И только двое стоят друг против друга: Марадона и Славка, занятый своим делом.
Первым не выдерживает вожак.
– Хватит! – говорит он.
Но Славка будто не слышит приносящей свободу команды.
Глядя в глаза Марадоны, упорно продолжает жевать.
– Харе! – кричит Марадона, рукой сдерживая спазмы в желудке.
Славка лезет грязными пальцами за новой порцией.
И жует, жует, жует…
До тех пор, пока на дне стакана не остается ничего. Он переворачивает стакан и подносит его к глазам Марадоны, демонстрируя: все!
Марадона шарахается.
– Козел! На, сдохни! – кричит Марадона и бросает этому полоумному свой мяч.
И мчится в ближайшие кусты.
Пацаны молча расходятся, оглядываясь на мальчишку, который остается на холме один.
Нет, не один!
В его руках – мяч.
Мяч с автографом Валерия Лобановского…
* * *
Середина 2000-х годов. Отель в центре города – "Премьер Палас".
Мяч летит в стену – ударяется рядом с репродукцией в "золотой" раме и отскакивает в руки того, кто его бросил.
Это в своих апартаментах развлекается после ужина лучший игрок – Владислав Вельченко…
Завтра вечером ответственный международный матч, в котором решится судьба команды. Но не только команды! Ходят слухи, что Вельченко покупают итальянцы. Сумма его контракта достигает миллиона долларов в год…
Владислав ловит мяч, потом задумчиво крутит его в руках и механическим жестом касается живота. Будто его тошнит. Заметив это, его товарищ Николай улыбается:
– Переел?
– Иногда бывает… – качает головой Владислав.
Телефонный звонок. Николай берет трубку и строит товарищу забавную рожицу – звонит тренер.
– Да, Семенович, – серьезно говорит в трубку Николай, – уже укладываемся, чё!
Тренер еще что-то говорит в трубку, и Николай прикрывает ее рукой.
– Что он хотел? – спрашивает Владислав.
– Все, как всегда, – говорит Николай. – Вечерняя проверка. Завтра матч. Значит – из отеля ни на шаг! Можно только два "с"!
– Что?
– Два разрешенных "с": спокойствие и сон! Одно – в минусе… – улыбается Николай.
– Что, какое? – рассеянно переспрашивает Владислав.
– Ну, одно "с" – секс… – объясняет Николай и снова добавляет: – Все, как всегда…
– Это все?
– Почти… Говорил, что я должен проследить, чтоб ты вовремя лег. Надежды возлагает… Слушай! А это правда?
– Что?
– Не прикидывайся! Тебя ж в Италию пригласили. Что решил?
– Я еще не решал… – нехотя отвечает Владислав.
– А что… – начинает Николай, но очередной длинный звонок не дает ему продолжить фразу. – О, кажется, междугородная. Я возьму!
Но Вельченко опережает его и хватает трубку сам.
– Алло! Алло! – кричит он и тихо взволнованно добавляет: – Когда?..
Кладет трубку. И под изумленным взглядом товарища начинает быстро одеваться.
* * *
…Обшарпанная квартира в родном городке Владислава.
Здесь живет Сливка с матерью – подруга детства и бывшая одноклассница.
Городок почти не изменился. Хотя на месте некоторых бараков – трехэтажные дома, на улицах неоновые вывески над лотками с претенциозными надписями "Чикаго", "Парадиз", "Лас-Вегас".
В квартире – полумрак, цветные блики на стенах. Мать закончила говорить по телефону. Она немного подшофе…
За столом, на котором свалены в кучу объедки, бутылки, грязные тарелки со вчерашней засохшей едой, сидит соседка.
Мать Сливки опрокидывает рюмку, поворачивается к ней, но больше обращается к себе.
– Дозвонилась-таки! – говорит она. – Он крутой теперь. Даст Бог – поможет…
Соседка поднимает на нее бессмысленный взгляд, бормочет:
– Денег вам теперь нужно – немеряно. И почему она с ним не поехала тогда? Связалась с этим подонком…
– А помнишь, как он за ней бегал? – вздыхает мать Сливки. – Ох, дура, дура! Шлюха непутевая! Он и в голову не брал, что она голь перекатная! Ох, глупая девка, ох, глупая… Теперь, подрезанная, – кому нужна? Что я с ней делать буду?
