Миг этого, какого-то общего оцепенения обычно краток, но так разителен контраст движения и жизни с полным безмолвием, что его одинаково безошибочно отмечает все живое.
Мальчик тревожно взглянул на небо и увидел, что дальний край его угрожающе почернел.
"Быть грозе!"
От острого глаза Никодима не укрылась и жалкая серенькая пичуга, бесшумно скользнувшая в щель утеса, и фанатики труда - муравьи, побросавшие ноши в спешном бегстве к муравьищу.
Сгущаясь, темнота надвигалась стремительно.
- Эк занесло! - нарушая тягостное безмолвие, громко сказал Никодим и побежал в противоположную сторону от заимки.
Мальчик понял, что гроза застанет его в пути, если он побежит к дому. Поблизости от горы, похожей на конскую голову, была пещера. В нее и скользнул он перед самым наступлением темноты, как серенькая пичуга в щель утеса.
Чернота ночи подступила к самым глазам.
Мальчик только что хотел развести костер, как налетел ураган с ливнем. Нарастающий шум его Никодим услышал издалека. Клокочущее кипение воздуха чувствовалось даже за стенами пещеры.
Разрубая свинцовую пучину неба, причудливым зигзагом скользнула нестерпимо белая молния. И тотчас же над горами, над вздыбленной тайгой с сухим, раскатистым треском ударил гром.
При вспышке молнии Никодим увидел, как столетний лес под напором урагана согнулся, точно гибкий тальник.
Рев и свист обрушился на пещеру. Жгучий накал молний разрубал чугунное небо теперь уже каждую минуту.
Отблески их вспыхивали в расширенных зрачках Никодима, и вслед за тем к самым ресницам его подступали краткие промежутки непроницаемой черноты. Косые, бичующие землю полосы воды лились с неба, радужно сверкая. Гром гремел уже непрерывно. Под рев, стон и треск тайги, под шум ливня мальчик крепко заснул, зарывшись в мягкий, сухой мох.
Глава VII
Утро после урагана было сырое и серое. Земля, воздух, точно губка, пропитались водой. Вода сочилась из расселин утесов, стояла в чашечках цветов, ручьями падала с ветвей, шлепала под ногами.
Никодим развел костер и зажарил глухаренка. Дым от костра расползся голубым зыбким пятном; не поднимаясь, он долго еще плавал вокруг пещеры, острой смолью заглушая ароматы леса.
Позавтракав, мальчик раздумал идти домой. Дичь он набил веточками хвои и спрятал в камнях.
"Поиграю немножечко с Бобошкой и на обратном пути возьму".
Всюду Никодим натыкался на следы урагана. Широкая полоса ветровала пролегла по тайге. Груды мертвой, исковерканной древесины отмечали победительный его путь. Точно рать крылатых всадников пронеслась здесь в огне и буре, сминая под копытами всех и вся. Таежный массив вблизи пещеры теперь представлял лесное кладбище. Все старое, неспособное к сопротивлению погибло. Что не согнулось - сломалось. Что непрочно зацепилось за землю - вывернуто с корнем.
Никодим заметил, что некоторые породы леса были особенно устойчивы. Даже молодые кедры и березы уцелели. Прямослойные же пихты и сосны, особенно те, что легкомысленно выбежали на отмет, ураган сломал, как былинки.
Тем удивительней показалась мальчику сосна в самом центре ветровала. Высокая и прямая, с гладким, точно отлитым из бронзы, стволом, в неравной борьбе она потеряла все сучья и ветви. Уцелел только крошечный зонтик на самой ее вершине. Даже кору сорвало во многих местах с могучего ее ствола, и она стояла, белея израненными боками.
Глядя на литой ее ствол, на толстые, узловатые корни, глубоко запущенные в земную твердь, Никодим понял, что дерево это еще долго будет стоять здесь, что вместо потерянных сучьев и веток оно обрастет новыми. И так же стойко встретит оно сокрушительные ураганы.
Никодим уже далеко отошел от сосны, но еще несколько раз оборачивался, смотрел, и неясные мысли о силе, о стойкости роились в голове его.
