Я тоже молчал, пока мы не добрались до города. На часах в машине было девятнадцать тридцать.
По туннелю мы выехали к отелю. Он находился рядом с вокзалом. Когда я вылезал, то видел красные и зеленые сигнальные огни на рельсовом пути. Мимо проходил поезд. Его окна мерцали в тумане, и был слышен стук многочисленных колес. Я подумал, что Сибилла, возможно, здесь. Здесь, в Зальцбурге, где-то в темноте, может быть, совсем рядом. И, возможно, наблюдает за мной. А может быть, она мертва, вопреки всему.
Служащий внес чемоданы Петры в отель. Свою сумку я нес сам. Мы получили номера 312 и 314. Как и во многих отелях, здесь не было номера 313. Помещение было по-современному обставлено и очень чисто. Портье вежливо сообщил, что отель только что отремонтировали. На лифте мы поднялись на третий этаж. Мальчик-посыльный встал с багажом между нами. Лифт тихо гудел, пахло металлом и свежей краской. Через голову посыльного мы смотрели друг на друга, я все время ждал, что в этих водянистых голубых глазах промелькнет хоть какое-то выражение: недоверия, согласия, ненависти. Лицо Петры не выражало ничего. Перед дверью своего номера она подала мне руку:
- Спокойной ночи, господин Голланд.
- Спокойной ночи, госпожа Венд.
Я поклонился. Посыльный уже зашел в ее номер. Я сказал:
- И простите, пожалуйста, что я вас ударил.
На это она вообще ничего не ответила. Просто закрыла за собой дверь. Я стоял один в пустом коридоре.
В моем номере были желтые панели, полированная мебель и радио. Точнее говоря, приемник, который передавал мелодии, отобранные кем-то здесь же в отеле, легкую и популярную музыку. Я включил приемник и послушал арию фельдмаршальши из первого акта "Кавалера роз". Зажег все светильники и пошел в ванную. Открыл краны и наполнил ванну.
Я разделся, отстегнул протез, сел в горячую воду, откинул голову и уставился в потолок. Теперь по радио передавали музыку из опер Вагнера. Я побрился, снова оделся, закрепил свою искусственную ногу и выглянул в окно. Улица была пустынна. Я положил серьгу Сибиллы перед собой на стол и рассмотрел ее, кусочек металла, который не умел говорить, но мог бы рассказать многое. Я спрятал сережку и полистал свои старые газеты. Я прочитал передовицу и театральную критику, сообщения о выгоне скота на горные пастбища, потом репертуар мюнхенских кинотеатров, хотя сам я находился в Зальцбурге, и, наконец, продолжение романа Луиса Бромфилда "Так это будет".
В конце концов я уже не мог находиться в своем номере. Я так нервничал, что мне понадобилось три спички, чтобы зажечь сигарету. Я больше не мог выносить одиночества. Мне казалось, что потолок вот-вот обрушится на меня. Я подошел к телефону и попросил номер 312. Я намеревался спросить Петру Венд, не поужинает ли она со мной. Мне уже было безразлично, с кем я буду ужинать, только бы не одному. Девушка на коммутаторе сообщила:
- Госпожи Венд нет в номере.
- Она вышла в город?
- Минуточку, господин Голланд, я спрошу портье.
Затем послышался его голос:
- Госпожа Венд в игорном зале.
- Где?
- Она играет в рулетку, господин Голланд.
- Но ведь казино раньше было…
- …у моста, совершенно верно. Но оно переехало. Теперь игорный зал располагается у нас в отеле.
- Куда? - спросил мальчик в лифте.
- В игорный зал.
Лифт заскользил вниз.
- Удачи, - пожелал лифтер, когда я выходил.
- Что?
- Желаю вам удачи, господин!
- О да, - сказал я. - Спасибо! Очень мило с вашей стороны.
7
"Faites vos jeux, mesdames, messieurs!"
Низкий голос крупье звучал приглушенно в большом зале. Играли за двумя столами, и оба пользовались вниманием. Многие игроки стояли. Ставки за правым столом были выше. Его маленький белый шарик как раз попал в лунку.
"Vingt-sept, rouge, impair et passe!" - выкрикнул крупье.