Александр Поповский - один из старейших наших писателей.
Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.
Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора - с его повестями о науке.
Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.
В "Повести о несодеянном преступлении" рассказывается о новейших открытиях терапии.
"Повесть о жизни и смерти" посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.
В "Профессоре Студенцове" автор затрагивает проблемы лечения рака.
Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди - их характеры и судьбы. Александр Поповский не умеет оставаться беспристрастным наблюдателем, и все эти повести построены на острых конфликтах.
В сборнике ведется серьезный разговор о жизни, о нашей позиции в ней, о нашем мироощущении.
Содержание:
Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов 1
ПОВЕСТЬ О НЕСОДЕЯННОМ ПРЕСТУПЛЕНИИ 1
ПОВЕСТЬ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ 29
ПРОФЕССОР СТУДЕНЦОВ - Страдание, которое мы преодолеем 60
Александр Поповский
Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
ПОВЕСТЬ О НЕСОДЕЯННОМ ПРЕСТУПЛЕНИИ
1
Зимний морозный день подходил к концу. Сквозь тусклые окна зала народного суда слабо пробивались последние лучи солнца, оставляя в полумраке стол, за которым находились судья и заседатели. Скамьи для публики почти пустовали. На первой скамье в непосредственной близости к месту, отведенному для обвиняемого, сидели два человека - средних лет женщина в меховом жакете и шапочке собольего меха и мужчина лет сорока пяти в темном поношенном пальто, весьма потертом в локтях и у карманов. Белая сорочка на нем топорщилась и выпирала из–под ворота пиджака. Его давно не стриженная голова, небрежно выбритое лицо и косо свисающий галстук мало гармонировали с аккуратной, не без изящества одетой соседкой, с которой он время от времени обменивался взглядом и короткими замечаниями. Их шепот порой доходил до обвиняемого, и он движением глаз или кивком головы отвечал им.
Слушалось дело по обвинению главного врача больницы № 20 Семена Семеновича Лозовского в том, что он, применяя не предусмотренное официальными правилами лечение, серьезно ухудшил здоровье больного Андросова и вызвал его преждевременную смерть. Трое мужчин и две женщины - свидетели по делу - были удалены из зала суда после того, как их предупредили об ответственности за ложные показания. Судья спросил обвиняемого, вручили ли ему обвинительное заключение и доверяет ли он составу суда. После утвердительного ответа было зачитано обвинительное заключение.
- На предварительном следствии установлено, - несколько усталым голосом начал судья, - а обвиняемый Лозовский не отрицает, что в течение некоторого времени он прописывал туберкулезному больному в качестве лечебного питания сырое мясо. В результате болезнь приняла тяжелый характер и Андросов, переведенный в клинику, вскоре умер от истощения. На вскрытии выяснилось, что организм заселен паразитирующим бычьим цепнем, который, по–видимому, и был причиной смерти. Экспертиза полагает, что только из сырого мяса больной мог этих паразитов заполучить.
Судья окинул взглядом заседателей, перевел глаза на обвиняемого и спросил:
- Признаете себя виновным?
Обвиняемый встал, утвердительно кивнул головой и спокойно произнес:
- Да.
- Изложите суду обстоятельства дела, - с привычной интонацией проговорил судья, выжидательно откинувшись на спинку кресла.
Обвиняемый развел руками и, словно то, что от него спрашивали, изрядно ему надоело, с ноткой безразличия в голосе сказал:
- Мне придется повторить все, что вам известно уже из дела.
Усталый взгляд судьи приглашал его говорить, и он продолжал:
- Врач туберкулезного отделения нашей больницы сообщил мне, что здоровье больного Андросова крайне плохо, ничем ему не поможешь, он, вероятно, умрет. Я знал Андросова: он неоднократно бывал у нас, выписывался и вновь поступал. Сам он избегал являться по вызову, отказывался лечь в больницу, и его насильно привозила жена. На этот раз Андросов был особенно плох: он осунулся, похудел, не ел и не принимал лекарств. Просьбы и увещания персонала ни к чему не приводили. Больной словно покорился неизбежному концу. Таких больных я боюсь как огня: они сами раскрывают ворота болезни и сдаются ей в плен. На койку они ложатся, как в могилу, ничто им не дорого, ничем их не прельстишь. Лечи такого не лечи - все равно умрет. Андросов презирал врачей и сестер, никого не желал видеть и, уткнувшись в подушку, мог молча пролежать весь день. На зов врача он не откликался, не открывал глаз, как будто никто уже и ничто в этом мире не нужно ему. Как мы хотели, чтобы он вышел из этого состояния! Есть же больные, организм которых встает на дыбы и не дает болезни ходу. С одинаковой готовностью поглощают они горькие лекарства и ромовую бабу, верят врачу и в свое выздоровление. С Андросовым обстояло совсем не так, и все же никто из нас не сказал себе: "Довольно, пусть изворачивается как может". Я предложил врачу кормить больного сырым мясом…
- Погодите, обвиняемый, - перебила его заседательница, сидевшая справа от судьи, - ведь вы знали, что больных сырым мясом кормить запрещено.
