- Да вы просто сумасшедшая, - с облегчением от внезапного прозрения сказала Петра. - Вы потеряли рассудок, иначе не говорили бы так!
Не обращая внимания на ее замечание, Сибилла продолжала:
- …и поэтому я запрещаю вам с ним говорить. Вы просто-напросто вышвырнете его.
- Что? Я…
- Вы скажете ему, что с вас хватит, что это свыше ваших сил, что он вам противен.
- Вы безумны!
- Что он должен убраться. Исчезнуть. Навсегда!
- Безумны! Вы безумны!
- Когда у вас с ним свидание?
- Сегодня вечером.
- Значит, вы скажете ему это сегодня вечером.
- И не подумаю!
- Да? - засмеялась Сибилла, и ее лицо вдруг стало похоже на лицо мертвеца. - Послушайте вы, шлюшка. У нас с вами есть кое-что общее. И вы, и я здесь по заданию Ведомства иностранных дел…
- Но…
- Заткнитесь. Вы должны осведомлять господина Хельмута Яна, да? Я тоже. Я еще ничего не донесла, ничего стоящего. Вы тоже, это я знаю. Нами обеими недовольны.
- Я…
- Да помолчите! Если в ближайшее время не поступят донесения, нас отзовут. Вам предложили "Сименс и Хальске"? Вот видите!
- Не понимаю, о чем вы говорите!
- О, конечно, понимаете. И вам теперь страшно, правда ведь? Теперь вы дрожите за него! Этого я и ожидала. Видели бы себя сейчас, у вас от страха позеленело лицо. Держу пари, вы сейчас и трех шагов не сделаете, чтобы не упасть. Тонио так болтлив, не правда ли? Особенно в постели. Как думаете, что произойдет, если наш общий друг, господин Ян, узнает про хлопоты Тони о сепаратном мире?
Петра уставилась на нее широко раскрытыми глазами.
- И не только об усилиях Тони, но и других его друзей. Это было бы очень интересно господину Яну. Подумайте только, какие громкие имена: Чезаре Франк, профессор Сольти, Элио Карниель.
- Что вы собираетесь сделать? - с трудом выдохнула Петра. - Предать мужчину, которого любите? Да знаете ли вы, что с ним тогда будет?!
- Вы убьете его, - спокойно сказала Сибилла. - Его и его друзей, а может быть, и друзей этих друзей. Вы убьете многих, насколько это позволит вам совесть.
Сибилла бросила взгляд на Петру. Ее черные кошачьи глаза горели жутким мертвецким огнем.
- Хорошо, - сказала она, - я сделаю, как вы хотите!
Слабый шорох заставил их обернуться. Позади стоял слуга, ранее сервировавший стол.
- В чем дело, Анжело, почему ты позволяешь себе тревожить нас?
- Простите, синьора, - ответил тот, - я только хотел доложить, что прибыл синьор Тонио Тренти.
14
- Все складывается великолепно, - воскликнула Сибилла. - Пригласите сюда синьора Тренти.
Через пару секунд появился господин Тренти. На нем был синий двубортный костюм в тонкую белую полоску и белый галстук. Похоже, слуга информировал его о присутствии Петры, потому как он не выразил удивления.
- Прекрасно, - сказал он, поцеловав обеим дамам ручку, - что мы все встретились. Я должен перед тобой извиниться, Виктория, и перед тобой, Петра. Я вел себя плохо.
Обе женщины молча смотрели на него. Этот милый мальчик с широкими плечами и узкими бедрами выглядел более миролюбивым, чем те, кому он изменял.
Он продолжил:
- Петра, ты теперь знаешь, что я долго жил с Викторией. Я любил ее. Но теперь не люблю. Я люблю тебя, Петра. Мне очень жаль, что приходится произносить эту патетическую фразу перед вами обеими, но, по крайней мере, теперь все встало на свои места.
- Прости меня, - сказал он Сибилле, - я бы сказал тебе это сегодня и наедине.
- Маленький мой, - ответила Сибилла, - ты понятия не имеешь, что говоришь!
- Нет, Виктория, я знаю. Я больше не приду к тебе. Я женюсь на Петре.
