- В общем, странник учится молиться, как велят эти очень мистические люди, - то есть, все молится и молится, пока до совершенства не доходит и все такое. А потом идет дальше по всей России, встречается со всякими абсолютно великолепными людьми и рассказывает им, как молиться этим невообразимым способом. То есть, вот это и есть вся книжка.
- Не хотелось бы упоминать, но от меня будет вонять чесноком, - сказал Лейн.
- Он в каком-то странствии встречает одну семейную пару, и вот их я люблю больше всех, про кого в жизни читала, - сказала Фрэнни. - Он идет по дороге где-то в глуши, с котомкой за спиной, а эти двое малюток бегут за ним и кричат: "Нищенькой! Нищенькой! Постой!.. Пойдем к маменьке, она нищих любит". И вот он идет с малютками к ним домой, и из дома выходит такая по - честному прекрасная женщина, их мать, вся такая хлопотливая, и наперекор ему помогает снять с него старые грязные сапоги, и наливает ему чаю. Потом домой возвращается отец - он, очевидно, тоже любит нищих и странников, и все они садятся ужинать. И пока они ужинают, странник спрашивает, кто все эти женщины, которые тоже сидят за столом, и муж отвечает, что это служанки, но едят они всегда с ним и его женой, потому что все они - сестры во Христе. - Фрэнни вдруг чуточку выпрямилась на стуле - как-то застенчиво. - То есть мне очень понравилось, что страннику захотелось знать, кто все эти женщины. - Она посмотрела, как Лейн намазывает маслом кусок хлеба. - В общем, странник остается ночевать, и они с мужем сидят допоздна и разговаривают об этом способе непрестанно молиться. Странник ему рассказывает, как. А утром уходит, и у него начинаются новые приключения. Он встречает всяких людей - то есть, на самом деле, про это вся книжка - и всем рассказывает, как надо по-особому молиться.
Лейн кивнул. Воткнул вилку в салат.
- Ей-богу, надеюсь, мы на выходных выкроим время, чтобы ты быстренько взглянула на эту мою зверскую работу - ну, я говорил, - сказал он. - Не знаю. Может, я вообще ни шиша с ней делать не буду - в смысле, публиковать ее или как-то, - но я бы хотел, чтобы ты ее как бы проглядела, пока ты здесь.
- Хорошо бы, - сказала Фрэнни. Она посмотрела, как он намазывает маслом еще один кусок хлеба. - А тебе книжка, наверно, понравилась бы, - вдруг сказала она. - Она такая простая, то есть.
- Рассказываешь интересно. Ты не будешь масло?
- Нет, забирай. Я тебе не могу дать, потому что она и так просрочена, но ты, наверно, можешь тут сам взять в библиотеке. Наверняка.
- Ты этот чертов сэндвич даже не попробовала, - вдруг сказал Лейн. - А?
Фрэнни опустила взгляд к своей тарелке, словно та перед ней только что возникла.
- Сейчас попробую, - сказала она. Посидела с минуту тихо, держа сигарету в левой руке, но не затягиваясь, а правой напряженно обхватив стакан молока. - Хочешь, расскажу, как молиться по-особому, как старец говорил? - спросила она. - Это как бы интересно, с какой-то стороны.
Лейн вспорол ножом последнюю пару лягушачьих лапок. Кивнул.
- Само собой, - сказал он. - Само собой.
- Ну вот, странник этот, простой крестьянин, все странствие начал, чтобы только понять, как это, по Библии, непрестанно молиться. И потом он встречается со старцем, с этим самым, сильно набожным человеком, я говорила, который много-много-много лет читал "Добротолюбие". - Фрэнни вдруг умолкла - поразмыслить, упорядочить. - Ну, и старец перво-наперво говорит ему про Иисусову молитву "Господи, помилуй". То есть она вот такая. И объясняет ему, что это для молитвы - лучшие слова. Особенно слово "помилуй", потому что оно такое огромное, может много чего означать. То есть не обязательно помилование. - Фрэнни снова помолчала, размышляя. В тарелку Лейну она больше не смотрела - смотрела ему за плечо. - В общем, - продолжала она, - старец говорит страннику, что если будешь повторять эту молитву снова и снова - а сначала делать это нужно одними губами, - в конце концов молитва как бы сама заводится. Через некоторое время что-то происходит. Не знаю, что, но происходит, и слова совпадают с биеньем сердца, и после этого уже ты молишься непрестанно. И на все твое мировоззрение начинает воздействовать просто неимоверно, мистически. То есть в этом и весь смысл - ну, примерно. То есть ты это делаешь, чтобы все твое мировоззрение очистилось и появилось абсолютно новое представление о том, что вообще к чему.
