Книжка написана была внятно и доходчиво, точным и образным языком поучительной беседы. Однако доходило не все. Например, рассуждение о роли финансового директора, о проценте результативности как-то не обретали ясных очертаний. В то же время автор обращался непосредственно к читателю, в данном случае – к Вове Блинову, и Вова начинал чувствовать себя неким главой некой фирмы, пусть не до конца разобравшимся в вопросах результативности. И это было приятно. От этого сладко замирало сердце. Некоторые же вещи, некоторые, можно сказать, заповеди были совершенно понятны. Например: главное – не размеры магазина, а количество прохожих.
Это о выборе места расположения торговой точки.
Невыдающийся человек может сделать выдающийся бизнес.
Это было в самый раз! Подходило, как индпошив на нестандартную фигуру. Или: бизнес следует начинать с конца, то есть с обеспечения сбыта. Это тоже было ясно безо всяких оговорок. Осталось сообразить, что же именно сбывать.
Тут зазвучала мелодия Шуберта "Аве, Мария!". Звук был довольно противный – сдавленный голос электронного устройства, установленного вместо дверного звонка. В то время такие штучки входили в моду. Что касается самого подвального склада, то он был оборудован плохо. Деревянные поддоны под книжными штабелями покоились на пыльном цементном полу. Под единственный старый разбитый канцелярский стол был подсунут кусок линолеума случайной формы, чтобы сидящий за столом, двигая ногами, не поднимал цементной пыли. Стул был один. Он шатался. Время от времени приходилось его переворачивать и бить раскрытой ладонью по местам сочленений. Три трубки неонового освещения были неаккуратно подвешены на стенах – без плафонов. Зато звонок не просто тренькал, а изображал мелодию Шуберта. Бедный Шуберт!
Вова взглянул на часы. Кого это черти принесли в три часа ночи? Вова не был героем, но службу знал. Он достал из кобуры пистолет Макарова и снял с предохранителя. Затем поднялся по лестнице, ведущей к внешней двери, и спросил с угрозой:
– Чего надо?
– Откройте, я вам книжки привез!
Вова не засомневался.
– Утром приходите. После девяти.
– Мужик, я шофер-экспедитор из фирмы "Омега". Мне нужно срочно разгрузиться. Тебе что, не сказали?
– Никто ничего не говорил, – ответил Вова. – Ступай, не открою, бляха-муха!
В дверь стали дубасить.
– Говорят тебе, книжки привез! – не унимался ночной гость.
– Кончай, – крикнул Вова. – Милицию вызову!
– Во-во, вызывай, – отозвались за стенкой. – Милиции хоть откроешь. А у меня все в порядке. Разгружусь и уеду.
Вова призадумался. Может, вправду книги? Он спрятал пистолет в кобуру.
– Погоди, выясню!
После некоторых колебаний снял трубку и набрал номер хозяина склада. Хозяин сразу понял, в чем дело, через мгновение голос его стал ясным, будто человека и не поднимали с постели среди ночи.
– Наше упущение, – сообщил хозяин. – Вылетело из головы. И грузчика хотел на ночь оставить – забыл. Ты вот что, Володя. Открой ему. И прими товар, я тебя прошу. Я заплачу за работу. Сделаешь?
– Да как же, – замялся Вова. – Я же в форме. И при оружии.
– Да уж сообрази, Володя. Я тебя прошу, сообрази.
Положив трубку, Вова отпер дверь. Крытый брезентом "Газон" был полон.
– Давай накладную, – сказал Вова. – Буду принимать.
Накладная была на учебник Н. Вигасина "История древнего мира". Количество – десять тысяч штук. Десять тысяч!
– Правда, что ли – столько? – усомнился Вова.
– Точно, – подтвердил шофер-экспедитор, – семьсот четырнадцать пачек и четыре штуки россыпью. Россыпь упакована. Я подъезжаю к люку.