– Она что, калека теперь?
– Калека? – вскидывается мать. – Врач говорит, что месяца два лежать… Личико вроде бы уцелело. – Она опрокидывает рюмку и снова начинает причитать: – Ах, глупая девка, ох, глупая… Ну, не поехала с ним – очень гордая, так пусть он хоть денег даст на лекарства! Сказали: срочно! Где мне их взять??
На стене в полумраке – маленькая черно-белая фотография: Сливка с матерью и отцом. Еще – счастливая, полная, улыбчивая семья.
Все прошло…
Сливка – давно уже не Сливка, а Ярослава – самая красивая девушка в районе, о которой судачат разное. И что из этого правда, а что – нет, уже никто не разберет.
А она и сама готова поддерживать слухи о себе, ничего не отрицает.
Ни того, что была в одной шайке-лейке с Марадоной, вот теперь и отправил ее в больницу – из-за ревности.
Ни того, что, как говорят, берет целых сто гривен за ночь.
Ни того, что… что упадал за ней САМ Владислав Вельченко – футбольный кумир местных болельщиков, гордость страны и бывший земляк по кличке Хутболист.
Короче говоря – "тертый калач" эта Сливка-Ярослава, местная Мессалина!
И жить этой грешнице недолго – Марадона постарался. А деньги на лекарства, да и сами лекарства здесь днем с огнем искать надо. А кто этим будет заниматься?
Женщины снова с горя наливают по рюмке…
* * *
Всего три года прошло с тех пор, как приезжал за Сливкой Владислав Вельченко. Приезжал из столицы, и вся местная малая и большая босячня бежала за ним по их улице до самого Сливкиного дома.
А потом сидели они на том холме, откуда видны терриконы, и Сливка сказала ему то, о чем сейчас не жалеет.
О чем жалеть, если и так понятно: прославленные футболисты женятся только на равных себе. На моделях, на актрисах или просто – на светских красавицах, дочерях олигархов, обеспеченных под завязку.
А Сливка – никто и ничто.
Сказала об этом коротко и замолчала. Знала: послушается. Он всегда ее слушался.
Сказала, как отрезала, а потом попросила пить. И жадно пила пепси-колу из протянутой им бутылки. А он только молчал и смотрел на нее, как она пьет, как отбрасывает волосы, как пытается прикурить сигарету, чтобы казаться такой, какой ее здесь знает каждая собака.
– Это все неправда! – говорит он.
– Это правда, – жестко говорит она и ловко сплевывает в пыль.
Как когда-то Марадона, думает Владислав и морщится…
– Ты теперь на другом уровне. А звезды… – говорит Сливка и улыбается: – Помнишь, как в одном кино: "Звезды никогда не сходят со своих орбит!" Да и мать я не брошу. Она в эту грязь корнями вросла. Да и пить начала. Куда я с ней? Лучше – мечтать. О том, что могло бы быть. Мне этого хватит.
– Бред, – говорит он. – Если бы я только мечтал, скажем, о футболе, ничего бы не было.
– Ты – другое дело. Это не совсем мечта. Ты с детства сумасшедший. И играл лучше всех. Это закономерно. Да и потом, если я даже поеду с тобой – что меня ждет? Вкусно жрать буду, в салонах нежиться и ждать тебя из поездок? На фига мне все это?
– А здесь лучше? – он обводит рукой холм и поселок.
– Пошли! – решительно встает Сливка. – Когда твой поезд? Не опоздаешь?
Они молча спускаются с холма – Сливка впереди, поникший Владислав плетется следом.
Где-то внизу тарахтит мотоцикл.
Сливка знает: это десятый круг у холма описывает Марадона. И никуда ей не деться. Она неожиданно резко останавливается, оборачивается к Владиславу – ей надо сказать что-то важное, то, что не повторит больше никогда, потому что встреча эта – последняя: нечего со столичными штучками путаться!