Заседательница была молода, вряд ли старше двадцати четырех лет. Она недавно окончила институт химии и занимала должность начальника цеха на заводе. Подмостки, на которых возвышалось ее кресло - дубовое, резное, с необыкновенно высокой спинкой, увенчанной лаврами, красное сукно, покрывавшее стол, - видимо, вскружили ей голову и придали несвойственную ей смелость.
Уверенный голос заседательницы и ее торжествующая насмешка показались обвиняемому занятными, и он улыбнулся:
- Правильней было бы сказать, что сырое мясо как лечебное средство не показано.
Ответ не понравился ей, она насупилась и окинула его недовольным взглядом.
- Не все ли равно - запрещено или не показано…
Судья удивленно взглянул на нее и стал усердно перелистывать дело.
- Это различные вещи, - поучительным тоном произнес врач, - не показаны, например, многие лекарства, которые широко употребляются в народе. То, что не показано сегодня, может быть завтра признано полезным. А вот яды в дозах, превышающих норму, всегда будут запрещены.
Судья со сдержанной улыбкой спросил заседательницу, нет ли у нее других вопросов, и, получив в ответ сердитое "нет", пригласил обвиняемого продолжать.
- Больной отказался от мяса. "Я скорее умру, - заявил он, - чем стану есть эту падаль". Я решил перехитрить упрямца и вводил ему мясо в желудок зондом. Он так и не узнал, каким "лекарством" мы тогда лечили его. Андросов стал поправляться: одна каверна уменьшилась, а другая вовсе исчезла, и вдруг жена увезла его в клинику терапевтического института. Там пневмония сгубила его…
Заседательница нетерпеливо хлопнула рукой по столу и снова остановила врача:
- Значит, вы не отрицаете, что действовали вопреки воле больного? Вы забыли, что…
- У постели больного, - перебил ее врач, - я никогда ничего не забываю. Я отдавал себе отчет, что в этой стадии болезни больные меньше страдают от туберкулеза, чем от его последствий. Сырое мясо или сок его могли серьезно укрепить организм.
- Откуда эта уверенность? - все более повышая голос и не скрывая своего раздражения, спросила заседательница.
- Откуда? - удивился обвиняемый. - Ведь я это делаю не впервые.
- Не впервые! - протянула удивленная заседательница.
Судья перегнулся к ней, что–то шепнул и, обращаясь к обвиняемому, спросил:
- Не объясните ли вы нам, почему вдруг увезли Андросова из больницы, ведь он как будто стал поправляться?
Ответа не последовало, обвиняемый промолчал.
- Вы, может быть, ответите, почему жена Андросова обратилась с жалобой к прокурору?
Обвиняемый снова промолчал.
Если бы судья был немного наблюдательней, он увидел бы, что врач и женщина в меховом жакете, сидевшая в первом ряду, в тот момент переглянулись. И еще бы заметил, что выражение уверенности на лице обвиняемого сменилось болезненной усмешкой.
Заседательница хотела было вмешаться в разговор, но судья взглядом остановил ее. Она порядком ему надоела. Надо же, чтобы в такой трудный день именно ее прислали сюда. В последнее время ему приходилось много работать, минувшую ночь он провел до утра в совещательной комнате, готовил мотивированные решения по гражданским делам, сроки которых истекали. От усталости слипались глаза и в голове до сих пор стоял шум. Передохнуть не удалось: в суд были вызваны свидетели, доставлен юноша под стражей, собрались заседатели, и сразу же пришлось сесть за стол. Особенно истомило его одно дело, неожиданно затянувшееся надолго. Паренек лет двадцати, подделав подпись на бюллетене, получил по нему дополнительное освобождение от работы. Все свидетельствовало против обвиняемого, но он так искренне и страстно защищался, что достоверное и бесспорное начинало казаться сомнительным. Дело, возможно, и довели бы до конца, если бы не озорная заседательница. Она сразу же поверила в невиновность паренька и всякого рода подсказками и наводящими вопросами запутала дело, и его пришлось отложить.
