На верхней палубе быстро собрались свободные от вахт.
Издали это было пятно передвигающейся ряби на глянцевитой воде, островок темного беспокойства среди умиротворенной светлости. Потом стали видны выскакивающие рыбы - сельдяная стая бушевала. Косяк подходил с кормы, солнце светило с носа - каждая выбрасывающаяся рыбка яркой искоркой прочеркивала воздух. И вскоре весь островок играющей стаи был озарен сеткой вспыхивающих и погасающих искорок, он превратился из темного пятна в сверкающее. Косяк двигался клином, от головы, бурного сгущения кипящей рыбы, отходили крылья, они тоже сверкали, но послабее.
Играющая стая ушла в сторону солнца, вскоре ее не стало видно. Карнович со вздохом сказал:
- Видит око. Эх, жалко, что после прошлогодней неудачи оставили кошельковый лов. Был бы сейчас кошельковый невод - и рейсовое задание схвачено. Тонн триста сельди резвится под носом!
На каждом радиосовете сообщали об отменных уловах. Для экипажа хорошая погода означала изнурительную работу. Вечером высыпали сети, ложились в дрейф. От рассвета до полуночи тащили сети, вытряхивали рыбу, солили, забондаривали, погружали в трюмы. И, добравшись до койки, мигом засыпали - не раздеваясь, через три-четыре часа все равно надо было подниматься. Миша узнал, что можно заснуть шагая, можно разговаривать и дремать, можно есть в полусне - сон не отменял других проявлений жизни, он соседствовал с ними.
Только сети нельзя было тянуть в полусне, да спускать бочки в трюм.
Однажды на радиосовете Доброхотов сообщил, что в его промысловом квадрате появились косатки. Стая этих громадных хищников улов не уничтожила, но сети изорвала.
"Бирюза" промышляла далеко от "Ладоги" Доброхотова, но Карнович, встревожась, собрал помощников и опытных матросов. Все хмурились, от косаток спасения не было.
Капитан рассердился.
- Как вам угодно, я поддаваться этим бестиям не намерен!
- Буду читать им свои стихи, - предложил Шарутин. - Самым громовым голосом. Может, испугаются. - Последние слова прокатились по салону колокольным басом.
- Шум - это хорошо! - Капитан повеселел. - Я слышал, они ориентируются по слуху, а не по зрению. Значит, надо их дезориентировать. Но подберем что-нибудь поэффективней твоих стихов.
Он приказал вытащить на палубу ведра, чайники, металлические буи, колокол, стальные полосы, цепи, прутья. В рубке он положил ракетницу и запас ракет.
Косатки появились утром, когда порядок сетей с богатым уловом наполовину выбрали. Карнович - по обыкновению, один в рубке - увлекся выборкой сетей и проглядел хищников. Первым увидел морских разбойников Степан. Из радиорубки выскочил радист. Мимо шел на сдачу рыбы "Коршун", с него тоже разглядели косаток, несущихся к "Бирюзе", и радировали о грозящем нападении.
Дерзкие хищники мчались прямо на судно. Черные спинные плавники трехметровыми косами высовывались из воды. Карнович выстрелил из ракетницы, ракета с шипением врезалась в воду, со свистом взорвалась. На палубе ударили кто во что горазд. Грохот, визг, металлический стон пронеслись по океану. Вторая ракета взорвалась в центре стаи.
И так же стремительно, как атаковали, косатки стали удирать. Поворот был проделан перепуганными хищниками как по команде. Вскоре черные косы еле виднелись на сияющей маслоподобной воде. Карнович хохотал. Никишин с "Коршуна" прокричал по радио насмешливое поздравление. Он не ограничился радиоприветами, а выскочил на мостик и помахал фуражкой. "Коршун" шел метрах в трехстах, высокая худая фигура Никишина черным силуэтом врезалась в светлый фон голубого неба и зеркально-светлого моря.
На радиосовете Березов поинтересовался, сколько артистов в джазе "Бирюзы". При каждом разговоре по радио теперь Карновича расспрашивали, как дела в его шумовом оркестре. Он отвечал неизменно серьезно: "Шумим помаленьку!"
