- Эта? Ой, это просто, - ответила она. Открыла сумочку, впихнула туда книжку и двинулась за Лейном по долгому перрону к стоянке такси. Взяла Лейна под руку и говорила сама почти всю дорогу - если не всю. Во-первых, что-то насчет платья в чемодане, которое нужно погладить. Сообщила, что купила очень миленький такой утюжок, как из кукольного домика, но забыла взять его с собой. Сказала, что, похоже, знала всего трех девушек в поезде - Марту Фаррар, Типпи Тиббетт и Элинор-как-то, с которой познакомилась сто лет назад, еще в интернате - в Экзетере или где-то. А все остальные в поезде, сказала Фрэнни, на вид очень такие Смиты, кроме двух абсолютно из Вассара и еще одной абсюлютнейше из Беннингтона или Сары Лоуренс. Та, что из Беннингтона-Сары-Лоуренс, как будто всю поездку просидела в сортире - лепила, рисовала или еще что-нибудь, или как будто у нее под платье трико надето. Лейн, шедший как-то слишком уж быстро, пожалел, что не вышло устроить Фрэнни в Крофт-Хаус - это, конечно, было безнадежно, - но он зато определил ее в такое славное уютное местечко. Маленькое, но там чисто и все такое. Ей понравится, сказал он, и Фрэнни мгновенно представились меблирашки, обшитые белой дранкой. В комнате три девушки, друг с другом не знакомые. Кто заселился первой, той и продавленная тахта, а остальным достанется двуспальная кровать с абсолютно невообразимым матрасом.
- Мило, - энергично сказала она. Иногда дьявольски трудно скрывать, как раздражает общая мужская неумелость, а в частности - неумелость Лейна. Ей вспомнился дождливый вечер в Нью-Йорке, сразу после театра, когда Лейн с подозрительным избытком тротуарного благородства позволил этому кошмарному дядьке в смокинге увести у себя из-под носа такси. Это-то еще ничего - то есть, господи, вот был бы ужас, если б она была мужчиной и ловила такси под дождем, - но она помнила этот кошмарный, очень злой взгляд, что Лейн бросил на нее, возвращаясь на свою тротуарную вахту. Теперь же, странно мучаясь от того, что вспомнила это и кое-что еще, Фрэнни пожала локоть Лейна с напускной теплотой. Они сели в такси. Темно-синий чемодан с белой кожаной обвязкой отправился вперед, к водителю.
- Скинем там чемодан и прочее, прямо в дверях, а потом сходим поедим, - сказал Лейн. - Я помираю просто от голода. - Он подался вперед и сообщил водителю адрес.
- Ой как хорошо, что я приехала! - сказала Фрэнни, когда такси тронулось. - Я по тебе скучала. - Едва слова вылетели, она поняла, что вовсе не хотела так говорить.
И снова, угрызаясь, взяла Лейна за руку и туго, искренне сплела с ним пальцы.
Где-то через час оба сидели за сравнительно удаленным столиком в ресторане под названием "Сиклерз" - в центре, место крайне любимое главным образом интеллектуальной бахромой студенчества - более или менее теми же студентами колледжа, которые, учись они в Йеле или Гарварде, как-то слишком уж ненароком не устраивали бы свои свидания в "Мориз" или "Кронинз". "Сиклерз", можно сказать, единственный ресторан в городе, где стейки не "вот такенной толщины": большой и указательный палец разводятся при этом на дюйм. "Сиклерз" - строго Улитки. "Сиклерз" - место, где студент и его подруга либо заказывают салатик оба, либо - как правило - оба не заказывают из-за чесночного соуса. И Фрэнни, и Лейн пили мартини. Когда минут десять-пятнадцать назад принесли бокалы, Лейн свой пригубил, затем откинулся на спинку и кратко обозрел зал с почти зримым довольством на лице: он оказался (свято, должно быть, веря, что этого никто не оспорит) в правильном месте с безупречно правильной на вид девушкой; она не только необычайно хороша собой, но и, что еще лучше, не относится слишком уж категорически к тем, которые в кашемировых свитерах и фланелевых юбках. Фрэнни заметила эту краткую маленькую демонстрацию и восприняла ее как таковую - не больше и не меньше. Но по некоему старому и еще крепкому договору со своей душой она предпочла устыдиться того, что заметила, - и уловила это, и приговорила себя слушать воспоследовавший монолог Лейна с особым подобием внимания.
Лейн же теперь вещал, как человек, который говорит без передышки уже добрую четверть часа и полагает, будто нащупал такой темп, когда голос ему больше не изменит.
- В смысле, если выразиться грубо, - говорил он, - ему, скажем так, не хватает тестикулярности. Понимаешь? - Он риторически ссутулился, подаваясь к Фрэнни, своей внимательной слушательнице, и опираясь локтями по обе стороны мартини.