Люк находился низко, на самой земле. Потому при разгрузке между кузовом и люком должен был стоять человек. Шофер-экспедитор сначала стаскивал пачки к заднему борту, потом спрыгивал на землю и кидал их Вове. А Вова ловил и укладывал пачки штабелями, как это делают грузчики. Ни элеватора, ни даже лотка на складе пока еще не было, поэтому приходилось работать так элементарно. Вова разделся до пояса, и его жирные плечи и необъятный живот скоро обильно повлажнели. Несмотря на тучность, Вова был человеком проворным. Он безошибочно ловил летящие в люк пачки и складывал их, легко управляя грузным телом. Сердце у Вовы работало отменно, одышки не было. Потом, когда они умылись (хорошо, в подвале имелся кран над крохотной чугунной раковиной), Вова спросил:
– Зачем так много одной "Истории"?
– Не понимаешь? – засмеялся шофер-экспедитор. – Это же левак. Левый тираж.
Вова расписался в накладной, и они расстались. До начала рабочего дня оставалось часа два. Вова попил кофе из термоса, съел бутерброд и задумался. Что получается: В. Блинов, сотрудник милиции, принял семьсот пятнадцать пачек, в чем и расписался, плюс десять штук россыпью. Нет, конечно, нечего и думать, что хозяин склада – какой-нибудь авантюрист, там, или жулик, спрячет куда-нибудь пачки и скажет: "Знать ничего не знаю". Нет, конечно. Но тот же Герберт Н. Кэссон учит: "Будь осмотрителен!" И Вова решил быть осмотрительным. Он нашел на столе блок накладных и обрывки копирки и выписал в двух экземплярах накладную на десять тысяч учебников Н. Вигасина "История Древнего мира". В графе "от кого" он поставил свою фамилию, а в графе "кому" – фамилию хозяина склада. И когда хозяин явился на склад, протянул ему накладные, бормоча какие-то объяснительные слова: "Для порядка… чтобы никто никому… чисто формально" и так далее.
Хозяин внимательно прочитал накладные, потом внимательно посмотрел на Вову. В его взгляде было веселое любопытство. Он произнес: "Ну-ну", подписал накладную и протянул Вове. И неожиданно сказал:
– Молодец. Так и надо.
Помолчав, спросил:
– Хочешь заработать?
Вова хотел.
Герберт Н. Кэссон учит: "Невыдающийся человек может сделать выдающийся бизнес, если найдет и использует преимущество".
Небольшое преимущество перед некоторыми другими людьми у Вовы было. Он владел автомобилем – старенькой "шестеркой". Пока что "шестерка" возила Вову безо всякого бизнеса. Отныне на нее возлагалась важная миссия.
На первый раз Вова положил в багажник пятнадцать пачек "Истории Древнего мира" и поехал на книжную ярмарку. Ярмарка бурлила на пяти этажах Спортивного комплекса. Вова разорвал одну пачку, взял книгу и пустился в свое первое коммерческое предприятие.
На ярмарку Вова прошел без билета, показав на входе милицейское удостоверение. Он поднялся на пятый этаж, где торговали учебниками. Вова погрузил в толпу свое большое тело и поплыл по течению, и плыл до тех пор, пока его не прибило к прилавку, на котором он увидел ту же самую "Историю". Ту, да не совсем. Все сходилось: название, картинка. Только цвет чуть-чуть отличался. Краски были те же, но посветлее, чем на Вовином экземпляре.
– Сколько оптом? – спросил кое-что уже знающий Вова. Ему сказали. Цена была чуть не вдвое выше той, что он собирался запросить.
– А эту возьмете? – спросил Вова и протянул своего Вигасина.
– Сколько у вас? – поинтересовались за лотком.
– Пятнадцать пачек, – признался Вова.
– По сколько?
Вова назвал цену.
– Значит так, мужик, – ответили ему. – Скидывай два рубля, и я забираю все пятнадцать. Не скинешь – возьму только пять.
Так просто! Скинув два рубля, Вова в один миг зарабатывал… Значит так: пятнадцать пачек умножить на четырнадцать штук, умножить на три рубля (Вовина наценка)… Получался месячный оклад с гаком.
– Ну, согласен?
