На работу он вышел заспанный, злой, грубил коменданту. После рабочего дня снова пошел в порт. Истребители стояли на прежних местах. Командира с озорными глазами не было, но на стенке распоряжался погрузкой ящиков на истребители вчерашний пожилой моряк в тельняшке, с серьгой. Леша присел подле него и с любопытством наблюдал, как опускаются на блоках ящики, как их подхватывают на палубах моряки и прячут в раскрытое брюхо истребителя. Наглядясь, спросил у моряка, как знакомый:
- Ну, а с командой как у вас? Набрали комплект?
Моряк изумленно вытаращился на Лешу.
- Вот те на! - произнес он, сдвинув клочкастые седоватые брови. - Ты что же, отдел формирований на своих двоих?
Леша вежливо улыбнулся.
- Интересуюсь. Давеча ваш же командир мне жаловался, что в мотористах нехватка.
Моряк удивился еще больше. Козья ножка, дымившая у него во рту, вывернулась и повисла, приклеясь к нижней губе. Он посмотрел на Лешу с недоверием. Что за странная личность, которой начальник дивизиона жаловался на недобор команды? Вид невзрачный, нос нашлепкой, волосья пегие. А впрочем, черт его знает. Вдруг начальство какое. Знаков различия нет. Может, шантрапа, а может, и нет. Моряк решил ответить с наибольшей осторожностью.
- Мотористов, действительно, недостает, товарищ… А вы… может, знаешь каких ребят, способных до мотора? - спросил он, путаясь в обращении с "вы" на "ты".
Леша мотнул головой. Моряк все больше правился ему. Истребители тоже. Видать, служба на них хорошая, чистая, кругом вода - не замажешься, не запылишься. И одежда красивая.
- Многих не знаю, - уклончиво ответил он, - а вот насчет себя могу предложить. Я, конечно, по автомобильному двигателю обучался, но ежели с практикой…
Леша не договорил. Громадная татуированная лапа больно вцепилась в его плечо. Леша зажмурился. Ему показалось, что разозленный моряк спихнет сейчас его в воду. Но моряк затряс его и радостно завопил:
- Что же ты, сукин сын, раздави тебя шпилем, сидишь и в молчанку играешь? Виктор Петрович!.. Товарищ начальник дивизиона! - заорал он густым басом, не выпуская плеча Леши и нагибаясь над палубой истребителя.
Из кормового люка вылезла голова без фуражки, в мелких каштановых завитках. Она оказалась головой вчерашнего командира.
- В чем дело, Сердюк? - спросила голова, озираясь. - Противник на горизонте, что ли?
- Никак нет, товарищ начальник дивизиона. Моториста нашел. Сидит, сволочь, помалкивает в тряпочку.
Командирская голова прищурила глаз.
- Кажется, вчера имели честь познакомиться? Припоминаю. Откуда вы, прелестное дитя, и что вы умеете вертеть - мотор или вола за хвост?
- Я, товарищ командир, по шоферскому делу. При коменданте города езжу, - ответил смущенный Леша.
Начальник дивизиона выпрыгнул из люка на палубу и мгновенно, с недостижимой для Леши ловкостью вскарабкался по бревнам на стенку.
- Шофер? - сказал он, упершись руками в бока и тоном ребенка, соблазненного вкусной конфеткой. - Это почти находка! Сердюк, спусти его на палубу без повреждения конечностей и сдай Гордюшенке. И выдать ему робу!
- Идем! - Сердюк взял Лешу за шиворот и подтолкнул к обрезу стенки.
- Разрешите сказать, товарищ командир, - повернулся Леша к начальнику дивизиона, упираясь каблуками в бревно.
- Не разрешаю, - отрезал начальник дивизиона, - дипломатические переговоры исчерпаны, начинается военно-морская служба.
- С комендантом как? - успел все же вымолвить Леша, повисая над палубой на руке Сердюка. - Хватятся меня и в дезертиры зачислят.
- Правильно, молодой, - кивнул начальник дивизиона, - толковое предположение. Сердюк, распорядись сообщить коменданту города, что его шофер реквизирован морским командованием в порядке боевого задания. Все! Спускай!