8
Шарутин, вероятно, был самым беспокойным и хлопотливым в экипаже траулера, состоящем из двадцати пяти человек. В свою вахту он почти не выбирался из крохотного штурманского закутка, соседствовавшего с ходовой рубкой, а в свободные часы появлялся во всех уголках судна. Его собственная каюта была единственным местом, куда он всего реже забирался - только когда сон валил с ног и нужна была койка. Иногда, впрочем, он растягивался на кровати в капитанской каюте, Карнович против таких вторжений не возражал, штурман пользовался капитанской койкой лишь в часы, когда самому капитану было не до сна. А когда вызванивали общий аврал на выбирание трала и обработку рыбы, Шарутин мигом мчался на палубу и с веселыми криками тянул сеть или орудовал шкерочным ножом. В ловкости и быстроте на палубных работах он не мог угнаться ни за Кузьмой, ни за Степаном, ни даже за Мишей, но шума поднимал столько, что со стороны могло показаться, будто он один трудится больше всех. И хмурый тралмастер Колун, всегда находивший повод любого покритиковать, ему одному не выговаривал: умение шло от многолетней морской практики, ее у Шарутина было маловато, а увлечение он показывал такое, что и Колун постеснялся бы потребовать больше.
В кубрике, в свободную минуту, Колун так отозвался о Шарутине:
- Второй штурман у нас мозговит и работящ, да одна беда: губят его рифмы. Когда человека стихи одолевают, настоящей специальности ему полняком не одолеть. Вот помяните мое слово, сходит он рейс-другой в океан, и точка: заест его грамота!
Как раз в этот день радиостанция "Печоры" передавала новые стихи Шарутина, среди них и то, об океане-разлучнике, которое он читал Мише на воскреснике.
В конце второй недели на промысле Шарутин спустился в машинное отделение. Там стармех обучал молодого второго моториста следить за правильной работой "вспомогачей" - малых двигателей. Главный двигатель гудел мощно и ровно, Потемкин был из стармехов, для которых перебои в работе дизелей не столь даже досадны, как оскорбительны. Шарутин отозвал стармеха в сторону и пытался заговорить потише, но в машинном отделении стоял такой грохот, что вместо интимного приглушения голоса пришлось перейти почти на крик.
- Слушай, дед, исполни личную просьбу, - сказал он Потемкину, который был ровно на год моложе его самого. - Как у тебя в смысле горючего? Запаса в танках хватает?
- Собираешься вместо спиртного пить солярку? - сострил стармех. - Много на пропой души не выдам, а с центнер налью. Притаскивай канистры.
- Чудак, я серьезно.
- Если серьезно, так подошло время пополнить запасы горючего. Танки на три четверти опорожнены.
- Вот и я так думаю - подошло время. А где собираешься бункероваться горючим?
- На "Тунце", естественно, мы к этой базе прикреплены.
- Антон, окажи одолжение, сугубо личный вопрос, понимаешь? Надо чтобы "Бирюза" пришвартовалась разок к "Печоре". Вот так нужно! - Штурман выразительно провел рукой по горлу. - И капитану не говори, что я это просил, придумай что-нибудь от себя.
- Что-нибудь придумаем, если тебе позарез нужно, - пообещал стармех.
Шарутин удалился в рубку. Там Карнович с Красновым обсуждали перспективы ближайших дней. Сельдяные стаи в районе обеих плавбаз поредели, надо было уходить в дальние промысловые квадраты. Шарутин принял горячее участие в обсуждении, он всегда был за то, чтобы в океане носиться от меридиана к меридиану, от одной параллели к другой. В рубке появился стармех с сообщением, что надо запастись горючим и лучше это сделать на "Печоре", а не на "Тунце".
- Вот еще - на "Печоре"! - возмутился капитан. - С какой стати? Мы селедку засаливаем и сдаем полными трюмами, а к "Печоре" без свежья не подходи. А сколько свежья будет?
