- Просто так... - Суванджан растерялся. - Хотел сказать тебе, что мы уходим с пастбища.
- Ну и что же, уходи!
Грубость Айсулу обидела Суванджана, но все же он решился.
- Знаешь что, я хочу послать сватов. Пойдешь за меня?
- Не пойду за тебя! Не пойду!!! Уходи!
- Вот как?
- Да, так!
- Ладно! - Суванджан круто повернулся и пошел прочь.
Он не слышал плача Айсулу. Его заглушил шум Куксая...
На следующий день Бабакул и Суванджан покинули горное пастбище. Отару погнали в Аксай. Три дня пути - и внизу, на берегу Аксая, показался кишлак. Он утопал в лучах солнца. Но эти лучи не осветили душу Суванджана. Слова Айсулу не давали ему покоя. Он думал о них даже по ночам, не смыкая глаз.
Возле кишлака они разделились: Бабакул-ата с вещами поехал в кошару - загон для отар, а Суванджан пустил овец на скошенное пшеничное поле. Усталость последних дней и бессонные ночи дали себя знать.
Суванджан прилег в траву. Овцы паслись под присмотром собак недалеко от берега реки. Суванджан проснулся от тревожного собачьего лая и сразу почуял недоброе. Схватив палку, он кинулся к реке. На берегу, сбившись в кучу и испуганно навострив уши, стояли овцы. Невдалеке от них лежали два племенных барана, раздутые, как бурдюки. Суванджан не знал, что с ними произошло: опились или заболели? В голове промелькнуло: "Может, выживут?" Но бараны уже не шевелились, их широко открытые глаза подернулись пеленой.
- Умерли, - прошептал Суванджан. Он бессильно опустился возле баранов и долго сидел не шевелясь. Очнулся, когда перед ним выросли два всадника. Это были Ходжабеков и Шербек, направлявшиеся в соседний кишлак.
- Проворонил? - крикнул Ходжабеков, в бешенстве размахивая плеткой над головой Суванджана.
- Не смейте! - Шербек соскочил с лошади и подошел к баранам. - Суванджан, что случилось?
- Не знаю... Я уснул...
- Уснул! - опять закричал Ходжабеков. - Овцы колхозные, а не собственные, что их жалеть! Чтоб ты сдох!
- Не ругайтесь, - Суванджан шагнул к Ходжабекову. - Я же не нарочно... Мне что колхозные, что свои...
- Придет телега, погрузишь баранов и привезешь, - распорядился Шербек, садясь на коня.
- Я еще поговорю с тобой, растяпа! - на прощанье пригрозил председатель.
Глава седьмая
Осень в горном Аксае наступает раньше, чем в долине. В то время, когда в долинах девушки собирают хлопок в летних платьях, здесь чабаны кутаются в теплые суконные чекмени. В осеннюю пору пустынно в кишлаке. Взрослые заняты работой на полях, дети в школе.
Сейчас тишина не по душе Ходжабекову. Его сердце жаждет бури. В ушах его стоит голос Шербека. Как он крикнул тогда, на берегу: "Не смейте!" И это ему, председателю! Теперь об этом узнают все жители кишлака. О каком авторитете после этого может, идти речь? И все из-за того, что он замахнулся на этого нерадивого чабана, который уморил двух лучших баранов! Ходжабеков с силой швырнул на стол авторучку.
Нет, теперь этому Сувану от прокурора не уйти. Как там написано в паспорте? Суван или Суванджан? Отец называет его Суванджаном. Пусть будет проклятый "джан". С силой нажимая на перо, он дописал "джан". Теперь только подпишут члены правления - и все в порядке. Следователю даже нечего будет делать. Узнает этот мальчишка, где раки зимуют. "Но все ли захотят подписать", - он подумал о Шербеке и выругался.
Взял к себе в заместители этого молокососа, потому что в газетах и речах руководителей поднимался вопрос о выдвижении молодых специалистов, думал, Шербек будет ему опорой. Учил его, давал советы. А теперь он становится поперек дороги, да еще покрикивает. А, собственно, кто он такой, этот Шербек? Выступает против указаний сверху, против стойлового содержания скота; защищает убийцу колхозных баранов. Говорит, что бараны, наверно, съели на скошенном поле остатки хлеба от комбайна и выпили много воды, поэтому сдохли. Оправдывать Суванджана - разве это не преступление? А со свинопасом здоровается еле-еле, брезгует подать руку. Так ведет себя кандидат в члены партии.
В тот же вечер Ходжабеков устроил заседание правления колхоза. Он прочитал вслух "дело Суванджана" и предложил всем членам правления подписаться. Но большинство было против того, чтобы передать дело в суд: Бабакул и его сын - самые передовые чабаны, они в этом году получили от ста маток по сто тридцать ягнят. Пусть Суванджан возместит стоимость погибших баранов, и дело с концом.
