Имя ярославского прозаика Юрия Бородкина известно читателю по книгам "Кологривский волок", "Летние заморозки" и другим.
Новый роман "Поклонись роднику" посвящен людям, хранящим верность земле, взрастившей их, по-сыновьи любящим свой край. В нем поднимаются и художнически анализируются острые проблемы современной деревни.
В центре произведения - образ молодого председателя колхоза, навсегда связавшего свою судьбу с судьбой односельчан.
Книга написана по социальному заказу.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 25
Поклонись роднику
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Из райцентра Никаноров вернулся в конце дня. Только переступил порог конторы, бухгалтер доложила новость:
- Почитай-ка, Николай Александрович, что пишет в районке Тамарка Логинова.
Никаноров быстро пробежал глазами по третьей полосе - вот она, подпись: "Т. Логинова, доярка совхоза "Белореченский". Заголовок: "Итоги не радуют". Черт ее дернул с этой статейкой! Мало еще неприятностей! То хоть ругают корреспонденты, а тут - своя. Разложил газету на столе, стал читать:
"…К сожалению, животноводы нашего совхоза "Белореченский" не смогли добиться хороших результатов, надои заметно снизились. В трудных условиях проходит зимовка, а наша ферма подготовлена к ней была кое-как. Несколько раз отключалась подача воды и электричества. Рацион кормления животных сейчас скудный, потому что к весне корма на исходе. Все это беспокоит животноводов, а руководство совхоза не проявляет внимания к нашей работе…"
Тяжело придавив мясистыми кулаками газету, точно все зло заключалось в ней, Никаноров некоторое время сидел в неподвижной позе, с озабоченным лицом. Вроде бы не привыкать к всевозможной критике, а вот заело. И что эта выскочка сунулась в газету? Ладно бы языком болтала. Ну, народ!
Никаноров подписал документы и уже собирался уходить, как вдруг услышал в прихожей голос Тамары Логиновой, разговаривавшей с уборщицей. Сам распахнул дверь, позвал:
- Логинова, зайди.
Вошла смело, встала около стола, скрестив на груди руки, смотрит своими черными глазами вроде бы даже дерзко, не моргнет: что ей бояться-то, если совхоз испытывает нужду в доярках? Ничего с ней не поделаешь.
- Та-ак, Логинова, значит, решила высказаться, статейку нацарапала. - Никаноров пристукнул тыльной стороной ладони по газете, выразительно глянул на доярку.
- Не нацарапала, а написала.
- Получается, ты беспокоишься за животноводство, а директор такой-сякой…
- Как не беспокоиться-то! Вот навозный транспортер неделю не работает!
- Да я десять раз звонил в "Сельхозтехнику"! - Никаноров сердито потыкал толстым, будто надутым, пальцем в телефон.
- Что я, неправду написала, что ли?
- Накатать легко - ты сядь на мое место да покрутись. Умница нашлась.
- Просто надоело смотреть на беспорядки, и нечего мне выговаривать: я свое дело делаю не хуже других.
- Ну, знаешь, молода еще учить-то, - оборвал ее директор.
В полупальто нараспашку, кряжистый, краснолицый, он похаживал, бросая негодующие взгляды на доярку. Его возмущало, как эта худенькая большеглазая бабенка может безбоязненно дерзить ему. Перестал давить яловыми сапогами поскрипывающие половицы.
- Все, Логинова, ступай… и поменьше высовывайся.
- Еще не так напишу! - И хлопнула дверями.
От негодования Никаноров даже подался за ней в безотчетном порыве, но сдержал себя, хотя круто выругался, поскольку был один в кабинете. Самое досадное заключалось в том, что нельзя было и пригрозить. Избаловался народ, каждый знает себе цену, качает права.
Уж как повело на неприятности, так одно к одному. Дернул черт пойти в магазин, а там как раз митинговал и бранил Никанорова вздорный мужик Федор Иванов, явившийся из Осокина. Дело в том, что вся семья Ивановых работала на осокинской ферме, и все были отмечены премией по итогам года, кроме самого хозяина, поскольку был грех: два дня не появлялся он на ферме. Вот и запала обида на директора.
