– Я тоже устала, – сказала старуха. – Но там мы только можем делать вид, что мы – есть, а здесь мы – существуем. Как эталон. Как матрица. И никуда от этого не денешься.
– Как это? – в свою очередь удивилась Милена, ведь она никогда об этом не думала.
Это ж надо – прожить всю жизнь и не знать, что у ее недавно открытой сущности есть к тому же какая-то миссия!
И она подвинулась ближе к старухе, дрожа от любопытства и нетерпения.
– Понимаешь, – сказала старуха, – есть женщины, которые только ДЕЛАЮТ ВИД, что они феи. Скорее всего, это из-за прочитанных в детстве сказок. Из книг они перенимают наше поведение, изучают наш язык и систему знаков – и делают это так искусно, что кажутся другим натуральнее, чем настоящие. Это понятно?
Милена только плечами пожала.
– Обычно, – продолжала бабушка, – их жизнь, благодаря этому мастерству, складывается гораздо лучше. Но разница между нами и ними состоит в том, что они никогда не стремятся вернуться назад! Только по этому признаку нас можно отличить и распознать. Разве ты не встречала таких на своем пути?
Милена кивнула – да, действительно встречала!
Более того – встретив, начинала завидовать их легкости, с которой они идут по жизни, яркости, по которой их замечают, не говоря уже о других мелочах – длинные искусственные ногти, изысканная одежда, запах духов, аура тайны вокруг их молчания или разговоров. Значимость и взвешенность каждого движения. А Милена ничем этим не обладала. Поэтому и хотела НАЗАД. Туда, где цветы и бабочки живут только с утра до вечера, но – как!
Подумав об этом, она расплакалась.
– Конечно, – улыбнулась старуха, – это нормальная реакция. Потом будет легче.
– Когда?
– Когда ты поймешь, что сложнее ДЕЛАТЬ ВИД, чем БЫТЬ. Только представь, как надо стараться, чтобы обманывать себя и других всю жизнь!
Милена снова удивилась и перестала плакать.
– Да, да, – сказала старуха и стала объяснять: – Ну, вот что ты делаешь, когда хочешь есть? Берешь хлеб, кладешь на него кусок колбасы, смазываешь его горчицей и жуешь. Не так ли?
– Да. А при чем здесь это? – удивилась Милена.
– Научись понимать метафоры… – строго пробурчала собеседница, и продолжила: – А что делает мнимая фея? Осторожно надкусывает листочек салата и говорит, что сидит на французской диете. А ночью лезет в холодильник! Они не говорят, а воркуют и чирикают, как райские птицы. Но когда за ними не наблюдают, особенно мужчины, – трещат и сплетничают, болтают всякие глупости, которые тебе и в голову не придут!
Старуха рассмеялась, а вслед за ней улыбнулась и Милена.
– А мы, к сожалению, всегда остаемся такими, какие есть. Рожаем детей, варим борщи, коротко стрижем ногти, чтобы они не мешали работе, перешиваем вещи. И никогда не жалуемся на то, что нам чего-то не хватает. Ведь у нас все есть в себе – и дворцы, и галереи, и леса, и моря, и дальние страны, и высокие горы, и глубокие ущелья. Все это живет в нашей генетической памяти. И любое чудо света мы можем извлечь из нее, как козырную карту из колоды! Мы – большие выдумщицы! Даже когда чистим картошку, знаем, что длинная коричневая спираль, которая выходит из-под ножа, – это дорога, ведущая в другие миры.
– Это правда, – тихо подтвердила утешенная Милена и улыбнулась.
– Ну вот. Теперь ты поняла, что БЫТЬ – это совсем другое. Это – всегда искать выход. И ты его обязательно найдешь. И пойдешь в свой мир по этой картофельной шелухе. Там хорошо… – добавила она после паузы.
– А вы нашли его? – с сомнением спросила Милена, глядя на морщинистые от работы и времени руки старухи.
Та взглянула на нее строго, давая знать, что больше не расположена к разговорам.
Но все же пробурчала:
– Искать выход – это уже выход…
И Милена пошла прочь.