Лейн доел. Теперь, когда Фрэнни опять умолкла, он откинулся на спинку, закурил и стал наблюдать за ее лицом. Она по - прежнему рассеянно смотрела вперед, над его плечом - казалось, едва осознавая, что он сидит напротив.
- Но дело в том - самое великолепное в том, что когда только начинаешь так поступать, даже вера не нужна в то, что делаешь. То есть даже если тебе ужасно неловко, все в порядке. Ты никого не оскорбляешь, ничего такого. Короче, когда только начинаешь, никто не просит тебя ни во что верить. Не нужно даже думать о том, что произносишь, сказал старец. В начале нужно одно количество. А потом, уже позже, оно само становится качеством. Самостоятельно или как-то. Он говорит, такой чудной, самостоятельной силой обладает любое имя Бога - вообще любое имя, и это начинает действовать, когда его как бы заводишь.
Лейн несколько обмяк на стуле - курил, глаза внимательно сощурены, смотрел на Фрэнни. А ее лицо по-прежнему оставалось бледным, хотя временами, пока эти двое сидели в "Сиклерз", бывало и бледнее.
- Вообще-то смысл в этом абсолютный, - сказала Фрэнни, - потому что в буддистских сектах Нэмбуцу люди твердят "Наму Амида Буцу" - что значит "Хвала Будде" или что-то вроде, - и у них происходит то же самое. В точности то же…
- Полегче. Ты полегче давай, - перебил ее Лейн. - Во-первых, ты вот-вот пальцы обожжешь.
Фрэнни удостоила левую руку минимальнейшим взглядом и выронила остаток еще тлевшей сигареты в пепельницу.
- То же происходит и в "Облаке Незнания". Просто со словом "Бог". То есть просто повторяешь слово "Бог". - Она глянула на Лейна прямее, чем в прошедшие минуты. - То есть смысл в чем - ты когда-нибудь в жизни слышал такое чудо, с какой-то стороны? То есть трудно просто взять и сказать, что это абсолютное совпадение, и все, забыли, - вот в чем, по-моему, все чудо. По крайней мере, вот что так ужасно… - Она осеклась. Лейн нетерпеливо ерзал на стуле, а гримасу его - воздетые брови главным образом - Фрэнни отлично знала. - Что? - спросила она.
- Ты, что ли, и впрямь в такое веришь?
Фрэнни потянулась к пачке и вытащила сигарету.
- Я не сказала, что верю или не верю, - ответила она и обшарила взглядом стол в поисках спичек. - Я сказала, что это чудо. - Она приняла огонек от Лейна. - Я просто думаю, что это ужасно чудное совпадение, - сказала она, выпуская дым, - когда то и дело сталкиваешься с такими советами - то есть все эти по-настоящему умные и абсолютно нелиповые набожные люди все время говорят, что если твердить имя Бога, что-то случится. Даже в Индии. В Индии советуют медитировать на "Ом", что вообще-то означает то же самое, и результат ровно тот же. Поэтому я что хочу сказать - тут нельзя просто рассудком отмахнуться, даже не…
- А каков результат? - резко спросил Лейн.
- Что?
- В смысле - какой результат должен быть? Все эти совпадения с ритмами сердца и прочая белиберда. Мотор станет шалить? Не знаю, приходило тебе в голову или нет, но ты себе можешь… да кто угодно может себе всерьез…
- Ты видишь Бога. Что-то происходит в абсолютно нефизической части сердца: индусы говорят, там живет Атман, если ты какое-нибудь религиоведение проходил, - и видишь Бога, вот и все. - Она застенчиво смахнула пепел с сигареты, слегка промахнувшись мимо пепельницы. Пальцами подобрала и положила внутрь. - И не спрашивай меня, кто или что такое Бог. То есть, я даже не знаю, есть Он или нет. Я в детстве, бывало, думала… - Она замолчала. Подошел официант - убрал тарелки и вновь раздал меню.
- Хочешь десерта или кофе? - спросил Лейн.
- Я, наверно, просто молоко допью. А ты возьми, - сказала Фрэнни. Официант только что унес ее тарелку с нетронутой едой. Фрэнни не осмелилась на него взглянуть.
Лейн посмотрел на часы.