Но Вова молчал. Он стоял, толстый и молчаливый, и думал, оттопырив нижнюю губу. Думал упорно. Герберт Н. Кэссон учит: "Не продавай дешевле, если можешь продать дороже". Но он же наставляет: "Не гонись за ценой, если можешь воспроизвести (товар". Вова мог воспроизвести. Достаточно было сесть в машину и смотаться к знакомому подвалу. Он думал, думал, наконец придумал:
– Рубль скидываю, бери все!
– Тащи.
Вове дали грузчика с тележкой, и они с грузчиком доставили по назначению все пятнадцать пачек.
Расплатились с Вовой тут же на месте. Ничего себе! У Вовы защипало в носу. Запахло бизнесом.
Леонид Петрович удлинил телефонный шнур, и теперь можно было таскать за собой аппарат по всей квартире, в том числе – на крохотную кухоньку и в крохотный санузел. Это было необходимо: аппарат трещал непрерывно, потому что Леонид Петрович с некоторых пор работал "девушкой на телефоне" Он работал у Ивана Шалуна, прибывшего в Москву из Средней Азии с банальной целью заработать денег. Впрочем, какой-то первоначальный капиталец у Ивана Моисеевича уже был.
Перестройка застала Шалуна (ну и фамилия, однако!) за исполнением обязанностей главного инженера строительного управления в городе Фергане. Так что фамилия – фамилией, а главный инженер в неполных тридцать – это совсем неплохо. Тут со строительством началась чехарда: один объект замораживают, другой – срочно форсируют: там уже действует кооператив с его невеликими, но живыми, теплыми деньгами. Деньги начали порхать, как птицы. Заманчивые и неуловимые. Шалун решил расставить силки. Он дал объявление в местной газете: "Объявляется конкурс на лучшее предложение, как быстро разбогатеть. Победитель получает приз – один миллион рублей".
Призового фонда у Вани Шалуна, конечно, не было. Но он и не собирался объявлять результаты конкурса. Так что первый коммерческий шаг главного инженера был весьма остроумным. Кто бы мог к нему придраться? Он же не выманивал деньги! Нет-нет, только идеи! А велика ли их ценность? Шалуну, например, ни одна не подошла. И все. Но ему и не пришлось давать никаких объяснений. Кому, спрашивается? В моменты потрясения структур! Смешно.
И все же одну идею Иван Моисеевич извлек из абонементного ящика, куда доверчивые граждане слали свои придумки. Идея была проста до гениальности, он присвоил ее без зазрения совести, она стала его идеологическим капиталом. Под эту идею Иван Моисеевич уволился из СУ и продал машину "копейку", что и дало маленький капиталец, с которым будущий бизнесмен и прибыл в столицу распадавшейся империи.
Через некоторое время в газете "Известия" появилось объявление: "Вниманию книголюбов! Объявляется открытая подписка на: а) полное собрание сочинений Конан Дойла – в восьми томах, б) полное собрание сочинений Майн Рида – в двенадцати томах". Далее шли расценки и условия подписки. Деньги (за все тома сразу!) следовало высылать на расчетный счет фирмы "Центр маркетинга Т-Бридж", почтовые же квитанции с приложением паспортных данных – по безликому адресу на абонементный ящик. Вот так. О получении талонов будет объявлено дополнительно.
Что тут можно сказать про Ивана Моисеевича Шалуна? Он поймал момент. Это был уникальный в истории нелепого государства момент, когда запреты на издание книг исчезли, а пищи для утоления многолетнего книжного голода еще не было. Это был канун книжного бума. Безветрие перед ураганом. Нужно было успеть, пока словосочетание "полное собрание" не потеряет привкус почти запретного плода. Иван Моисеевич успел.
На расчетный счет фирмы с вычурным для непонятности названием потекли деньги, в абонементный ящик конверты с квитанциями и паспортными данными. Впрочем, о ящике уже не шло и речи. Конверты складывались в почтовые мешки. Почтовым работникам пришлось выплачивать прибавку к зарплате. Количество полных мешков росло. Сумма на счету в скором времени перевалила за двести миллионов. Неухоженные, полуголодные люди желали непременно прочесть Конан Дойла и Майн Рида в полном объеме. Раньше они не могли и мечтать о такой роскоши.
Стали приходить на абонементный ящик и телеграммы с нетерпеливыми вопросами: "Деньги перевели, когда же результат?"