– Я хотела быть красивой, самой красивой из всех, – без всякого перехода с дерзким отчаянием говорит Сливка изумленному Владиславу. – Хотела завлекать мужчин, купаться в их желании быть со мной! Позволяла себе флиртовать! Сколько глупостей наделала, чтобы лучше быть, чтобы лежали они все передо мной – штабелями! Но это из-за того, что я знала: я принадлежу только тебе – вся, вся, вся. И только ты можешь знать, какая я под одеждой, – можешь положить мне руку, куда угодно. А если это сделает кто-то другой – будет убит на месте. В тот же миг! Хотела, чтобы ты мной гордился и видел: я улыбаюсь только тебе и чтобы все, все, все видели – как я тебя люблю! Думаешь, я несчастная?! Да я во сто раз буду несчастней там, куда ты меня зовешь. Я привыкла здесь – это как на переднем крае фронта, где все понятно с детства: кто свой, кто чужой, где правда, где ложь. Здесь одно сплошное кладбище, где все вместе хоронят своих. А что там? А…
Она машет рукой, быстро идет дальше, с холма – в переулок.
Ошеломленный Влад спешит за ней.
Он и не догадывается, что в переулке уже поджидают его болельщики с журналами, фотографиями, газетами и просто белыми листками бумаги – для автографов.
Толпа окружает Владислава.
Он рассеянно улыбается, механическим движением расписывается на фотографиях и журналах, следя за Сливкой, которая остановилась у киоска и смотрит на все это с улыбкой и иронией, мол, ну, разве я была не права?
Владислав кивает ей: я сейчас, подожди! Но люди все прибывают. Девушки даже успели нарвать цветов, протягивают букеты. И, он едва сдерживая досаду, что-то пишет, пишет, пишет в их блокнотах.
Но успевает заметить, как к Сливке подъезжает мотоцикл.
Она бросает взгляд на толпу и уже не улыбается.
Перебрасывает ногу через заднее сиденье…
Рев мотора.
И вот уже возле киоска никого нет…
Это было три года назад. Все вроде бы понятно. И уже даже не болит…
И с моделями он знаком, и дочери олигархов засыпают его приглашениями на "пати", и ниже чем в пятизвездочных отелях он теперь не живет.
* * *
– Ты куда? – вскакивает с кровати Николай. – Что за звонок?
– Никуда… – говорит Владислав. – Спи.
– Как – никуда, если ты одеваешься? Хочешь неприятностей? Завтра матч.
– Знаю.
Ему не до разговоров. Он надевает то, что было под рукой – спортивный костюм, достает из чемодана деньги, засовывает в карман.
Выглядывает в окно – десятый этаж…
Хорошо бы исчезнуть незаметно, ведь "че", суровый тренер, настороже и может запросто околачиваться в холле до полуночи, потому что знает: ребята молодые, а тут, в "Паласе", красивых проституток – немеряно. Вот и должен пасти их, как цыплят. Победа завтра необходима. Не будет победы – "хозяин" три шкуры спустит!
Вельченко осторожно выглядывает в коридор.
Так и есть! В конце маячит фигура в красном спортивном костюме! Здесь два лифта! И Владислав, прижимаясь к стене и не спуская глаз с тренера, продвигается в противоположную сторону.
Наталкивается на горничную в белой короне на безупречно причесанных блестящих волосах – везет сервированный и накрытый салфеткой столик.
Она уставилась.
Смотрит восторженно.
Владислав делает ей страшные глаза – тихо! И наконец поворачивает за угол, к лифту.
Кем-то занятый лифт гудит, не хочет останавливаться.
Вельченко слышит голос тренера, прижимается к стене, нервно бьет по кнопкам.
Наконец дверь бесшумно открывается.
– Стой, черт конопатый! Не пущу! – кричит "че".
Владислав вскакивает в лифт.
Двери мягко отрезают его от ярко освещенного коридора "Премьер Паласа".
До поселка детства – три часа на его "ямахе", пустяки…
Маршрутка (Трагикомическая фантасмагория наших дней)
Рано нынче снег выпал!