Повисла глубокая тишина. Затем раздался голос Петры, которая молчала до этого:
- Она хочет выдать тебя немцам, Тонио. Тебя и твоих друзей. Она намерена все рассказать, если ты не останешься с ней!
- Она никогда не сделает этого, - сказал Тонио, но на его нежном лбу выступили крупные капли пота.
- Ситуация почти забавная, - сказала Сибилла. - Петушок и две курочки. Но не волнуйся, мой петушок, я действительно расскажу немцам все, что знаю. Все, что знаю, все! - Ее голос звучал почти нежно. - Этим я хочу уберечь тебя от той глупости, которую ты намерен совершить, Тонио, сокровище мое! Иногда мне кажется, что ты маленький глупый мальчик, который никогда не повзрослеет.
- И почему же ты, - сказал он со злобой, - тогда угрожаешь мне? Почему не оставишь меня в покое, такого маленького, слабого и глупого?
- Потому что ты так хорош в постели, - ответила Сибилла.
- Пойдем, - обратился он к Петре.
- Останься, - прошептала Сибилла, сидя неподвижно и глядя в пустоту. - Останься, Тонио, останься. Не уходи! Прошу тебя, не уходи, прошу тебя, прошу тебя, прошу…
Но он уже не слышал. Рука об руку с Петрой Венд ступили они на Пьяцца ди Спанья, освещенную последним лучом заходящего солнца.
Виктория Брунсвик, которую двенадцатью годами позже я полюбил под именем Сибиллы Лоредо, сидела за своим хрупким столиком, неподвижно уставясь в пустоту, словно умерев час назад.
Немецкая служба безопасности арестовала куратора посольств Тонио Тренти в тот же вечер, около восьми. Тренти был как раз у себя дома и собирался покинуть город. Он стрелял в одного из двух сотрудников, промахнулся и был сбит с ног другим. Его тотчас же доставили в отель "Минерва", резиденцию гестапо в Риме. В тот же час были схвачены все его друзья.
На следующее утро Сибилла исчезла. Анжело, слуга, отвечал:
- Синьора уехала на некоторое время. Я не могу сказать, когда она вернется в Рим.
На самом деле в Рим Сибилла больше не вернулась. Она исчезла бесследно. Через месяц после ее отъезда вилла на Пьяцца ди Спанья перешла германскому консульству, и туда въехал некий барон фон Вайдебрекк, страдавший грудной жабой.
Тонио Тренти и его друзей переправили в Берлин. Петра Венд больше о нем не слышала. Все ее попытки связаться с бывшим возлюбленным потерпели неудачу.
Во время отчаянных попыток по спасению Тонио Тренти она встретилась с его отцом, Эмилио Тренти. Тот отбыл в Берлин и дошел до Риббентропа. Все было напрасно. Тонио Тренти и его друзья были казнены двадцать восьмого мая 1944 года между семью и восемью тридцатью утра во дворе тюрьмы Моабит через повешенье. С отцом Тонио случился тяжелый нервный припадок. С безумными видениями, в лихорадке, он был доставлен в Рим санитарной машиной. Петра ухаживала за ним.
Пятого июня 1944 года отец Тонио получил письмо, в котором сообщалось, что он может, если захочет, получить урну с прахом своего сына. В этом случае за пересылку и прочие издержки следует уплатить пять тысяч лир наложенным платежом. По поручению родителя Петра направила в Берлин письмо с просьбой о пересылке урны. Та все не приходила. Шестого июля 1944 года - Петра как раз отправила в Берлин второе письмо - урна была доставлена.
Эмилио Тренти и Петра считали дело решенным. Но они ошибались. По повторному письму Петры четырнадцатого июля была выслана еще одна урна с прахом. Как видно, у немцев при рассылке колоссального количества урн вкралась случайная ошибка. Как бы то ни было, за вторую урну также полагалось уплатить пять тысяч лир. В этом отношении в немецком рейхе все еще царил порядок.
15
- Мы заплатили пять тысяч лир во второй раз и выбросили обе урны, - рассказывала Петра Венд.
Она по-прежнему сидела на своей кровати, но больше не плакала. Ее глаза покраснели.
