- Я так предполагаю, что, ежели скакать на короткую дистанцию, гнедой обскачет. Но восьми километров его холеные ноги не выдержат. В этом убежден, и никто меня не отговорит.
- А я другого коня и не вижу, - пытаясь быть хладнокровным, возразил Човдуров.
- Можно поспорить с тобой? - ласково приступил Махтум к главной своей задаче.
- На что хочешь спорить?
- Если белый обгонит гнедого, дашь мне двухмесячный отпуск?
Аннатувак усмехнулся.
Махтум, не болтай что попало. Не я издаю законы, не я устанавливаю продолжительность отпусков.
- Ладно… Тогда премируешь чем-нибудь из директорского фонда.
- Глупости говоришь. Разве не знаешь, для чего предназначен директорский фонд?
- Тогда… Тогда сто рублей из своего кармана!
- Это другое дело, - согласился Аннатувак. - А что ты мне дашь, если придет гнедой?
- Я… - Махтум толкнул локтем Амана. - Я готов доверить тебе на обратном пути баранку… Жизнью рискую, как видишь.
Этот сговор мог тянуться долго, если бы кони не изготовились на старте и не раздался выстрел.
Толпа ахнула - гнедой сразу вырвался вперед, оставив за собой четырех коней, бежавших кучно. Аннатувак толкнул в плечо шофера.
- Гляди, Махтум! Гляди, Махтум!.. Еще наездник сдерживает, а то он все четыре круга обежит, пока остальные сделают первый…
И в самом деле, если б дугой пригнувшийся к шее коня гибкий мальчик-наездник показал плеть и сделал сильный посыл, гнедой далеко оторвался бы от остальных. Махтум это чувствовал, но понимал, что такого темпа нервный скакун долго не выдержит, и потому хладнокровно ответил:
- Не торопись, товарищ начальник, дело еще впереди. Будем рассчитываться па финише…
Но и на втором и на третьем кругах гнедой скакал далеко впереди других, и Човдуров, увлекшийся не меньше Махтума, то и дело выкрикивал:
- Ну как, Махтум?.. Эге! Ну как теперь?..
Но на половине четвертого круга белый конь вдруг отделился от остальных и быстро стал настигать гнедого. Теперь уже Махтум, приплясывая от возбуждения, кричал:
- Товарищ начальник, гляди, гляди!.. Ай, что делает белый!
Когда прошли третий столб четвертого круга, оба коня шли голова в голову. Зрители проталкивались вперед, раздвигая плечами стоящих ближе, подбадривая фаворитов:
- Гнедой, красавец мой, жми!
- Жертвой буду ради тебя, белый мой, покажи себя!
Иные шутники прыгали на спины своих соседей, а те и не замечали. Аннатувак тоже в азарте выскакивал из рядов, бормоча про себя: "Жаль, что его пустили на большую дистанцию… Эх, гнедой, не подведи меня, постарайся!.." Даже не чувствовал, как шофер что есть силы колотит его по плечам, крича:
- Гляди! Гляди!..
Часто мелькали ноги белого, приближался издали глухой топот копыт, сияла мокрая от пота спина гнедого… Распластываясь в воздухе, кони летели мимо ухающей толпы… Только в последнюю секунду стало заметно, как на финише белый уже на целый корпус опередил гнедого под рев зрителей… Казалось, громче всех орал Махтум:
- Что?.. А?.. Белый победил гнедого!
Кончились скачки - начался гореш, излюбленная в туркменских селах борьба пальванов.
Тойджан и Ольга протиснулись в круг, где схватывалась в единоборстве то одна пара, то другая… Ольга ничего не понимала в тонкостях гореша, но Тойджан, надеявшийся показать русской девушке туркменский праздник во всей его красоте, только презрительно кривил губы. Зарясь на приз, то и дело выходили на круг обыкновенные, не отличающиеся ни ростом, ни телосложением шоферы, пастухи, конюхи. Не те были пальваны, что прежде, не та была борьба, какую Тойджан видывал в родном селении…
- Детская забава, - сказал он и даже плюнул.
- А мне нравится! - говорила Ольга и тянулась на цыпочках, чтобы лучше видеть.