- Чего не хватает? - переспросила Фрэнни. Сначала пришлось откашляться - так долго она вообще не открывала рта.
Лейн помедлил.
- Маскулинности, - сказал он.
- Это я поняла.
- В общем, таков был лейтмотив всего, так сказать, - то, что я пытался довольно тонко очертить, - сказал Лейн, не отступая от общей линии своего монолога. - Ну в смысле, господи. Я честно думал, что все с треском провалится в тартарары, а когда получил назад с этим зверским "отл." футов шести в высоту, клянусь, я чуть наземь не грохнулся.
Фрэнни еще раз откашлялась. Очевидно, свой срок неподдельного внимания она отсидела до конца.
- Почему? - спросила она.
Лейн вроде как-то сбился.
- Что почему?
- Почему ты думаешь, что все бы с треском провалилось?
- Я же только что сказал. Только что закончил. Этот Бругман - большой спец по Флоберу. Ну, по крайней мере, я так считал.
- А, - сказала Фрэнни. Улыбнулась. Отхлебнула мартини. - Великолепно, - сказала она, глядя на бокал. - Я так рада, что не двадцать к одному. Ненавижу, когда в них абсолютно только джин.
Лейн кивнул.
- В общем, кажется, работа у меня в комнате. Если на выходных получится, я тебе прочту.
- Великолепно. С удовольствием послушаю.
Лейн снова кивнул.
- В смысле, я ж не сказал ничего миропотрясающего, ничего такого. - Он поерзал на стуле. - Но… не знаю… мне кажется, я неплохо подчеркнул, из-за чего он так невротически цеплялся за mot juste. В смысле - с учетом того, что мы знаем сегодня. Не просто психоанализа и прочей белиберды, но определенно всего этого, до определенной степени. Понимаешь, да? Я никакой не фрейдист, но определенные вещи нельзя списать как просто фрейдистские с большой буквы. В смысле, до определенной степени, мне кажется, я был в полном праве отметить, что по-настоящему хорошие ребята - Толстой, Достоевский, Шекспир, елки - палки, - не цедили так слова, черт возьми. Они просто писали. Понимаешь? - Лейн глянул на Фрэнни с неким ожиданием. Ему казалось, она слушает с какой-то особой сосредоточенностью.
- Будешь оливку?
Лейн глянул на свой бокал, затем снова на Фрэнни.
- Нет, - холодно ответил он. - Хочешь?
- Если не будешь, - сказала Фрэнни. По лицу Лейна она поняла, что задала не тот вопрос. Что еще хуже - ей вдруг совсем расхотелось оливку и стало непонятно, зачем вообще спрашивала. Но когда Лейн протянул ей бокал, деваться было некуда - только принять оливку и с нарочитым удовольствием употребить. Затем Фрэнни достала из пачки Лейна сигарету, он дал ей огня и закурил сам.
После запинки с оливкой над столом повисло краткое молчание. Лейн его нарушил - лишь потому, что просто не умел не досказать анекдота.
- Этот Бругман считает, что мне надо эту зверскую работу опубликовать, - выпалил он. - Но я не знаю. - Потом, будто неожиданно вымотался - или, скорей, его истощили те запросы, что мир, жадный до плодов его интеллекта, к нему предъявляет, - он принялся ладонью растирать себе лицо с одной стороны, по ходу неосознанно и бесстыдно смахнув из уголка глаза слизь. - В смысле, критики по Флоберу и прочим парням - до черта, по дюжине за дайм. - Он подумал, как-то чуточку угрюмо. - Вообще-то, мне кажется, по нему не было по-настоящему изобличительных работ последние…
- Ты говоришь, как практикант. Вылитый.
- Извини? - с выверенным спокойствием поинтересовался Лейн.
- Ты говоришь как вылитый практикант. Извини, но похоже. Честно.
- Да? И как же разговаривают практиканты, позволь осведомиться?
Фрэнни видела, что он раздражен - да еще как, однако в эту минуту, равно недовольная собой и злая на него, желала высказаться до конца.
- Ну, я не знаю, какие они тут, но у нас практикант - это такой человек, который ведет занятие, если нет постоянного преподавателя, или тот занят своим нервным срывом, или у стоматолога, или еще чего-нибудь. Обычно аспирант или как-то. В общем, если у тебя курс, скажем, по русской литературе, он заходит - в рубашке с воротничком на пуговках и полосатом галстуке - и давай где-то полчаса шпынять Тургенева. Затем, покончив с этим, совершенно похоронив для тебя Тургенева, принимается за Стендаля, или о ком он там пишет свою магистерскую. У нас на филологии где-то с десяток мелких практикантов бегают повсюду и вот так всех хоронят - они такие блистательные, что и рта не раскроют, извини за противоречие. То есть, начнешь с ними спорить, так у них столько снисходительности на…
- Какая, к черту, муха тебя сегодня… ты чего, а? Что с тобой вообше?