Сердюк выпустил Лешин ворот, и Леша очутился на палубе истребителя, с трудом устояв на ногах. Сердюк уже стоял рядом и, снова ухватив Лешу, потащил его к квадратному вырезу в палубе.
- Гордюшенко, приймай моториста! - крикнул он, нагибаясь, и подтолкнул Лешу.
Леша заглянул в черное отверстие, откуда несло жаром и смазочным маслом. Узенький трапик из железных прутьев уходил в темноту. Леша вздохнул и, осторожно ощупывая ногами скользкие прутья, стал спускаться.
Комендант города, получив странную бумагу о реквизиции своего шофера, решил не отступать без боя и лично примчался в порт для объяснений. Леша одним глазком наблюдал из машинного люка замечательный спектакль. Комендант города стоял на стенке в парадных бриджах с серебряным позументом и при кавказской шашке, красный, злой, облитый потом, и кричал. Начальник дивизиона сидел на палубе в шезлонге, закинув ногу на ногу, дымил трубкой и был возмутительно спокоен.
- Самочинство! Анархия! - надрывался комендант. - Подавай мне моего шофера!.. Я, так ответственный за город, не могу без надлежащего транспорта. А если какая буза в гарнизоне, что я, на карачках должен ползти или еще как? Какой я комендант, ежели меня уважать не будут? Это контрреволюция!
Командирская трубка выпустила клубок синего дыма.
- Не пугайте рыбу! Рыба не любит крика, - невозмутимо ответил начальник дивизиона. - Вы Библию когда-нибудь читали?
- Сам читай! Что за шутки? - завизжал комендант. - Я с тобой детей не крестил.
- Действительно, не припомню такой кумы. А в Библии про вас написано: "Око за око и зуб за зуб".
- Хватит фильку валять! Какое тебе око?
- Автомобильчик-то вы взяли, уважаемый, - щурясь, цедил начальник дивизиона, - шофер ваш мне все рассказал. Автомобильчик на боевой участок шел, а вы его прикарманили и на клячу обменяли? Присвоение казенного имущества в боевой обстановке?
- Это мое дело!
- Конечно, не мое… В трибунале оно будет лежать в папке с надписью "дело коменданта города Бердянска по обвинению" и так далее. Это уж как пить дать!
Комендант затрясся и затоптался на месте.
- Посмотрим, кого раньше трибунал под печать возьмет. Где это видано, чтобы личный состав воровать?
- У вас ловкости рук учился. Вы в каком заведении науки проходили?
Комендант почернел.
- Оскорбление должностного лица?
Притаившийся за горловиной люка Леша слышал, как начальник дивизиона протяжно и лениво зевнул. Потом он сказал скучающим голосом:
- Война объявлена! Сердюк, к орудию! Наводка по цели, которая болтается на стенке. Прицел ясен.
По палубе к носу протопали шаги. Леша, осторожно высунувшийся из люка, увидел, как Сердюк, пряча в усах улыбку, наводил на коменданта носовую пушку. Комендант сразу смолк и начал отступать, стараясь изобразить на лице бесстрашие и независимость. Но, когда Сердюк, оглушительно крякнув, взялся за шнур, комендант повернул и быстро пошел к воротам порта. Леша, заложив пальцы в рот, лихо свистнул вслед бывшему начальству, бежавшему от незаряженной пушки.
- Противник бежал, не приняв боя! - закричал начальник дивизиона, в восторге дрыгая ногами - Отставить пушку!
Леша хохотал, сидя на перекладине трапа. Жизнь на истребителе с каждым часом очаровывала его все больше. Здесь была дружная семья, спаянная и лихая. И начальник был подходящий парень. Служба с ним сулила жизнь, полную приключений и высокого интереса. И моторы истребителя, с которыми его знакомил старший моторист Гордюшенко, были настоящими боевыми моторами, не то, что жалкий, расхлябанный двигатель комендантского "бенца".
За несколько дней Леша вжился в морское дело. Сердюк научил его затягивать форменку поясом, чтоб не было ни одной лишней складочки, и надевать бескозырку в меру набекрень. В Лешиной фигуре появилась подтянутость и ловкость, и самому себе он казался совсем новым человеком. Он уже не говорил: "веревка", "лестница". Он начал называть вещи настоящими солеными именами.