- Видела бы ты, какие прежде на тоях выступали пальваны… - недовольно гудел бурильщик. - Затылки были как пудовые сахарные головы, а ноги точно кувшины для воды… А эти, ах!
- Да что ты брюзжишь?
- Не нравится.
Тойджан был уверен, что, выйди он на круг, всех бы раскидал. Но он был застенчив и потому сердился и отворачивался, когда кто-нибудь из толпы выбегал на круг и повязывал на себе кушак… А когда победителю вручали сторублевку, он даже начинал что-то напевать себе под нос, и Ольга удивленно приподнимала брови, с интересом поглядывая на придирчивого спутника. Впрочем, и она рассмеялась, увидев шофера Махтума, который успел с кем-то схватиться и сейчас, азартно прикладывая ко лбу сторублевую бумажку, точно пьяный, шел из круга. Его, видно, интересовала не сама борьба, а приз, и он нес его над толпой, как флаг. И уже, кажется, готов был снова ринуться в схватку.
Когда Тойджан и Ольга разыскали в толпе своих, был уже третий час дня. Махтум, изрядно проголодавшийся после борьбы, нетерпеливо поглядывал на Аннатувака - тот спорил о чем-то с Ягшимом.
- Сказать по совести, товарищ председатель, - говорил Аннатувак, и трудно было сразу понять, всерьез ли он или разыгрывает толстяка, - ваш той не превзошел моих ожиданий…
- Дорогой товарищ Човдуров, потерпите, угощение вас единогласно удовлетворит, - перебил Ягшим.
- Нет, Ягшим, вы меня не поняли.
- А что?
- Почему на конях скачете без седел?
- Мы этого даже не замечаем.
- И гореш у вас словно детская забава, - вставил слово Тойджан.
- Ай, как же это так? - изумленно оглядел Ягшим своих колхозников. - Товарищи активисты, неужели не удался наш праздник?
Льстивые голоса тотчас откликнулись:
- Как будто неплохо, товарищ председатель.
- Люди повеселились, товарищ председатель.
- И призы щедро раздавались…
Аман, слушая этот хор подхалимов, рассмеялся.
- Где прежние пальваны? - спросил он. - Где Балхан-пальван? Где Пеленг? Где Непес Чака?
Ягшим решил обратить в шутку неприятный разговор.
- Не тревожь мои раны, товарищ Аман, женщины теперь единогласно рожают карапузов!
- Разве товарищ Ягшим - карапуз? - наседал Аннатувак, почувствовав поддержку товарищей-нефтяников. - Вот этот друг - разве карапуз? - он показал на рослого кладовщика. - И тот, что в праздничный день стоит с папкой под мышкой, разве карапуз?
- Ай, ведь мы же актив!
- А разве актив… - Аннатувак чуть было не сказал "должен гордиться своим пузом?", но поправился: - Разве актив не должен заниматься физкультурой? Забыли, видно, пословицу: "Старший начнет - младший работает!" Почему сами не вышли бороться?
Ягшим уныло ответил за всех:
- Товарищ нефтяник, разве не слышишь, какая у меня одышка, даже когда с места встаю?
- Дальше так пойдет, и встать не сможешь.
Ягшим хитро подмигнул своим и рассмеялся.
- А ведь это единогласно золотые слова, а?! Пойдемте покушаем, дорогие гости.
Пир был на славу. Ягшим угощал шефов чем только мог. Махтум неутомимо уплетал кюртюк. Шашлык из грудинки пришелся по вкусу Аннатуваку. А когда разрезали поджаренного на углях козленка, фаршированного черным перцем и луком, тут уж перестали стесняться и Тойджан с Ольгой. Помня о золотых словах, только что сказанных в назидание толстяку Ягшиму, один только Аман не слишком налегал на жирную еду, а больше тянулся к мискам с кислым молоком и крепким чалом.
Ягшим произносил тосты - один за другим и все "единогласно".
С трудом Тойджан втиснул словечко в этот фейерверк красноречия. Ему захотелось опять поддразнить тщеславного толстяка.