- Опять гуляешь? - не здороваясь, сказал Никаноров.
- Гуляю! А ты думаешь, только тебе можно пить? - придрался Федор.
- Кончай базарить и ступай домой.
- Може, я заночую в Белоречье? Пусть работают те, кто премии получает. Ты еще плохо знаешь Иванова! - распалялся, колотя себе в грудь, Федор.
- Да отвяжись! - Никаноров отстранил его тяжелой рукой и прошел мимо.
Черт знает какая муха укусила Иванова! Метнулся за директором, шибанул его по уху. Внешне посмотреть, против Никанорова Федор слабоват, но мужик жилистый, кулак у него жесткий. Неожиданным наскоком он попросту ошеломил Никанорова, хорошо еще, их вовремя разняли.
Наутро Федор Иванов смекнул, что натворил неладное. Как говорят, пьяного грехи, а трезвого ответ. Жена посылала просить прощения у Никанорова - не смог переломить себя, решив, будь что будет. Конечно, Никаноров не мог оставить это дело без последствий, заявил в милицию. Пятнадцать суток продержали Федора в Покровском отделении.
Вечером уже потемну, добрался он до своего Осокина в самом мрачном настроении. Не обрадовали ни свет в окнах избы, ни сама встреча с домочадцами. Молча разделся в кути, молча пощелкал соском умывальника и тяжело опустился на привычное место в переднем углу; сразу сели ужинать, пришли из своей половины и молодые. Все выжидательно наблюдали за ним, как будто он сильно изменился за эти дни. Правда, рыжие волосы свалялись грязными сосульками, золотисто искрилась щетина, худощавое лицо казалось жестким, злым.
- Чего уставились, как на арестанта? - буркнул он, тыкая вилкой в картошку.
- Да ты и есть арестант! - сорвалась жена. - И себя и нас опозорил. Думаешь, отсидел пятнадцать суток, дак ничего особенного? А вот попробуй помаши теперь кулаками, дадут срок по-настоящему.
- Перестань! - огрызнулся Федор.
- Мало тебе! Ну, не дурак ли, кинулся на директора?! - не унималась Марья. - Да он житья тебе не даст. Натворил делов, что всем нам стыдно в глаза людям смотреть.
Конопатая, широколицая, грудастая Марья выглядела монументально по сравнению с Федором, но поблажки он ей не давал, так что в другом случае она не стала бы перечить мужу.
Федор не считал нужным оправдываться. Ел он как бы машинально, а сам, сведя ячменного цвета брови, упорно нацелил взгляд куда-то на середину стола. После некоторой паузы заявил:
- Я все обдумал: уедем мы отсюда.
- Чего-о? Не мели языком-то! - удивилась Марья.
- А я говорю, уедем - и шабаш! - пристукнул кулаком Федор. - Пусть тогда повертится Никаноров. Не только ферму придется закрывать, и сама деревня пропадет: без Ивановых ни туды и ни сюды.
Сноха, державшая на руках сынишку, вопросительно глянула на мужа, дескать, ответь.
- И куда ты наладился, пап? - весело спросил Николай.
- Ты не улыбайся - дело серьезное. Напишу брату, чтобы переговорил со своим директором, нельзя ли приехать. Слыхал, как нахваливал он совхоз: живут богато, город рядом. Нашу семью любое хозяйство примет.
- И не выдумывай! Невелик министр твой брат. Везде хорошо, где нас нет. Горячка-то пройдет - образумишься, - рассудила Марья.
- Сама когда-то говорила, мол, все поуезжали в город, одни мы застряли в Осокине.
- Дак, милый мой, помоложе была, теперь уж внуки пошли, так что привязали Арину хвостом за рябину.
- Вы как хотите, а мы останемся, - встряла сноха и, потютюшкав сынишку, добавила: - У нас вот этот человечек еще мал.