Завалил за ночь весь город. Небо просветленное, как глаза ангела.
Закрывает свою маленькую приходскую церковь отец Серафим (в быту – Петрович), зевает, задувает свечу. Домой бы надо поскорей.
И вздрагивает: выходит к нему из дальнего угла прихожанка, он ее еще вечером заметил – истово так поклоны била.
– Отче… – говорит.
Перекрестился отец Серафим от неожиданности, говорит:
– Чего тебе, сестра?
– Вот вы, отче, говорите, что геенна огненная алчных терзает…
– Терзает, сестра, ох, как терзает… – устало вздыхает отец Серафим. Но собирается уже уходить.
А прихожанка проход загородила, на беседу настроена:
– А вот, если мой зять, прости господи, – говорит, – алкаш, из дома все выносит… Его будет терзать?
– Приходи, сестра, на исповедь – там все и обсудим, – просит отец. – Устал я сегодня. Пойду отдыхать… Иди, иди с миром… Утро на дворе…
Крестит ее отец Серафим, выводит за дверь.
Снимает с себя одежды, целует крест.
Надевает куртку, выходит из церкви.
Видит: ах, до чего же хорошо на дворе, как чисто! Домой хоть и недалеко, все же придется в сугробах немного поувязать.
А дома у отца Серафима жена Пелагея – Палашечка – уже встала, наскоро накладывает мужу вареники в миску.
В комнате мирно спят дети.
Обошел их отец Серафим, на каждого благословение наложил.
И на кухню. Быстро глотает чай, заедает вареником. Пелагея укоризненно наблюдает за ним, не по нраву ей такая спешка.
– Бросил бы ты, душа моя, свою работу. Извелся весь. Ну где же такое видано, чтобы святые отцы…
– Любая работа Богу мила, матушка! Люди – они везде люди! – укоризненно говорит отец Серафим и смотрит на часы. – Долей мне чайку поскорей. Да пойду уже… Пора.
– Детей совсем не видишь… – продолжает свою печальную песню жена.
Отец Серафим будто не слышит, быстро целует ее в лоб.
– Все. Побежал!
– Куртку, куртку застегни! – кричит вдогонку Пелагея. – И вот это возьми…
Спешно заворачивает мужу остатки завтрака в газету.
– Ждать-то когда? К ужину вернешься?
– Как Бог даст. Вернусь, – кричит отец Серафим с лестницы и добавляет: – Пете скажи, что задачи вместе решим. Пусть дождется.
– Оксаночка бубличков просила! – кричит в пустоту лестничной площадки Пелагея. – Я спрятала – вечером сам отдашь…
В ответ слышит лишь стук дверей, крестит пустые ступеньки, вздыхает: ушел кормилец, храни его Господь….
А отец Серафим, преодолевая сугробы, уже в автопарк добирается.
Маршрутки после ночи стоят занесенные снегом, инеем покрытые, как кареты…
Идет вдоль длинного ряда Серафим, здоровается с водителями. Даже, по привычке, поднимает руку для крестного знамения, но опускает ее – не то это место!
Находит Серафим и свой "бусик", возле него возится его молодой напарник – Колян. Колян в парке ночует, прямо в этой маршрутке, потому что с женой развелся, а квартиру снимать – дорого. Колян вытирает руки тряпкой, здоровается с Серафимом.
– Опаздываешь, Петрович! Приветствую!
– И тебе здоровья, юноша! – вежливо отвечает Серафим. – Ну что, как оно сегодня?
– Да, блин, солярку ждали часа три! – сердито докладывает Колян. – Вчера сошел с маршрута. Только теперь вот заправился. Так что тебе повезло!
Медленно одевается Серафим в водительскую форму, хотя никто этого уже не делает, а он человек ответственный, даже потертую фуражку на лоб надвигает.
– Да куда там – "повезло"! – бормочет. – Ты уже талоны по новой цене продавал?
– Дык это только с сегодняшнего утра… – пожимает плечами Колян.
