- Не мешай мне работать! - криком повторил свое Витя-дворник. - Когда надо, тогда и мету! - И широкими размахами он трижды шаркнул туда-сюда, прямо-таки шваркнул метлой под ногами Малышева, норовя задеть его по туфлям и смахнуть самого крикуна. Малышев поймал ногой конец метлы, наступил, Витя-дворник дернул ее к себе, выдернул черенок, обозлился пуще прежнего и замахнулся на Малышева, намереваясь ударить или скорее всего напугать, но не на того напал, Малышев успел перехватить черенок, вертанул его обеими руками с такой силой, что Витя-дворник потерял равновесие и упал. Малышев переломил черенок о свое колено, отбросил обломки в одну сторону, а метлу отшвырнул пинком в другую.
- Не смей здесь появляться больше! - заорал Малышев вне себя. - Не смей подметать без полива! Иначе я тебе рожу сворочу!
С балконов дома медиков послышались голоса:
- Правильно, Сергей Иванович!
- В конце концов, мы сами будем подметать…
Витя-дворник плюнул, но уже осторожно, на свой сапог, и быстро пошел с таким видом, будто ищет камень потяжелее, чтобы ответить обидчику за сломанный инвентарь.
- Сейчас милицию приведу! - криком пообещал он. - Я т-тебе покажу. И-ишь, он мне рожу своротит, врач хренов.
Малышев пошел домой, тяжело дыша, он от бега так не запыхался, как от этой стычки. Возле подъезда на скамейке уже сидел Чинибеков и с ухмылкой читал газету, мятую, старую, но нужную - заворачивать бормотуху, он ждал открытия гастронома на углу, чтобы опохмелиться с тем же Витей-дворником в конуре под лестницей, где хранился всякий хлам. Ждал Чинибеков своего звездного часа и одновременно собирал материал для сплетен, слухов, подковырок, выискивая возможность - как бы, чем бы с утра пораньше испортить настроение то одному соседу, то другому соседу. Создавал микроклимат. Так начинал Чинибеков каждый свой день - бывший врач-хирург, сотрудник Малышева, ныне пенсионер, если говорить коротко. Они не здоровались, поскольку Малышев изгнал Чинибекова из больницы без суда и следствия, точнее, без суда, а следствие Малышев провел сам и установил, что Чинибеков берет взятки за операцию.
О том, чтобы дворник подметал как положено, Малышев уже звонил в домоуправление, но там оправдывались и притом непочтительно, сварливо, почему-то только так и принято разговаривать в домоуправлениях, такой тон у них вроде служебного, - дворников у них нет, кадров не хватает, никто не хочет идти в подметалы, все хотят в министры, так что Витя-дворник у них нарасхват, тянет на две ставки, так и сказано было - "работает за двоих", - но Малышев знал - от разгильдяйства у них нехватка кадров. Каждое домоуправление имеет свой фонд жилья для сотрудников, редкая возможность привлекать стоящие кадры, да видно разбазаривают, дают квартиры не тому, кому следует. В иных городах дворники весьма в почете, к примеру, молодой дворник из Киева стал даже делегатом Всесоюзного съезда комсомола, у него не только метла, но и кабинет свой и селектор для связи с жильцами - все для народа, а что у этого деятеля? Малышев и в горсовет звонил еще весной, когда пыль пошла, ему сказали, что готовится переход на прогрессивный метод бригадного обслуживания, тогда будет больше порядка и ответственности, но дворника, похоже, приструнили, стал он подметать пораньше, а потом, видно, надоело рано вставать и пошла пыль столбом в самый час пик, когда люди на работу идут, когда детей в садик ведут, причем, возле дома медиков он поднимал пыль с особым остервенением и матерки его слышны были на всех пяти этажах, наверняка его Чинибеков воодушевлял, не зря они пили вместе. Кстати сказать, рядом с врачебным домом стоял желтый дом работников автотранспорта, где жили, в основном, шофера, за ним серый дом актеров, горсовету как-то удалось три дома подряд заселить по профессиям. Возле шоферского дома Витя-дворник почему-то не хамил, не ругался, вел себя тише воды, ниже травы, а вот здесь…
Малышев вернулся домой, снова включил магнитофон - не ломать же режим с утра! - заметив при этом, что руки его дрожат. Марина попросила сделать потише, Катерина еще спит.