После бессонной ночи и напряженного дня судья выглядел скверно. Его большие синие глаза, неизменно живые и ясные, утратили свой блеск и, подернутые поволокой, выражали крайнюю степень усталости; смуглое лицо приобрело землистый оттенок. От тягостного ли чувства, связанного с минувшим делом, бессонной ли ночи или от навязчивых придирок заседательницы он почувствовал себя плохо и объявил перерыв.
Когда состав суда вновь занял свои места, молодая заседательница выглядела смущенной и некоторое время не вмешивалась в допрос обвиняемого.
- Вы дважды не ответили на вопросы, это ваше право, - сказал судья. - Суд хотел бы получить доказательства, что сырое мясо действительно укрепляет больной организм.
Ответить на это нелегко: слишком много пришлось бы вспоминать и рассказывать…
Случилось Лозовскому, в прошлом полковому врачу, быть свидетелем событий, весьма озадачивших его. Во вновь сформированной части, среди прибывшего пополнения из молодых и крепких новобранцев, возникли острые желудочно–кишечные заболевания и аппендициты. Трудно было тогда найти этому объяснение. То же самое повторилось и в следующем году с новым пополнением из жителей Кавказа. Лишь много лет спустя Лозовский понял причину: в пищевом рационе солдат не было сырых белкоз… Вся пища, как правило, была вареной.
Зимой 1943 года его направили в сыпнотифозный госпиталь, брошенный врагом. Из двух тысяч больных в живых осталось триста. С наступлением весны военнопленные врачи попросили разрешения заготовлять в сыром виде цикорий, обильно произраставший в тех местах. Они давали его больным в сыром виде три раза в день по полкотелка. Цикорий оказался более целительным, чем витамины и лекарства, - больные выздоравливали. Им очень помогли те четыре процента сырых белков, которые содержались в корне.
Нечто подобное повторилось в госпитале, отведенном для легкораненых. По странной случайности в нем чаще и серьезней болели выходцы из Средней Азии - туркмены, узбеки - и легко переносили болезнь или вовсе не заболевали украинцы. Объяснялось это следующим. Больным помимо прочего выдавали по пятьдесят граммов слегка прокопченной свинины. Солдаты - выходцы из Средней Азии - охотно обменивали непривычную для них пищу на сахар и хлеб. Это незначительное количество сырых белков и ограждало украинцев от болезни.
В 1947 году судьба забросила врача в страну долгой и холодной зимы, на Крайний Север, где коренное население питается сырой медвежатиной, оленьим мясом, сырой рыбой, ягодами и дикими растениями. И взрослые и дети пьют сырую воду и свежую оленью кровь. Ни хлеба, ни сахара население не употребляет и вместе с тем отличается завидным здоровьем и долголетием. Волосы у стариков почти не седеют, лицо без морщин, зубы белые, крепкие, и сил достаточно, чтобы с одним лишь ножом идти на медведя. Женщины легко рожают и на вторые сутки после родов уже занимаются обычной работой.
В этом мире, неуязвимом для коренного населения, единственными больными были врач и его санитар, страдавшие цингой. Старый охотник из племени юкагиров так долго кормил их сырым оленьим мясом и медвежатиной, поил сырой водой и кровью, пока тот и другой не выздоровели. В ту пору охотник, излечивший врача, рассказал ему притчу.
"Жил–был на свете почтенный старец, глава большого и зажиточного семейства. Случилась с ним беда - его свалила тяжкая болезнь. Лечили больного друзья и шаманы, свои и чужие, и напрасно. Встал старик с постели и пустился по свету искать того, кто принес ему страдания. Долго бродил он по лесам и тундре, и встретилась ему на диво красивая и крепкая женщина. Волосы длинные, что грива доброго коня, лицо без морщин, глаза - самоцветы, зубы - кремни, а сама она словно силой чудесной налита. "Что ты ищешь?" - спросила она. "Ищу виновника моей болезни", - ответил старик. "Хорошенько поищи, - посоветовала она, - найдешь". - "А ты кто такая?" - спросил старик. "Я - та, которую ты потерял, - сказала красавица, - но еще не нашел…"
Сели они на траву, и женщина поведала ему:
"Много у меня, сын мой, озер, рек и морей, бьют ключи из–под земли, льют дожди, падают снега, сверкают скованные морозом льды, - все это вода первозданная, и нет среди нее вареной. Слышал ли ты сказку о живой и мертвой воде? Живая вода - всюду; не будь ее, не было бы ничего живого на свете. Вареная вода - мертвая, в ней гибнет рыба и задыхается твое тело. Жить в ней может только твоя болезнь. Ты пьешь мертвую воду, питаешься неживой пищей и хочешь быть здоровым и долговечным…"
Обо всем этом Лозовский передумал, но ничего не сказал.
