- С аттракционами, стало быть, покончено, но не грусти, дорогая, я нашла для тебя кое-что получше. Завтра мы идем в "Скалу". Там все еще требуются бьюти.
- А что делают бьюти, мама?
- Вообще ничего, дорогая. Ты просто немного раздеваешься и ходишь вверх-вниз по лестнице или вообще только стоишь в красивом наряде.
- И за это платят деньги?
- Еще какие! Гораздо больше, чем в луна-парке. - Мать закашлялась и помассировала горло. - Должно быть, я простудилась. Уже несколько дней мне больно глотать.
Она взяла Сибиллу за руку:
- Пойдем, мы выходим.
- Но это еще не наша остановка!
- Мы зайдем за папой.
Когда они вошли в небольшой бар, он сидел за роялем и играл. Возле него стояла рюмка коньяка. В это время бар был еще пуст. Отец играл Шопена.
- Боже, как чудесно! - воскликнула мать, молитвенно сложив руки.
29
В тот день на просмотр пришли двести девушек. Отобраны были тринадцать. Среди них - Сибилла. Она еще только вышла в туфлях на шпильках и в купальнике, как режиссер нового ревю махнул рукой:
- Достаточно, фрейлейн. Триста марок в месяц. С открытой грудью на сто марок больше.
- Триста пятьдесят и никакой открытой груди.
- Триста марок - целое состояние для начинающей.
- Тогда мне нужно посоветоваться с мамой.
- Знаете что, скажем, триста тридцать!
- Согласна.
- У вас такой волнующий голос, фрейлейн!
- Разве?
- Да. Такой хрипловатый и глубокий. Вы всегда так говорите?
- С рождения.
Теперь Сибилла кормила семью. Мать все реже ездила на студию, она страдала хроническим ларингитом, который все никак не проходил. Отец в это время переживал свой второй кризис. Он носился с идеей отложить симфонию и начать рапсодию. В любом случае ему не хватало рояля.
- Но я обойдусь и без него, - обнадеживающе сказал он. - Это только вопрос концентрации. У меня все в голове.
Сибилле новая работа доставляла удовольствие. Молодой сценограф из богатой семьи страстно влюбился в нее.
Это была ее первая любовь.
- Он симпатичный? - спросила мать.
- Он самый прекрасный на свете, мама!
- Тогда позаботься, чтобы в качестве первого подарка он оплатил прокат рояля, - сказал отец. - Скажи ему, что я буду давать тебе уроки.
Он получил рояль напрокат. Однако уроков никогда не было. Зато он снова стал играть. Мать уже слегла, но самозабвенно слушала его. Поначалу врачи поставили неверный диагноз, теперь они установили точно: это не было хроническим ларингитом. Это был рак гортани.
Мать прожила еще полгода, в жутких страданиях. Под конец она уже не могла принимать твердую пищу. Но неизменно была счастлива, когда отец играл ей Шопена. Временами он проигрывал куски из своей рапсодии, как и в тот день, когда мать умерла.
30
На следующий год сыграли две свадьбы.
Вначале женился молодой сценограф. Он должен был послушаться своих родителей, сказала Сибилла, и заключил брак по расчету в Дюссельдорфе. Кольцо, свой обручальный подарок, он оставил ей на память. Рояль забрали.
Вскоре после этого отец спросил, что думает Сибилла о новой помолвке. Потом он представил ей женщину, с которой недавно познакомился. Она была молода и богата. Она боготворила отца за его музыкальный талант.
- У меня хватит денег на нас обоих, - сказала она. - Со мной он быстро закончит свою рапсодию.
- Надеюсь, вы будете счастливы, - ответила Сибилла. - А я уезжаю в Австрию.
- Как это - в Австрию?
- С одной труппой. Они платят больше, чем "Скала". И вообще, я хочу за границу.
А отцу она сказала:
- Я тебе больше не нужна.
- Мне будет тебя не хватать, - пожаловался он.
- Только первое время.
- Нет, всегда! Ты должна часто навещать нас.