- Товарищ председатель, в вашем колхозе на досуге, особенно на тоях, молодежь не играет в кольцо?
- Ай, играют иногда в карты, в дурачки…
Ответ показался обидным Тойджану. В его родном Сакыр-Чаге любили играть в кольцо: садились в кружок на сыпучем песке и пускали колечко по рукам, а тог, кто сидел в середине круга, должен был угадать - у кого. Нелегко было, держа в кулаке колечко, не выдать себя ни улыбкой, ни движением ресниц.
- Товарищ председатель! - воскликнул Тойджан. - Пренебрегая тонким искусством наблюдательности и сметливости, вы, по-моему, проявляете халатное отношение к своим обязанностям. Была бы моя воля, я бы крепко наказал вас за беззаботность, а эту игру ввел бы как урок в сельских школах…
С блуждающей улыбкой Ягшим вслушивался в слова бурильщика, пытаясь разгадать, серьезно он говорит или шутит.
Все засмеялись, и у председателя отлегло от сердца, он сделал вид, что очень занят едой, и промолчал.
Теперь к нему приступил Аннатувак:
- Может быть, я не заметил, но, кажется, на тое не упражнялись в благородном искусстве стрельбы?
Ягшим поглядел на гостей страдающим взглядом. Он не мог представить, что и Човдуров подшучивает над ним. Это было бы слишком легкомысленно для такого большого начальника. Но раз критикуют, надо обороняться.
- Стрельба? - насмешливо переспросил он. - Чтобы стрелять, где найдешь древние хирлы?
- В Красноводске можно купить малокалиберные ружья.
- Ай, товарищ Човдуров, зачем по всему селу греметь выстрелами? Собак пугать, что ли?
- Не то, Ягшим, не то, - миролюбиво заметил Аман. - Стране нужны меткие стрелки, снайперы. Ты ведь сам воевал на фронте, знаешь… А забыл.
- Эта твоя критика верна, товарищ секретарь, - согласился Ягшим и снова взялся за жаркое.
- В одном признался - и то польза, - проворчал Аннатувак.
Ягшим живо присел на корточки и, размахивая сальными пальцами, перешел в наступление.
- Дорогой товарищ Човдуров, когда я стрелял на берегах Днепра, я думал, что, кроме военного дела, ничего не нужно знать человеку. А теперь все позабыл на свете, кроме заботы об увеличении поголовья скота… Это верно! Только, товарищ начальник, товарищ секретарь, я тоже хочу немного вас задеть, не сердитесь. Если не каждый месяц, то хотя бы каждый квартал приезжали к нам, указывали на недостатки, разве Ягшим учился бы у верблюдов? В крайнем случае, если сами не можете оторваться от кресла, прислали бы агитаторов…
Аннатувак весело прищурил глаз и спросил:
- А не помнишь ли, товарищ Ягшим, как ты участвовал в одном бурном нашем совещании, даже выступил там?
- В совещании? Я выступил? - Ягшим закивал головой. - Об электростанции шла речь? Да?
- Хорошенько припоминай.
- А, просил вырыть колодцы…
- Ты нам говорил: "По горло сыты вашими агитаторами, наша Кейкил-эдже не уступит вашим профессорам насчет агитации, даже верблюдов научит разговаривать…"
Эти слова развеселили всех сидевших на ковре. Под дружный смех колхозников Ягшим долго чесал затылок.
- Память у тебя цепкая, товарищ начальник… Эй, товарищи активисты, зовите сюда Кейкил-эдже, пусть она с ним поспорит, я не могу…
Махтум, которому - грех не сказать - понравилось колхозное угощение, хохотал вместе со всеми, слушая застольный поединок начальника конторы с председателем колхоза. Про себя он давно решил, что хорошо бы задержаться тут дней на пять. Он не смотрел на часы. Но Аннатувак, боясь, как бы Махтум не "разучился" водить машину, не раз уже подумывал, что пора ехать домой.