Теперь мальчик все внимание свое сосредоточил на отыскивании медвежонка. Распутывать петли по едва заметным следам, доискиваться до подробного объяснения каждого поступка таежных обитателей увлекало молодого следопыта.
Следы пестуна на мокрой траве заметил издалека. Медвежонок тоже успел плотно позавтракать, поймав жирного барсука. Выгнанный ливнем из норы, барсук, очевидно, бродил утром по тайге, лакомясь личинками в поваленных, гнилых деревьях. Пестун незаметно подобрался и сделал большой прыжок. Облитая кровью трава и недоеденные барсучьи лапы раскрыли следопыту драму в колоднике.
За утро медвежонок наделал множество петель, исколесил пространство вокруг ущелья, то продираясь густой чащей, то взбираясь на отвесные кручи.
Мальчик заметил, что медвежонок любил подниматься на колодины и ходить по ним, перепрыгивая с одной на другую с ловкостью гимнаста.
"Зачем это чертяки поднимают его на бурелом? - недоумевал следопыт. - Неужто с толку сбить, меня в дураках оставить? А может, из озорства? Может, зайца, тетерку высматривать ему сподручней сверху?"
По следу пестуна Никодим подошел к толстой трухлявой колодине и остановился в раздумье. Потом, стукнув по стволу, он по звуку понял, что в середине иструхшей колодины дупло. Мальчик исследовал колодину, и ему все стало ясно. Сбоку буреломина была разломана. По отпечаткам когтей медвежонка, по капелькам крови на мху Никодим понял, что здесь произошло совсем недавно.
Колодник - излюбленное место для кладовых у запасливых бурундуков и белок. Пестун подобрался к отверстию, стукнул когтистой лапой по стволу, выгнал бурундука и съел. Потом он уничтожил весь запас орехов домовитого хозяина.
"Ненасытное горлышко! Ничего не пропустит, все под метелку метет".
Лицо Никодима возбужденно раскраснелось, глаза сверкали. Счастливый удачным решением сложной головоломки, следопыт услышал характерный гул мчавшегося в ущелье валуна.
"Опять! Опять, собачий сын! Ну, подожди же, я тебя отучу!" Никодим решил подобраться к медвежонку с противоположной стороны горы и отвадить его играть в опасную игру.
Но все произошло совершенно иначе. В пагубном увлечении - обрушить с горы как можно больше камней - медвежонок подбежал к нависшему над кручей огромному валуну. Накануне он несколько раз пытался сдвинуть его с места, подрывал, снова толкал, но камень был неподвижен. Никодим смеялся вчера над пестуном. И вот сегодня пестун решил еще раз попытать счастья с этим камнем. Мальчик не выдержал и крикнул медвежонку снизу:
- Гашник лопнет!.. Пупок развяжется! Ты бы, дурова голова, весь утес попробовал сдвинуть…
Но ни Никодим, ни пестун не знали, что ливень, бушевавший ночью, подмыл камень со всех сторон.
Пестун подладился плечом и только собрался было толкнуть валун, как он с грохотом рухнул. Потеряв равновесие, медвежонок перекувырнулся через голову и вместе с посыпавшимися камнями полетел с кручи.
Побледневший мальчик схватился за выступ утеса и замер с широко раскрытыми глазами. Грохот обвала, нараставший с каждым мгновением, мчавшийся в ущелье валун - обо всем забыл Никодим. Только Бобошку, подпрыгивавшего в воздухе, как мяч, осыпаемого градом камней, - его одного видел мальчик.
Постепенно гул стих, и даже мелкие камни перестали сыпаться. У подножия горы, на груде камней лежал окровавленный медвежонок, и мальчик стоял над ним.
Никодим был без шляпы: она свалилась на бегу. Волосы растрепались, прилипли ко лбу. Губы кривились, в глазах стояли слезы.
- Доигрался! Сколько раз я говорил тебе! - с тоской и упреком сказал Никодим.
Изувеченный звереныш был недвижим. Окровавленная голова его беспомощно лежала на камнях. Круглые коричневые глазки заволокло влажной дымкой. Казалось, пестун беззвучно плакал.