- Я бы поехала, - поддержала Федора дочка. - Чего у нас в Осокине? Скука, особенно зимой.
Ее можно понять: только окончила школу, первый год работает на ферме. Парней в деревне нет, ровесница одна, дочка бригадира Шалаева, с которой вместе пошли в доярки.
Толька, младший сын Ивановых, слушал этот разговор встревоженно: намерение отца испугало его. Разве мог он уехать, оставив в Белоречье Шуру Козлову? Из армии писал ей, а теперь частенько по вечерам гоняет в село на мотоцикле. Можно бы и пешочком пробежаться, да молодежь нынче больше на технику надеется. Зимник хорошо укатан, вот и догадался Толька ездить на ИЖе, сняв коляску и оставив третье колесо для устойчивости. Сегодня тоже собрался на свидание, сидит за столом уже одетый в коричневый свитер с желтыми полосками. Вид у него спортивный, волосы причесаны с пробором на боку.
- Ну, а ты, жених, чего помалкиваешь? - шутливо подтолкнул Николай брата.
Толька смутился, но ответил определенно:
- Никуда я не поеду.
- А тебе еще рано против батьки перья подымать, - зыркнул на сына Федор. - Любовь, понимаешь ли! Да таких, как твоя Шурка, там полно!
- Таких нет.
- Х-хе! - желчно встряхнулся Федор. - Свет клином сошелся! В конце концов, устроимся на новом месте - и привезешь ее: так-то еще больше досадим Никанорову. Нет, не могу жить с ним в одном совхозе!
- Ладно, уймись! Нечего горячку пороть, чай, не горит, - урезонивала его Марья.
Толька поднялся из-за стола, надел меховую куртку и распустил уши у шапки.
- Опять на мотоцикле? - спросил Федор.
- Конечно.
- Ничего не держит мальчика, ни стужа, ни мороз… - вспомнила веселую частушку мать. - Середина марта, а тепла-то нет.
- Кто зимой гоняет на мотоцикле? Доездишься, свернешь башку, - недовольно бурчал Федор.
Хлопнула дверь. Через несколько минут Толька выкатил из пристройки мотоцикл и, как заправский кроссовый гонщик, газанул по дороге к Белоречью.
Привалившись к окну, Федор курил и смотрел, как красный огонек заднего мотоциклетного фонаря удаляется в темноту. Не давала покоя мысль крепко досадить Никанорову. Осокино держится на Ивановых. Женщины, все трое, работают доярками, Федор - скотником, сыновья - оба трактористы, тоже обслуживают ферму, подвозят корма, отвозят молоко. Одним словом, самая опорная семья в бригаде. "Что будут делать без нас? - не без злорадства задавался вопросом Федор. - Пусть повертятся…"
К счастью, осуществить свои угрозы он не успел, так как ситуация вскоре изменилась.
2
Когда председатель колхоза "Красная заря" Алексей Васильевич Логинов вошел в кабинет первого секретаря райкома, у него находился председатель совета РАПО Доброхотов. Он сидел перед раскрытой папкой, озабоченно морщил лоб, побарабанивая пальцами по бумагам.
- Вот он лучше нас знает, как обстоят дела в "Белореченском", - Доброхотов показал на Логинова и пояснил ему: - Надо что-то решать в отношении Никанорова, иначе доведет хозяйство до ручки, тем более что сейчас всюду говорим об укреплении трудовой дисциплины. Только что комитет народного контроля проверил, как обеспечивается сохранность техники в совхозе. Пожалуйста, читаю прямо по бумаге: "…оказалось разукомплектовано десять машин и механизмов балансовой стоимостью восемнадцать и три десятых тысячи рублей. Из имеющихся двадцати восьми тракторов в исправном состоянии находятся лишь пятнадцать. Машины работают без технических уходов от ремонта до ремонта, то есть на износ…" В общем, бесхозяйственность, и, я считаю, Никанорову положение не исправить, нет у него никакого авторитета.
- Какой авторитет?! - добавил Логинов. - Где видано, чтобы кто-то из мужиков подрался с директором?