Солнце начало клониться к закату, участники тоя понемногу расходились по домам. Ягшим напомнил гостям, что вечером будет концерт самодеятельности. Но тут Аннатувак и Аман решительно поднялись - пора ехать, спасибо за веселый, полный удовольствия день…
- А как же концерт? - засуетился Ягшим. - Оставляйте тогда молодежь. Их не отпустим! И думать не о чем! - И стал кружить вокруг Ольги и Тойджана с такой же легкостью, с какой встречал высоких гостей на скаковом поле.
- Что ж, надо уважить хозяев, - сказал Човдуров и вопросительно взглянул на Тойджана.
- На мотоцикле догоните, - улыбаясь, поддержал Аман.
- Нет, утром, утром уедут! У нас и комнаты приготовлены в гостинице! - кричал Ягшим.
- Останемся? - кисло спросил Тойджан Ольгу.
Она почувствовала в его голосе сожаление. И в самом деле, ему хотелось к вечеру вернуться в город, чтобы еще сегодня увидеть Айгюль, извиниться за внезапный отъезд.
- Ты так гостеприимен, как будто принимаешь меня в своем родовом имении, - ответила Ольга. - Что ж, останемся.
И вскоре Махтум дал сигнал отправления… "Газик" покатил восвояси. Ольга и Тойджан помахали вслед.
Глава двадцать первая
После тоя
- До концерта еще три часа. Идем погуляем.
- Ты мне покажешь кибитку?
- Я покажу тебе детский сад и ясли, новые дома, телефон на столе председателя…
Ольга рассмеялась.
- Нет, новую жизнь я хорошо знаю. Я хочу видеть старую кибитку.
Они стояли у ветхого колодца, заделанного плетнем. Ольга, точно строгий инспектор, заглядывала в глубину. Она была полна решимости осмотреть все на свете за эти три часа, ознакомиться с каждым закоулочком туркменского аула. Тойджан с любезной улыбкой смотрел на нее, она казалась ему сейчас младшей сестренкой Айгюль, и ради Айгюль он готов был исполнять все ее приказания. Смеркалось. Народ разошелся по домам.
- Ну что ж, идем, - сказал Тойджан.
Не успели пройти и двух шагов, как их остановили.
- Вас ищет одна женщина.
- Что ей надо? - удивился Тойджан.
- Не знаем. Она пошла в колхозную гостиницу…
Тойджан и Ольга переглянулись, пожав плечами. Они не придали этому никакого значения.
Аул был сравнительно чистым, как всегда бывает, когда населенный пункт расположен в широкой степи на песчаном грунте. Колодцы на улицах приподняты над дорогой. Нигде, даже на задворках, не видно навоза и мусора. Зато в переулках справа и слева лежали аккуратно сложенные доски и штабеля кирпича. На многих домах возводились новые кровли из черепицы. Из черных рупоров на всю улицу разносился внятный голос диктора.
Тойджан, никогда не бывавший в этом ауле, уверенно шел впереди Ольги и шутливо показывал:
- Вот, видишь, строится дом о восьми окнах.
- Вот идет Герой Социалистического Труда… судя по звездочке на бешмете.
- Вот это школа и даже дорожный знак возле нее для таких лихачей, как наш Махтум.
- А вот играют и резвятся молодые верблюжата…
- Где же черная кибитка? Не то показываешь!
Возле чалых верблюжат она все-таки задержалась.
Они неуклюже гонялись друг за дружкой, взбрыкивая мохнатыми ногами, а самый маленький стоял в сторонке и жалобно кричал, подзывая мать, которая неизвестно откуда, но должна же явиться на его повелительно-жалобный зов.
- А вот это видишь? - заметил Тойджан.
Он показал на пестрые тесемочки, повязанные на шеях верблюжат.
- А что это?
- Это свидетельство плохой работы партийной организации. Тут люди еще придерживаются старых поверий. Я видел и детишек с талисманами на груди… Значит, должны быть тут и кибитки.
И верно, вскоре увидели рядом с хорошими новыми домами несколько ветхих кибиток. Ольга осторожно заглянула под полог - внутри горел маленький саксаульный костер, дым легко убегал в щель между кошмами, прикрывавшими купол кибитки. Навстречу гостям вышел пожилой мужчина в тюбетейке и в пиджаке, по-городскому накинутом на плечи. К удивлению Ольги, он заговорил на чистом русском языке. Он пригласил нефтяников зайти отведать кислого молока и очень толково разъяснил девушке, почему еще сохранились старые кибитки.
