Содержание:
Господствующая высота 1
Пути-дороги 3
Чужие берега 8
Свет в ночи 10
Наследник 13
Новая профессия 15
Партийное поручение 17
Покупка коня 21
На покое 26
Юрий Нагибин
Господствующая высота
Господствующая высота
Сергей Митрофанович Погожин только тогда согласился прекратить рыбную ловлю, когда поплавки стали невидимы среди бурых листьев кувшинок, плавающих на озерце.
Я хоть и не был таким страстным рыболовом, но понимал его чувство. Место и в самом деле попалось замечательное. Несмотря на поздний час, клев не уменьшался. Рыба была непуганая, доверчивая и одинаково охотно шла и на живца и на блесну.
Вместе с сумерками наплывал туман. Все озера, болота, реки и ручьи этого водообильного края ткали влажными нитями серебристый полог над землей.
Туман густел с каждой минутой, скрадывая простор. Пока водитель Айдар укладывал снасть в потрескавшийся фронтовой "Виллис" и прогревал настудившийся мотор, туман поглотил противоположный берег озера, задернул молочной завесой поросший ветлами островок и, наконец, оставил нам лишь крошечный клочок берега с узкой полоской воды и двумя сросшимися в корнях плакучими березами.
Туман пытался возместить нам все эти утраты. В нем строились замки с зубчатыми башнями и тут же рушились, обращаясь в жерло клубящегося вулкана. Но и вулкан не был долговечен, он распадался, и снова строилось что-то сложное и призрачно-непрочное.
Промозглой прохладой потянуло от воды. Ветер пошевелил туман, на краткий миг робким видением мелькнул островок со своими ветлами и снова исчез в белой пелене.
- Знаете что, Коля, - обратился ко мне Погожий, - зачем нам возвращаться в город? Давайте переночуем в Старых Вяжищах.
- Что это за Старые Вяжищи?
- Деревня километрах в десяти отсюда.
До города было все пятьдесят, мне очень хотелось под теплый кров, и я согласился.
- Ну и отлично! - обрадовался Погожин. - Это мои родные места. Я там воевал. И, знаете, дал слово обязательно после войны их проведать. Там такие мировые старики! Вот увидите, напекут нам блинов, жамок! А брага у них - в целом свете лучше не сыскать!
- Решено! Едем в Вяжищи!
Айдар поднял над капотом испачканное маслом лицо.
- Вяжищи? - повторил он с сомнением, но, как всегда, старательно выговаривая русские слова. - Вяжищи - одна труба без дыма и три норы в земле.
- Сергей Митрофанович, дорогой, неужели нам предстоит ночь в землянке?
Погожин засмеялся:
- Чудаки, ей-богу! То война была. А сейчас увидите, какие они хоромы понавели. Ихние строители на весь край знамениты!
С самого начала поездки решил он заехать в эти Вяжищи. Спорить бессмысленно. Но Айдар был другого мнения.
- До города грейдер ровный, а туда простой деревенский дорога. В тумане ехать - голову терять.
- И это бывший танкист! По болотам "КВ" водил, а здесь растерялся. Боишься - сам поведу…
Я не видел в тумане, как изменилось лицо Айдара, но слышал его обиженный шепоток:
- Айдар боится? Ай, какое слово! Нехорошее слово! Стыдно тому, кто такое слово сказал.
Он быстро закончил возню с мотором, опустил крышку капота, завел машину и официальным тоном, скрывавшим и подчеркивавшим его обиду, доложил:
- Готово, товарищ полковник!
- Трогай, брат, - ответил Погожин.
Расшвыривая грязь и надсадно гудя, "Виллис" стал карабкаться по крутому взгорбку на проселочную дорогу.