У нее в корзине лежало три килограмма картошки. Это означало, что сегодня она может выбрать не меньше ста разных выходов.
Рождественская сказка
За окном кружились мелкие звездочки, будто кто-то сеял на землю семена зимних цветов.
Но буквально через каких-то полчаса небо разверзлось и из лилово-черной мглы вдруг повалили крупные рваные клочья. Их монотонное кружение завораживало взгляд, уводило Настю от невеселых мыслей к… еще более грустным: этот Новый год не обещал ничего необычного. Хотя чего-то "необычного" она и не ожидала.
Пусть бы все оставалось, как было. Не очень интересная работа, но все же – работа.
Не слишком яркий роман с однокурсником, который мог закончиться через пару лет свадьбой – но все же лучше, чем ничего. Конечно, Настя порой жаловалась и на работу, и на этот пресный роман, который застыл на стадии "ухаживания".
И вот – будто сглазила: с работы уволилась, а затянувшиеся ухаживания она сгоряча прервала сама.
А теперь сидит в одиночестве перед заснеженным окном и горько жалеет и о том, и о другом.
Ведь и с первым, и со вторым надо было бы смириться, а не ждать чудесного превращения рабочего стула на складе бумажной фабрики в офисное кресло, а нерешительного и скучноватого жениха – в прекрасного принца. Стоит довольствоваться тем, что есть. Ведь и это может исчезнуть в один миг. Погорячилась, высказалась перед всеми – заведующий складом даже рот раскрыл, Толик (Толиком "жениха" зовут) просто ушел, плюнув себе под ноги: "Как хочешь! Потом сама прибежишь…"
На мгновение почувствовала облегчение: ура, свобода! Не прибегу. А теперь что? Надо квартиру подешевле искать. И только на себя и рассчитывать. Все "принцы" разобраны, и Толика быстро кто-то к рукам приберет.
Настя оторвала взгляд от серебряной круговерти за окном и перевела взгляд вниз, во двор – земля была влажная и серая. Она глотала белоснежные хлопья и никак не могла насытиться.
Слякотно на улице, слякотно на душе…
Не очень то и хочется выползать куда-то в такую погоду. И Настя ни за что бы не вышла, если бы не надо было сбегать на почту за денежным переводом от родителей – не сидеть же в праздничные дни без вкусненького!
Настя пошла одеваться. Зимой это такая долгая процедура, сто раз успеешь пожалеть себя. Настя так и делала, ругая слякотную зиму, год, который начинается неудачно, и собственную глупость.
А уже на лестничной площадке, по инерции, отчаянно ругала лифт, который никак не хотел подниматься на ее четырнадцатый этаж, а гудел и дергался где-то внизу, будто его дверцу заклинило.
Видимо, кто-то безобразничает, решила Настя и пошла пешком.
Когда дошла до седьмого этажа, убедилась: да, действительно – лифт заклинило.
Причем, удерживал его какой-то старик.
Согнувшись дугой и придерживая дверцу ногой, он не спеша собирал с пола мандарины, которые высыпались из его дырявого пакета.
Настя с раздражением окинула взглядом его старое пальто с драным меховым воротником и хотела уже проскочить мимо, но тут под ноги подкатилась последняя мандаринка. Заставила Настю наклониться.
Настя протянула ее деду.
Он медленно выпрямился и посмотрел на девушку. Весь седой, засыпанный хлопьями снега, в смешных старомодных валенках, он вызвал у нее забытое чувство жалости не к себе – к другому.
– Вам помочь, дедушка? – спросила Настя.
– Помоги, солнышко, – сказал он, сунул ей в руки корзину и робко покосился на разинутую пасть лифта: – Я в эту штуковину больше не полезу!
– А вам куда? – тоскливо спросила Настя.
– На семнадцатый…
Настя вздохнула, но что поделаешь?
Они начали медленно подниматься вверх. Дед постоянно останавливался, пытаясь отдышаться.
Настя начала нервничать, думая, что еще полчаса такого восхождения, и почтовое отделение закроется.