- Мы скотоводы, нам труднее отказаться от вековых привычек, - говорил хозяин кибитки. - К тому же иногда, особенно весной, приходится кочевать с места на место. Войлок готовим в колхозе, дров много вокруг, и наши кибитки не требуют от колхозников никаких дополнительных затрат…
- А этот дом ваш? - спросила Ольга, показав на аккуратный четырехоконный дом с высоким крыльцом.
- Этот дом наш, - с улыбкой подтвердил колхозник.
Когда отошли от гостеприимного обитателя кибитки, Тойджан с непримиримостью человека нового времени процедил сквозь зубы:
- Зайцу родной бугор дороже всего…
- Что ты такой сердитый?
- Нет, ничего… Народ здесь хороший, - примирительно сказал Тойджан. - Трудолюбивый, по всему видно. И веселиться умеют, и работать… Ничего.
- Я и то скажу тебе, - согласилась Ольга, - женщины и девушки здесь не закрывают платками лиц, как некоторые у нас в Кум-Даге, а идут открыто, держатся с достоинством.
Как раз в это время проходила мимо стайка сельских девчат, и одна из них смело крикнула Тойджану:
- Вас женщина ищет!
- Где она?
- У гостиницы!
И снова Тойджан и Ольга с недоумением поглядели друг на друга.
Возле одноэтажного здания колхозной гостиницы их встретила рослая комендантша в цветастом платке и сиреневом шелковом платье. Она дожидалась гостей-нефтяников; председатель Ягшим распорядился отвести им по комнате, дать умыться, отдохнуть до начала концерта. Здесь, у дувала, стоял уже и мотоцикл Тойджана, доставленный сюда по его просьбе одним из колхозных любителей мотоциклетного спорта.
- Тут кто-то нас искал? - спросил Тойджан.
- Это Зулейха, она ушла покормить ребят и сейчас вернется, заходите, не стесняйтесь, - радушно объяснила комендантша.
Тойджан остался на улице, Ольга вошла в дом. Она стряхнула с плаща пыль и умылась. В ее комнате стояли четыре кровати с шелковыми одеялами и свежими чистыми пододеяльниками. На столе ожидала душистая дыня. За окнами совсем стемнело, вдали кто-то наигрывал на койдюке, журчала унылая песенка без слов, во дворе блеяли овцы, рослая комендантша бесшумно двигалась но комнате.
- Это твой жених? - вдруг по-туркменски спросила она.
Ольга всплеснула руками от изумления.
- Ой, что вы!..
За целый день она ни разу не подумала, что ее могут посчитать за невесту Тойджана. Придет же в дурную голову такая мысль!
Но комендантша, взбивая подушки, нисколько не смутилась.
- А что тут такого? - ласково приговаривала она. - Долго ли маслу смешаться с медом?..
- Не говорите глупостей! - оборвала Ольга, поправила косы и вышла на крыльцо.
Поодаль грузили на автомашины палатку, вещевые мешки, походные кровати, теодолиты. Это с рассветом собиралась уйти в пески какая-то экспедиция, не то геологов, не то геодезистов. Тойджан, задумавшись, сидел на ступеньках и не заметил Ольги. Где-то вдалеке послышалось урчание движка, и электрический свет разом вспыхнул в десятках домов и на фонарях, окаймлявших площадь перед гостиницей.
- О чем задумался? - спросила Ольга.
Тойджан поднял голову, взглянул на девушку тоскующим взглядом и коротко ответил:
- Сама знаешь…
- Сердишься, что не она сейчас рядом, а я?.. - насмешливо спросила Ольга.
Тойджан промолчал.
- Когда злишься, укуси нос.
- Зубы не достают до носа, может быть, ты прикусишь свой язычок?
Ольга не успела ответить, как перед ними возникла женская фигура. Чувствовалось по всему, что женщина очень волнуется.
Тойджан встал с порога.
- Пожалуйста, не стесняйтесь, входите, - пригласил он и сам вошел в дом.