Иногда Шалун прикрывал веки и представлял мысленно просторы родины, на которых были разбросаны участники шального мероприятия. Просторы представлялись необъятными. Становилось жутко. Пора было начинать действовать. Нужно было успокоить публику и налаживать производство. Ивану Шалуну требовался помощник. Он объявил об этом своим немногочисленным знакомым, и кто-то из них вспомнил о Леониде Петровиче.
Они встретились в скромном номере гостиницы ВДНХ, который снимал Шалун. Иван Моисеевич радушно принял гостя, помог снять плащ, усадил в кресло.
– Я скоро перееду, – объяснил он, – буду снимать квартиру возле метро Домодедово, а пока вот – в гостинице. Пиво? Пепси?
Леонид Петрович смущенно отказался.
– Меня зовут Шалун Иван Моисеевич. Можно просто Ваня.
Леонид Петрович тоже представился. Он взглянул на Шалуна снизу вверх, потому что Шалун не садился. Иван Моисеевич был из тех людей, которым не сидится на стуле. Избыток энергии заставляет их бежать или идти, а если бежать и идти некуда, то – хотя бы стоять, перебрасывая с ноги на ногу тяжесть тела. Высокий, худощавый, с красиво посаженной головой, он как магнитом притягивал к себе внимание собеседника. Русско-еврейское имя-отчество и по-азиатски узкие глаза говорили о коктейле, намешанном в его крови. Леонид Петрович знал, что такие люди часто бывают незаурядными. Шалун сразу предложил Леониду Петровичу триста тысяч в месяц без вычетов, за это Леонид Петрович должен был с восьми утра до восьми вечера сидеть на телефоне и отвечать на звонки подписчиков. Что тут скажешь? Зарплата была по тем временам отменной. К тому же Бюро пропаганды художественной литературы свернуло свою благородную деятельность. Приходилось искать заработок. А тут заработок сам плыл в руки. Работа, правда, лежала далеко от творчества, но капризничать не приходилось.
На другой день Шалун дал в газете объявление с номером телефона Леонида Петровича, и вскоре Леонид Петрович слился со своим телефонным аппаратом намертво. С восьми до восьми он был прикован к нему, как раб к галере. Однако, несмотря на время, указанное в газете, звонки не утихали и после двадцати часов. Тысячи настоящих и будущих подписчиков поселились в крохотной квартирке гостиничного типа. С Мариной Леонид Петрович общался только ночью. Когда она укладывала мальчика спать, он уходил со своим аппаратом в кухоньку или в туалет и давал, давал разъяснения на какой расчетный счет, какой абонементный ящик, когда появятся подписные талоны, а когда и первые тома. Неординарная зарплата требовала неординарных усилий.
Снимать деньги со счета и банально закупать бумагу Ивану Моисеевичу ужасно не хотелось. Он чувствовал дрожащим от восприимчивости нюхом, что где-то рядом притаилась халява. Нужно только нащупать ее и взять. Где-то совсем близко. Тем более что в воздухе, которым дышали начинающие коммерсанты, повисло слово "бартер".
В небольшой квартире на Домодедовской улице собрался штаб. Или, если отойти от военной терминологии, – производственный отдел. Разместились неудобно, на разложенном двуспальном диване, сидели рядком, не облокачиваясь: спинки не было. Рядом с Леонидом Петровичем сидела жена Шалуна Тамара, изумительной красоты женщина с тонкими чертами лица, темноволосая, с роскошной навечно загорелой кожей, которую она любезно демонстрировала окружающим, находясь в открытом до предела сарафане. Нет-нет, двусмысленные улыбки здесь неуместны, потому что сарафан, как сказано, был открыт только до предела. А сверх предела все было закрыто. Но и сарафан был красив: ярок и облегающ. Вместо банальных лямок красовались черные шнурочки – по два на каждом в меру полном плече, а вырез, как было уже замечено, открывал все позволительное, а ничего непозволительного не открывал. И только при повороте ладно сбитого тела намечался едва заметный намек на щелку, переходящую, как можно вообразить, в углубление, – и только. Одним словом, царица Тамара была, конечно же, украшением этой компании коммерчески озабоченных мужчин. Однако же и она не являлась небожительницей, отнюдь. Тамара вела всю канцелярскую часть предприятия и была просто-напросто бухгалтером миниатюрной фирмы с непонятным названием, а ее паспортные данные и образец подписи хранились в банке.
