Пополняемые после каждого рейса в океан стеклянные шкафы с диковинками были главными жильцами его большой, на восемьдесят квадратных метров, квартиры. Единственный сын Павел служил в Севастополе на военном корабле, там и женился, и, выехав в свое время из Светломорска, сам уже ни разу сюда не наведывался - Доброхотов с женой проводил отпуск у него в Крыму. Елизавета Ивановна, рыхлая, грузная женщина, сидела дома - днем со штопкой или вязаньем в руках, вечером с книжкой: в отличие от мужа, равнодушного к художественной литературе, она увлекалась приключениями, особенно морскими. И она всегда отлично знала, где в этот день, даже час, промышляет муж, - он аккуратно радировал ей, с неизбежной служебной сдержанностью, где ходит его "Ладога" и каковы дела. А если не хватало его информации, она звонила диспетчерам "Океанрыбы" - в тресте хорошо знали, что отговорками о незнании ее не успокоить, и точно осведомляли о районе промысла и погоде на нем. Знакомые часто, вместо справок у диспетчеров, звонили ей, если интересующие их люди промышляли недалеко от Доброхотова, - и ответы всегда были верными. "Говоришь, Лиза, словно по карте смотришь!" - наивно удивлялись иные подруги. Елизавета Ивановна к морским картам не прикасалась. Она любила ставить свое кресло у шкафа, в котором хранились диковинки того района, где в этот день промышлял муж, и любовалась ими, разговаривая по телефону.
У капитанов судов, возвращавшихся в караванном строю из экспедиционных рейсов, был заведен обычай: отмечать благополучный приход вечеринкой дома у одного из них. В клубе тоже устраивались торжественные вечера с президиумом на сцене, речами, а после речей - с музыкой и танцами, с хорошим буфетом, но то были официальные собрания, характер их зависел от того, удался ли промысел или "не пощастило" на улов. А дома собирались своим кругом, по приятельству. В этот весенний приход каравана очередь хозяйствовать на вечеринке выпала Соломатиным.
Ольга Степановна три дня бегала по магазинам, закупая припасы, по два раза на дню появлялась на рынке: всего собиралось сесть за стол человек около двадцати, наготовить на такое количество гостей было непросто. Ей помогали Гавриловна и Елизавета Ивановна, в свободные от службы часы забегала на кухню, превращенную в заготовительный цех, и Мария Муханова. Создание закусок, жаркого, печеного и вареного взяла на себя Гавриловна. А изготовление тортов оговорила себе Елизавета Ивановна: за годы супружеской жизни, ублажая странника-мужа в те редкие недели, какие выпадало провести вместе, она постигла искусство кондитера. Первую пробу с ее творений сняли дети Соломатиных, после чего их - чтобы не болтались под ногами - отправили к Куржакам. Куржак принес из своей квартиры дополнительный стол и стулья. Столы были накрыты в большой комнате, а две другие - детскую и кабинет Соломатина - отвели для танцев и для курцов, - в курительной, самой маленькой, предусмотрительно держали открытыми форточки.
- Угощение такое, что полгода будем помнить! - восторженно объявила Елизавета Ивановна, когда закуски и вина расставили на столах. Она отличалась охотой к преувеличенным оценкам.
Ольга Степановна вдруг вспыхнула.
- Почему полгода? Разве через три месяца не устроим такого же вечера у тебя, Лиза?
- Поговаривают, что промысел пойдет по-новому, задания меняются, сроки…
Их разговор прервала Мария, высунувшаяся из кухни:
- Оля, помоги нам с Гавриловной. Ольга Степановна поспешила на кухню.
Первыми, всей семьей, пришли Куржаки: сам Петр Кузьмич, сын Кузьма, матрос "Кунгура", его жена Алевтина, медсестра областной больницы, худенькая женщина, некрасивая, но с большими, быстро меняющими выражение глазами, и друг Кузьмы - Степан Беленький, боцман с того же "Кунгура", мужчина баскетбольного роста, широкоплечий, широколицый, с маленькими, умно поблескивающими глазами, с неизменной добродушной усмешкой на гладком розовом лице. Следом за Куржаками появились Прокофий Семенович с Мишей.
