― Видите ли, я полагаю, что мы уже прошли самый мучительный, сумбурный период перестройки. Люди узнали много нового. Естественно, это их взбаламутило, породило некоторый хаос в умах. Теперь, как этому учит кибернетика, в системах, потерявших устойчивость, нужно проложить стабилизирующий контур. Или, другим языком, немного "подморозить" общество, которое, как перегретый холодец, начало слегка плыть, - он добродушно и мило щурился, привычным толчком пухлого пальца поправляя очки. Уделял своему попутчику ровно столько внимания, сколько просил его об этом Чекист. Белосельцев представлял, как старательно Премьер гребет жирными руками в лазурном бассейне, вертит в воде коротко стриженной головой, напрягает розовую складчатую шею под присмотром услужливого тренера. - Мы в правительстве подготовили несколько мероприятий, которые должны "нагрузить" экономику, изъять у народа накопившуюся денежную массу. Это, в первую очередь, строительство трансконтинентальных шоссейных дорог. Люди вложат свои сбережения в этот впечатляющий, поистине советский проект, согласно которому Брест будет соединен автострадой с Южно-Сахалинском, а Воркута и Салехард - с Кушкой. - Белосельцев слушал эти успокаивающие пояснения, представляя, как Премьер в жару; на своей правительственной даче, в тени узорной беседки, пьет баварское пиво. Толстая граненая кружка. Золотая, падающая из бутылки струя. Белая кайма мягкой пены над янтарной толщей напитка. Полные губы Премьера тянутся, страстно касаются стекла, раздвигают пену, достигают холодного светлого пива. Сосут, издавая хлюпающий звук. И на белом фарфоровом блюде ярко-красные, костяные раки. - Мы создадим мощнейшее совместное предприятие с Америкой и начнем строительство туннеля под Беринговым проливом, от Чукотки к Аляске. Это будет проект в духе нового мышления, который привяжет американский капитал к экономическим преобразованиям в СССР. Одновременно, не разрушая основ индустрии, мы дадим абсолютную свободу мелко-товарной стихии, которая овладела умами. Рестораны, парикмахерские, салоны, артели, розничная торговля, коптильные цеха, хлебопекарни - все, куда устремлены глаза мечтающего о собственности обывателя. - Белосельцев воображал, как Премьер лежит в летней опочивальне среди сухого, душистого дерева, под мягким абажуром вечерней лампы, сладко дремлет, и на его жирной волосатой груди покоится глянцевый американский журнал с рекламой нового небесно-голубого "форда". - Каждому сословию мы увеличим социальное жизненное пространство. Загородные участки расширенной площади и комфортабельные коттеджи. Автомобильный завод с лицензиями "вольво", "мицубиси", "фольксвагена", выпускающий первоклассные автомобили. Ночные клубы и стриптиз-бары, дающие выход сексуальным энергиям. Рок-фестивали и кинопродукция, соперничающая по увлекательности с Голливудом. Все это, как губка, впитает в себя протест, недовольство, фронду, превратив их в обычную погоню за потреблением. И для всего этого нам нужно полгода. На это время мы и произведем "подморозку", о чем договорились с товарищами.
Он смотрел на Белосельцева умными серыми глазами, ожидая вопросов или возражений. Белосельцев молчал. Премьер любезно кивнул, поднял к глазам отложенную книжку, продолжая наслаждаться английским развлекательным текстом. Белосельцев молчал, ибо фантастическая, не поддающаяся кибернетическому описанию сложность, в которой пребывало общество, драма, созвучная гибнущей галактике, были сведены к простоте, напоминавшей вышивку на пяльцах.
Атомный полигон - огромная плоскость голой казахстанской степи, ограниченной безжизненными зубьями гор, большинство из которых было сломано, вырвано, взорвано, а хребет перемолот в камнедробилке многолетних атомных взрывов. Степь под палящим солнцем была громадной лабораторией, где исследовалась природа ударов, радиации, испепеляющего огня. Моделировалась ядерная война. Проверялись надежность танков, крепость бункеров, жизнестойкость пехоты. Защита продовольствия, семян, питьевой воды, коровьего молока в случае, если над расплавленными городами всплывут белые медузы атомных взрывов.