- Вы спрашиваете доказательств, что сырое мясо оздоровляет больной организм? - после некоторого молчания спросил он. - Я уже сказал вам, что лечу этим средством не впервые…
Он пожал плечами и улыбнулся - какие им еще нужны доказательства?
Заседательница искоса взглянула на судью - это была разведка боем, и снова прозвучал ее голос, язвительный и самоуверенный:
- И давно вы практикуетесь на больных? Не будете же вы отрицать, что это эксперимент?
- Конечно, не буду, - охотно согласился обвиняемый, - всякое лечение по существу - эксперимент. Мы прописываем больному лекарство и выжидаем результатов. Не помогло - пробуем другое, повредило - прекращаем. В природе нет двух одинаковых организмов; что полезно одному - порой вредно другому, вот мы и пробуем и гадаем.
- Но ведь те лекарства, - возразил судья, - разрешены и проверены.
- Этому не следует придавать значения, - без малейшего колебания ответил врач, - всякое лекарство - ослабленный яд, и пробы эти не проходят для больного бесследно. Благо мы не всегда умеем этот ущерб обнаружить. Кто придерется к врачу, который прописал больному настойку из листьев наперстянки? Доза и время приема соблюдены, лекарство проследовало по своему пути: растворилось в жидких средах организма, омыло мышечные ткани, железы, мозг и принесло сердечной мышце покой. Таков результат, но ведь это не всё. Маршрут был длинный, - кто знает, что натворила наперстянка в пути, кому принесла непокой, какие ткани уязвила…
Судья улыбнулся - обвиняемый начинал нравиться ему. То, что он говорил, было необычно и ново. Подкупала его прямота, манера держаться с достоинством и в то же время просто. Привлекала и внешность этого человека. В его плотной, крепко сколоченной фигуре и атлетически выпуклой груди угадывалась физическая сила. Проницательный взгляд, то насмешливый, упрямый, то располагающе благодушный, свидетельствовал об остром природном уме. Немного портили его мужественную красивую внешность низко нависшие надбровные дуги, придававшие лицу суровое и даже недоброе выражение. У судьи были основания завидовать этой внешности. С ним природа обошлась круто. Она наделила его долгой и худой фигурой, длинными руками и высокой тонкой шеей с подвижным кадыком. Болезненное выражение бледного лица, исполосованного ранними морщинами, не смягчалось теплым взглядом больших добрых глаз.
- Значит, вы держитесь того взгляда, - недоброжелательно усмехаясь, спросила заседательница, - что на человеке экспериментировать можно и даже должно.
- Несомненно, - легко согласился обвиняемый. - Эти опыты ведутся уже в течение веков и не прекращаются по сей день. В конце девятнадцатого века наш ученый Минх привил себе кровь больного возвратным тифом и чуть не погиб. Опыт подтвердил, что возбудитель этой болезни каким–то образом передается человеку насекомым… Другой врач - Мочутковский - ввел себе кровь сыпнотифозного больного. Мужество медика ускорило открытие возбудителя и переносчика болезни. Профессор Сахаров не остановился перед тем, чтобы заразить себя тропической малярией, а наш прославленный Мечников дважды ставил опыты на себе - заражал себя возбудителем холеры и возвратного тифа… Чешский ученый Провачек ценой собственной жизни открыл возбудителя сыпного тифа и переносчика заболевания. Таких примеров сколько угодно… Или вы считаете, что на себе ставить опыты во имя блага других похвально, а на больном - для его же пользы - нельзя?
Заседательница не унималась. Ускользая от укоризненного взгляда судьи, она назидательным тоном продолжала:
- Ученые, как вам известно, ставят опыты на животных.
- Я не мог следовать их примеру, - с притворной многозначительностью ответил обвиняемый, - подопытные собаки разорили бы меня. Эти животные, как вам известно, едят сырое мясо много тысяч лет и превосходно усваивают его.
Судья не без удовольствия откинулся на спинку кресла, прикрыл рукой улыбку, невольно скользнувшую по его губам, и счел своим долгом еще раз напомнить обвиняемому, что не на все вопросы он обязан отвечать.
- Нам достаточно вашего признания, - прибавил он, - что вы кормили больного сырым мясом, хоть и знали, что этого делать нельзя.