- Ниже всякой критики! - возмутился Доброхотов. - А все потому, что пьет с кем попадя.
- М-да… - Первый секретарь райкома Балашов привычным движением погладил свой оселедец, и без того прилизанный. - Вопрос в том, кого поставить? Туго у нас с хорошими кадрами руководителей. Как ты смотришь, Алексей Васильевич, если мы предложим твою кандидатуру директором в "Белореченский"? Мы вот подумали, кто бы мог вывести совхоз из прорыва, и решили поговорить с тобой. В Белоречье живут твои родители, там ты родился и вырос, знаешь людей. Конечно, и в "Красной заре" должен быть толковый руководитель, но здесь дело поставлено, и замену найти все-таки легче.
- Спасибо, Анатолий Павлович, - улыбнулся Логинов. - Честно признаться, я бы хотел работать в родном селе, но уж очень отсталое хозяйство.
- Дорогой мой, в том вся и соль! Подумай серьезно, мы очень надеемся на тебя.
- Подумаю, - ответил после некоторого размышления Логинов…
Непростой вопрос. За несколько лет председательства по-настоящему освоился в колхозе, привык к людям, а теперь придется перепоручить все кому-то другому. Не один день думал о предлагаемом назначении в родное село. Плохи дела у односельчан, и сам он чувствовал себя как бы в долгу перед ними, все больше склонялся к мысли, что его место там, в Белоречье, где председательствовали дед и отец. Может быть, сама судьба подсказывает, что он должен продолжить их дело… Трудно было начать разговор с женой Наташей. Однажды, когда легли спать, Логинов сказал как бы между прочим:
- Знаешь, Никанорова скоро снимут.
- Ну и что?
Алексей помолчал, глядя в потолок.
- Балашов предлагает меня на его место.
- И ты согласился?
- Еще не ответил, но сама пойми, как я могу отказаться? Во вторник приглашают на бюро райкома.
Наташа резко приподнялась, ошеломленная новостью.
- Подумай, что говоришь!
- Подумал.
- Ой, глупый! Неужели здесь, в четырех километрах от райцентра, хуже, чем в вашем селе? Добро бы совхоз-то был на хорошем счету, а то ведь - дыра! Сунешься, потом покаешься, вспомнишь мои слова, - убеждала Наташа, жестикулируя перед Алексеем и надеясь разубедить его. - Прошу тебя, выбрось эту затею из головы! Видали героя! Ему хочется трудностей! А обо мне ты подумал? - Наташа, вздохнув, откинулась на подушку и заплакала, как будто случилось горе.
- Ну зачем ты?.. Я понимаю, что тебе хочется жить поближе к родителям.
- Если хочешь разойтись со мной, тогда так и скажи, я удерживать не стану.
- Оставим глупости, ложись ко мне на руку, - примирительно сказал Алексей, понимая, что сейчас они останутся при своих мнениях.
- Не трогай меня! - капризно передернула плечами Наташа. - Серьезно говорю: поезжай один, устраивай жизнь как хочешь. - Найдешь в своем Белоречье другую. Я ведь вижу, что нет тебе счастья со мной.
Он молча гладил ее русые, с завитками на висках волосы, любовался матовой белизной ее шеи. Всем хороша жена, но нет в семье главного - детей. После женитьбы прошел год, второй, третий… Наташа сама медик, ездила в город к специалистам - все безуспешно. Что говорить, мало радости жить вот так, бездетно, однако ни разу Алексей не упрекнул жену: разве она виновата перед ним?
Вернуться к себе в село он думал еще после окончания сельхозинститута, но повстречался в райцентре Покровском с председателем лучшего колхоза "Заветы Ильича" Воробьевым, и тот пригласил к себе агрономом. Очень пригодилась практика совместной работы с таким известным человеком, когда самого Алексея Логинова, еще молодого специалиста, выбрали председателем "Красной Зари". К счастью, хозяйство досталось крепкое, тоже поблизости к райцентру.