Айдар не в шутку назвал Погожина полковником. Сергей Митрофанович, наш сосед по квартире, работает старшим мастером автомобильного завода. До войны он тоже был старшим мастером, а во время войны - полковником. Удивительная военная судьба Сергея Митрофановича была предметом долгих толков и волнений в нашем большом заводском доме. Парторг цеха, он ушел на фронт комиссаром полка с колонной отремонтированных заводом танков. Танковая колонна влилась в кадровую воинскую часть. Сергей Митрофанович заменил в бою тяжело раненного командира, и его оставили командовать этим полком. Затем он где-то учился и в пору боев за Берлин был уже полковником.
Все мы были разочарованы, когда Сергей Митрофанович, вернувшись с войны, поторопился расстаться с погонами и мундиром. Что же касается дворовых мальчишек, они восприняли отставку нашего полковника как личное оскорбление. Все квартиранты пытались его отговаривать. Женщинам Погожин возражал шутливо:
- Какой из меня полковник? У меня и виду настоящего нет, и усы, как у старого моржа, книзу висят.
Мужчинам объяснял дельно:
- В полковнике без высшего военного образования мало сейчас толку.
Упаковав мундир в сундук, Сергей Митрофанович вернулся к своей прежней работе в экспериментальном цехе и к рыбной ловле в дни отдыха. В тот же цех поступил шофером Айдар, бывший ординарец Погожина.
Мне так и оставалось непонятным, как этот скромный до тихости человек смог стать полковником. В течение всей поездки я жадно присматривался к нему, надеясь подметить те незнакомые мне в нем волевые качества, хоть какой-нибудь властный жест, по которому можно было бы угадать руководителя боя.
Но мне не везло. Единственный случай, когда, мне казалось, должна была проявиться его воля, властность, жесткий, преображающий человека командирский окрик и взгляд, произошел несколько часов назад на мосту через Вяжицу.
У выезда с моста случился затор из-за одного парня, который по лени не хотел отъехать в сторону и там заняться своими неполадками. Шоферы, сгрудившиеся на мосту, были народ молодой и довольно расхлябанный. Они переругивались без большого азарта, курили и ничуть не пытались исправить положение. На месте происшествия появилась небольшая фигура Сергея Митрофановича. Дельно и толково, с незлобивой шуткой помог он шоферам распутать узел. А виновнику сказал с мягкой укоризной:
- Что ж ты, брат! Сам засел и другим мешаешь. Не по-фронтовому это!
- А мы не на фронте. - угрюмо, но чуть смущенно огрызнулся парень.
- Задело-таки! - засмеялся Сергей Митрофанович и крикнул Айдару: - Путь свободен, езжай!..
Вот и все.
…Мы медленно двигались сквозь туман. Мимо нас проплывали, качаясь, серые, призрачные тени деревьев. Кусты боярышника, упрямо чернеющие сквозь седую наволочь, обозначали край глубокого оврага. Порой дорога подходила вплотную к боярышнику, но падь оставалась незримой, толстые слои тумана прикрывали ее, словно еловые ветки волчью яму.
Айдар зажег фары, два луча ударили в наволглую муть и, не пробив ее, растеклись радужными пятнами по дороге, почти у самых колес машины.
С каждым вдохом у меня возникало такое ощущение в гортани, словно я проглотил снежок. Туман проникал внутрь тела, холодный, скользкий.
- Ничего, скоро приедем, - говорил Сергей Митрофанович, поплотнее запахиваясь в свой клеенчатый плащ. - Интересно, как они там отстроились? Война по ним всей пятой прошлась. Было время, когда они находились ближе к немцам, чем наши передовые части. Мы занимали господствующую высоту, они - внизу, в ложбине, а уж дальше, в лесу, - фашисты. И ведь такие черти упрямые, не хотели с насиженного места уходить! Там Севрюкова, старуха одна, лет семидесяти, так говорила: "Наши, говорит, ребята за всю родину и за свою деревеньку воюют. Пусть тут хатки целой не останется, пока мы тут - есть Старые Вяжищи. Потому - имя месту народ дает. А как уйдем, так и конец Старым Вяжищам". И не ушли. А мины и снаряды для них что град или снег, до того к ним привыкли. Гордый народ, настоящий! - с каким-то особым оттенком произнес он последнее слово.
