- Не скучай, ладно? - Голос его утратил всякую шутливость. - Вот видишь, какая у меня работенка? Только собрались… - указал он глазами на рюкзаки.
- Ничего, завтра поедем. Озеро и твой островок никуда не денутся, правда? - успокоила его Соня.
За калиткой засигналила машина.
Он поцеловал Соню и пошел к калитке. Потом влез в брезентовый газик, и машина покатила по немощеной улице, подымая за собой высокую пыль.
Взойдя на крыльцо, Соня проводила глазами отъехавшую машину. Взяла со скамьи оба рюкзака, унесла их на веранду. Опять вышла во двор, оглядела дворик, цветы, деревья и пошла к сарайчику.
Она вынесла оттуда большую лейку и тяжелый, свернутый кольцом шланг, бросила шланг на землю и, взяв его за конец, поволокла к крыльцу, где находилась колонка. Сперва она наполнила водой лейку, потом закрутила кран и стала натягивать шланг на кончик поржавелой трубы. Словом, готовилась поливать сад и цветы.
В этот жаркий предполуденный час улица, на которой жил Юра, была пустынна. Только какая-то дворняга, спрятавшись от жары и густую тень липы, каталась в песке и разгребала его лапами, точно задалась целью вырыть когтями прохладную яму и упрятаться в ней.
Но вот хлопнула калитка, появилась пожилая женщина с пустыми ведрами, пошла к колонке, находившейся в конце недлинной улицы. Стукнула другая калитка, вышла другая женщина, тоже с пустыми ведрами. А из-за угла показалась еще одна женщина - явно не местная. Женщина была молодая, с высокой прической, в легком серебристом платье, в серебристых босоножках. В одной руке она несла тяжелый чемодан, в другой - тяжелую кожаную сумку. Рядом шла белокурая девочка лет четырех, прижимала к себе большую куклу, такую же беловолосую, как сама.
У колонки женщина остановилась, поставила на землю чемодан и сумку, о чем-то спросила местных женщин, набиравших воду.
Женщины стали отвечать приезжей, показывать руками на противоположный конец улицы. Молодая женщина покивала им, сбросила босоножки, постучала их друг о дружку, вытряхивая из них песок, надела босоножки, взяла свои вещи и дошла дальше.
Местные женщины, глядя ей вслед, быстро-быстро заговорили меж собой, всплескивая руками и прижимая их к груди. И так разговорились, что не видели, как вода, переливаясь из ведра, разливается лужей у их ног.
Заметив женщину с девочкой, дворняга лениво тявкнула на них. Женщина испуганно остановилась и бросила к ногам свою ношу, но когда собака опять стала мирно кататься в песке, женщина снова подняла чемодан и сумку. А девочке понравилась собака.
- Песик, песик, идем с нами! - позвала она и побежала к собаке.
- Не смей, она укусит! Беги сюда, - остановила женщина девочку.
Девочка послушно вернулась к женщине, и они снова медленно побрели по улице.
Соня поливала из шланга деревья и цветы, когда открылась калитка и во двор вошла женщина с чемоданом и сумкой, пропустив вперед белокурую девочку.
Женщина поставила на землю вещи, прикрыла калитку, настороженно огляделась вокруг и, взяв за руку девочку, направилась по дорожке к дому, не видя за деревьями Соню.
Соня бросила шланг на вскопанную под яблоней землю, вышла на дорожку. Увидев ее, женщина остановилась, по лицу ее скользнула болезненная улыбка.
- Здравствуйте, - несмело проговорила она. - Скажите, здесь живет Юрий Воронков?
- Юра? Здесь… Здравствуйте, - ответила Соня. - Но его нет дома. Он уехал до вечера.
- А вы… хозяйка? Он у вас на квартире? - с той же нерешительностью спросила женщина.
- Нет, я… Я не хозяйка, - смутилась Соня.
- А дома хозяева? - спросила женщина.
- Нет, они здесь не живут. Здесь один Юра живет. Это дом бабушки Гусыниной, но ее сын к себе забрал. А дом милиция для своих сотрудников арендует, - объяснила Соня.
- Так вы, наверно, помогаете Юре по дому?.. Вы нам с Маринкой позволите умыться? Мы трое суток в дороге. Из Архангельска - самолетом, от Москвы - поездом…
- Ой, конечно!.. С приездом вас! - внезапно обрадовалась Соня. - Сейчас принесу ваши вещи…
- Что вы, что вы, я сама, - остановила ее женщина и пошла к калитке за вещами.
Соня подхватила на руки белокурую девочку.