Премьеру показывали закрытый город, научные центры, разбросанные в степи гарнизоны. Автоматические станции, берущие пробы воздуха, почвы, фунтовых вод. Повезли к горам, в одной из которых, от подножья к центру, была пробита штольня. По железнодорожной колее в нутро горы был доставлен термоядерный заряд, проложены кабели, расставлены бесчисленные приборы и датчики. На утро был запланирован взрыв. Его смысл заключался в том, чтобы сделать землю прозрачной. Взрывная волна должна была пробежать в земной коре, проходя сквозь скопления нефти, алмазные трубки, залежи меди, угля. Ученые составят карту месторождений, куда затем устремятся геологи. Премьер приехал "освятить" этот мирный взрыв, который должен был положительно повлиять на общественное мнение страны.
В то время как он выступал перед военными испытателями, разъясняя текущий политический момент, Белосельцев подошел к генералу, отвечающему за секретность полигона:
- Мне рассказывали, еще в Москве... Наш великий академик... Что здесь живет человек, попавший под взрыв... Не погиб, был спасен... Очень изменился телесно... Остался жить как поселенец...
― Должно быть, Хиросима? - живо откликнулся генерал. - О нем, вишь, и в Москве знают. Есть у нас такой экспонат. Его так кличут, потому что прямо над ним атомная бомба рванула. Он сперва был пациентом в радиологическом центре. А теперь уже лет десять как на свободе. Мы его к делу пристроили. Он в рыбацком домике живет, у озера.
Если гость к нам какой приедет, он с гостем рыбу в озере ловит. Такое озеро рыбное. Образовалось после подземного атомного взрыва. В кратер вода натекла, и рыба сама завелась. Чистая, без радиации. Воду раз в году проверяем.
- Нельзя ли мне, - загорелся Белосельцев, - побывать на озере и порыбачить с этим Хиросимой?
- Конечно, можно. Дадим машину. К вечеру доставим в гостиницу. Отдохнете, а утром поедем на взрыв... Карпенко! - окликнул он майора, сопровождавшего высоких гостей. - Доставишь товарища к озеру А-4. Передашь пациенту М-108. Пусть поработают по программе АД-204. К двадцати ноль-ноль доставишь товарища в гостиницу, в блок М. Понятно?
- Так точно, - ответил майор. - Машина готова, - почтительно обратился он к Белосельцеву.
На серебристой "Волге" они понеслись по пустынным бетонным трассам сквозь седое пожарище горячей степи, по которой в разные стороны, как молчаливые огромные скороходы, бежали высоковольтные вышки. Несли кому- то таинственную весть.
Озеро, еще невидимое, возвестило о своем приближении красной землей, состоявшей из ржавых пород. Словно из недр планеты вырвали железное окисленное ядро и натирали здесь до угрюмого блеска. Укатили вдаль, оставив рыжую сухую окалину. Ржавчина сменилась колючими ломкими осколками, посыпавшими степь пластинчатой чешуей, будто здесь чистили огромную рыбину, и она, выпучив глаза, вяло шевелила хвостом, шлепала алыми жабрами. Затем возникли окаменелые пузыри, похожие на затверделое тесто, побежавшее из квашни и застывшее, так и не успев расползтись. Открылось пространство черной дырчатой пемзы, нагромождение пористой магмы, образующей высокий вал, какой бывает вокруг древних поселений. Бетонка взлетела на этот вал, и открылось озеро, круглое, недвижное, в слепом мертвом блеске, окруженное черными берегами. Словно в тигель был налит расплавленный свинец, ровно и тускло светился, охваченный жароупорными стенками, без ветряной ряби, без птичьего крика и рыбьего плеска.
- Это еще Сталин был жив, когда рвануло, - почтительно заметил майор. - Вон он, домик. И лодочка. Здесь и живет Хиросима.