– А что ты, солнышко, чернее черной тучи? – спросил ее дед. – Накануне таких светлых праздников – грех.
– Праздник?.. – не сразу отозвалась Настя. – Какой там праздник…
– Как это – какой? Зимние праздники – они все как волшебная цепочка: чудо на чудо нанизано.
– Чудеса, дедушка, только в ваше время были. Да и то потому, что вы в них верили, как дети. А сейчас все иначе! – пробормотала Настя, рассердившись на то, что дед снова остановился.
Тот внимательно смотрел на нее.
– Неправду говоришь, девочка, – сказал он. – Слушай-ка, что я тебе скажу.
И стал нести такое, что Настя еще больше разозлилась.
– Совсем скоро будет тебе три знака. Первый – упадет перед тобой на колени добрый молодец, с которым ты пойдешь по жизни, как по ковру золотому… Второй – зазвонят колокола, и придет к тебе удача, о которой мечтаешь. А третий знак: дверь не затворишь – через них к чуду и пойдешь!
– Спасибо, конечно, дедушка за ваши сказки, только, умоляю, давайте еще немного поднимемся, а то спешу я… – взмолилась Настя, поглядывая на часы.
– Я уже пришел, – ответил тот, забирая у Насти из рук свою корзину. – Не задерживаю тебя больше! Иди себе с миром. Спасибо, что помогла.
Настя вздохнула с облегчением.
И побежала вниз.
А пробежав несколько этажей, остановилась, прислушалась – стоило бы деда до самой квартиры довести. Неудобно как-то получилось!
Настя снова направилась вверх – туда, где деда оставила, но на лестнице никого не было. Старик как сквозь землю провалился. А шел ведь на семнадцатый.
Стоп, вдруг спохватилась Настя – ведь она живет в обычной стандартной шестнадцатиэтажке! О каком семнадцатом речь?
Прислушалась: на лестнице – тишина.
Махнула рукой – может, старик на чердак ночевать шел, очень уж на бездомного похож.
Все еще размышляя об этом, спустилась во двор и застыла – земля уже была покрыта праздничной белой скатертью. И куда только делась серая мокрая слякоть!
И Насте стало весело, легко, будто слякоть исчезла и из души.
В маршрутке, как и всегда, царила праздничная давка.
Настя достала монетки – передать водителю за проезд, и они упали вниз, закатились под сиденье.
Не успела Настя наклониться, как увидела внизу чью-то стриженую макушку: парень собирал у ее ног рассыпанные деньги. "Упадет перед тобой на колени добрый молодец, с которым ты пойдешь по жизни, как по ковру золотому…" – раздалось у Насти в голове, и она громко рассмеялась: вот оно – в ногах ползает незнакомец.
Чем не знак? Супер!
Юноша смутился, отдал ей собранные деньги и улыбнулся в ответ.
А потом еще три остановки пытался узнать номер ее телефона. Банальщина! Настя только насмешливо плечами пожимала.
А потом выскочила из маршрутки. Успела лишь заметить его растерянную улыбку в окне.
Вернулась домой с тортом и… котенком. Котенок лежал в сугробе у подъезда и даже не мяукал. Настя принесла его домой, налила молока. Котенок жадно лакал молоко, и Настя подумала, что вот есть существо, для которого она сегодня стала чуть ли не святым Николаем. Разве неудивительно – оказаться в теплом доме, когда твоя жизнь висит на волоске!
Настя улыбнулась, вспоминая слова странного старика. В чем-то он был прав.
Так, на коленях передо мной уже кто-то стоял, подумала она, а где же колокола?
Прислушалась. Но мир вокруг нее был полон лишь благодарным мурлыканьем котенка. Зазвонил только телефон.
Настя нехотя взяла трубку.
Приятный баритон поздоровался, назвал ее по имени и отчеству, вежливо извинился, что беспокоит накануне праздников, и… пригласил на собеседование. "Ваше резюме нас заинтересовало, – пояснил баритон. – Руководство нашей фирмы велело вас разыскать…"
– Хороших праздников! Счастливого Рождества! – добавил баритон и отключился.