- Пойдем, Маринка, пойдем мыться!.. - понесла она ее к крыльцу. - У нас водичка в бочке теплая, солнышко нагрело. Сейчас корыто принесем, выкупаем тебя… Только посиди минутку…
Она посадила девочку на скамью у крыльца, метнулась в дом, вынесла оцинкованное корыто и полотенце, поставила корыто на траву под вишней, схватила ведро, зачерпнула воды из деревянной бочки, вылила в корыто. Женщина принесла к крыльцу свои вещи, пристроила их возле скамьи. Выливая в корыто второе ведро воды, Соня обернулась к женщине и, сияя улыбкой, сказала:
- Вот Юра обрадуется, что к нему сестра приехала! Я вас сперва не узнала, а потом вашу фотографию вспомнила.
- Вы что-то путаете, - сказала женщина. - Я жена его. А это его дочь. - Она взяла на руки девочку, спросила: - Ты к кому. Маринка, приехала, к папе Юре? Ну, скажи тете: "Я приехала к папе Юре".
- К папе Юре приехала!.. Я к папе Юре! - повторила девочка и, озорничая, зашлепала ладошками женщину по щекам.
Соня опустила ведро и оцепенела. А женщина, не замечая ее состояния, говорила девочке:
- Скажи, дочурка, тете: "Пока папы нет, мы приведем себя в порядок, а когда он придет, мы с ним поговорим и он нас поймет". Он должен нас понять, правда, Маринка? Папа Юра добрый, хороший…
- Папа добрый!.. Юра хороший! - повторяла девочка.
- Скажите мне честно… это между нами… у него здесь никого нет? Никакой женщины? - спросила она Соню.
Но тут Маринка плаксиво сморщилась, что-то зашептала женщине на ухо, и та быстро понесла девочку за дом, снимая с нее трусики.
Выпало из Сониных рук ведро, она рванулась к дому. И тут же появилась с распахнутым чемоданчиком, побежала к калитке, на ходу закрывая его.
Когда женщина с девочкой вышли из-за дома, Сони во дворе уже не было.
- Смотри, доченька, сколько у папы яблок! - показала женщина на деревья. - А какие большие цветы!.. Давай нарвем букетик.
Она остановилась возле хризантем, высоким частоколом обрамлявших дорожку, стала ломать неподатливые волокнистые стебли. И тут же испуганно попятилась: из сада под ноги ей мутным потоком хлынула вода, растекаясь по дорожке.
- Девушка, где вы? - позвала она Соню, идя к крыльцу. - У нас потоп!
Увидев надетый на колонку шланг, убегающий в гущу сада, она проворно закрутила кран. Потом пошла по ступенькам в дом, громко говоря:
- Девушка, как вас зовут? Представляете, нас чуть не затопило!
А на улице в это время, у большой колонки с массивной трубой, стояли с ведрами женщины и, набирая воду, разводили свои привычные тары-бары-растобары.
- Гляньте, никак уезжает! - увидела одна из них Соню.
- А он где ж? - изумилась другая.
Они умолкли, когда мимо проходила Соня, но едва она прошла, снова громко заговорили:
- Ой, бабы, лица на девке нету!..
- Говорю вам: жена к нему с дитем явилась!..
- Или она тебе докладывала, что жена?
- Да я по виду определила, по наружности…
- А я так, ей-богу, понимала, что он холостой.
- А как же - холостой! Вон у Фени с почты спроси. Шестьдесят рубликов каждый месяц слал. Кому ж, как не ей?
- Выходит, одна жена - в дом, а другой - отставка?
- Какая это жена? Видала, - пулей выскочила?
Соня слышала слова женщин и ускоряла, ускоряла шаги.
14
На станции, на первом пути, стоял товарняк. Дверь одного из вагонов была приоткрыта, из нее высовывались морды ревущих коров.
От тепловоза к вокзалу шел дежурный в красной фуражке. За ним вприпрыжку спешил пожилой дядька с обвислыми усами, говорил:
- Товаришок, слухай сюды! Я тоби человечьим языком кажу: их доить надо, а напарниця моя, Фроська, в Житомире отстала… В промтоварный, чертова баба, побита… Слухай сюды, не отправляй!
- Как я могу не отправлять? У меня график, соображаете? - невозмутимо отвечал дежурный. - Через десять минут скорый прибывает, а вы тут своими коровами!
- Та якие воны мои? - отвечал усатый. - Меня государство уполномочило в Иркутск доставить. Воны для приживления на северной земле направлэни. Шоб люды и там молоко пылы.
- Я тоже человек государственный, не на дядю работаю. Соображаете, что на линии произойдет?