- Конечно, папа.
Он проводил Сибиллу до вокзала. Она высунулась из окна своего купе и сказала:
- Это подло, что ты снова женишься, и так скоро!
- Девочка моя, мне нужен кто-то, кто бы за мной следил…
Раздался гудок.
- Это ты виноват, что мама умерла! - крикнула Сибилла.
Через полгода в Вене она познакомилась с одним господином, который увидел ее на сцене. Он жил в Гамбурге. В Вене он был по делам. Звали его Рольф Брунсвик. Он сказал:
- Я не хочу любовной связи. Я прошу вас стать моей женой. Мне нужен сын. И его матерью должна быть такая женщина, как вы.
Рольф Брунсвик производил впечатление хорошо воспитанного культурного человека. Только после свадьбы Сибилла обнаружила, что он был помешанным.
Заводы Брунсвиков в Гамбурге производили респираторы, противогазы и воздухоочистные сооружения. Сибилла переехала в дом своего супруга на Инненальстер. Это был огромный мрачный дом. На стенах дома Брунсвиков висели гипсовые головы, как на других виллах картины, охотничьи трофеи и гобелены. Это были покрашенные в натуральный цвет человеческой кожи головы с настоящими волосами, которые демонстрировали различные типы респираторов, производящихся на заводах Брунсвиков.
Сибилла попала в гамбургский свет. Ее муж был одним из самых богатых людей города. Она носила изысканные наряды и дорогие украшения и с каждым днем становилась все прекраснее. Но состояние ее нервов ухудшилось.
Со времен Первой мировой войны ее мужа преследовал постоянный страх быть убитым ночью. Кроме того, он не мог пользоваться кроватью. Спал он прямо на жестком полу спальни с заряженным револьвером у изголовья и Сибиллу заставлял спать с собой. Он говорил, что не хочет изнеженного сына. Время от времени Брунсвик с криком вскакивал от кошмаров и, опрокидывая все, носился по дому с оружием в руках.
Для поездок он никогда не пользовался своими тремя автомобилями - только мотоциклом с коляской. В нем он возил полное палаточное снаряжение и настаивал на том, чтобы Сибилла неизменно сопровождала его.
- Ты - мой кислород, - говорил он. - Без тебя я - ни шагу. Ты приносишь мне удачу.
И Сибилла сопровождала его. Она сидела сзади на жестком кожаном сиденье и колесила с ним по стране. По вечерам он разбивал палатку. Они спали на обочинах проселочных дорог, завернувшись в одеяла. Поездки продолжались и зимой, и летом, и в грозу, и в снегопад, под ливнями и ветрами. Его сын должен быть сильным, здоровым парнем, говорил Брунсвик. Сибилла выяснила, что была его четвертой женой…
Из Берлина от отца пришло письмо, что он уезжает со своей новой женой в Америку. Письмо переслали Сибилле в Кельн, где она лежала в госпитале с тяжелым гинекологическим заболеванием. Она простудилась на проселочных дорогах. Долгое время она находилась между жизнью и смертью. Наконец врачи сообщили: "Через полгода вы снова будете здоровы. Но детей у вас не будет никогда".
Рольф Брунсвик тут же подал на развод. "Ты должна понять, Сибилла, - сказал он. - Мне нужен сын". Брак был расторгнут. Сибилла получила отступные - семьдесят тысяч марок наличными. Она вернулась в Берлин и некоторое время жила в отеле. Независимая и свободная, она пережила множество бурных романов, потом ей повстречался Петер Шпарр, молодой писатель, публиковавшийся в газетах. В него Сибилла влюбилась. Они сняли небольшой домик на Ваннзе и жили вместе. Шпарр мог работать только по ночам. Днем он отсыпался. Такой режим дня был для Сибиллы мукой.
- У нас достаточно денег, - как-то сказала она. - Не пиши некоторое время. Отдохни. Подумай над романом.