- На "Тунце" запасы горючего в обрез, а "Печора" только пришла на промысел, у нее танки полны, - ответил Потемкин. - Кое-какое различие и в качестве смазочных материалов, для наших механизмов имеет значение.
- Один разок можно пойти и к "Печоре", - сказал старпом. - Наберем тонн десять, двенадцать свежья и пойдем.
- Сделаем по-другому, - решил капитан. - Набьем сперва трюмы соленым товаром, а потом, сверх соленья, добавим свежья. Сдадим на "Печору" свежье, попросим заодно принять и соленую продукцию. Пока Потемкин будет заливать танки, не стоять же нам без дела у борта плавбазы. "Печора" и от соленой селедки тогда не откажется.
Шарутин молча слушал этот разговор и сразу после решения капитана выскочил наружу с таким радостным лицом, что Миша, подсоблявший Колуну укладывать в порядке трал, зачиненный и приготовленный к отдаче за борт, посмотрел с удивлением. Штурман помог обоим, потом уселся на горке влажной дели. Колун сел в стороне чинить другой трал, эту работу он всегда делал сам. Штурман поделился с Мишей и Колуном новостью: промышлять пойдем в дальние квадраты, а сдачу произведем на "Печоре".
Миша припомнил, что Шарутин ждал каких-то неожиданностей в связи с приходом на промысел "Печоры", но подробно разъяснять не захотел - не захочет, вероятно, и сейчас. Миша никак не отозвался на сообщение штурмана, а тралмастер рассудительно заметил, что здесь ли промышлять или дальше, ему безразлично, была бы рыба, - дорог в океане на все тридцать два румба, и ни на одной не встретишь светофора.
Штурман с увлечением подхватил новую тему.
- Дорог в океане - большой джентльменский набор. Нас буря не остановит, буря не светофор. Кати на все румбы, куда тебе суждено. Дорог в океане много. И одна - на дно!
- Мрачные стихи! - заметил Миша, улыбаясь. - А что до бури, то пока ни одной не было. Такое безветрие, что просто прелесть.
- Не прелесть, а жуть! - серьезно возразил штурман. - Продолжительный штиль на этих широтах - шутка многозначительная. Такую фантасмагорию предвижу! Как по-твоему, Иван Яковлевич?
Колун подтвердил, что затянувшееся безветрие рано или поздно, но оборвется бурей. И чем сегодня тише, тем завтра загрохочет сильней. Что до него, то он свои меры принял, на палубе держит только необходимые материалы, а все остальное несет в кладовку.
Шарутин, заметив, что капитан спустился к себе в каюту, поднялся снова наверх и прошел в радиорубку.
- Отбей на "Печору" маленькое сообщение, - сказал он радисту. - Диктую текст. "Печора", каюта номер семьдесят четвертая. Все в порядке. Жди. Шарутин.
- А кому конкретно? - спросил радист, записывая радиограмму. - Фамилия получателя?
- Получатель - каюта, - строго сказал штурман. - И фамилия ее - номер семьдесят четыре. Или не ясно?
Радист, молча пожав плечами, застучал ключом на своем радиопередатчике "Ерш".
Через несколько дней, впервые за три недели на промысле, "Бирюза" с полными трюмами засоленной селедки и палубой, сплошь заставленной бочками со "свежьем", понеслась не к "Тунцу", а к "Печоре" и, лихо повернув, заняла очередь.
Когда подошло время траулеру швартоваться к базе, Шарутин объявил, что ему хочется на "Печору".
- И вместе с тобой, Леонтий! - пробасил он просительно. - Очень нужное дело, а без тебя не выйдет.
- А что за дело, и почему оно тебе нужное? - поинтересовался капитан.
- Лучше не рассказывать, а показать. Тебе картинка понравится, ручаюсь.
С плавбазы спустили сетку, на ней поднялись сразу четверо - мастер добычи, стармех и Карнович с Шарутиным. Карнович хотел пройти в носовую пристройку к капитану плавбазы, но Шарутин не дал.
- Представляться начальству успеется, мое же дело отлагательства не терпит. Шагай со мной вниз.