Никодим опустился на колени, обхватил медвежонка руками и прислонился к мохнатой груди. Сквозь густую, мягкую, пахнущую псиной шерсть звереныша он отчетливо услышал биение сердца.
- Живой! - радостно вскричал Никодим.
Пестун с трудом повернул голову и уставился на человека бессмысленными глазами.
- Живой! Бобошка, живой! - кричал Никодим, восторженно и дико прыгая.
Медвежонок со стоном положил разбитую, окровавленную голову на прежнее место и устало закрыл глаза короткими рыжими ресницами.
Никодим опустился на корточки и начал внимательно осматривать пестуна. Правое ухо его было ободрано, правая бровь глубоко рассечена. Запустив пальцы в шерсть медвежонка на голове, Никодим ощупал ее.
"Черепуха цела!" - радостно отметил он.
Медвежонок вскинул на охотника глаза, опять посмотрел и снова закрыл их.
"Печенки отбил и из ума выстегнулся. Смотреть смотрит, а в глазах, видать, метляки летают… Дела-а!"
Внимательно ощупывая пестуна, Никодим обнаружил, что правая передняя лапа медвежонка переломлена, сломаны три ребра, шкура на правом боку кое-где тоже сорвана до мяса, а левая задняя нога вывихнута в коленном суставе и черная жесткая подошва ее уродливо запрокинулась вверх. Никодим встал. Вывернутая нога медвежонка неестественным своим положением больше всего угнетала мальчика.
Он вспомнил костоправку бабку Андрониху.
- Вот что, милый! - вдруг решительно сказал Никодим. - За Андронихой мне не бежать. И далеко, да и не пойдет она, скажет - медведь… Как будто у медведя не душа… Ты лучше потерпи, дружок, я сам попробую. Ведь ты у меня такой, та-кой!.. - Никодим не нашел больше утешений, но слова "такой, та-кой" сказал, как говорила мать, когда собиралась вытаскивать у него занозу из-под ногтя. - Перво-наперво лапку на место вправим. Ты, браток, поддержись немножечко, а я легонечко-легонечко дерну и поверну…
Обеими руками Никодим взял тяжелую заднюю ногу звереныша за вывернутую когтистую подошву. Левой ногой мальчик уперся в живот медвежонка, правую прочно поставил на камень и рванул. От боли медвежонок дернулся с такой силой, что уронил Никодима. Падая, мальчик услышал щелк в вывихнутом суставе Бобошки, похожий на звук раздавленного ореха.
"На место встала!"
Потирая ушибленное колено, Никодим закричал на пестуна:
- А ты потише! Больной тоже!..
Медвежонок подобрал ногу под себя, и новоявленный костоправ увидел, что подошва легла как следует.
- Вот тебе и бабка! Ты, брат, не гляди, что я ростом мал, я, брат, до всего дошлый.
Никодим был радостно возбужден первой удачей, много и громко разговаривал с медведем, с самим собой.
- Ну, а теперь, братишечка, за переломленную лапку возьмемся. Хоть дело это и не бывало у моих рук, но не горюй, видел я, как Андрониха сломанную ногу телке складывала и в лубок вязала…
С медвежонком Никодим провозился до вечера. Сломанную ногу сложил, плотно обернул берестой несколько раз. Поверх бересты наложил две выструганные из пихтинки палочки и прочно обмотал лыком.
Работой Никодим остался вполне доволен.
Солнце опускалось, а дела было еще много. Мальчик боялся, что в раны звереныша мухи наплюют яиц и больного "замучают черви". Он не знал, что делать со сломанными ребрами медвежонка, и решил на них махнуть рукой.
- Зарастут! О ребрах ты не горюй, Бобоша! У нас в деревне Кузька Бурнашов с утеса упал - за ястребятами лазил, два ребра и ногу сломал, из ума выстегнулся. Хромой остался, а выжил…
Оборванное ухо и рассеченную бровь Никодим вздумал забинтовать. На нем, кроме верхних штанов, были еще бязевые низики, перешитые матерью из отцовского белья.