Шпарр принял это предложение, и их отношения наладились. Но теперь молодой писатель вообще не работал. Он жил на деньги Сибиллы. Однако оба не слишком заботились об этом, все равно они хотели умереть вместе, если разразится война. Шпарр говорил, что скорее убьет себя, чем наденет униформу. Сибилле тоже было невыносимо думать, что ее нежный, утонченный возлюбленный попадет в грязные казарменные бараки. Уже в девятьсот тридцать пятом они запаслись цианистым калием.
Но война все не начиналась.
Счет в банке таял. Тогда Сибилла начала продавать свои украшения, одно за другим. На упреки подруг она неизменно отвечала: "Оставьте меня в покое. Что я могу получить за свои деньги лучше, чем Петер с его нежностью?! Кроме того, я сама довольна своей жизнью. А если разразится война, я покончу с собой".
Наконец Сибилла решила, что творческая пауза Петера чересчур затянулась, и ласково напомнила возлюбленному, что пора бы начать что-то писать. Он выразил готовность. В одном антикварном магазине на Курфюрстендамм, сказал он, он присмотрел великолепный старинный письменный стол и кресло к нему.
- Если ты купишь мне эти вещицы, я тут же начну мой роман. Я уже чувствую, как замечательно за ним будет писаться!
Сибилла продала браслет и приобрела стол с креслом. Ее друг взялся за перо. Он целый год работал над своим романом, рукопись все разбухала. Сибилла продала норковую шубу. На это они смогут прожить долго, думала она, а потом будет напечатан роман.
Роман не был напечатан.
Издатели, которым Шпарр его предлагал, качали головами и говорили об откровенном дилетантизме. Шпарр отнес это на счет политических веяний и счел себя жертвой фашизма.
Сибилла сказала:
- Для меня это самая лучшая книга из всех, которые я когда-либо читала!
У нее еще оставалась каракулевая шубка и множество сумок из крокодиловой кожи. Кроме того, война приближалась. В осознании этого она жила мирно и спокойно, пока до нее не дошли слухи, что ее друг изменяет ей с маленькой белокурой продавщицей. Он тотчас же во всем признался и поклялся порвать с той отношения.
Потом наконец-то началась война.
- Умрем, - сказала Сибилла.
- Сегодня вечером, - ответил Шпарр.
В этот вечер он исчез. И больше не вернулся.
Сибилла видела его еще один-единственный раз, тремя годами позже, на улице.
Петер Шпарр носил форму лейтенанта люфтваффе и Рыцарский крест. Он был по-прежнему моложав и приветлив. Маленькая белокурая продавщица держала его под руку.
- Моя жена, - представил тот.
Он сказал, что хорошо бы как-нибудь посидеть всем втроем и как следует поболтать. Обо всех ребячествах прошлого, вроде той романтической идеи с самоубийством. Вспомнив об этом, он от души рассмеялся.
- Ну, а вообще, как дела?
- Отлично! - ответила Сибилла. Тогда она как раз жила в меблированных комнатах и работала секретаршей в Ведомстве иностранных дел. - А у тебя?
- Спасибо, у меня тоже! - просиял он.
- Петер уже убил одного англичанина! - поведала маленькая госпожа Шпарр.
- Чистое везение, - скромно пояснил он. - Завтра, может, убьют меня. Но удовольствие это доставляет, да!
Сибилла расхохоталась.
- Что такое? - спросил он.
- Да ничего, я как раз вспомнила о том, как тогда одна проглотила цианистый калий, когда ты не вернулся!
- Боже мой, и что же?
- И ничего. Мне стало дурно, и мне промыли желудок. Человек, что продал нам яд, надул нас, тот просто не подействовал.
Над этим они посмеялись все втроем.
Годом позже Сибиллу отправили в Рим по поручению Ведомства иностранных дел. Здесь она познакомилась со многими мужчинами, с ней приключались разные истории. Но новые связи больше не могли сделать ее несчастной. Теперь она была невозмутимо-спокойной, теперь мужчины страдали из-за нее. Она приобрела репутацию ослепительной и холодной женщины.