Фрэнни смахнула пепел с сигареты, затем придвинула пепельницу на дюйм поближе.
- Извини. Я просто ужас, - сказала она. - Я всю неделю такая вредная. Жуть. Я кошмарная.
- Но письмо ж у тебя совсем не вредное.
Фрэнни мрачно кивнула. Она рассматривала теплую солнечную кляксу - с покерную фишку - на скатерти.
- Пришлось напрячься, - сказала она.
Лейн открыл было рот, но возник официант - унести пустые бокалы.
- Еще хочешь? - спросил Лейн Фрэнни.
Ответа он не получил. Фрэнни смотрела на солнечную кляксу как-то очень пристально, будто собиралась в нее улечься.
- Фрэнни, - терпеливо - из-за официанта - произнес Лейн. - Еще мартини будешь, нет?
Она вскинула голову.
- Извини. - Посмотрела на пустые бокалы в руке официанта. - Нет. Да. Не знаю.
Лейн хохотнул, глядя на официанта.
- Так что? - спросил он.
- Да, пожалуйста. - Она вроде как встряхнулась.
Официант ушел. Лейн проводил его взглядом, затем посмотрел на Фрэнни. Не вполне закрыв рот, она выкладывала пепел на край чистой пепельницы, которую принес официант. За какой-то миг при взгляде на нее раздражение Лейна скакнуло. Вполне вероятно, он не переваривал и боялся любых признаков отчуждения в девушке, за которой так серьезно ухаживал. В любом случае, он, само собой, беспокоился: а вдруг муха будет кусать Фрэнни все выходные? Он вдруг подался к ней, распростер руки по столу, словно чтобы, ей-богу, все это разгладить, но Фрэнни заговорила первой.
- Я сегодня паршивая, - сказала она. - Я сегодня просто никуда.
Она поймала себя на том, что смотрит на Лейна так, будто он посторонний, будто он рекламный плакат линолеума через проход в вагоне метро. В ней снова дрогнула капелька неверности и угрызений - похоже, это у нее день такой, - и Фрэнни отозвалась на эту капельку, протянув руку и накрыв ладонью руку Лейна. Но свою тотчас убрала и взяла из пепельницы сигарету.
- Я сейчас приду в себя, - сказала она. - Абсолютно обещаю. - Она улыбнулась Лейну - в каком-то смысле искренне, - и в тот момент ответная улыбка могла бы хоть немного отвратить некие события, коим суждено было случиться дальше, но Лейн был занят - сам напускал на себя отчуждение - и предпочел не улыбаться. Фрэнни затянулась.
- Если б не было так поздно и все такое, - сказала она, - и если бы я не решила идти на отличие, я бы, наверное, бросила филологию. Не знаю. - Смахнула пепел. - Меня просто уже так тошнит от педантов и этих самодовольных ниспровергателей, что хоть волком вой. - Она посмотрела на Лейна. - Извини. Я перестану. Честное слово… Просто если б у меня хоть какая-то сила духа была, я б вообще в этом году в колледж не вернулась. Не знаю. То есть, все это - сплошной такой фарс, что не верится.
- Блестяще. Поистине блестяще.
Сарказм его Фрэнни приняла как должное.
- Извини, - сказала она.
- Хватит уже извиняться, а? Тебе не приходит в голову, что ты как-то слишком уж до черта обобщаешь? Если бы все, кто преподает филологию, были такие великие ниспровергатели, всё бы совершенно иначе…
Фрэнни перебила его, но почти неслышно. Она смотрела поверх его темно-серого фланелевого плеча куда-то в стену зала.
- Что? - переспросил Лейн.
- Я говорю, я знаю. Ты прав. Я просто никакая, вот и все. Не обращай на меня внимания.
Однако Лейн не мог так просто забыть спор, если тот не решился в его пользу.
- В смысле, черт, - сказал он. - Некомпетентные люди есть во всех сферах. В смысле, это же элементарно. Давай на минутку оставим этих чертовых практикантов. - Он посмотрел на Фрэнни. - Ты вообще меня слушаешь или как?
- Да.
- У вас же на этом вашем филологическом - два лучших специалиста в стране. Мэнлиус. Эспозито. Господи, хоть бы они сюда переселились. По крайней мере, они поэты, елки-палки.
- Не поэты, - ответила Фрэнни. - Отчасти потому-то все так и ужасно. То есть - не настоящие поэты. Они просто люди, которые пишут стихи, повсюду публикуются и порознь, и в антологиях, но они - не поэты. - Она умолкла - смутившись - и погасила сигарету. Уже несколько минут у нее с лица вроде бы сходила краска. Вдруг даже помада как-то побледнела на оттенок-другой, словно Фрэнни только что промокнула ее "клинексом".