Они подкатили к убогой сторожке с покосившейся кровлей. Вокруг ни травинки, только на кольях шелестела капроновая сеть с поплавками, да стояла колесная повозка, низкая, как нарты, без всякого намека на лошадь.
- Хиросима, встречай гостей! - начальственно позвал майор. Улыбался, словно предстояло что-то забавное.
В доме тихо звякнуло, дверь отворилась, и на пороге предстал человек. Не целый, а то, что от него осталось. Одна нога была короче другой, обе смотрели носками внутрь, так что туловище при каждом шаге качалось вперед и вбок. Одной руки не было вовсе, а другая, отсеченная по локоть, являла вид рогульки, обтянутой кожей. Голова плоско лежала на плече, обнажая вывороченную, с кусками дикого мяса, шею. Один глаз отсутствовал, зарос зеленоватой кудрявой шерстью. Другой, выпученный, с голубым белком, похожий на очищенное вареное яйцо, был лишен зрачка. Вместо носа чернели две тесные дырочки, издававшие при дыхании свист. Рот, лишенный губ, насмешливо скалился неровными коричневыми зубами. Кожа лица, рубчатая, стянутая, вся в оспинах, заусеницах, темно-багровая, сине-лиловая, напоминала камень, подобный тем, что в изобилии лежали под ногами.
Несколько секунд человек, нацелив дырочки носа, обнюхивал пришельцев, узнавая о них все по запаху. Замотал туловищем, соскользнул с порога, ударяя носком в носок, подскочил, глядя снизу вверх, как горбун. Сунул обоим раздвоенную культю. Белосельцев, пожимая, почувствовал теплоту мозолистой красной кожи.
- Вот, Хиросима, гостя к тебе привез из Москвы. Генерал велел принять. Займи. Рыбку, ушицу и все такое. Понял? Спецзапас у тебя не кончился? Дай человеку расслабиться. На лодочке покатай. Не каждому доводится плавать в эпицентре атомного взрыва, - майор был радушный хозяин, словно озеро принадлежало ему, черные валы застывшей лавы принадлежали тоже ему, и это странное, похожее на изувеченного зверька существо было его собственностью. - Отдыхайте, - он козырнул Белосельцеву. - А я часика через четыре приеду и отвезу вас в гостиницу. Сегодня отдыхаем, завтра взрываем, - пошутил он и пошел к машине.
Белосельцев остался вдвоем со странным существом под ярким солнцем на берегу свинцового расплавленного озера, тускло сиявшего в каменной черной оправе.
- Из Москвы, стало быть? Физик или по медицинской части? - спросило существо детским писклявым голосом, каким говорят лилипуты, и почесало клешней заросшую глазницу так старательно и страстно, как это делают собаки, когда их беспокоит блоха. - Лодочку желаете или с бережка, с мосточка? - Голос был веселый, услужливый и насмешливый, словно человек приглашал гостя посмеяться над своим уродством, потешиться этой забавной встречей в безлюдной степи на берегу атомного озера.
- Пожалуй, лодку не надо... Да и удочки стоит ли... - растерянно сказал Белосельцев, чувствуя, как бесконечна степь, бездонно озеро, таинственна и неслучайна их встреча. Будто он шел к ней целую жизнь, предчувствуя среди множества встреч, ожидая от нее разрешения самых главных, неотступных вопросов. Он хотел об этом сказать, но не было слов. И таинственное существо, как изувеченный зверек, тихо посвистывало рядом дырочками носа.
- Лодку не хотите - с удочкой посидите. Тоже хорошее дело, - человек, перекатываясь, выставляя поочередно вывернутые бедра, исчез в сторожке. Через минуту вернулся с удочками и консервной банкой, где на мокрой тряпице извивались Бог весть откуда возникшие розовые дождевые черви. - Наловите, хорошо, а нет, у нас на ушицу найдется. И спецзапас сохранился, - он хлопнул клешней по вывернутой шее, давая понять, что к ухе будет предложена выпивка.