Он попросил у начальника дивизиона разрешения сходить на квартиру за своим сундучком. Начальник разрешил, но дал ему двух сопровождающих военморов с винтовками, опасаясь, что комендант может попытаться умыкнуть обратно похищенную драгоценность. Леша шел между двумя товарищами, думая, как он увидит ненавистную ему теперь Иришу и как холодно распростится с ней.
Ириша отворила ему дверь. Увидя Лешу в необычном наряде и двух суровых военморов с ружьями, Ириша отступила и побледнела:
- Что это, Алексей Васильич? За что вас?.. - Она недоговорила.
Леша горько усмехнулся. Ничего эта глупая, как курица, девчонка не понимала и не могла понять. Она думает, что Лешу Ширикова арестовали и водят под конвоем.
- Ошибаетесь, Ирина Тихоновна, - сказал он сурово, - мы еще повоюем. Довольно мне при тыловых обозах околачиваться. Я теперь военный моряк Красного Рабоче-Крестьянского Флота! Прощайте! - Он взял под мышку сундучок и протянул Ирише руку дощечкой - Не поминайте лихом! И пущай мой зуб вам больше не досаждает. Желаю вам дружка с подходящим зубом!
Ириша машинально пожала ему руку. Один из моряков, подмигнув, обронил Ирише:
- Не плачьте, барышня! Он вернется до вас после первого геройского боя.
Леша вышел с товарищами на улицу. Ириша подбежала к калитке и смотрела вслед уходящим морякам. В туманных глазах ее было задумчивое недоумение.
В машинном отсеке пылал ослепительный белый свет подвешенной к потолку лампы. Над головами по палубе глухо гремели шаги и рокотал якорный анат. Истребитель подрагивал на волне, и в подрагивании чувствовались напряжение и тревога. Резко провыла сирена, и, заглушаемый гулом моторов, прокатился бас Сердюка:
- Отдать кормовой!
Звякнул телеграф, и стрелка указателя стала на "малый вперед". Гордюшенко включил сцепление. Высокий рев стал ниже, истребитель дрогнул и пошел. Леша с блестящими глазами упивался впечатлениями первого морского похода.
- Куда едем? - спросил он у Гордюшенко.
- Едем! - передразнил Гордюшенко. - Вторую неделю флотскую форму носишь, а говорить по-человечьему не научился. Это девки на фаэтонах ездют, а моряки ходют. Понял? А куда идем, туда и придем. Ты это себе на носу зачекань. Про это начальник знает, а нам, машинным духам, одно полагается - верти машинку на столько оборотов, сколько от мостика закажут. Куда идем, до этого нашего интересу быть не должно. Понял?
- Угу, - ответил Леша и хотел все же высказать удивление, почему команда не должна знать, куда идет, но не успел. Телеграф звякнул и снова стал на "полный вперед". И сейчас же случилось непонятное. Палуба вырвалась из-под ног Леши, он сел и гулко хватился головой о заднюю переборку. Ощущение могучего и стремительного движения наполнило все его тело.
- Что это? - растерянно спросил он у Гордюшенко, потирая затылок.
- Привыкай, - равнодушно заметил Гордюшеико, - истребитель, он тебе не биндюг. Когда на полный ход, так держись за воздух, а то улетишь.
Ревели моторы. За тонкой обшивкой рычала и плескалась взмятенная вода, и все летело вперед, пробивая упругость воды и воздуха.
- Можно наверх глазком взглянуть? - спросил Леша.
- Глянь, - снисходительно разрешил Гордюшенко, - только черта ты там углядишь. Ночь да вода.
Леша вскарабкался по трапику и высунулся из люка. Кругом была синяя пустота, пробитая золотыми гвоздиками звезд. В лицо бил необыкновенный ветер. Он был твердый и как будто тер глаза наждаком, вызывая слезы. Матово поблескивали верхушки валов и двумя ревущими стенами подымалась и опадала за бортом пена. От ее вихря кружилась голова, и Леша спустился вниз.
- Протри моторы! - приказал Гордюшенко, перебрасывая Леше ветошку.
Начальник дивизиона стоял на мостике, наклонясь над слабо освещенной картой, по которой карандаш проложил прямую линию курса. Истребитель шел средним ходом в густом и липком, как сметана, тумане. Из морской бездны тянуло острым предрассветным холодком. Начальник дивизиона выпрямился.