Они прошли мимо камбуза и столовой, мимо красного уголка и библиотеки, спустились еще ниже. Карнович раздраженно объявил, что экскурсия по внутренним помещениям плавбазы ему надоела, он дальше ни шагу не сделает. Шарутин, вместо ответа, постучал в каюту, к которой они подошли.
- Входи и не падай в обморок, - сказал он, пропуская капитана вперед.
В четырехместной каюте у столика сидела Дина.
- Ты? - проговорил Карнович, пораженный. - Неужели ты? Или мне померещилось? Призрак? Мираж?
- Можешь дотронуться до меня, - смеясь, сказала она, протягивая руку. - Сразу убедишься, что не призрак и не мираж.
Шарутин радостно хохотал. Он казался гораздо более счастливым, чем Дина и еще не пришедший в себя от изумления капитан.
- Моя работа! - восторженно басил он, не давая ни ей, ни ему больше слова сказать. - Сперва Дину уговаривал определиться на плавбазу. Жуть, что было, она ведь командовать кораблями мечтает, ты Дину знаешь, она такая! А потом старпома уламывал, чтобы взял, он мне приятель, вместе мореходку кончали, только для меня и согласился зачислить необученную. Зато Дина теперь полноправный член экипажа - лаборантка по анализу сельди, за один переход сюда освоила дело, старпом мне по радио сказал - вполне справляется. Жуткие способности химика, так и рубанул по "караваннику". И учти - заработки нашей команды теперь зависят от того, какую цифру жира у селедки выведет Дина в накладной. Так что ищи ее доброго расположения!
- Что-то не вижу, чтобы ты очень искал моего доброго расположения, Леня, - заметила с насмешкой Дина.
Карнович бодро сказал:
- Минутная растерянность, извини. Итак, наши промысловые показатели в твоих суровых руках, и я должен перед тобой лебезить? А с чего начнем завоевания твоего доброго расположения?
- Хотя бы с того, что ты меня обнимешь и поцелуешь. Капитан не заставил дважды себя просить.
9
Затянувшееся безветрие тревожило не только Колуна с Шарутиным. Все опытные рыбаки понимали, что в природе нарушена естественная гармония тишины и шума, покоя и толчеи. В "адской кухне погоды" между Гренландией и северной Норвегией произошла катастрофа, и выразилась она в том, что мертвое спокойствие сковало на долгие дни океан. Он должен был преодолеть одну катастрофу другой - ураганом. Сколько бы антициклон не задерживался, его сметает циклон, так учил морской опыт. И что буря, призванная взорвать затянувшийся штиль, будет немалой, предугадывали все.
С каждым новым днем синоптики на плавбазах все опасливей изучали карты погоды, по два раза в сутки принимаемые по радио автоматическими аппаратами. С каждым новые днем все беспокойней звучали их ежедневные сообщения на радиосоветах: "Сегодня в океане ожидается полное спокойствие". И каждое утро, и каждый вечер капитаны с сомнением вглядывались в горизонт - не появится ли где на его темной синеве зловещих быстро летящих туч. Но барометр показывал максимальное давление, небо было чисто.
И когда в Гренландском море, где-то к западу от Шпицбергена, возникло колечко падающего давления, синоптики и руководители флотилий восприняли его, если не с удовлетворением, то с пониманием. Совершилось то, чего с тревогой ожидали - природа порождала бурю.
Пока это была маленькая воронка в атмосфере, набор крутящихся изобар с невысокими перепадами давлений. Циклон вращался вокруг собственной оси, он еще никуда не двигался, ничему не грозил. Но давление в его центре продолжало падать, перепады становились крутыми, сперва десятки, за ними сотни кубических километров воздуха обрушивались в исполинский воздушный провал, образовавшийся около Шпицбергена. И, как чудовищный зверь, очнувшийся от спячки, циклон начал медленно подвигаться, он еще не мчался, только пошатывался, только присматривался - куда же броситься?