- Боже. У нас нет времени. Еще повезет, если на матч успеем. - Он поднял взгляд на официанта. - Мне, пожалуйста, только кофе. - Посмотрел, как официант уходит, затем подался вперед, выложил руки на стол, - совершенно расслабленный, желудок полон, кофе сейчас принесут, - и сказал: - Ну, все равно это интересно. Всякое такое… По-моему только, ты не оставляешь здесь никакого простора даже для самой примитивной психологии. В смысле, я думаю, все эти религиозные переживания имеют под собой весьма очевидное психологическое основание, - ты понимаешь… Хотя интересно. В смысле, этого нельзя отрицать. - Он перевел взгляд на Фрэнни и улыбнулся. - Как бы то ни было. На тот случай, если я забыл упомянуть. Я тебя люблю. Я уже говорил?
- Лейн, ты извинишь меня еще разок на секундочку? - спросила Фрэнни. Она поднялась, еще не завершив вопроса.
Лейн тоже встал - медленно, глядя на нее.
- Все в порядке? - спросил он. - Тебя опять тошнит или что?
- Мне странно, и все. Я быстро.
Она живо прошла по обеденной зале - тем же маршрутом, что и раньше. Но у небольшого коктейль-бара в дальнем углу остановилась как вкопанная. Бармен, вытиравший насухо лафитник, посмотрел на нее. Она положила правую руку на стойку, опустила - склонила - голову и поднесла левую руку ко лбу, едва коснувшись его кончиками пальцев. Чуточку покачнулась, затем, потеряв сознание, рухнула на пол.
Фрэнни совершенно пришла в себя только минут через пять. Она лежала на тахте в кабинете управляющего, а рядом сидел Лейн. Лицо его, тревожно нависшее над ней, нынче располагало собственной примечательной бледностью.
- Ты как? - спросил он довольно больнично. - Лучше?
Фрэнни кивнула. На секунду зажмурилась - свет резал глаза, - потом вновь их открыла.
- Я должна спросить: "Где я?", да? - спросила она. - Где я?
Лейн рассмеялся.
- Ты в кабинете управляющего. Все носятся, ищут нашатырь и врачей, и чем бы тебя еще привести в чувство. Нашатырь у них, судя по всему, закончился. Ты как, а? Серьезно.
- Отлично. Глупо, но отлично. Я честно упала в обморок?
- Не то слово. Грохнулась по-настоящему, - ответил Лейн. Взял ее руку в свои. - Что же с тобой такое, а? В смысле, ты говорила так… ну, знаешь… так безупречно, когда мы на прошлой неделе с тобой по телефону разговаривали. Ты сегодня не завтракала, что ли?
Фрэнни пожала плечами. Глаза ее обшаривали комнату.
- Так стыдно, - сказала она. - Кому-то по правде пришлось меня нести?
- Нам с барменом. Мы тебя как бы волоком сюда. Ты меня просто дьявольски напугала, честно.
Фрэнни задумчиво, не мигая, смотрела в потолок, пока ее держали за руку. Затем повернулась и свободной рукой как бы отогнула Лейну манжету.
- Который час? - спросила она.
- Да ну его, - ответил Лейн. - Мы не спешим.
- Ты же на коктейль хотел.
- Ну его к черту.
- И на матч опоздали? - спросила Фрэнни.
- Послушай, я же говорю - ну его к черту. Ты сейчас отправишься к себе в как их там… "Голубые ставни" и хорошенько отдохнешь, это важнее всего, - сказал Лейн. Он подсел чуточку ближе, нагнулся и поцеловал ее - кратко. Повернулся, глянул на дверь, затем снова на Фрэнни. - Сегодня будешь только отдыхать. И больше ничего не делать. - Очень недолго он гладил ее руку. - А потом, может, немного погодя, если хорошенько отдохнешь, я смогу как-нибудь подняться. Там же, по-моему, есть задняя лестница. Я выясню.
Фрэнни ничего не ответила. Смотрела в потолок.
- Знаешь уже как зверски долго? - спросил Лейн. - Когда тот вечер в пятницу был? Это же в начале прошлого месяца, нет? - Он покачал головой. - Не пойдет. Слишком долго без единого глотка. Если выразиться грубо. - Он пристальнее посмотрел на Фрэнни. - Тебе правда получше?
Она кивнула. Повернула к нему голову.
- Только мне ужасно пить хочется. Мне можно воды, как ты думаешь? Это не очень сложно?
- Черт, да нет, конечно! Тебе ничего будет, если я тебя на секундочку оставлю? Я, пожалуй, знаешь, что сделаю?
В ответ на второй вопрос Фрэнни покачала головой.
- Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебе воды принесли. Потом найду старшего официанта и скажу, что нашатыря не надо, - и, кстати, расплачусь. Потом найду такси - чтобы ждало и нам не пришлось бегать его ловить. Может, несколько минут займет, большинство подбирают тех, кто на матч. - Он отпустил руку Фрэнни и поднялся. - Ладно? - спросил он.