- Видите ли, - робко начал Белосельцев, - Я наслышан... от нашего великого атомного физика, Академика, который здесь начинал... Он рассказал о вашей судьбе, о штурмовике Пе-2, и как вас приковали, и ваше свидание с Берией... Он просил передать, что раскаивается, просит у вас прощения... Вас называет Мутантом... Говорил про Болт Мира... - умолк, глядя на человека, по лицу которого как будто прошлась циркулярная пила, и оно напоминало сплошной рубец. Тот молча почесывался, выискивая в шерстке досаждающую блоху.
- Не упомню... Много разных бывало... Стар стал... Мое дело - рыбку ловить... Майор любит рыбку... Да вы не сомневайтесь, коли не поймаете, у нас уже приготовлено... И спецзапас припасен... - ловко сжав удочки клешней, он заковылял по вырубленным в пемзе ступенькам к воде, где был сооружен дощатый помост и стояла деревянная лавочка. Орудуя клешней как пинцетом, выловил из банки червя. Поплевал на него безгубым смеющимся ртом. Приблизил крючок с извивающимся червем к выпуклому бельму. Посвистел носом и, виртуозно орудуя обрубком, метнул леску в белый свинцовый блеск. Белосельцев ждал, что леска источится легким дымком в расплавленной жиже. Но она, не оставляя на воде кругов, погрузилась в глубину. Получив от Хиросимы удилище, он опустился на лавочку.
- Ловите на здоровье... В Москве-то, небось, не половишь, - писклявым голосом произнес Хиросима и ловко заковылял вверх. Белосельцев остался один.
Было беззвучно, словно для звука не существовало среды, где бы он мог распространяться. Ничто не колебалось, словно отсутствовали любые формы движения. Ровный однородный столб света поднимался от озера в небо, продолжаясь ввысь, в бесконечность. Такая же литая колонна света погружалась сквозь кратер в центр земли. Сидя на лавке, глядя в ровное, цепенящее свечение, он чувствовал, что время остановилось. Здесь случилось такое, что расплавило все часы, смяло, как пластилин, циферблаты, и время исчезло.
Он не помнил, сколько сидел - час или пять. Солнце медленно утекло из круглого бесцветного неба, скрылось за высокой каменной осыпью. В белесых, выгоревших небесах появилась нежная зелень. А в воде, среди металлического мертвого блеска, почудилась слабая лазурь, которая стала сгущаться, и озеро превратилось в бирюзовый прекрасный круг, охваченный каменной оправой, уже не пепельно-серой, а нежно-разноцветной - сиреневой, розовой, красной. Белосельцев очнулся. Его коснулось преображение вод и небес. Оцепенение исчезло. Сердце радостно вздрогнуло и наполнилось предчувствием прекрасного, долгожданного, когда-то, быть может, не в его собственной жизни, пережитого и теперь возвращавшегося.
Кругом что-то слабо, почти неуловимо качнулось. И от этого нежного колыхания побежали едва заметные волны. Прозрачные лопасти света, розовые и зеленые, перебирали в небе свои лепестки. Камни на круче казались драгоценными. Вода в озере чудесно дышала. Нежно-голубая, она переполнялась таинственными силами, которые не обнаруживали себя, а лишь создавали ощущение блаженства.
Вдруг слабо плеснуло. Стал расходиться медленный круг, в переливах млечно-белого и голубого. Рядом снова плеснуло. Мягкие кольца, расширяясь, порождая бирюзовые колыхания, стали разбегаться. Встретились с первыми. Обнимались, целовались, создавая на воде танцующие волны.
Белосельцев увидел, как из воды поднялся прозрачный бурун, и в нем на мгновенье что-то стеклянно сверкнуло, живое, сильное, радостное. Рядом другое, третье. Так в бирюзовом море играют нерпы, нежась в теплых лучах вечернего солнца. И это зрелище живых существ, лишь на мгновение показавших себя среди стеклянных пузырей и зеленовато-голубых колыханий, восхитило Белосельцева, исполнило его нежностью и волнением.