- Давай знакомиться, - сказал Кузьма Мише. Он так сильно тряхнул Мишину руку, словно хотел оторвать ее. - Тебя Михаилом, так? Меня - Кузьма. А вот этот верзила, эта верста коломенская - Степа. Наш боцманюга. Все боцманы - драконы, Степа - всех драконистей, просто змей из змеев. К тому же мой спаситель, вытащил меня из пучины, когда я вдруг смайнался к Нептуну. Так что я у него вечный должник, для него - все!.. Учти, если станешь с ним ссориться, с двумя придется иметь дело.
Степан дружески сжал руку Миши. В мягком пожатии рослого боцмана чувствовалась сдержанная сила, Миша подумал, что вот уж человек, с каким ссориться не следует - один с двоими справится. Слушая, как его расписывает Кузьма, Степан смеялся, широко раскрывая рот, и ничего не сказал, он был, похоже, из неразговорчивых. А громкоголосый Кузьма, высокий - на голову выше отца - очень худой, с красивым бледным лицом, порывисто ходил по комнате, куда их пригласили, и пока Алевтина налаживала радиолу, все говорил. И говорил, и ходил он с какой-то поспешностью, двигая руками, словно боялся, что не вовремя прервут или заставят вдруг стоять. Он резко поворачивался, приближаясь к какой-либо вещи, непременно за нее хватался - из него словно било движениями, они вырывались непроизвольно.
- На море нацелился? - говорил он. - Хорошая задумка. Иди к нам на "Кунгур". Капитан - орел! Ребята - один к одному. Будем корешами. Заявление в "Океанрыбу" подал? Рванем в управление, я тебя протолкну.
- А зачем меня толкать? - Миша пожал плечами. - Сам пройду.
- Завтра вечерок освобождай. Приглашаю.
- Куда и зачем?
- Найдем, куда. Днем выдача у бухов для "Кунгура", после выдачи повеселимся. Традиция. Вместе потопаем в управление. Что будешь сейчас делать?
- Как - что?.. Отец говорил - приглашены на вечер.
- Вечер - когда соберутся капитаны. Раньше чем через час никто не прибудет. Ногами дрыгаешь? В смысле - танцуешь?
- Танцор я не очень…
- Я тоже. Пусть Лина со Степой кружатся, а мы с тобой смайнаем на этажок ниже. У Бориса Андреича Доброхотова такие штуковины в шкафах - обмереть! Пошли, пошли!
Он потянул Мишу за руку. Алевтина встревоженно окликнула мужа:
- Кузя, ты куда?
- На свидание с некоторыми милыми особами, - Кузьма захохотал. - Пока вы со Степой под музыку будете обниматься, мы с Мишкой повеселимся по-своему. Через часок появимся.
Рассерженная, она схватила его за плечо.
- Что еще надумал? Как зовут твоих милых особ? Из наших подруг?
- Не дай и не приведи, чтобы таких подружек заимела! Одна - жаба-рыба из Токоради, другая - акулища из Гренландии, там они в редкость, две бониты из Амазонки, десяток таких за часок начисто человека обглодают… И еще с сотню зверюг не лучше этих. Теперь пустишь?
- К Доброхотову идете, - сказала она, успокоенная. - Я кликну вас, когда позовут к столу.
Подталкивая Мишу к двери, Кузьма пригрозил Степану:
- Я тебе человек обязанный, но крепко обнимать жену запрещаю.
Степан посмеивался. Алевтина раздраженно сказала:
- Кузя, хоть бы при посторонних постеснялся. Что о нас подумают?
Доброхотов сидел в кресле. Выутюженная морская форма висела на спинке стула. Услышав, что Кузьма и Миша пришли знакомиться с его морскими сокровищами, Доброхотов оживился. Он подвел гостей к крайнему шкафу, там были сложены сувениры, добытые еще в довоенных плаваниях по Средиземному морю и Атлантике. Раскрывая стеклянные дверцы, он брал в руки каждый образец, рассказывал, где добыл его, с какими событиями тот связан. Миша увидел на одной из полок три крупнокалиберных деформированных пули. Он удивился: к морским достопримечательностям они вряд ли могли относиться.