- Соображаю, голубчик, а як же ж… Слухай сюды, отцэпы вагон, пока Фроська догоныть…
- Да вы что, соображаете? У меня маневрового паровоза нет, тупика свободного нет. Чем я вас и куда отцеплю?
- Слухай сюды! Воны ж нэ доени, по дороге вагон разнэсуть…
- Так доите, доите их, черт возьми!.. Отправляю!..
Дежурный поднял металлический круг.
- От люды!.. От чертова Фроська! - беспомощно прокричал усач и вприпрыжку припустил к вагону, в котором во всю мочь ревели коровы.
Соня, слышавшая препирательства усача с дежурным, бросилась за ним.
- Дяденька, возьмите меня!.. - подбежала она к вагону. - Я подою.
- Дочечка!.. Родненькая! Ох ты ж, моя пташечка!.. - возрадовался усатый. - Скорей залазь!.. - подсаживал он Соню в отходивший товарняк.
Вечером в открытую дверь вагона-коровника заглядывала пылающая луна. Постукивали колеса бегущего состава, покачивался вагон. На полу лежали коровы, шумно чавкали, жуя сено. Возле двери тускло светил фонарь "летучая мышь", стояли бидоны с молоком. У бидонов на раскинутом кожухе сидели Соня и усатый дядечка.
- Як же ж так, шо он женатым оказался? - задумчиво проговорил усач, раскуривая трубку. - Сама кажэш: на виду до тэбэ ходыв, нэ крывся…
- Так и оказался, - тихо ответила Соня. - Я ее сперва на карточке видела, а он сказал - сестра. А когда она пришла, я вспомнила. И девочка у них… Маринка.
- Эх, люды, люды!.. - покачал головой усач. Пыхнул трубкой, помолчал, снова задумчиво сказал: - Ну да ничого, ты молодая… Пройдэ врэмья, ще когось и полюбыш. Будуть и в тэбэ свои детки…
- Нет, дядя Ефим, не будет этого, - тихо сказала Соня.
- Будэ, дочка, всэ будэ… Ты тильки носа не вешай, гордость свою имей. Королевой держись, королевой!
Они умолкли. И долго сидели в молчании, слушая дробный перестук поездных колес.
И откуда было знать Соне, что происходило в это время у Юрия дома?
Юра вернулся поздно, когда на дворе уже густо затемнело. Фары приближающейся к дому машины опалили огнем невысокий заборчик, калитку, увитую диким виноградом, деревья в саду. Но этот мгновенный пожар тут же потух, перекинулся на соседний дом. Машина остановилась, стукнула дверца. Свет фар побежал дальше по улице, а Юра вошел в калитку.
Луна, опадавшая за крышу дома, освещала лишь переднюю часть двора, оставляя другую половину и сам дом в плотной тьме.
Он пересек лунную полосу света, постучал в темное окно. Окно сразу же осветилось. Пока он всходил на крыльцо, дверь открылась и в ее черном проеме появился белый силуэт. Юра вошел в черноту коридора и обнял белый силуэт.
- Юра!.. - припала к нему женщина.
- Ты?! - отшатнулся он от нее и резко открыл дверь в освещенную комнату. И резко обернулся к вошедшей за ним Люсе: - Где Соня?.
- Какая Соня?.. - Женщина жалко улыбалась ему. - Здесь какая-то… ну, не знаю, кто она… утром поливала цветы. Но она давно ушла…
Юра взглянул на тахту, где спала, разметавшись, белокурая девочка. Медленно перевел взгляд на женщину. Она стояла перед ним босая, в длинной ночной сорочке, безвольно опустив руки.
- Зачем ты приехала? - глухо спросил он.
- Юра, умоляю, - она протянула, к нему руки. - Я дрянь, негодяйка… Но пойми меня, пойми!.. Он не тот человек, за кого себя выдавал… Я жестоко ошиблась… Он мерзавец…
- Люся, завтра же ты отсюда уедешь, - жестко сказал Юра.
Он отошел к окну, стал закуривать.
Она села на краешек тахты и заплакала.
- Мне некуда ехать, - говорила она сквозь слезы. - Пойми меня… Во имя ребенка… Ну, прости меня, прими нас, ведь ты добрый… Я знаю, у тебя доброе сердце… Забудь все…
- Я давно все забыл, - жестко сказал он, не оборачиваясь к ней. - Например, как ты уезжала. Как в самый разгар экзаменов бросила мединститут. Помнится, ты мне сказала, что твой бравый морской капитан безумно тебя любит и ты тоже влюблена безумно. Почему же теперь он стал мерзавцем?
- Юра, милый… - плакала она.