А Настя еще долго держала трубку возле пылающей щеки.
Из оцепенения ее вывел голос соседки:
– Эй, подруга, что это у тебя двери настежь!
Настя бросилась в прихожую – так и есть: из-за этого котенка забыла дверь закрыть…
Но это объяснение ее уже не устраивало!
Ведь было и другое! "Дверь не затворишь – через них к чуду и пойдешь!".
– Ну что ты застыла? Чего в темноте сидишь? – не унималась соседка. – Пошли к нам – у нас гостей полон дом!
Будто во сне Настя взяла свой торт и пошла за ней.
…В квартире повсюду горели свечи, пахло хвоей, а за таинственно освещенным столом сидели гости. Один из них даже вскочил, увидев девушку.
И улыбнулся.
Так же, как несколько часов назад.
В той маршрутке.
Но теперь эта улыбка не была растерянной…
"Худболист"
Жаркая весна начала 90-х.
Выходной день.
Окраина заброшенного шахтерского "поселка городского типа", утопающая в яблоневом цвету.
Здесь одноэтажные бараки, которые строились как временное жилье, а получилось – навсегда…
В пыльных двориках женщины развешивают белье, которое через полчаса такой сушки становится серым.
За деревянными столами на длинных скамьях сидят мужчины в полинявших майках – забивают "козла" и, робко поглядывая на окна своих квартир, тайком "заправляются" самогоном.
За поселком возвышаются терриконы, покрытые голыми деревьями.
Инфляция конца 90-х докатилась сюда в первые же дни.
Ходят слухи, что скоро закроется нерентабельный отработанный забой – единственное место работы для жителей поселка. Люди живут по инерции – так, как привыкли. Они давно уже не убирают свои дворы, и поэтому некоторые из них напоминают склады ненужных вещей – повсюду валяются сломанные детские коляски, пластиковые бутылки, проржавевшие ведра, сдутые шины, дырявые корыта.
В этих кучах роется детвора.
Они не испытывают никакого дискомфорта, ведь они не знали другой жизни.
Поэтому им весело. Девочки погружают ноги в пыль и "рисуют" ею на ногах "модные чулки" и "носки", наслюнявленными пальцами выписывают по ним узоры.
Стайка ребят, пробегая мимо, поднимает такую волну пыли, что девочки кашляют, ругаются, визжат.
Один из мальчишек, семилетний Слава, на ходу дергает самую младшую из "модниц" за растрепанную косичку и стремглав мчится дальше, потому что знает: Сливка (так зовут девочку) не робкого десятка и может сильно врезать.
Сливка действительно гневно и по-взрослому кричит вслед обидчику:
– Козел малый! Ноги повыдергиваю!
И добавляет еще парочку словесных комбинаций, от которых уши вянут.
В этом нет ничего удивительного – дети копируют взрослых…
Ребята бегут на пустырь. Сегодня у них есть еще одно развлечение, кроме привычного футбола.
Вчера вожак стаи, тринадцатилетний Марадона, пообещал всем интересное зрелище.
И вот оно – сейчас состоится!
Ребята разного возраста уважают и побаиваются Марадону. А уважать есть за что! Ведь у него есть невероятная реликвия, которая делает его почти небожителем среди рядовых сосунков всего поселка.
Да что там "сосунков" – даже взрослые здороваются с ним за руку. А все из-за того, что у Марадоны есть настоящий футбольный мяч с автографом САМОГО Лобановского. Автограф, правда, уже порядком вылинявший, но разборчивый.
Подпись Короля Футбола когда-то получил отец Марадоны. Давно.
Еще до того, как семья переехала сюда, на новые разработки. Отец приехал работать инженером из самого Донецка – где когда-то и произошла "историческая" встреча с Лобановским. Марадона любит приврать.
Рассказывает, что отец когда-то играл вместе с ним в одной команде. Но спросить, так это или нет, – не у кого: мать не помнит этого исторического события, а папа погиб на второй год работы в шахте, когда полез проверять крепление и вместе с другими попал под завал.