- Ошибаешься, дружок! - возразил капитан. - Именно морская достопримечательность. Дело было в тридцать восьмом году, в начале весны. Наше судно, под покровом ночи, подходило к Барселоне. И вот, на первом рассвете, до солнца еще часок оставалось, всплыла подводная лодка мятежников-франкистов - старая, постройки еще до первой войны, даже пушчонки на ней не было, только пулемет. Однако, если бы пошла торпедировать, могла и на дно пустить. Я тогда вахту нес, стал маневрировать, быстро менять галсы. Но она не посмела пустить торпеду, флаг-то наш советский был виден ясно, только обстреляла рубку из пулемета. Матросы собрали мне пули, какие нашлись на палубе.
Покончив с первым шкафом, Доброхотов перешел ко второму. Здесь хранились реликвии, собранные в годы Отечественной войны. Доброхотов служил тогда на Тихоокеанском флоте, ходил в Японию, в Корею, в Южно-Китайские порты - каждый рейс оставил напоминание о себе. И капитан с такой охотой рассказывал о событиях тех лет и так живо описывал города, моря и людей, что Миша, увлеченный, почувствовал сожаление, когда их позвала спустившаяся Алевтина: Доброхотов не описал и половины своих собраний.
- Не огорчайся, малец! - утешил его капитан. - Соседи ведь, приходи запросто хоть каждый день, пока я на берегу. А теперь - наверх! Скажете, что я за вами, вот только оденусь по-праздничному.
В гостиной уже было полно гостей. За столом сидели: высокий, худощавый Корней Прохорович Никишин; всегда подтянутый, как на параде, Андрей Христофорович Трофимовский - оба из самых известных капитанов "Океанрыбы" - они пришли с женами. Вершину стола заняли Соломатин с женой, места только-только хватало на двоих - сидя они соприкасались плечами. По правую сторону от хозяев села Мария Михайловна - два стула рядом оставались пустые. Напротив нее разместился Доброхотов с Елизаветой Ивановной, около него Прокофий Семенович, дальше Куржак с женой, а места на другом конце стола предоставили молодежи - Алевтине, Кузьме, Степану и Мише.
Соломатин встал и постучал вилкой по бокалу.
- Прошу внимания. Николай с Алексеем позвонили, что опоздают. Есть предложение начать вечер. Первую, традиционную - за наше благополучное возвращение!
Вечер шел неторопливо, капитаны, закусив, говорили, как шел промысел, хохотали, вспомнив забавные события, делились мнениями об обстановке на берегу. Это были все те же разговоры, какие Миша слышал дома, отец каждый вечер выспрашивал Алексея - о судах, о морях, о штормах, о рыбе, о заработках, о том, кто приходит командовать новыми судами, кто списывается на берег. Но оттого, что говорил об этом не брат, хоть и связанный с морем, но сухопутный работник, а настоящие моряки, Миша слушал, раскрасневшись от увлечения. И его удивило, когда Кузьма вдруг с тоской сказал, даже не стараясь приглушить голоса:
- Чинно, как на собрании, только не хлопают ораторам. Хоть бы музыку пошальней врезать, что ли! Вот пойду и запущу радиолу на полный грохот!
Алевтина сердито покосилась на него, он умолк, уныло тыкая вилкой в сардину.
В передней раздался громкий звонок. Ольга и Сергей Нефедович разом вскочили. Она кинулась к двери, но попала в объятия мужа. Не выпуская ее, он радостно воскликнул:
- Что за черт! Куда ни повернусь, везде ты. Как это у тебя так здорово получается?
- Сережа, не хулигань! - сказала она, пытаясь высвободиться.
- Буду хулиганить! - Он двигался к двери, не выпуская ее.
- Молодожены, может, нам уйти? - крикнул Никишин. - Что-то мне чудится, мы вам мешаем.
- Пока не гоним, - отозвалась Ольга Степановна, убегая в прихожую.
- Но и засиживаться не рекомендуем, - важно добавил Соломатин, возвращаясь на свое место. - Всяк сверчок - знай свой шесток, всяк гость - свое время.
- До торта не уйду! - объявил Доброхотов. - Отбивные, вареные и печеные можешь оставить себе, а торты выкладывай на стол.