Близко от берега поднялся стеклянный купол воды. В нем, среди опадающих струй, блестящих сочных волос, возникло женское лицо, молодое, с открытыми радостно- изумленными глазами, розовыми губами, которые отдували воду. Глаза, часто моргая, всматривались сквозь летящие капли. Женщина подняла из воды белые руки, отерла ладонями лицо, как это делают купальщицы. Улыбнулась, легла на спину, и Белосельцев увидел ее белые полные груди с темными сосками и выпуклый блестящий живот. Купальщица изогнулась, уходя в глубину спиной. Белосельцев ожидал увидеть ее сильные белые ноги, но вместо них глянцевито сверкнул раздвоенный чешуйчатый хвост, двойной плавник прозрачно ушел под воду.
Это было чудесно. Он смотрел на разбегавшиеся круги, среди которых исчезло диво. Чувствовал, как его сладко влечет в бирюзовую глубину, где, невидимое, скользило прекрасное тело, сильные руки разгребали прозрачную толщу, волосы струились над спиной, испуская серебряные пузыри, и за сильными бедрами волновался упругий хвост.
Вновь возникла стеклянная реторта, бесшумно лопнула, и в ней открылось восхитительное женское лицо, падающие на плечи золотистые волосы. Женщина с силой колыхнула руками, повела подводным тугим плавником, выдавливая себя на поверхность, так что плеснули тяжело ее розовые груди, круглый, с углублением пупка живот, темный лобок, ниже которого заблестела изумрудная чешуя. Русалка изогнулась в воздухе, ушла в глубину, показав на мгновение гибкие прозрачные ласты.
По всему бирюзовому озеру раскрывались вода и всплывали русалки, глазастые, с перламутровыми счастливыми липами. Играли, плескались, хохотали. Гонялись одна за другой, подымая ладонями прозрачные перья воды. Заслонялись от брызг локтями, показывая под мышками влажные кудели. Обнимались, ласкали друг друга. Замирая в поцелуях, пьяно погружались под воду. Снова счастливо взлетали, держа в руках кто закрученную перламутровую раковину, кто подводный сочный цветок, кто ленивую сонную рыбину. Белосельцев восхищенно смотрел на русалок, и одна из них. проплывая, сладко хохотнула, метнула в него яркие брызги, с шорохом упавшие ему под ноги.
Вдруг русалки испугались, оглянулись все в одну сторону. Опрометью кинулись, разрезан воду плавниками, скрываясь а глубине.
Белосельцев увидел, как у берега бурно, с хлюпаньем, всплыла голова. Крепкая, смуглая, с выпуклыми скулами, плотной курчаво-рыжеватой бородкой и слипшейся светлой копной волос, из которых, словно опрокинули ведро, громко бежала вода. Голова оглянулась в разные стороны, возвысилась на жилистой мощной шее. Открылись могучие плечи, мускулистая, с литым рельефом грудь, покрытая курчавой растительностью. Крепкий красивый мужик встал по пояс и начал охлестывать себя пригоршнями воды, отжимать бородку и волосы. Достал клок белесой водоросли и, как мочалкой, стал тереть себе подмышки, скрести грудь, фыркая и сладко охая. Так моются в реке деревенские мужики, натирая обмылком мускулистые руки, загорелые на покосах плечи, отгоняя от себя мыльную воду.
Мужик помылся, стал выбредать к берегу, но вместо белых ног и и голого паха, на котором бы стыдливо скрестились ладони, из воды возникло огромное лошадиное туловище, огненно-красный, отекающий водой круп. Могучий кентавр, переставляя мускулистые ноги, выдирая из воды копыта, вышел на берег, обмахиваясь брызгающим свистящим хвостом. Статный, литой, оглянулся через плечо на озеро.
Белосельцев был поражен. Озеро, еще недавно казавшееся металлически-мертвым, ядовито-пустым, теперь обнаружило свою волшебную тайну. Перед заходом солнца из него стали появляться таинственные существа. Случившийся здесь космический взрыв соединил огонь и воду, воздух и камень, людей и животных, создав загадочные, невозможные при иных условиях формы.