– То-то и оно! Эх, придется принимать удар на себя! – говорит Серафим. – За сегодня – привыкнут, тебе завтра легче будет…
– Ничего, Петрович… Не съедят, – утешает Колян. – Ну, давай пять!
Колян и отец Серафим пожимают друг другу руки: вахту сдал – вахту принял!
Колян идет к ларьку, где буфетчица Люся воду для чая и кофе греет.
Серафим осматривает маршрутку. Кричит вдогонку:
– А чего окна грязные??
– Мойка бастует! – слышит в ответ.
Вздыхает тяжко Серафим, выезжает на маршрут, на остановку.
А там уже молчаливая толпа собралась. Ногами притаптывают, снег стряхивают.
Серафим открывает дверцу, смотрит на людей из-за руля.
Чувствует какую-то враждебную паузу.
– Ну что, братья, ехать будем?..
Толпа на остановке стоит вглухую, как единый монолит. А потом медленно поднимает волну народного гнева.
– Тамбовские волки тебе братья! – говорит гражданин.
– Совсем озверели! – добавляет гражданка.
– Капиталисты проклятые! Вдвое цену повысили! – кричит агрессивная бабулька.
– А вот и не поедем! – визжит девчонка-студентка. – Никто не поедет! Что будете без нас делать?!
– Не будем платить! И ездить не будем! – поддерживает ее парень.
Толпа гудит.
– Опомнитесь, миряне! Не моя на то воля, – уговаривает Серафим. – Решение мэрии! Я же за свои вас не повезу! Садитесь. Поехали…
Толпа упрямо – ни с места!
– Ну, нет – так нет… – вздыхает Серафим.
Хочет закрыть дверь.
Но через толпу пробирается элегантная дама. Локтями работает исправно: все расступаются перед ней. Дама заходит в маршрутку. Демонстративно достает из кошелька деньги, дает Серафиму, командует:
– Поехали! Без остановок!!!
Нервы толпы не выдерживают – ехать надо всем.
Люди атакуют автобус. Начинается привычная давка. Серафим собирает деньги. Толпа утрамбовывается, поднимает многоголосый шум.
– Ну, народ! Сплошные штрейхбрекеры!
– Сам ты штрейх! Я на работу опаздываю! – восклицает элегантная дама.
– Ой! Караул – задушили! – кричит агрессивная бабка.
– А вы, бабушка, сидели бы дома… – отвечает ей парень.
– Не твое собачье дело! – визжит агрессивная бабка.
– Разве так можно с молодежью, вы же такая почтенная дама? – укоряет ее женщина.
– А чего это вы старушку стыдите? – поддерживает бабку мужчина. – Может, она внуков едет нянчить!
Агрессивная бабка кричит в ухо Серафиму:
– Удостоверение!
Обиженный парень не сдается:
– Показывайте в развернутом виде!
Но и бабушка не лыком шита, за словом в карман не лезет:
– А ты что – контролер? Вон – водитель молчит. И ты не лезь не в свое дело! Мал еще…
– Пусть едет старушка… Пропустите… – вздыхает Серафим.
– Ага – за наш счет… – язвительно добавляет женщина.
– Вот из-за таких цены и повышаются! – поддерживает ее девушка.
– Эй, водила, давай – двигай уже! – кричат со всех сторон.
– Как же – поедет он! Ему бы побольше народа напихать.
Трогается Серафим. Тормоза плохие, двери скрипят. Снег все валит и валит.
Господи, твоя воля, думает отец Серафим.
Толпа колышется в салоне, как вода в бочке.
Карманный вор разрезает сумочку гражданки.
– Спасите! Грабят! – истошно вопит та.
Вор бросает кошелек на пол. Двое мужчин пытаются схватить его.
Вор размахивает лезвием.
Толпа откатывается от него, как прибой от берега, где только место находится!
Мужчины отступают.
– Попишу-порежу! – в отчаянии кричит вор.
К нему бросается ограбленная гражданка, надвигается грудью, кричит с таким же отчаянием:
– Пиши! Режь! Не боюсь я тебя!
Гражданка хватает вора за грудки, трясет изо всех сил.
– Ты чё? Ты чё?.. – растерянно бормочет вор.