- Не только выложим на стол, но и дадим сухим пайком. На кухне я видел кремовый торт, удивительно хорош носить в кармане.
В гостиную вошли Березов и Муханов. Алексей, садясь рядом с женой, спросил, не сердятся ли на них за опоздание. Она тихо ответила:
- Веселимся нормально. Но я хочу тебя предупредить - будь осторожен, если начнут расспрашивать, какие новости. Не нравится мне сегодня Ольга.
- Нездорова? Мне не показалось.
- Чересчур возбуждена. Лиза сказала, что время промысла удлиняется, она так вдруг окрысилась. Оля умеет владеть собой, и уже если начинает кричать, значит, нервы у нее разошлись.
- Учту, - сказал Алексей и придвинул к себе закуску.
Березов сел по другую сторону Марии и, она, улучив минутку, повторила и ему свои советы. Он молча кивнул. Никишин громко заговорил:
- Николай Николаевич, товарищи интересуются, как заседали? Ходят слухи, что штурманов произведут в капитаны, а капитанов в адмиралы? Или врут? Между прочим, такое звание - рыбный адмирал - мне бы подошло. Звезды на плечах, лампасы на брюках… Рыбка, ослепленная блеском золотого шитья, сама бы кидалась в трал.
- Мало тебе шевронов на рукавах? - отшутился Березов. - Адмиралы - народ грузный, важный, ты же беспокойный, мечешься по промысловому квадрату то сюда, то туда… Несолидный у рыбаков адмирал, скажет селедка и с пренебрежением уйдет в глубину.
- Ладно, я в адмиралы характером не выхожу, а другие? - настаивал Никишин. - Между прочим, я своего "Коршуна" ни на какое судно не променяю, а вот Андрей Христофорович? Неужто такому капитану вековать на траулере? Если не в рыбные адмиралы, поскольку такого нужного звания вы не вводите, то ему хоть в капитан-директоры плавбазы!
Березов с усмешкой посмотрел на сконфуженного Трофимовского. Андрей Христофорович, человек средних лет - из послевоенного поколения моряков - отличался и дисциплинированностью и честолюбием. Он не только рьяно выполнял все требования морских инструкций и был знатоком всех морских законов и обычаев, но и умел свое тщание делать видимым для всех. Никишин насмешливо подчеркнул общее мнение - такой человек долго не мог задержаться в должности капитана небольшого судна. Березов ответил Никишину:
- Придут в порт строящиеся плавбазы, вспомним тогда, что Корней Никишин категорически отказывается бросить, свой траулер. Волей-неволей придется просить Трофимовского идти на повышение.
Трофимовский с удовлетворением откинулся на спинку стула. В Светломорск вскоре должна была прийти новая плавбаза "Печора", судно водоизмещением в двадцать тысяч тонн с мощными морозильными трюмами и механизированным рыбоперерабатывающим заводом. Трофимовский уже намекал Кантеладзе и Березову, что не прочь к своему званию капитана добавить и наименование - "директор".
- Будете административный пасьянс раскладывать, - кому на повышение, кому на захирение, - меня не забудь, Николай Николаевич, - проворчал Доброхотов.
- В каком смысле не забывать, Борис Андреич?
- В самом прямом. У вас кадровики - анкетные души. По анкете я первый на продвижение - скоро тридцать лет на морях, все океаны исходил, берега всех материков, кроме Антарктиды, ногой пробовал, глазами видел, можно сказать, и рукой щупал. Так вот - чтобы без выдвижений. Корнею его "Коршун", мне моя "Ладога". Пока мое суденышко бегает, я на нем.
- Воля испытанных морских волков для "Океанрыбы" - закон! - весело ответил Березов. - А теперь от служебных дел перейдем к праздничным. Вероятно, у вас уже был этот тост, но хорошие пожелания неплохо и повторить. Итак, за тех, кто в море!
Его прервала Ольга Степановна:
- Подождите с тостом! Почему о Сереже ничего не сказали? Какие изменения ждут капитана Соломатина?
- Он сам тебе скажет, Оля, - ответил Березов, не опуская рюмки.
Она порывисто повернулась к мужу.
Соломатин с шутливым сокрушением повел плечами.
- А ты молчишь, Сережа! Я спрашиваю, ты отмалчиваешься. Почему, хочу я знать?