Крупные метеостанции Европы и Америки отметили зарождение бури, на синоптических картах появилось грозное закольцевание изобар. Давление в центре циклона падало, колец с каждым сообщением становилось больше. Как гигантская вытяжная труба, циклон жадно всасывал воздух, и, на смену исчезающей атмосфере, сюда устремлялись воздушные потоки из областей высокого давления. На периферии циклона забушевали вихри, воздухопад расширялся, захватывал все новые площади в океане - ураган набирал силу.
И внезапно вся эта бездна осатаневшего воздуха пришла в движение - циклон ринулся на юг.
В день, когда направление бури на юг стало явным, Березов собрал на плавбазе совещание флагманов рыбацких флотилий. На совещание подплыл и Луконин. Синоптик расстелил на столе две карты погоды - последнюю сводку и прогноз Вашингтона на завтра. Около Березова лежали телеграммы из Москвы от Института Прогнозов.
Синоптик доложил, что, по прогнозу американских метеоинститутов, циклон, все убыстряя бег, пройдет западнее острова Ян-Майен и через Датский пролив, между Гренландией и Исландией, прорвется в Западную Атлантику, к американскому материку. В связи с этим все суда, находящиеся на трассе циклона, получают штормовые предупреждения и рекомендации, куда уйти, чтобы избежать встречи с бурей. Рыбацкому промыслу юго-восточнее Ян-Майена, по-видимому, ничего не грозит.
Вывод синоптиков подтверждала и московская радиограмма. Институт Прогнозов тоже считал, что циклон будет прижиматься к берегам Гренландии. Институт советовал суда, забравшиеся к пятнадцатому меридиану, увести к востоку за десятый, а еще лучше - за пятый меридиан.
- Какая скорость ветра в обводе циклона? - спросил Березов. - И какие перепады?
- В районе Гренландии сейчас свыше тридцати метров в секунду, но ветер продолжает расти. Дождь, мокрый снег. В центре - девятьсот семьдесят миллибар. У нас пока 1050.
- Там уже двенадцать баллов, а буря лишь разворачивается! - Березов покачал головой. - Давно не слыхал о таких перепадах! Как будем с промыслом?
Флагманы полагали, что оснований для паники нет, промысел надо продолжать. В "Океанрыбе", где следили за метеообстановкой в Северной Атлантике, поводов для беспокойства тоже не видели: управляющий трестом поздравлял с досрочным завершением плана месяца, надеялся на крупное перевыполнение.
- Итак, промысел продолжаем, - разюмировал Березов общее мнение. - А промысловиков предупредим, чтобы запасались топливом, строже следили за трюмами и палубой.
Флагманы разошлись по судам, Луконина Березов задержал. Луконин вторую неделю возился с СРТ "Хариусом": неловко отвернувший встречный траулер продырявил "Хариусу" борт, причинил повреждения в машинном отделении. Пробоину в борту Луконин заделал надежно, но с двигателем было хуже: самостоятельный ход траулер восстановил, но прежней скорости не добирал. И когда Березов стал расспрашивать, как дела на пострадавшем траулере, Луконин лишь молча развел руками.
- Ты понимаешь, чего я боюсь, Василий Васильевич?
- Да, - ответил Луконин.
- Нет, я не о буре. Прогнозы, сам слышал, благоприятные, так что не о буре речь. Но представь себе просто сильный шторм, обычную здесь осеннюю чертопляску баллов на девять-десять. На плаву "Хариус" в промысловые дни держится прилично, а против сильного ветра не выгребет.
- Не выгребет, - согласился Луконин.
- Значит, надо снять его с промысла. И отвести куда-нибудь отремонтироваться, раз сами хорошего ремонта обеспечить здесь не можем…
Луконин вопросительно поднял брови.
- Торсхавн?
- Куда же еще? И сделать это должен ты. Одного такого инвалида посылать опасно. Но и тебя надолго с промысла отпускать не могу.
- Одна нога - к Фарерам, другая - обратно к Ян-Майену, - сказал Луконин, улыбаясь.
- Точно. Когда сможешь выйти?
- Когда надо?
- Сейчас.
- Могу. Дай распоряжение "Хариусу".