- Дойдем до точки, Сердюк, и будем ворочать на обратный, - сказал он, - оперативное задание выполнено, продолжать разведку, в такой непроглядице нет смысла. А посудинка работает неплохо, - тьфу-тьфу, не сглазить. На полном ходу узлов тридцать выжимали.
- Добре ходим, - прогудел Сердюк, и, кашлянув, бросил рулевому: - К повороту!
- Есть к повороту.
По носу промелькнула вешка. Начальник дивизиона засек крестик на линии прокладки и скомандовал:
- Поворот шестнадцать румбов. Курс двести семьдесят три.
- Лево на борт! - грохотнул бас Сердюка.
Мягко зарокотал штурвал, перекладывая руль. Истребитель, резко кренясь, описал короткую дугу и выпрямился. Стрелка картушки уперлась в цифру 273.
- Так держать!
- Есть так держать.
Липкая сметана вокруг истребителя из голубой медленно становилась светло-серой. Начиналось утро. В серой пелене пошли, прослаивая ее, перламутровые отливы, потом, вся она порозовела. Вода стала почти черной и прозрачной. С мостика было видно, как от бортов из глубины выплывали серебряные пузыри. Но по-прежнему в десяти метрах от штевня все смыкалось в непроницаемую муть.
- Хорошо, что море пустое, - проворчал начальник дивизиона, раскуривая трубку, - прежде в Азовском в таком тумане большими ходами не разгулялись бы. Давно бы к кому-нибудь в трюм заехали.
- Беспременно, - ответил Сердюк, - до войны тут разные посудины стайками, под ручку гуляли, как барышни на бульваре.
Истребитель резал волну, медленно переваливаясь с борта на борт. Туман из розового переходил в алый. И вдруг в глаза ударил слепящий оранжевый блеск. Истребитель словно выпрыгнул из туманной мглы в яркий солнечный свет, в нежащую синеву, в горячее мерцание солнечных бликов на гребнях.
И в ту же секунду сорвался взволнованный вскрик сигнальщика:
- С правого борта, курсовой восемьдесят, силуэт!
Начальник дивизиона неторопливо вытер стекла бинокля и поднял его к глазам. Расставив ноги и плотно поджав губы, он долго всматривался и, опуская бинокль, лениво протянул:
- Бе-елые! Эсминец типа "Строгий". Полный ход!
Сердюк нажал педаль машинного телеграфа. Истребитель взревел и наполовину выскочил из воды. Начальник дивизиона ухватился за поручни и улыбнулся. Ход эсминцев типа "Строгий" по проектным данным - тридцать два узла.
Но машины у белых изношены и обслуживаются разной шушерой, вроде гимназистов и кадетов. Следовательно, из тридцати двух нужно вычесть приблизительно десять. Остается двадцать два, а истребитель спокойненько держит тридцать. Белые могут болтаться за кормой, пока им не надоест. Дистанция сейчас семьдесят пять кабельтовых. Значит, минут десять белые могут поразвлекаться учебной стрельбой по быстроходной цели. Пусть! Это забавно и помогает боевому воспитанию команды. Попасть на такой дистанции в идущий полным ходом истребитель мало шансов даже для призового артиллериста. Итак, начинаем!
И, как бы в ответ на жест начальника дивизиона, над миноносцем, густо окутанным дымом из всех труб, мигнула белая вспышка залпа.
Начальник дивизиона считал секунды, ногой отстукивая по палубе. "Десять… тринадцать… шестнадцать… Вот сейчас". На семнадцатой секунде пронзительный визг сверлящих воздух стальных болванок захлебнулся. В двухстах метрах за кормой истребителя из воды, как по мановению фокусника, выросли три стеклянно-зеленых пальмовых ствола с пушистыми белыми кронами. И с шипением рассыпались.
- Для первого залпа неплохо, - усмехнулся начальник дивизиона. - Боевую тревогу! Информировать машинную команду, что ведем бой с миноносцем и требуется держать ход.
Миноносец вторично блеснул залпом. Прислуга орудия и пулемета промчалась к своим местам. Начальник дивизиона засмеялся.