Из тумана неслышно и нежданно выскочила машина и, косо резанув по нашим лицам желтым светом фар, исчезла в темноте. И снова пустота и темень вокруг, лишь изредка клубится гонимый фарами туман.
Я почувствовал, что дорога круто пошла под уклон.
Промозглая сырость сочилась за воротник куртки. Чтобы отвлечься, я стал думать о Вяжищах, о том, как мы войдем в сухую, чистую горницу старухи Севрюковой, как обсушимся около горячей печки, прогреем нутро крепкой брагой и ляжем спать на мягком, душистом сене… И, вообразив себе всю эту благодать, я вдруг с необычайной отчетливостью понял, что ничего этого не будет.
От холода я впал в полузабытье, в какой-то бодрствующий сон. Я покачивался в такт толчкам машины, а Погожин говорил с увлечением, предаваясь воспоминаниям:
- Очень я с ними сдружился. Там одни старики оставались, молодух с детьми в тыл отправили. Золотые старики! Как сойдутся у Севрюковой, так "Вечерний звон" поют - и все, знаете, тенорами. А рукодельники!.. Сами посуду нарезают, ковши и кубки, зыбки детские с музыкой строят, петухов флюгерных с голосом. Недаром ходила молва, что они похитили душу дерева. Мы им помогали, чем могли, так они нам из щепок и табакерки, и мундштуки, и трубки в подарок!. Вот увидите, как примут. Айдар, тебе пол-литра хватит?
Мы медленно сползали в глубокую лощину. Под колесами хлюпала торфянистая, болотистая земля. Айдар почти припал лицом к переднему стеклу, по которому бесцельно, словно в пересмех, болтался "дворник". И хотя двигалась машина очень медленно, мы почувствовали резкий толчок, когда Айдар внезапно затормозил. Обочь дороги стоял трухлявый мокрый столб. Погожин выскочил из машины и электрическим фонариком осветил верхушку столба. Там косо висела фанерная дощечка, черная от сырости.
"Старые Вяжищи", - прочел я полуистершиеся буквы.
- Трогай… - сказал Погожин, становясь на подножку.
Он наклонился вперед и ладонью с силой нажимал рычажок своего фонарика. Кружок света перебегал с кювета, заросшего жестяными осенними лопухами, на засохший ясень, на обрубок какого-то другого дерева, на кусты боярышника, затем на сгнившие, сочащиеся ржавой слизью доски, на кирпичную кладку - след былого очага - и снова на какой-то мусор среди оголенных осенью порослей.
Мы двигались мертвой, потерявшей очертания улицей разрушенной и покинутой деревни.
То ли случайно, то ли со злости, Айдар нажал сигнал. Автомобильный гудок потерянно, странно и ненужно прозвучал над пепелищем.
- Стой! - крикнул Погожин.
Он спрыгнул с подножки и, перешагнув кювет, направил снопик света на какую-то кочку, обросшую жесткой, бурой травой.
- Кажется… да, это землянка Севрюковой…
Айдар выключил фары.
- Ты что? Дальше поедем.
- Куда ехать? Бензин не хватит. Все ясно. Здесь заночуем.
И, словно не предвидя возражений, Айдар выключил мотор и стал переносить вещи в землянку.
Посреди землянки была лужа, в которую мерно падали с потолка капли. Но по краям было сухо, и когда Айдар расстелил брезент и зажег фонарь, мне показалось, что в землянке уж не так плохо. Во всяком случае здесь не было склизкого тумана и мучительного сквозняка. Я вспомнил фронтовые дни, и приключение начало мне нравиться. Айдар ухитрился развести костер, я стал помогать ему чистить рыбу. Погожин куда-то вышел со своим фонариком, и Айдар, подмигнув, сказал:
- Деревню свою ищет. А что ищет? Вот она деревня, вся тут.