Мальчик решил пожертвовать своими низиками, которыми так гордился перед деревенскими ребятами. Надев их первый раз в праздник (дело было осенью, он уже ходил учиться, а по вечерам ученики собирались на школьном дворе, у "гигантских шагов"), Никодим прибежал в кальсонах, оседлал веревку и начал залихватски подскакивать и кружиться.
Правда, учительница прогнала Никодима, заставив его поверх кальсон надеть штаны, но зато все ребята видели, что у Никодима Корнева есть настоящие бязевые низики, а не домодельные холщовые портки, как у большинства из них…
Эти низики он разорвал пополам и перебинтовал другу ухо и бровь. Вместе с бровью пришлось завязать и глаз, но мальчик считал, что теперь пестуну и одного глаза хватит.
- На охоту не ходить, лежи да лежи… а уж я прокормлю тебя, будь благонадежен, мой зверюга…
Перебинтовывать бок Никодим не стал, а нарвал листьев репейника, нажевал и горьким репейным соком залил раны. Беспокоила Никодима только неподвижность и полная безучастность больного.
Мальчик принес воды в шляпе, смочил нос, губы и голову пестуна. Потом еще раз сбегал к ручью, вырыл ямку перед мордой пестуна и вылил в нее воду.
- Может, ночью захочешь, так хоть грязцы полижешь… Уж я - то, брат, знаю, как больному да без воды…
Солнце скрылось, и в ущелье набежали тени.
- Надо домой. Домой мне надо, Бобоша. И ночевал бы я около тебя… И нехорошо бросать тебя, но знаешь, мать у меня, дедка Мирон, Пузан, Чернушка… Они ведь не понимают, что у человека больной, им будь дома - и разговор весь…
Забинтованный медвежонок выглядел очень забавно, но Никодиму он показался необыкновенно жалким. Мальчик несколько раз обертывался на лежавшего в белых перевязках пестуна и кричал:
- До свиданья, Бобошка! До свиданьица, зверище!..
Глава VIII
Утром Никодим издалека закричал пестуну:
- Здорово!
Незабинтованное ухо медвежонка вздрогнуло и насторожилось.
- О-го-го! - закричал на все ущелье Никодим и бросился вприпрыжку к больному. - Вот тебе глухари, братишка!
Никодим положил птиц к морде пестуна. Но медвежонок даже не притронулся к ним. Воду он тоже не пил. Больной звереныш тяжело дышал. Глаза у него опухли и гноились.
Принесенная птица начала припахивать.
- С воньцой-то, может, лучше поешь. Знаю я вашу медвежью породу.
За день мальчик нарвал пестуну несколько шляп красной и черной смородины и высыпал у самой головы. Накопал сладких корешков дикой моркови.
- Хоть ты и подвел меня, хоть и нечестно поступил со мной, Бобоша, но зла я на тебя не помню, меду тебе завтра же принесу.
И снова только поздно вечером ушел Никодим домой.
Зато на третий день картина резко изменилась. Еще с увала мальчик заметил, что медвежонок растрепал и съел птицу, отполз от места, где лежал эти дни, сорвал с глаза перевязку и с поднятой головой встретил Никодима.
Мальчик остановился и выразительно свистнул.
- Вот оно что! Ну, друг, спасибо! Обрадовал ты меня… - начал было он, подходя к пестуну ближе.
Шерсть на загривке медвежонка вдруг поднялась, а оскаленные зубы угрожающе сверкнули.
- Вот ты как! - Мальчик стал отыскивать глазами палку. - Хорош гусь! А если я орясину схвачу да отлуплю тебя, как Сидорову козу, а?.. Ты не гляди, что я ласково говорил с тобой все эти дни… Я, брат, не до дна масленый… Я!.. - Никодим боком подвинулся к березовому сучку и быстро поднял его.
С палкой мальчик смелее подошел к пестуну. Шерсть на звереныше улеглась. Никодим сел на корточки и укоризненно заговорил:
- Это что же, Бобоша? Видно, как туго пришлось, так, Никушка, помоги, миленький, помоги! А чуть отлегло - так "доктору" зубы показывать… А кто тебе, собакиному сыну, собственные низики изорвал? Как ты думаешь, спасибо мне за это мать скажет, а?