- Могу себе представить, господин Голланд, как все это для вас ужасно, - сказала она.
В этот момент я еще был не в состоянии вообще что-нибудь осознать из ее рассказа. Когда в лесу под Кельном я наступил на противотанковую мину, я поначалу не чувствовал страха. И страх, и осознание того, что у меня больше нет ноги, пришли много позже. Поначалу же я не чувствовал ничего.
Я допил свое виски и спросил:
- И больше вы о Сибилле ничего не слышали?
- Никогда.
- Вы остались в Риме?
- Нет, господин Голланд. Мои итальянские друзья предупредили меня. Они сообщили, что мне предстоит отзыв в Берлин, где я тоже буду наказана.
- И что вы предприняли?
- У берлинского атташе по культуре были друзья в Вене, супружеская пара. Муж был химиком. У него за городом, в Вейнбергене, был домик. Он и его жена спрятали меня там до конца войны. Одно время была опасность, что меня вышлют из Австрии из-за отсутствия работы, но потом я нашла работу на студии и осталась в Вене.
- Вы дали показания против Сибиллы?
- Разумеется. Еще в апреле сорок пятого.
- И?
- Много лет затем меня постоянно вызывали для получения дополнительных сведений. По представлению мюнхенской прокуратуры меня также допрашивали в венских следственных органах.
- Почему мюнхенской прокуратуры?
- Ваша подруга родом из Мюнхена, господин Голланд.
Я здраво рассудил: понятно, почему, достав фальшивые документы на имя Лоредо, она поселилась в Берлине. Я бы тоже не остался в Мюнхене. Ни в коем случае. Это было бы слишком рискованно.
- И чего добились следственные органы?
- В книге регистрации смертей по западному административному округу Мюнхена они нашли запись, по которой некая Виктория Брунсвик числилась скончавшейся одиннадцатого августа девятьсот сорок четвертого года, на улице, от сердечного приступа.
- Думаете, запись сфальсифицирована?
- Я в этом уверена. - В ее глазах снова появилось выражение жуткого страха, как там, на Акациеналле. - Виктория получила фальшивые документы, переехала в Берлин и жила там спокойно все десять лет, пока не встретила отца Тонио!
Я кивнул. То, что она говорила, звучало разумно. Страшно, но не бредово. Так вполне могло быть.
- Потом она инсценировала свое похищение, последовала за ним в Зальцбург и застрелила его. И теперь, и теперь… - Петра осеклась и посмотрела на меня.
- Что теперь будет? - прошептала она. - Она в городе, она где-то поблизости, я чувствую это. Я так боюсь, господин Голланд! Скажите, что мне делать? Пойти в полицию и все рассказать? Или молчать? Скажите же!
Я поднялся:
- Не знаю, госпожа Венд…
- Не оставляйте меня одну! - Она быстро вскочила и обвила меня руками, но это были объятия страха - не нежности.
Я снял ее руки со своих плеч:
- Спокойной ночи, госпожа Венд. Заприте дверь и примите снотворное.
Она снова упала на кровать.
- Завтра посмотрим, - сказал я уже от двери.
Я оглянулся еще раз. Она все так же сидела, что-то бормоча себе под нос и безвольно шевеля руками.
Я взял свое пальто и на лифте спустился в холл. В это время - после двадцати двух - он был совершенно пуст. Только ночной портье стоял за стойкой и сортировал почту.
- Хотите прогуляться, господин Голланд?
- Да.
- Езжайте осторожнее, там туман.
- Я пройдусь пешком.
На улице и вправду сгустился туман, за десять шагов ничего не было видно. Туман был густым и янтарно-желтым и пах дымом. По темному туннелю я вышел к вокзалу и повернул к реке. Я думал о Сибилле.
Это было совершенно невозможным, чтобы женщина, которую я любил, и женщина, которую нарисовала Петра Венд, были одним и тем же лицом. Этого просто не могло быть. Я обладал слишком хорошим знанием людей. Я знал Сибиллу. Это страшное недоразумение, вот что это такое. Путаница из-за схожести. По-другому и быть не могло.