- Отлично.
- Ладно, я сейчас вернусь. Замри. - И он вышел.
Фрэнни осталась лежать одна, вполне замерев, глядя в потолок. Губы ее задвигались, лепя беззвучные слова, - и двигаться не переставали.
Зуи
Наличествующие факты предположительно говорят сами за себя, но, я подозреваю, - чуточку вульгарнее, нежели фактам обычно свойственно. Для равновесия, стало быть, начнем с неувядающего и волнующего позорища - официального знакомства с автором. Я о введении, которое не только многословно и искренне так, что и во сне не приснится, но еще и довольно мучительным манером интимно. Если при должном везении это сойдет мне с рук, по воздействию своему оно сравнимо будет с принудительной экскурсией по машинному отделению, а я, экскурсовод, буду показывать дорогу в старомодном закрытом купальнике от "Янцена".
Переходим к худшему: предложить вам я собираюсь вообще - то не вполне рассказ, а нечто вроде домашнего кино в прозе, и те, кто уже видел отснятый материал, настоятельно мне рекомендовали не лелеять изощренных планов касаемо его проката. Группа несогласных (а выдать сие - и привилегия моя, и головная боль) состоит из трех исполнителей главных ролей - двух женщин и одного мужчины. Ведущую актрису рассмотрим первой - она, пожалуй, предпочла бы краткое описание "апатичная и изощренная особа". Ей представляется, что все бы ничего, если б я сделал что-нибудь с пятнадцати-двадцатиминутной сценой, в которой она несколько раз сморкается, - просто отчикал бы эту сцену, насколько я понимаю. Актриса утверждает, что наблюдать, как кто-то все время сморкается, отвратительно. Вторая дама актерского ансамбля, лошеная сумеречная субретка, возражает, что я, так сказать, заснял ее в старом халате. Ни одна барышня (как, намекнули они мне, желательно их именовать) слишком уж визгливо не протестует против моих эксплуатационных поползновений. Вообще-то - по ужасно простой причине. Хоть мне и приходится несколько за нее краснеть. Им по опыту известно, что я ударяюсь в слезы при первом же резком слове или возражении. Однако с самым красноречивым призывом отменить постановку обратился ко мне исполнитель главной роли. Ему кажется, что сюжет вращается вокруг мистицизма, иначе - религиозной мистификации; как бы то ни было, он ясно дает понять, что здесь слишком нагляден некий трансцендентный элемент, который, по его мнению и к вящему его беспокойству, способен будет лишь ускорить, придвинуть день и час моего профессионального краха. По моему поводу уже качают головами, и любое непосредственно профессиональное употребление с моей стороны слова "господи" иначе как в виде знакомого и полезного американского междометия воспринято будет - точнее, упрочится - как наихудшая разновидность похвальбы знакомствами и верный знак того, что я иду прямиком псу под хвост. Что, разумеется, способно вынудить любого нормального малодушного человека, а особенно - человека пишущего, - задуматься. И вынуждает. Но лишь задуматься. Ибо контрдоводы, сколь красноречивы бы ни были, хороши лишь постольку, поскольку применимы. Факт тот, что время от времени я снимаю домашнее кино в прозе с пятнадцати лет. Где-то в "Великом Гэтсби" (который в двенадцать был для меня "Томом Сойером") молодой рассказчик замечает, что все подозревают в себе наличие по меньшей мере одной из главнейших добродетелей, и далее говорит, что своей полагает, видит бог, честность.Моя же, сдается мне, - в том, что я умею отличить мистическую историю от любовной. Я утверждаю, что нынешнее мое подношенье - вовсе не мистическая история, не религиозно дурманящая история вообще. Я говорю, что это составная, иначе - множественная любовная история, чистая и сложная.
Сюжетная линия, чтоб уж закончить, по большей части - результат довольно нечестивых общих усилий. Почти все нижеследующие факты (следующие ниже медленно, спокойно) поначалу преподносились мне отвратительно разрозненными порциями и по ходу отчасти до жути приватных - для меня - сессий тремя героями-исполнителями лично. Ни один из трех, вполне можно добавить, вовсе не проявил заметно грандиозного таланта к выбору деталей либо сжатому изложению происшедшего. Недостаток, опасаюсь я, который перенесется и на эту окончательную - иначе съемочную - версию. Не могу его извинить, к прискорбию своему, однако попробую объяснить и на сем настаиваю. Все мы вчетвером - кровные родственники и говорим на некоем эзотерическом семейном языке, изъясняемся чем-то вроде семантической геометрии, где кратчайшее расстояние между двумя точками - примерно полная окружность.