Медвежонок примирился с близким присутствием Никодима и смотрел на него, насторожив ухо. Никодим бросил палку и подвинулся еще ближе.
- А если я тебе вот эту штучку покажу, что ты мне скажешь? - мальчик протянул пестуну осотину меда.
Ноздри медвежонка раздулись, он даже высунул красный язык, но осотину из рук Никодима не взял: его пугал запах человека.
Мальчик положил осотину у морды звереныша и ждал. Вскоре медвежонок, забавно чавкая, съел мед.
- Ну вот мы и помирились с тобой!.. - радостно сказал Никодим и попробовал погладить пестуна, но больной угрожающе оскалил желтые острые зубы, заворчал и втянул голову в плечи. - Ну, не буду, не буду… Ишь ты, недотрога какой!
Никодим только теперь заметил, что Бобошка за ночь съел и птиц и ягоды, которые он ему запас.
- На поправку, значит, пошло. Ну, подожди, уж я тебя накормлю!
Часа через два охотник вернулся к больному с зайцем и полной шляпой малины.
Медвежонок уже не ворчал, когда мальчик спускался в ущелье, и даже позволил погладить себя по спине. Но Никодим чувствовал, что звереныш дрожит. До зайца при мальчике он не дотронулся.
- И чего ты совестишься меня!..
Никодим спрятался в кусты. Пестун разорвал и съел зайца.
На четвертый день больной перебирался с места на место на двух лапах. Вывихнутая нога пестуна еще болела. Никодим умышленно разбрасывал пищу в разных концах лужайки и, затаившись, наблюдал, как голодный звереныш со стонами передвигался от одной тетерки к другой.
За дни болезни Бобошка страшно похудел, бока ввалились, шерсть потеряла лоск. Распухшая в коленном суставе задняя нога больше всего беспокоила "доктора".
"После вывиха раздуло…"
Никодиму хотелось приложить к ней компресс из холодной глины, но дотрагиваться до больной ноги пестуна теперь он боялся и все думал, как бы ему перехитрить Бобошку.
- Скажи пожалуйста, зубы кажет… Подумаешь, птица в перьях… - храбрился Никодим.
"А что, если намордник сплести из прутьев? - подумал он. - С голыми-то руками браться за дурака… Куснет по глупости и полруки отхватит…"
Никодим нарезал прутьев и стал плести намордник. "Сплету, а надену как?" Плел и думал. Лицо мальчика было нахмурено. Против обыкновения, в этот день он не разговаривал со своим другом. Только поздно вечером закончил замысловатую свою работу; при помощи палки с расщепом на конце он накинул намордник пестуну на голову, бесстрашно вскочил зверенышу на спину и крепко связал концы прутьев вокруг шеи медвежонка.
Ворчавший, крутивший головою пестун теперь был не страшен ему. Он смело подошел к задней ноге звереныша.
- А ну-ка, давай сюда копыто, еловый шиш!
Мальчик наполнил глиной штанину, приложил к опухшему колену и прикрутил лыком.
- Вот так-то с вашим братом, с зубачами, управляются!
Темнота помешала Никодиму осмотреть пораненное ухо и перебинтовать ослабевшие лубки на переломленной лапе. Мальчик решил оставить медвежонка в наморднике, чтобы утром, после перевязки, снять плетенку.
- Зато, брат, я тебе и меду и овса принесу в подарок!
Теперь Никодим не только снова бесстрашно дотрагивался до медвежонка, но и чесал у него за ухом и даже поцеловал его сквозь намордник.
- Дурашка, дурашка ты мой, толстолобенький!.. - ласково говорил он. - Уж я, брат, тебе за это завтра и овса и осотинку меду притащу. Понимаешь, ме-е-ду-у!..
Пестун смотрел на него, как казалось Никодиму, совсем ласково.
- Ну, братище, до скорого свиданьица! - Никодим потряс здоровую лапу медвежонка.