- Не ломай комедию, Люся. Я-то тебя знаю. И тебе бы следовало ехать не сюда, а к своей матери.
- Я не могу с ней жить… Ни за что! Она злой, недобрый человек. Не могу я с ней…
- Странно слышать, - усмехнулся Юрий. - Отчего же в таком случае, убегая с возлюбленным на Север, ты оставила Маринку не мне, а отвезла ее "злому, недоброму" человеку?
- Юра, забудь это. Я о тебе столько думала…
- И все-таки завтра ты уедешь, - решительно повторил он.
- Неужели ты нас выгонишь на улицу? Выгонишь Маринку?.. Юра, прошу тебя!.. - Она упала на колени и, протягивая к нему руки, поползла к нему на коленях. - Пожалей нас!..
- Ты с ума сошла! Перестань устраивать истерики! - Он пошел к двери, решив уйти.
- Это не истерика! - вскрикнула она. Вскочила на ноги, схватила с тахты спящую дочь, загородила ему дорогу. И, задыхаясь, стала говорить: - Ведь это твой ребенок! Смотри, это твой ребенок!.. Мариночка, проснись… Вот твой папа… твой папа Юра… Он хочет нас выгнать!.. Тебя и меня…
Девочка испуганно заплакала.
- Дай сюда! - Юра забрал у нее ревущую дочь. - Тихо, тихо, не плачь… - Он выбросил недокуренную папиросу в дверцу печки, понес Маринку к окну.
Маринка перестала плакать.
- Ты соображаешь, что делаешь? - сказал он притихшей Люсе.
- Я уже ничего не соображаю. Прости меня… - Люся села на тахту, закрыла руками лицо. Плечи ее дрожали, она глухо всхлипывала.
Он прошелся с Маринкой к порогу и назад к окну. Снова сказал:
- Никто тебя с ребенком не гонит. Если тебе некуда деться - оставайся и живи.
Снова он прошел к порогу и к окну. Снова сказал:
- Дом на две половины. Занимай любую, места хватит.
- Папа!.. А у тебя - ушко!.. - сказала ему Маринка и, засмеявшись, стала дергать его за ухо.
Ничего этого не знала Соня, и не могла она ничего этого знать.
Утром она принялась будить усача, с которым так нежданно свела ее судьба.
- Дядя Ефим, вставайте. Вы говорили, молоко некуда девать… Смотрите! - указала она на открытую дверь вагона.
Рядом с их товарняком стоял пассажирский поезд. На вагонах пестрели броские полотнища: "Ура нам, студентам-строителям!", "Ребята, построим в пустыне город!", "Даешь Пустыню и - не пищать!.."
Из вагонов выпрыгивали парни и девчонки, бежали к вокзалу. В руках у них были чайники, котелки, сумки.
- Девочки, ребята! - крикнула Соня. - Кому молока? Подходите, свежее!
К вагону тут же подбежали несколько девчонок.
- Почем молоко?
- Нипочем, так берите, - ответила Соня, подкатывая к дверям тяжелый бидон.
- Ребята, сюда!.. Молоко бесплатное дают!.. - восторженно заорали девчонки.
- Як так - бесплатно? - растерянно спросил Соню усатый Ефим. - В магазин бы сдать, под квитанцию…
- Так это же студенты! - ответила ему Соня.
Спустя минуту бидоны стояли на земле. Со всех сторон к Соне тянулись руки с чайниками, бутылками, котелками. Со всех сторон ей кричали:
- Девушка, спасибо!.. Чернобровая, поехали с нами!.. Не слушай историков, давай к нам! Математики в обиду не дадут!.. Слушай, молочница, куда путь держишь?
- До Иркутська, хлопчики, до Иркутська! - отвечал за Соню Ефим, забрасывая в вагон пустые бидоны.
К вагону подбежала толстая, тяжело дышавшая молодица, нагруженная всевозможными узлами и свертками.
- Ой, Юхим!.. Ой, догнала!.. Ой, на скором примчалась!.. - говорила она Ефиму, закидывая в вагон свою поклажу.
- Примчалась! - передразнил ее Ефим и поклонился ей в пояс: - Премного довольны, Ефросинья Демьяновна!
- Ой, Юхимчик, не ругайся!.. Он, чуть сердца не решилась!.. - тараторила та. Потом спросила, указав на Соню: - А цэ шо за девочка наше молоко продае?
- Я тоби дам - "продае"! Это ж студэнты, - сказал он и вдруг прикрикнул на нее: - Марш в вагон, стиляга! Ишь, барахольщица! По дороге твое поведенье обсудымо!
А вокруг вагона не стихал шум. Лилось в посуду молоко.