Рядом с Тамарой сидел ее племянник Антон, парень лет двадцати пяти, слегка подавленный миссией, которую на него возложили. Это был человек скорее полный, чем худой, слегка мешковатый, но в полусонных от роду глазах читалось желание влиться в новую жизнь и выйти на качественно иной материальный уровень. Ему была уготована роль командировочного: он должен был увязывать бартерные дела повсюду, где они завяжутся, по всей абсолютно стране.
Леониду же Петровичу предписывалось, отвечая на звонки, интересоваться, откуда звонят, не с завода ли какого? Если да, то – что они могут предложить и что им нужно взамен. Дело в том, что бумкомбинату в Карелии нужны были трубы. За трубы давали бумагу. Трубы нужно было приобрести в обмен на что-то другое, это другое – в обмен на третье, и так далее, и следовало собирать звено за звеном цепочку – до тех пор, пока не найдется тот, кто согласится дать что-нибудь в обмен на подписку Конан Дойла и Майн Рида.
Забегая вперед, можно с удивлением констатировать, что – находились. Чаще всего это были комитеты комсомола или общества книголюбов предприятий, которым было по силам заслать по адресу пару вагонов проката или, скажем, кирпича – в обмен, действительно, на подписки. Каковые подписки продавались населению за обыкновенные деньги. В общем, на местах тоже находились инициативные люди.
Но вернемся к совещанию на Домодедовской. Для завершения картины нужно представить сидящего на единственном стуле Ваню Шалуна, внедряющего в инертные мозги аудитории огненные трассы коммерческих идей. Также представим и сына Вани Шалуна пятилетнего Мишку, который просто физически не мог сидеть на месте и молчать. Он носился по небольшой комнате, активно проживая свою, воображаемую, жизнь, пробегал за спинами участников совещания, цеплял их за плечи, и бормотал что-то одному ему известное, порой срываясь на воинственные крики. Когда шумовое и энергетическое поле, создаваемое ребенком, перекрывало поле делового общения, отец ловил его, прижимал одной рукой к себе, а другой закрывал без умолку говорящий рот. Сообщив собравшимся очередную мысль, он отпускал сына, и тот продолжал свое стремительное движение, словно автогонщик, которому за считанные секунды сменили колеса.
В конце совещания Леонид Петрович получил необычное задание:
– Нам нужна машина мяса, – заявил Иван Моисеевич. – За машину мяса завод искускож отпустит нам бум-винил для обложек – вне очереди и по пониженной цене.
Действуйте, Леонид. На вас надежда. В Эстонии ведь мясо есть?
В Москве в это время мясо было в дефиците.
– Алло, Эстония? Выру? Справочная? Не говорите по-русски? Эй ряке венэ? Хорошо, попробую по-эстонски. Провин ээсти келлель. Мне, пожалуйста, совхоз "Вяймела"! Ма палун Вяймела совхози директори телефони нумбер. Еще раз! Веель корд, ма кирьютан, я пишу. Суур айте.
Прежде чем повесить трубку, Леонид Петрович услышал чистую русскую речь с еле заметным акцентом: "Для москвича вы говорите по-эстонски вполне прилично. До свидания".
"О, времена, о, нравы!" – высокопарно подумал Леонид Петрович и принялся накручивать номер директора совхоза "Вяймела". Директор оказался на месте.
– Здравствуйте! – Леонид Петрович назвался. – Вы меня, наверное, не помните? Я…
– Помню, помню, – посмеиваясь, перебил директор. У него был низкий голос, и говорил он всегда, чуть посмеиваясь. Леонид Петрович сразу представил себе его массивную фигуру, полное гладковыбритое лицо со светло-голубыми, почти бесцветными глазами. От него всегда веяло покоем и благодушием.
– Я был у вас три года назад, писал о вас очерк…