Погожин вернулся мрачный. За это время рыба успела поджариться, а мой короткий подъем - смениться унынием: в землянке было почти так же холодно, как на улице, дым нестерпимо ел глаза, впереди была огромная осенняя ночь. Но, взглянув на опечаленное лицо Сергея Митрофановича, я сказал со всей возможной бодростью:
- Не грустите, Сергей Митрофанович. Что за рыбная ловля без приключений? По крайней мере будет что вспомнить!
А сам подумал: "Никогда больше не поеду на рыбную ловлю!"
- Кушай рыбу, товарищ полковник.
Погожин посмотрел на нас, будто не слышал.
- Не могу я в толк взять: почему деревня опустела?
- Да ведь разрушено все начисто, - сказал я, - верно, они у соседей отстроились.
- Чепуха! Ближайшая деревня Замостъе в двадцати километрах. Разве можно бросить такое место!. Такое богатейшее место без хозяина оставлять? Здесь и охота, и рыбалка, и леса роскошные, и почвы для огородов несравненные. Бросить свое место!.. Фашистов пересидели, так неужто перед разрухой сдали?..
Его мало огорчало то, что мы остались без теплого крова, ему было больно и обидно за людей, в чью силу и упрямство он так верил.
Он положил на тарелку недоеденную рыбу и, закурив, стал у входа в землянку, хмуро вглядываясь в ночь.
Айдар приблизил ко мне скуластое темноглазое лицо.
- Позови его в карты играть, - он настойчиво совал мне засаленную колоду карт.
Меня удивила эта неожиданная просьба, но все же я сказал:
- Сергей Митрофанович, голубчик, бросьте, давайте лучше в подкидного сыграем.
- Давайте, что ли… - отозвался он после некоторого молчания, и красный пепел папироски, описав дугу, канул в ночь.
- Подсаживайся и ты, Айдар.
- Айдар в карты не играет, - с важностью ответил тот. - Айдару хоть "Виллис" подари - он карты в руки не возьмет.
- Это почему же? - полюбопытствовал Погожин, тасуя мятую колоду.
- Отец Айдара чуть жизнь в карты не проиграл.
- Ну-ну?.. - поощрительно сказал Погожин.
Сергей Митрофанович любил слушать истории, в особенности такие, где имелся назидательный смысл. К этому у него была даже какая-то ребяческая страсть.
Айдар вытер жирные пальцы о штаны и начал рассказывать:
- Дед Айдара богат был. Больше тыщи коней имел, большой человек в степи был. Отец Айдара арак любил, а карты больше арак любил. Дед умирал, отца позвал. "Тимур, не играй в карты - нищим будешь". - "Я не буду нищим, а большой куш возьму". - "Ты не возьмешь куш. Ни деньги, ни табун, ни барашка не иметь тебе, Тимур". - "Тогда мне не видеть жизни, отец". - "Знаю, Тимур. Видишь крюк над моей головой? Когда час придет, бери аркан, вяжи на крюк, клади шею в петлю". - "Я не хочу в петлю, дай мне деньги отыграться". - "Не будет тебе деньги. Вот тебе аркан и помни мои слова". Дед закрыл глаза, сложил руки и не дышал больше.
Все так и вышло, как дед сказал. Проиграл отец и табун, и овец, и все кольца с пальцев матери, и серьги из ее ушей. Вспомнил он слова деда, заплакал и пошел жизнь кончать. Сделал петлю, привязал аркан на крюк, сунул шею в петлю и поручил душу аллаху. Но душа его на небо не отлетела, а вместе с телом грохнулась на пол. Сидит отец на полу, головой крутит, а с потолка валятся к нему свертки с деньгой. В потолке тайник был, дед туда все деньги попрятал. Возблагодарил отец деда и с тех пор карты в руки не брал. Все богатство назад нажил и еще раз столько…
- И все-то ты врешь! - усмехнулся Погожин. - Сам же говорил, что отец твой был самый беднейший батрак во всей деревне.