- Простите, может быть, вы знаете, где находится отель "Золотой олень"?
Это был маленький и растерянный человечек. Он стоял в нерешительности на плохо освещенном перекрестке. Я почувствовал запах спиртного. Он был сильно пьян и говорил со швейцарским акцентом.
- Идемте со мной, - сказал я.
- А вы тоже живете в "Золотом олене"?
- Нет, но я доведу вас.
- Этого я не могу требовать!
- Идемте же! Я просто гуляю.
Он передвигался с трудом, спотыкаясь время от времени. Туман на него плохо действовал. Он надрывно кашлял.
- Проклятый город, - жаловался он. - Ни полицейских, ни такси. Проклятый город!
Может быть, все это дурной сон. И этот кошмар мне только снится. Или Петра Венд сумасшедшая.
Сибилла. Сибилла. Сибилла!
- А летом здесь, должно быть, прекрасно. Моцарт и все такое. Я люблю Моцарта. Вы тоже?
- Что?
- Вы тоже любите Моцарта?
- Нет! - Я уже пожалел, что взял его с собой.
Он промолвил:
- Впрочем, мое имя Вэльтерли.
- Голланд.
- Очень приятно, господин Голланд. Вам случайно не нужна церковь?
- Не нужна что?
- Церковь. Чтобы молиться. У меня на одну церковь больше, чем нужно, я бы ее дешево продал. По себестоимости.
- Что за ерунда?!
Сейчас мы шли мимо театра. До сих пор нам не встретилось ни души. Все окна были темными. Наши шаги гулко раздавались во мраке.
- Никакая не ерунда, - печально возразил он. - Я строю церкви. Всю мою жизнь я строю церкви. Церкви Вэльтерли - это название вам ни о чем не говорит?
- Нет.
- Хм. - Он поразмыслил. - Я немного пьян.
- Да ну? - Моя нога снова заныла.
- Да. У меня были дела на вокзале, и я застрял в одном баре "Казанова". Милое заведение. Симпатичные девочки. С губными гармошками.
Он старался, как все подвыпившие, особенно четко выговаривать слова:
- У девочек висели на шее губные гармошки, и они играли народные песни. Было так уютно. - И без всякого перехода добавил: - Это большая неприятность с моей церковью.
Я думал: "А если это Петра Венд убила Эмилио Тренти? Если она мне просто лжет?"
Между тем созидатель церквей продолжал:
- Pre-fabricated. Вы знаете, что такое pre-fabricated?
- Что это такое?
- Так сегодня строят. Американская система. Раньше со мной никогда не случалось ничего подобного, господин Голланд, - говорил он, цепко держась за меня. - Представьте себе: швейцарское правительство дает мне большой заказ на сорок шесть церквей для деревень в горной местности. Не слишком больших церквей, так где-то на восемьдесят прихожан, но все же сделка колоссальная, можете себе представить!
- Вы построили сорок шесть церквей?
- Да, и все pre-fabricated. Двери, стены, скамьи, крест на купол, алтарь - все изготовлено в моих мастерских! Кафедра. Спаситель. Исповедальня. Все до последнего гвоздя. Но все по отдельности, понимаете? Пронумеровано и снабжено инструкцией по сборке. Любой ребенок может собрать мою церковь! Наконец, каждая церковь была отдельно упакована и отправлена по железной дороге тихим ходом. И что вам сказать, господин Голланд, как только мы отправили груз, стало ясно, что было изготовлено не сорок шесть, а сорок семь комплектов. По недосмотру! Как вам это нравится?
- Это, должно быть, очень неприятно, - сказал я.
- Неприятно! - Он поглядел вверх, в туман. - Я чуть в обморок не упал. Только представьте себе: у меня остался полный комплект церкви! Лежит у меня на складе, занимает место. И никто не хочет ее взять. Как думаете, пристрою я эту церковь?
- Сочувствую вам, господин Вэльтерли, - сказал я.
Мы проходили мимо кафе "Базар". Здесь я часто перекусывал на свежем воздухе. Сейчас кафе было закрыто. Садик возле него выглядел запущенным. Мост через Зальцах был погружен во тьму.