На каком-то приеме ей представили Тонио Тренти. И Сибилла страстно влюбилась еще раз. Весь Рим говорил об их отношениях. Они хотели пожениться, как только кончится война. Казалось, ничто не могло их разлучить, дни и ночи они были вместе. Многие вечера провела Сибилла в доме Тренти. И все были в шоке, когда узнали, что Сибилла выдала своего возлюбленного немцам, после того как открылось, что он изменяет ей с Петрой Венд.
Как это было возможно?! Оба казались необычайно гармоничной парой! Соседи еще долго вспоминали те вечера, когда из дома Тонио Тренти по саду разливались чарующие звуки рояля.
Тренти играл превосходно, особенно когда слегка выпивал. Он постоянно играл Шопена. Сибилла сидела напротив и слушала. Тонио Тренти играл все те пьесы, что и ее отец когда-то давно, в Берлине…
31
Я проснулся оттого, что Сибилла пошевелилась в моих объятиях. Я почувствовал ее мягкие шелковистые волосы на своем плече и смутно подумал: как это она оказалась со мной?!
Я открыл глаза. Я все еще лежал на ковре, но Сибилла положила мне под голову подушку и укрыла одеялом. Теперь и она вздохнула и проснулась. Мы всегда просыпались вместе.
- Любимая, - начал я, - ты…
- Да. Около пяти я обнаружила, что тебя нет в постели. Я включила свет и нашла тебя здесь. - Она поцеловала меня в щеку. - Ты даже не заметил, что я прилегла рядом. Тебе, наверное, снился какой-то дурной сон. Ты спал очень беспокойно и бормотал что-то бессвязное.
- О чем?
- В основном о Шопене.
- Спасибо, что укрыла меня, - сказал я.
- Я люблю тебя.
- Как сегодня погода?
Она поднялась, в одной ночной рубашке подбежала к окну и отдернула штору. На нас упал бледный луч утреннего солнца. Небо было безоблачно синим. Снег сверкал.
- Ни ветерка, - сказала Сибилла. - Канатная дорога снова работает. Я вижу гондолу.
Она стояла в свете солнца. Через тонкую рубашку просвечивало ее тело.
- Иди ко мне, Сибилла!
Она быстро подошла и скользнула ко мне под одеяло, и мы любили друг друга прямо на ковре. Все было удивительно и прекрасно, и меня не покидало ощущение, что я долго болел и наконец выздоровел.
После душа мы заказали завтрак. В ожидании его мы сидели на кровати и смотрели на снег за окном. Ночная буря намела огромные сугробы, на проплешинах виднелась замерзшая трава. Она была черной и бурой, а снег искрился на солнце синим, желтым, фиолетовым и белым. Он переливался всеми красками.
- После завтрака я уеду, - сказал я. - А через несколько дней вернусь. Ты останешься здесь, родная, и будешь ждать меня.
- Куда ты едешь?
- В Мюнхен, - ответил я. - Или во Франкфурт. По обстоятельствам.
- По каким обстоятельствам?
Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, я обнял ее за плечи, и, когда она выдыхала, ее дыхание щекотало мне грудь.
Было мирное утро, все казалось ясным, простым и решенным.
- Я достану тебе фальшивый паспорт, - сказал я. - Ты дашь мне свой, чтобы я мог взять с него фотографию. Из Мюнхена я позвоню в агентство. У меня там есть друзья, у которых есть информация о тех, кто занимается изготовлением фальшивых документов. Некоторые из них нам очень обязаны.
- Как госпожа Тотенкопф?
- Как госпожа Тотенкопф, - ответил я. - Я уже все обдумал.
- Когда ты успел? Ты ведь спал.
- Я все обдумал во сне. Они уже давно просят меня возглавить наше отделение в Рио. Но я все время колебался - из-за тебя. Теперь я соглашусь на эту должность. Мы улетим в Бразилию. Сначала я, потом ты. Воспользуемся компанией "Панайр ду Бразил". Там у меня тоже есть друзья. А в Рио мы поженимся. Бразилия - огромная страна с многочисленным населением. Мы растворимся в нем.