Но факт есть факт – подпись настоящая!
Тот, кто подвергает это сомнению, – заклятый враг Марадоны.
Ребята в восторге от своего предводителя: Марадона курит, плюется на два метра через зубы и может придумать такие опасные игры, после которых некоторым "архаровцам" приходится ходить с разбитыми носами.
Марадона – национальный герой околицы.
А маленький Славка, который везде бегает за старшими, – наказание Господне, самый младший в стае!
Он всегда путается под ногами!
Особенно тогда, когда старшие играют в футбол старым, сто раз латанным мячом.
Но раздражает малой еще и тем, что, в отличие от других ребят, судьба которых предопределена (все они пойдут по стопам родителей, в забой), на вопрос, кем он будет, всегда с яростной уверенностью отвечает: футболистом!
Сколько его ни бьют, а он твердит одно и то же! За это и получил унизительное прозвище – "Худболист".
Все знают, что малой Слава-худболист помешан на футболе. Засыпает и просыпается со своим сдутым резиновым мячом, который купили ему в игрушечном магазине.
А стоит только крикнуть на улице: "Смотри, Лобановский идет!", как он, поверив, забавно вертит головой, будто это может быть правдой…
…Вчера случилось чрезвычайное: Марадона пообещал отдать Славке священный мяч.
"Хочешь?" – просто спросил он между двумя затяжками "Примы".
У малого аж челюсть опустилась до груди – только и смог, что закивать головой, задохнувшись от неожиданного счастья.
"Тогда – давай пари! Условия – завтра", – сказал Марадона.
Весь вечер и всю ночь Славка думал над смыслом нового слова – "пари".
Что это значит?
Но что бы то ни было, он согласен выполнить все что угодно, землю готов рыть за этот мяч!
И вот – утро, пустырь.
Славка стоит, окруженный ватагой ребятишек, замерших в ожидании: неужели Марадона раскошелится на такой королевский подарок?
Марадона улыбается, держа под мышкой реликвию, другая рука спрятана за спину. Славка не отрывает от него глаз, дышит тяжело, лоб покрыт каплями пота.
Пауза такая большая и длинная, что слышно, как на терриконах чирикают птички.
Марадона умеет держать паузу.
Наконец он достает из-за спины вторую руку и толпа охает – в ней граненый стакан, более чем на треть заполненный дождевыми червями…
Марадона ласково улыбается, подмигивая товарищам.
– Если съешь это – мяч твой! Зуб даю! – говорит Марадона и сплевывает в пыль.
После короткого "вау!" снова зависает невыносимая тишина, разве что кто-то присвистнул и осекся, напоровшись на суровый взгляд вожака.
– Ну что? – презрительно говорит Марадона, поглаживая подпись на мяче.
Он сплевывает еще раз и смеется. Он уже готов развернуться и уйти – ведь и так все понятно.
Славка шевелит губами, но голоса нет.
– Что? – переспрашивает Марадона.
И голос появляется…
– А можно… с сахаром? – говорит Славка.
Марадона ржет:
– А ну, братва, тащите сюда сахар! Мигом! – и подносит к самому носу мальчишки стакан, в котором копошатся жирные розовые черви.
Ватага, как ошалевшая, бросается выполнять приказ: сахар нужно достать из-под земли, хоть матери и выстаивают за ним в длинных очередях!
Через несколько минут ребята возвращаются, тяжело дыша, сжимая в грязных потных ладонях горсти бурого сахара – украли из дома кто сколько смог.
Поочередно ссыпают его в стакан: "блюдо" готово!
– Ну? – ехидно говорит Марадона, протягивая граненый стакан малому. И смеется.
И снова зависает невыносимая тишина…
Славка берет стакан и всей пятерней начинает заталкивать мерзкую смесь в рот…
Ватага шарахается, волнуется, как море, и снова выдает только одно: "вау!".
Кто-то катается по траве, зажав ладонью рот, кого-то тошнит по-настоящему, кто-то заходится в неистовом истерическом смехе.