- А почему она до сих пор спит? - возмутился Малышев. - Когда же она будет готовиться к экзаменам?
- Весь день впереди, успеет, - отозвалась Марина. - Ты только успокойся, пожалуйста, не поднимай бурю из-за пустяков. Лучше послушай новость.
Он убавил громкость, сели завтракать. Малышев плохо слушал и английскую речь, и русскую, и Марина, видя это, повторила настойчивее:
- Ты слышишь, о чем я говорю? Жемчужный в ФРГ остался, попросил убежища.
- А-а, - Малышев брезгливо поморщился. - Туда и дорога. - Он знал Жемчужного лишь по слухам, да и кто его тут не знал, актер вроде бы неплохой, но Малышев в театре бывал редко, страсти-мордасти зрительские его мало трогали, тогда как Марина была театралкой завзятой, впрочем, как и Катерина, медом не корми, хотя у дочери интерес к сцене понятный - уже пять лет она занималась в балетной студии при Дворце культуры комбината.
- Как это туда дорога? - возмутилась Марина. - Все-таки известный артист.
- Провинциальные актеры - дерьмо, - пояснил Малышев, и театралку Марину это задело.
- А провинциальные хирурги?
- А хирурги, представь себе, золото. И ты отлично знаешь, почему. - Он имел в виду их работу на селе, и не один год. - Ну а в общем-то… - он попытался сдержать себя, - противно, конечно.
- Представляешь, каково у них там, в театре? - примирительным тоном продолжала Марина, тоже пытаясь не взвинчивать перепалку с мужем. - Да и вообще в городе. Ведущий актер, кумир публики, можно сказать, - и сбежал.
Новость рассказала Марине знакомая актриса, которая брала ей обычно билеты на спектакль. Обе стояли в очереди за молоком (палатка открывалась в шесть утра, очень удобно, весь околоток до выхода на работу, до открытия гастронома успевал запастись молоком. Между прочим, это Малышев добился, чтобы установили палатку), в очереди не разговоришься, отошли, актриса в халатике, в косынке на бигудях, неприбранная, сама на себя непохожая, одной рукой держит полу халатика, в другой бидончик; и когда отошли, она вполголоса, как о покойнике, сказала о Жемчужном: "Жена его просто в ужасном состоянии…"
- А ведь получала прилично, и квартира в центре, - продолжала Марина, - в сауну ходил, со всем начальством в друзьях, и всем свинью подложил.
Марина на острой теме любила почесать язык, тут чисто женское, манера такая Малышеву не нравилась, он отмалчивался, но иногда обрывал, если она теряла меру. В компании ей нравилась болтовня с критикой, социальная своего рода щекотка.
- Жена его еще перед гастролями ко мне заходила, - продолжала Марина. - Беременность была двенадцать недель. Каково ей теперь рожать? От кого? Будет ребенок предателя, отщепенца, кому он нужен?
- Матери нужен, - пробурчал Малышев, допил кофе, выключил магнитофон (отъезжающие тоже, кстати, изучают язык), с раздражением отмечая неважнецкое, если не сказать плохое, начало дня, в больницу поехал взвинченный, но по дороге отвлекся, заставил себя успокоиться, отмести эту пыль жизни, в отделение вошел собранным, уверенным в себе хирургом Малышевым, каким его знали не только здесь, но и в городе, не только в городе, но и в области. Впереди обход, назначения, процедуры, перевязки, нормальный рабочий ритм. Однако после пятиминутки опять пошла чертовщина, пригласила его к себе Кереева, главный врач, и попросила о серьезном, как она подчеркнула, деле - составить на Данилову достойную характеристику. Куда, зачем? Для приема ее кандидатом в партию.
- Не дам я ей никакой характеристики! - сразу вскипел Малышев.
А вскипел он потому, что Кереева хлопочет за Данилову не в первый раз, Малышев уже попадал впросак и повторять ошибок не хочет.