- Давай не будем, - сказала она почти безжизненно, растирая в пепельнице окурок. - Я никакая. Я просто испорчу все выходные. Может, под моим стулом люк, я тогда возьму и провалюсь.
Подскочил официант и поставил перед ними по второму бокалу мартини. Лейн оплел пальцами - тонкими и длинными, всегда на виду - ножку бокала.
- Ничего ты не портишь, - тихо сказал он. - Я просто хочу понять, к чертовой матери, что творится. В смысле, нужно что - какой-нибудь зверской богемой оказаться, или сдохнуть, елки-палки, чтобы стать настоящим поэтом? Тебе чего надо - ублюдка с кудрями?
- Нет. Давай оставим, а? Пожалуйста. Мне абсолютно паршиво, и у меня ужасно…
- Я был бы просто счастлив оставить - я был бы просто в восторге. Только скажи мне сперва, что такое настоящий поэт, а? Буду признателен. Честное слово.
У Фрэнни высоко на лбу слабо заблестела испарина. Это могло лишь означать, что в ресторане слишком жарко, или что у нее расстроен желудок, или что мартини слишком крепкие; как бы там ни было, Лейн, судя по всему, не обратил внимания.
- Я не знаю, что такое настоящий поэт. Давай уже хватит, а? Я серьезно. Мне очень как-то не по себе, и я не могу…
- Ладно, ладно - хорошо. Расслабься, - сказал Лейн. - Я всего лишь хотел…
- Но я вот что знаю, - сказала Фрэнни. - Если ты поэт, ты делаешь что-то красивое. То есть, должен, наверно, оставить что-то красивое, когда сойдешь со страницы и все такое. А те, о ком ты говоришь, не оставляют ничего, ничегошеньки красивого. Те, кто чуть получше, может, как-то и забираются тебе в голову и там что-то оставляют, - но лишь поэтому, лишь потому, что они умеют оставлять что-то, это ж не обязательно, господи боже, стихи. Может, это просто какой-нибудь занимательный синтаксический помет, извини за выражение. Как у Мэнлиуса, Эспозито и всяких таких бедолаг.
Лейн не торопясь закурил сам и только потом заговорил. Сказал:
- Я думал, тебе нравится Мэнлиус. Вообще-то с месяц назад, если я правильно помню, ты говорила, что он такой душка и ты…
- Мне он нравится. Но меня тошнит от того, что люди мне просто нравятся. Я молю бога, чтобы встретить такого человека, которого можно уважать… Извини, я сейчас. - Фрэнни вскочила на ноги, сжимая сумочку. Девушка была очень бледна.
Лейн отодвинул стул и поднялся, несколько приоткрыв рот.
- Что случилось? - спросил он. - Ты себя нормально чувствуешь? Что-то не так или что?
- Я через секундочку вернусь.
Она вышла из зала, не спрашивая, куда пройти, будто с прошлых обедов в "Сиклерз" точно знала, куда.
Лейн, оставшись за столом один, курил и скупо отпивал из бокала мартини, чтобы хватило до возвращения Фрэнни. То благополучие, что он переживал полчаса назад, - он сидит в правильном месте с правильной - ну, или на вид правильной девушкой, - теперь испарилось, уж это было ясно. Лейн посмотрел на шубку из стриженого енота, что как-то набекрень болталась на спинке стула Фрэнни, - эта же шубка Лейна всколыхнула на вокзале только из-за его к ней личной близости, - и рассмотрел ее разве что без отчетливой неприязни. Морщинки шелковой подкладки отчего-то вроде бы раздражали. Он отвел взгляд и уставился на ножку бокала с мартини - судя по всему, Лейну было тревожно, он чуял какой-то смутный несправедливый заговор против себя. В одном не усомнишься. Выходные начинались чертовски странно. Но в тот миг ему случилось оторвать взгляд от стола и увидеть в зале знакомого - однокурсника с девушкой. Лейн чуть выпрямился на стуле и подтянулся лицом - совершенная мрачность и недовольство сменились тем, что бывает на физиономии человека, чья девушка просто отошла в сортир, а спутника оставила, как все девушки на свиданиях, в полной праздности, когда можно лишь курить и скучать, предпочтительно - скучать привлекательно.
Дамская комната "Сиклерз" величиной была почти с обеденную залу и в особом роде выглядела едва ли менее просторной. Служительницы не было и, когда Фрэнни вошла, уборная вроде бы вообще пустовала. Фрэнни постояла миг на кафельном полу - будто на рандеву явилась. Теперь весь лоб ее покрылся каплями пота, рот вяло приоткрылся, и она была еще бледнее, чем в ресторане.