- Нет ничего труднее, как пристроить такую вот церковь. Нельзя ее просто выбросить, для этого она слишком велика. Чересчур много деталей. Pre-fabricated.. Кому это нужно?! Мой отец спустил бы мне штанишки, сунься я к нему с этим модерновым безобразием. Но я, нет, я должен испробовать все - вот и получил по заслугам! - Он огляделся. - Теперь я, кажется, понимаю, где мы.
- Идите через ворота, а потом направо. Больше вы не заблудитесь.
Мы остановились на мосту. Под нами шумела черная вода. То тут, то там проплывали льдины. Господин Вэльтерли подал мне руку и поблагодарил за помощь. Потом он растворился в тумане. Я все еще слышал, как он говорит сам с собой. Pre-fabricated, - сердито твердил он. - Мне это надо?! - Потом его голос смолк.
Было тихо. Так тихо, как будто я был один на свете. Я оперся локтями на мокрые перила моста и глядел на воду. В моей голове все перемешалось. Этот строитель церквей был последней каплей. Мне казалось, что я сам пьян. Невозможно было ухватить ни одной здравой мысли. Вода бурлила и клокотала у опор моста. Из тишины заслышались шаги, они приближались, становились все громче. Я не шевелился. Шаги затихли возле меня. Это были женские шаги. Я медленно обернулся. Она стояла передо мной, я мог бы коснуться ее рукой, если бы захотел. Это был не сон, не наваждение, не безумие. Она стояла рядом, живая и здоровая, ее кошачьи глаза блестели, лицо было белым как снег, красные губы полуоткрыты.
- Здравствуй, - сказала Сибилла Лоредо.
На ней было каракулевое пальто, черные сапожки с мехом и темный платок на голове. Она подошла ко мне и прижала свои губы к моим. Ее губы были ледяными, язык наткнулся на мои зубы.
Я отстранил ее и спросил:
- Что ты натворила?
- Разве ты не знаешь? - ответила она, и ее голос был глухим и хриплым, как прежде. - Разве Петра Венд не рассказала тебе?
- Она мне много чего рассказала, - сказал я, переводя дух. Отчего-то вдруг стало трудно дышать. - Ты застрелила Эмилио Тренти.
- Да, - ответила она.
Внизу о стальную опору моста ударилась льдина. Стук был леденящий и жесткий, но туман сразу поглотил его, никакого отзвука не последовало.
- Я потеряла там сережку. Ты вошел в дом до полиции. Может быть, она попалась тебе?
- Да, Сибилла, - покорно ответил я. - Она упала в кресло.
- Она с тобой?
- Да.
- Дай ее мне.
Я вынул украшение из кармана и подал ей. Она спрятала его и сказала:
- Спасибо.
Потом она взяла меня за руку. Ее рука была холодной как лед и безжизненной.
- Теперь идем.
- Куда?
- Подальше отсюда. Нас не должны увидеть.
Она потянула меня за собой в туман, и я следовал за ней, как в тяжелом путаном сне, от которого больше не было пробуждения.
16
На другом конце моста к воде вела бетонированная лестница. Ступени были скользкими, и мне приходилось крепко держаться за ледяные перила. Сибилла двигалась быстро. Примерно на середине высоты лестницы я заметил два черных проема, высеченных в стенке, которые выглядели как вход в бункер. На простенке между ними было намалевано большими буквами: AMI GO НОМЕ! Мы дошли до конца спуска и ступили на узкую прибрежную полосу.
Она находилась метров на десять ниже уровня улицы, тянувшейся вдоль реки, и была очень неровной. Из снега торчали консервные банки и кучи мусора.
- Пройдем дальше, - сказала Сибилла и потянула меня под мост.
Возле черной опоры она остановилась. Ее дыхание было неровным, глаза широко распахнуты, лицо горело. Льдины монотонно ударялись о берег, об опоры, друг о друга. Вода шумела здесь особенно громко, и туман окутывал нас. Я видел только Сибиллу и ничего больше. Я хотел подойти к ней поближе и поскользнулся на крышке от консервной банки. Она подхватила меня. Ее дыхание скользнуло по моей щеке.