- Пауль…
- Да?
- Ты останешься со мной?
- Навсегда, - ответил я. - Я больше никогда не уйду от тебя.
- Но я же застрелила человека! Ты говорил, что должен расстаться со мной, потому что я убийца!
- Это было вчера.
- А сегодня все по-другому. Почему?
- Потому что я люблю тебя, - сказал я. - Я не хочу жить без тебя. Так что мне все равно. Я хочу жить с тобой и быть счастливым до самой смерти.
- Я тоже, Пауль.
Больше мы ни о чем не говорили, только держались за руки и смотрели на разноцветный снег и маленькие гондолы на канатах. Теперь они сновали беспрестанно - на гору поднимались многочисленные лыжники. Они громко шумели и забрасывали друг друга снежками. Среди них было несколько девушек. Им доставалось больше всех.
Милая официантка принесла завтрак. Мы заказали яичницу с ветчиной, апельсиновый сок и кофе. Ветчина и кофе пахли восхитительно. Как только девушка ушла, мы сели к столу. Возле моей чашки лежала утренняя "Мюнхенер моргенцайтунг". Я скользнул по газете взглядом, и мне сразу бросился в глаза крупный заголовок на первой полосе.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА ПО ДЕЛУ
ОБ УБИЙСТВЕ ТРЕНТИ УТВЕРЖДАЕТ:
СИБИЛЛА ЛОРЕДО ЖИВА!
32
В основу статьи были положены высказывания Петры Венд на допросе в криминальной полиции - насколько они были переданы прессе. Я быстро пробежал статью глазами в поисках своего имени. Было бы невероятным, чтобы его дали полностью, но если бы это случилось, все бы пропало.
Имя Голланд вообще не было названо.
Петра Венд сообщала полиции: "Я уверена, что женщина, называющая себя Сибиллой Лоредо, жива и что именно она совершила это убийство.
Вопрос: "Как вы полагаете, что она предпримет теперь?"
Ответ: "Думаю, она попытается покинуть Австрию и перебраться в другую страну, возможно даже на другой континент".
Вопрос: "Вы полагаете, что она в состоянии сделать это?"
Ответ: "У нее есть преданные друзья, которые, несомненно, ей помогут".
Вопрос: "Вы можете назвать имена этих преданных друзей?"
Ответ: "Нет".
Это были все высказывания Петры. Мне хватило и этого, но я не хотел пугать Сибиллу:
- Смех, да и только! Пустая болтовня и потуги на многозначительность, передай мне, пожалуйста, соль.
- Что нам теперь делать?
- Я поеду в Вену, - сказал я. - В газете написано, что она вернулась туда. В Вене я тоже определенно сделаю тебе паспорт и потребую от Петры объяснений. К тому же, если я появлюсь снова, полиция успокоится.
- А как мы уедем из страны?
- Никто не может запретить мне лететь в Рио. Я полечу один, по служебным делам. Ты вылетишь следом с фальшивым паспортом. Ничего вообще не может случиться.
Я говорил так, чтобы успокоить ее. Я умолчал о том, что во всех аэропортах и на пограничных пунктах, конечно, уже висят ее фотографии. Но и тут был выход. Можно перекрасить волосы и сделать другую прическу. И фото на паспорте можно подретушировать.
Я всеми силами старался помешать Сибилле удариться в панику. Если у нее сдадут нервы, мы никогда не выберемся из Европы.
- Я каждый вечер буду тебе звонить, - пообещал я часом позже, когда мы прощались.
- Каждый вечер? - В ее глазах блеснули слезы. - А как долго тебя не будет?
- Всего несколько дней, не волнуйся, родная.
- Возвращайся, пожалуйста, возвращайся скорее! Я так боюсь! Я ужасно боюсь!
- Я вернусь как можно быстрее, - сказал я.
Когда моя кабина отправлялась, Сибилла стояла у окна и махала мне.
Я тоже махал до тех пор, пока гондола не спустилась ниже и не заслонила собой сначала вершину горы, потом дом, окно и Сибиллу.