- Ложь сказку не портит, - спокойно ответил Айдар. - А только я не кончил.
Стал отец богатым, а шайтан тут как тут. Толкает под руку: "Поставь на квит, у кого денег много, всегда куш берет". Отец поставил и проиграл. И снова все назад пошло. Добрые люди его стыдили, а отец говорил: "Ничего, я такой секрет знаю - все назад верну". И когда в доме пусто стало, взял он аркан и повесился на том же крюке. И, упав на пол, стал ждать золотой дождь. Но ничего уж там не было, кроме пыли. И она как пеплом присыпала голову моего отца. С тех пор никто из сыновей Тимура карты в руки не берет…
- Отсюда мораль, - сказал Погожин: - не дои подоенную корову, не пей из опорожненного кувшина. Впрочем, все это довольно глупо. Давайте лучше спать.
Айдар опечалился и, что-то ворча себе под нос и вздыхая, стал укладываться у входа в землянку. Я последовал его примеру, а Погожин еще долго курил, с тоской поглядывая на темную дыру входа…
Это была странная и неспокойная ночь. Туман, словно морозный январский пар, клубился у незащищенного входа в землянку. Розоватые в отблеске потухающих углей клубы стремились пробраться в наш временный дом, но, отпугнутые последним теплом костра, отступали назад и, теснимые другими клубами, снова лезли в землянку.
Порой из тумака доносились непонятные звуки, похожие то на звон капели, когда тают и хрустко ломаются мартовские сосульки, то на далекую музыку. То слышался нежный, тонкий треск, как будто затягивались коркой льда болотные озерца, то словно бы голоса, тянущие песню.
Я вслушивался в эти звуки, и, как это нередко бывает, в нестройном их гомоне мне почудилась мелодия. Вначале неясная, смутная, словно воспоминания далекого детства, она выросла, определилась, и я узнал: "Вечерний звон". Я понял, что сплю, и резко вздрогнул, - перед глазами был все тот же клубящийся у дыры входа туман, теперь уже фиолетовый - угли почти погасли; мелодия в ушах распалась на отдельные несвязные звуки.
Айдар храпел и на что-то жаловался во сне, Погодина не было в землянке. Видно, беспокойство сердца снова погнало его в ночь, в туман.
Я натянул на уши нагрузший сыростью брезент и снова впал в ту полудрему-полуявь, какой обычно дарит нас ночь в незнакомых местах.
Но все же я, верно, по-настоящему глубоко заснул, потому что, разбуженный сильным толчком, долго не мог сообразить, где нахожусь.
Погожин тряс меня за плечо:
- Вставайте, соня!..
Я протер глаза и увидел его лицо, радостное, свежее, словно умытое родниковой водой.
Он тянул меня за рукав. Мы вышли из землянки, там было утро в редеющем тумане.
Около машины стоял Айдар и, задрав голову, твердил:
- Ого!. Ого!..
- Что ж вы молчите? - спросил Погожин с детским нетерпением.
Я щурил ослепленные солнцем глаза. Затем я увидел: вверху - синее небо, внизу - прозрачный туман, а между небом и туманом - большая деревня. Пригорок, на котором она стояла, был заволочен туманом, и деревня, казалось, свободно висела в воздухе. Свет утра изливался молочной белизной на сосновые стены изб. Цинковые трубы и жестяные флюгеры слали в простор нестерпимого блеска зайцев. Плакучие березы склоняли ветви на тесовые крыши.
- Вы, кажется, говорили, что ближайшая деревня в двадцати километрах?
Он захохотал и ударил себя по коленям.
- Чему вы радуетесь? - спросил я с досадой.
И тут, глядя на его счастливое лицо, я решил загадку.
- Так это?..
- Ну да, черт побери! - перебил он меня…. - Это новые Старые Вяжищи. Народ не захотел жить в низине и отстроился на господствующей высоте. Я ж говорил, что их с родного места не согнать!..