- А что говорить, если сам пока ничего не знаю? Вызовут, объявят, поделюсь с тобой новостями.
Она снова обратилась к Березову:
- Нет, Николай Николаевич, я очень прошу! У вас намечаются большие перемены. Вы-то уж, наверно, знаете, что кому из ваших людей назначено.
Березов посмотрел на Марию Михайловну - та незаметно толкнула его коленом - и серьезно ответил:
- Говорить об этом рановато. Наберись терпения, Оля. Минуты через две встал Соломатин:
- Внимание! За опоздание на условленное рандеву накладываю на бывшего капитана первого ранга Березова штраф - открыть танцевальную программу. Кавалеры выбирают дам.
- Я с моей неизменной партнершей Елизаветой Ивановной! Другие дамы мне не по возрасту - быстро загонят немолодого человека. - Березов обошел стол и церемонно подал руку жене Доброхотова. Кузьма, оглянувшись - не слышат ли его танцующие, предложил:
- Братва, самый раз незаметно смыться. Проложим курс на гуляние в парк. На людей поглядим, себя покажем. Повеселимся, короче.
Алевтина недовольно сказала:
- Всегда тебе чего-то особого хочется! Неужто здесь не веселье?
- Линочка, какое здесь веселье? Язык во рту стынет - как бы иного словечка не вырвалось. И Николай Николаевич тоже… Закатил речугу. Обсуждают, кому какие должности. И это нам выслушивать? Пойми, какая мы старикам компания? Тем более - начальство!
- Нет, нет! Мне рано на работу. Больных так много, что койки, ставят в коридоре, не хватает сестер для ухода. И ты завтра с утра хотел Татьянкину кроватку починить.
- Хватилась! Кроватку я починил, пока ты со своими больными возилась. И ступеньки на веранду укрепил. Еще на крышу лазил, антенну наладил. Что тебе еще?
- Кузенька, лучше завтра пойдем в кино.
- Кино мы смотрим на переходе в океане - по две картины на день. Кино не для завтрашнего праздника.
Алевтина удивленно посмотрела на мужа.
- Завтра же будний день, Кузя.
- Это у тебя будни, а у нас со Степаном праздник! Степан, до того не хотевший вмешиваться в спор товарища с женой, осторожно сказал:
- Что-то я не понял, какой у нас завтра праздник. Кузьма запальчиво воскликнул:
- Морской, вот какой! Что под ногами земля! Три месяца мотало над бездной, три месяца лишний шаг вправо, лишний шаг влево - пеняй на себя, вот наши будни! А сейчас закрою глаза и пойду, не хватаясь за леера. На все тридцать два румба - асфальт! И это не отпраздновать?
- Мы же отметили твой приход. Вечеринку устроили, вот и Степан был…
- Да пойми ты, Лина, пойми! - твердил Кузьма, все сильней возбуждаясь. - Что мне в этих вечеринках? У нас дома - вроде поминок по рейсу, вернулись, мол, благополучно, и спасибо. А здесь поддакивай старшим, ешь глазами начальство! Я праздновать хочу, каждый день радоваться. И на людях, пусть все видят - у Кузьмы Куржака сегодня великий праздник!
- Кутить по ресторанам, да? Дома тебе не нравится…
- Лина! Не кутить - повеселиться; музыку послушать, А насчет дома… Ужасная радость - весь день налаживать, что у вас за три месяца испортилось. Или слушать, кто отдал концы в твоей больнице, какая температура у следующего кандидата на тот свет. В общем, одевайся, Лина, тихонько отчалим от этого пирса.
- Никуда я не пойду! - сердито ответила она. Перепалку прервал Степан:
- Хватит вам ссориться по пустякам!
Музыка смолкла. Гости рассаживались по местам. Кузьма, мрачный и молчаливый, сел на стул Миши, а его попросил подвинуться к Алевтине. У нее раскраснелось лицо, зло сверкали глаза. "Как бы не расплакалась при всех!" - опасливо подумал Миша. Степан, взявший роль семейного примирителя, поставил тарелку с тортом перед Алевтиной. С ложечкой в руке, она склонила лицо над тортом. В тарелку закапали слезы.