Два года назад в туберкулезном диспансере произошло чепе, случай из ряда вон, вспоминать тяжко - давали эфирный наркоз, а операция с термокаутером, с электроножом. Совершенно идиотская несогласованность между хирургом и анестезиологом! Электронож, искра, взрыв эфира, у больной оторвало легкие, остались трое сирот. Велось расследование и довольно долго, по городу мусолили, расписывали случай всячески, хотя и расписывать дальше некуда. Виновных как-то неопределенно наказали, хотя, по мнению Малышева, следовало бы отдать под суд всех причастных. Нарочно не придумаешь такой халатности, тут без языка, знаками можно договориться! Мало-помалу про чепе забыли в быстротекущей жизни, полной всяких случайностей, да и полезно забывать плохое, иначе от перегрузок на стенку полезешь. Потом Кереева попросила Малышева принять в свое отделение анестезиолога Данилову Регину Петровну. "Она с опытом, прошла специализацию в Ленинграде, у нее неплохая характеристика и вообще приятная женщина", - по всем статьям хороша. Малышев согласился, Данилову приняли, явилась она на работу в серьгах, в кольцах, и Малышев сразу же ей заметил, что в его отделении цацки носить не принято. Она послушалась, тут же сняла кольца и серьги, хотя видно было, что дама с гонором. И на первом же собрании, а было она накануне Восьмого марта, выступила и, не жалуясь, а вроде бы с юмором сказала, что она и в Москве была, и в Ленинграде была, в таких-то и таких клиниках, и нигде там смертность не увеличилась оттого, что врачи и сестры носят украшения, там даже мужчины, между прочим, с кольцами, не вводят девушек в заблуждение, и только в нашем отделении монастырь, женщина лишена своего личного счастья, - так и сказала. Выслушали ее сочувственно, посмеялись. Малышев не стал возражать ради женского праздника, пожелал всем хорошего отдыха, они отдохнули и все как одна явились на работу в серьгах и кольцах. Та же Кереева его похвалила, дескать, проявил гибкость и пошел навстречу пожеланиям коллектива. А потом Борис Зиновьев как-то при встрече сострил: "Покрываешь минеров-саперов, тылы готовишь?" Оказалось, Данилова и давала тот эфирный наркоз, Кереева знала, но Малышеву не сказала, а когда он явился к ней с возмущением, просветила - у нее муж в исполкоме ведает культурой, а также здравоохранением, ответственный товарищ и нужный, понимать надо, но не это главное, а то, что не ошибается тот, кто ничего не делает, не станем же мы теперь отнимать диплом, государство ее шесть лет учило, потом она две специализации прошла; работала, случилась ошибка, будем надеяться, последняя. Малышев сказал тогда, что государство ее учило спасать, а не убивать, но все это слова - слова запоздалые, если уж принял - следи за ней, воспитывай, тем более, что сам Данилов никогда не отказывал в помощи городской больнице и впредь не откажет. Если Регина Петровна будет работать в образцовом отделении, каковым является отделение Малышева Сергея Ивановича, то и сама станет со временем образцовой. Напрасно он пошел к Кереевой выяснять отношения, мог бы и сам предвидеть, чем разговор кончится, согласился терпеть Данилову, хотя и заявил: на ответственные операции брать ее анестезиологом не будет. Данилова в свою очередь сказала, что оперировать с Малышевым ей бы не хотелось - он деспот.
Прошлой осенью в Москве был Всемирный конгресс по гипербарической медицине, послали Данилову, она поехала с удовольствием, приехала, собрались послушать ее отчет, рассказывала она живо, подробно, подогретая общим вниманием. Жили они в роскошной гостинице "Космос", сервис на исключительной высоте. "Как нас встречали, обалдеть можно!" Об иностранцах, о женщинах - "одни уродины" - одеты, обуты просто, драгоценностей минимум, только серебро и камни, а наших за километр узнаешь по талиям в три обхвата - тут она прямо обращалась к Малышеву, желая потрафить его вкусу, - и далее, как иностранки пожирали бутерброды с икрой, а наши жеманничали. Жила она в одном номере с узбечкой, доктором наук, та ее просто извела: кто твой муж, да кто твой любовник, почему у тебя золота нет? "Я ей говорю, что золото под ружьем не надену, это не модно, мещанство, посмотрите на иностранок, а она только рукой машет: "Ай, бишара-бишара", - нищая, значит, несчастная". Юра Григоренко вежливо прервал поток ее ювелирной информации, спросил, какая была аппаратура на конгрессе, видела ли она барокамеру. Видела, даже "залезала" в нее и оценила так: "Говорят о ней много, но мнения расходятся, большинство считает, что пользы от нее мало, а вред большой. Не то в Ташкенте, не то в Чимкенте был случай, рассказывали, просто ужас! Барокамера взорвалась вместе с персоналом, семь трупов. Там же кислород под большим давлением!" Тут, наконец, Малышев подал голос, громко переспросил: "Вместе с персоналом?" - "Да-да, представляете, Сергей Иванович?" - "Это в высшей степени справедливо!" - воскликнул Малышев и далее рассказал сам, что знал о барокамере - метод прогрессивный и способствует успешному хирургическому лечению больных с повышенным операционным риском…
- Нужно дать рекомендацию, нужно, Сергей Иванович, - с нажимом повторила Кереева. - Вы не мальчик, Сергей Иванович, понимать надо, гибкость проявлять надо.