Пока работал у Воробьева, часто наведывался домой в Белоречье. Одно лето ухаживал за Татьяной Соколовой: провожал ее из кино, гуляли по берегу Сотьмы. Знакомы были с детства, вместе бегали в школу, в которой Татьяна сама стала учительствовать. Но переехал Алексей в "Красную зарю", и повело его в другую сторону.
Помнится, как первый раз зашел на медпункт и увидел Наташу. В белом халатике и белой шапочке, она была чиста и свежа, как снегурочка.
- Здравствуйте, Наташа! - сказал Логинов.
- Здравствуйте, Алексей Васильевич! - с игривой улыбкой ответила она.
Логинову хотелось стоять и смотреть на улыбающуюся с догадливой лукавинкой медичку, читая какое-то торжество в ее светло-карих глазах.
- Вероятно, новое руководство решило познакомиться с медпунктом?
- Да, зашел посмотреть, как вы тут работаете и живете.
Она тоже не без интереса разглядывала Логинова. Его лицо, крупное, открытое, с крутыми бровями и умным взглядом спокойных серых глаз, было привлекательно; во всей фигуре чувствовалась сила.
- В этой комнате работаю, а в этой живу, - сказала Наташа, открывая дверь в переборке. - Снимайте пальто, проходите - будем пить чай.
Обстановка жилой комнаты была простенькая, но уютная: кровать, стол, книжная полка в переднем углу. Наташа проворно скинула халат и шапочку, включила газ, чтобы вскипятить чай. Логинов тем временем присел к столу, полистал подвернувшийся под руку сборник стихов Николая Рубцова.
Я вырос в хорошей деревне,
Красивым - под скрип телег!
Одной деревенской царевне
Я нравился как человек.
Там нету домов до неба,
Там нету реки с баржой,
Но там на картошке с хлебом
Я вырос такой большой… -
читал он словно бы о себе, и казалось, поэт не сочинил эти бесхитростные стихи, а вымолвил их сразу, а потом записал на бумагу.
- Вы любите Рубцова? - спросила Наташа.
- Откровенно говоря, мало знаю его стихи.
- Что вы, Алексей Васильевич! У него такое чувство деревни, природы! Послушайте, прочитаю коротенькое:
Чудный месяц горит над рекою,
Над местами отроческих лет,
И на родине, полной покоя,
Широко разгорается свет…
Этот месяц горит не случайно
На дремотной своей высоте,
Есть какая-то жгучая тайна
В этой русской ночной красоте!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы…
Она закрыла книжку, с минуту помолчала и добавила:
- Всего несколько строк, а какое настроение создают!
- Все видишь и чувствуешь, - согласился Логинов, живо представляя себе лунную ночь над лесом, чуткую тишь и какой-то едва внятный звон. Даже реальная обстановка воспринималась сейчас необычно, как будто находился в гостях у какой-то волшебницы. Она сидела рядом, обвораживая взглядом орехово-теплых глаз. Приглушенно журчала музыка в радиоприемнике.
- Наташа, вам, наверно, скучновато здесь? - спросил он.
- Днем скучать некогда, а ночую я частенько в Покровском у родителей.
- Чай у вас очень ароматный, - похвалил Логинов.
- А он с мятой. Моя мама всегда добавляет в заварку чуть-чуть мяты.
Сидеть бы и сидеть, неспешно разговаривая с молодой хозяйкой, попивая чай, но уже начинало вечереть, за окнами набухали сумерки, и Логинов посчитал неприличным задерживаться долее.
- Хорошо чаевничать, да надо топать, - поднялся он.
Наташа накинула пальто, вышла проводить на крылечко.
- Спокойной ночи, Наташа.
Ладонь у нее была мягкая, теплая. Постояли в каком-то неловком замешательстве.
- Заходите, Алексей Васильевич, - сказала она, легонечко освобождая руку.
С чувством удачливости шагал Логинов по замерзшей осенней дороге, несколько раз оглядывался на тот доступный свет, что горел в доме медпункта…