- Пулемет отставить! Орудийный расчет остается на местах, пулеметчикам сойти вниз. Это целесообразней. Они отстают с каждой минутой, - пояснил он, указывая в сторону миноносца.
Очередной залп подтвердил слова командира. Хотя белые артиллеристы и повысили, вероятно, прицел, учтя первый недолет, залп лег снова недолетом на том же расстоянии. Истребитель явно опережал стрельбу противника.
- Платоническая прогулочка, - протянул начальник дивизиона, потягиваясь. - "Только утро любви хорошо: хороши только первые робкие встречи…"
Иронически скандирующий голос оборвался одновременно с захлебным кашлем левого мотора. Два-три резких выхлопа - и мотор затих окончательно. Бешеный ход истребителя сразу упал. Начальник дивизиона переметнулся взглядом с Сердюком и вырвал пробку из переговорной трубки.
- Гордюшенко! В чем дело? А!.. Немедленно запустить… Немедленно! Минутку? Какой черт… Счет на секунды… Вертись!
Он отпрянул от трубки и взглянул на миноносец. Новая вспышка. Металл провизжал над головами и, перенесенный через истребитель, поднял стеклянные столбы, розовые от бокового солнечного света. Перелет… Эго уж пахло захватом в вилку.
- Пулеметчики, на места! Носовое по миноносцу противника! Прицел семьдесят один, целик восемнадцать. Залп!
Звонко и резко ударило носовое. Снаряд лег далеким недолетом. Ответный залп миноносца вырыл водяную яму близко за кормой, и ветром обрушило на истребитель водяные брызги. Начальник дивизиона поморщился и снова загремел в трубку:
- Гордюшенко, как поживает твоя матушка? Что ж ты делаешь? Разорвись пополам, а давай ход!
Обернулся к орудию. Расчет стоял с серьезными, каменными лицами.
- Залп!
Носовое грохнуло, и начальник дивизиона досадливо присвистнул. Он понимал, что эта стрельба, в лучшем случае, служит для отвлечения команды от ненужных мыслей. Если сдавший левый мотор не оживет и не позволит выжать необходимую для благополучного ухода истребителя скорость в тридцать узлов, то исход боя опасен и предрешен.
Гордюшенко копался в моторе, бледный, злой. На его лице остро проступали скуловые кости. Прислушиваясь одним ухом к молчащему механизму, другим ловя тревожные звуки с палубы, резкие удары своей пушки и вой неприятельских снарядов, он чертыхался без передышки. Причина внезапного скисания прекрасно выверенного мотора была непонятна. Руки Гордюшенко с бешеной быстротой прыгали с карбюратора на свечи цилиндров, от динамо к клапанам. Ошарашенный Леша едва успевал подавать инструменты и детали, еще более теряясь от окриков старшего. Пальцы у него тряслись, дважды он ронял вывинченную свечу.
Он тупо смотрел, как Гордюшенко извивался на моторе, зарываясь глубоко в его внутренности, и молчал, охваченный непонятным столбняком. Вдруг Гордюшенко выпрямился и с покривленных губ его сползла черная многоэтажная матросская ругань.
- Чего ты? - испугался Леша искаженного лица моториста.
- Так-переэтак!.. Сдохли! - грубо крикнул Гордюшенко. -Зажигание вышибло. Замыкатель обломался и, наверное, под мотор завалился… Ищи теперь в воде и мазуте до второго пришествия…
Леша нагнулся над мотором и бессмысленно уставился во вскрытую коробку зажигания. Крошечного платинового замыкателя не было на месте, а без него мотор был безнадежной стальной падалью.
- Запасного-то нет? - спросил Леша, едва шевеля губами.
- Иди ты! - мрачно оборвал Гордюшенко и зажал руками голову.
"Помирать", - подумал Леша, и жаркая волна ударила ему в грудь. Это кровь буйным негодованием ответила на мысль о смерти. Леша вздрогнул, стал на колени, просунул руки под станину мотора, погрузил их в грязную маслянистую трюмную воду и, быстро перебирая пальцами, елозил по скользкому дну истребителя.
- Что роешься, дурак? - закричал Гордюшенко. - Найти хочешь? Все одно что иголку в хлебном амбаре… Приехали - вылезай, - надорванно скривился он.