- Возражаю категорически. А если без меня дадите, выступлю на собрании с отводом, предупреждаю вас заранее.
Кереева насупилась, взяла сигарету, щелкнула зажигалкой, закурила, сказала сурово:
- Вы рассуждаете не по-партийному.
Малышев фыркнул - а вы - по-партийному?! - но сказал сдержанно:
- Почему мы не можем принять в партию достойного человека, к примеру, Григоренко?
- Ну вы же не мальчик, - повторила она колко. - В партию идут люди убежденные, а Григоренко, что ваш Григоренко? Приходит на работу в джинсах, здесь надевает приличные брюки, чтобы больных не шокировать, а домой снова надевает джинсы. Так он и коммунистом будет - от и до. У него джинсовая психология, у вашего Григоренко.
"У вашего".
- Но вместе со штанами он не снимает своей убежденности, своего честного отношения к работе, своей инициативы. А у вашей Даниловой ничего этого нет. Кроме своей руки наверху.
- А вам не кажется, что оттуда виднее, кого принимать?
- Нет, не кажется. Виднее тем, кто работает бок о бок с будущим коммунистом. Устав партии для всех един, и никому не позволено делить его на два этажа, для верхов и для низов.
Кереева часто-часто задымила сигаретой.
- Ваша принципиальность, Сергей Иванович, у меня вот здесь! - Она провела себе рукой по горлу.
- Ни я, ни вы, Марьям Хакимовна, не собирались рекомендовать ее в партию. Вам это навязали, муж, видите ли. Муж он ей дома, в постели, а в больнице он ей никто! И я не позволю, чтобы в моем отделении распоряжались без знания дела, в обход и меня, и вас. Мы с вами не пешки. Вам должно быть известно, в партию рекомендуют низовые организации, где хорошо знают человека по его работе, видят его гражданское лицо.
- Вы слишком много себе позволяете, - сварливо сказала Кереева. - С вами все труднее работать!
Малышев посмотрел на ее сигарету, подумал - зря он бросил курить.
- У меня время обхода. - Он показал ей часы. - Позвольте откланяться. - И вышел.
Но на обход не спешил, надо было прежде что-то сделать, выпустить пары. Пошел в свой кабинет, держа кулаки в карманах халата. Что-то надо срочно предпринять, иначе пропадет весь день, он не успокоится. Посидел с минуту за столом и - позвонил в обком, помощнику первого секретаря.
- Говорит Малышев, член КПСС, хирург городской больницы, депутат горсовета. Прошу вас записать телефонограмму на имя членов бюро обкома.
Помощник вежливо согласился.
- Слушаю вас, товарищ Малышев, записываю.
- Прошел слух, что в городскую больницу поступила…
- Слух? - учтиво переспросил помощник. - Может быть, лучше начать с факта?
- Нет, прошу вас записать буквально, как я говорю.
И сказал про путевку. Продиктовал свои телефоны, рабочий, домашний, поблагодарил помощника, только теперь успокоился и пошел на обход.
Но не надолго успокоился. Если уж замкнуло с утра, то будет искрить до вечера.
- А что с Кларой? Где Клара? - Малышев четко знал, кто из сестер дежурит, и не терпел, если делали замену без его ведома. Сегодня дежурит Клара, но на обходе почему-то Маша.
- Так ведь Клара в отпуске, Сергей Иванович, - с улыбкой на его забывчивость пояснила Маша. - Она в институт сдает.
- А улыбаться нечему! - одернул ее Малышев.