Ходжабеков внутренне бесился, но старался казаться спокойным. Вся его злоба теперь обратилась против Шербека. "Уж здесь-то я не уступлю", - подумал он.
Покачиваясь в своем кресле, председатель начал издалека:
- Руководящие товарищи, поручая мне колхоз, сказали: "Ходжабеков, ты должен поставить колхоз на ноги". Я согласился. Я солдат партии. Куда пошлют, туда и пойду. Но здесь я увидел, что некоторые люди вместо того, чтобы помочь поднять колхоз, мешают общему делу...
Председатель долго сыпал общими фразами о необходимости искоренения семейственности, призывал беспощадно бороться со всеми недостатками и ошибками. Только под конец было названо имя Шербека, и всем стало ясно, против кого направлена речь председателя. Не успел Ходжабеков опуститься в свое кресло, как встал Саидгази. Он начал говорить о скромности человека и о том, насколько опасен отрыв от масс.
- ...Я хочу рассказать о том, что недавно произошло. Вы все знаете, что Ашир очень скромный, добросовестный работник. На днях Ашир прибежал ко мне в порванной рубашке, весь в слезах, и рассказал, как пренебрежительно, свысока, разговаривал с ним зоотехник, вместо того чтобы помочь хотя бы советом.
- О, вы, оказывается, нашли в темноте друг друга, - ядовито перебил Шербек.
- Товарищ Кучкаров, ведите себя прилично, - вмешался Ходжабеков.
- Тогда я не поверил словам Ашира. Не может быть, думаю, чтобы человек с высшим образованием, - Саидгази посмотрел на Шербека с жалостью, - мог допустить такое по отношению к простому, необразованному человеку. У меня, как и у председателя, было другое мнение о вас, товарищ Кучкаров. Но сейчас, когда вы, не уважая членов правления, бросили свою реплику, я не сомневаюсь в том, что Ашир был прав...
- Критика - дело хорошее, полезное, - назидательно сказал Ходжабеков. - С помощью критики и самокритики мы должны раскрыть наши недостатки. А вы не хотите принимать критику. Вместе того чтобы исправить свои ошибки, углубляете их...
Прислушиваясь к словам Ходжабекова и Саидгази, Шербек удивлялся, с какой ловкостью они оперируют такими понятиями, как общественная собственность, непримиримость, критика, принципиальность...
Спорить с этими людьми бесполезно. Но ведь здесь сидят члены правления. Им нужно помочь разобраться, кто же в конце концов прав.
Шербек возражал спокойно и обстоятельно, он хотел доказать, что в основе поведения Ходжабекова - любовь ко всему показному. Ему важно не быть, а казаться. На словах он очень заботится о процветании колхоза, о людях. На самом же деле думает только о своей славе. Он приводил примеры, как Ходжабеков обманывает райисполком, представляя неправильные сводки. Председатель сообщал, будто в колхозе приступили к силосованию, а на самом деле силосная башня еще не построена, траншеи не вырыты.
Члены правления не ожидали услышать ничего подобного. Слова Шербека казались убедительными, но все молчали - боялись выступать против Ходжабекова, пока он еще сидит на председательском месте. А о том, чтобы снять его с этого места, никто и не помышлял, даже Шербек, так резко его критиковавший. В глубине души Шербек верил, что таких, как Ходжабеков и Саидгази, еще можно перевоспитать, поправить. Поэтому его последние слова прозвучали примиренчески:
- Зачем тратить время, сваливая вину с одного на другого? Давайте отремонтируем старые силосные траншеи, а возле скотного двора построим силосную башню. Если позволят средства, можно сделать при кошарах теплые помещения для ягнят. Вот тогда государство скажет спасибо не за сводку, а за настоящую работу.
Но Саидгази не думал сдаваться. Он решил пустить в ход последний козырь:
- Шербек хоть и молод, да хитер. Он заговаривает нам зубы своей критикой, чтобы самому избавиться от наказания. Хочет выйти сухим из воды. Он говорит о сводке, посланной в райисполком. Но прежде чем она туда дойдет, ее посмотрят в сельсовете. Ее еще посмотрят специалисты и, если нужно, поправят нас. А вот ошибки зоотехника исправить труднее: время прошло, и деньги потеряны. Двести тысяч рублей потеряли мы в прошлом году из-за Шербека.
Саидгази щелкнул костяшками на счетах, как будто подтверждая свои слова. Некоторым этот аккомпанемент показался особенно убедительным. Ходжабеков заметил, что члены правления со злостью посматривают на Шербека.
- Я не верю бухгалтеру! Это клевета, - не сдержался Шербек.
Колхозники неодобрительно загудели:
- Почему так говоришь?
- Подсчитал человек, знает...
- Молчал бы уж!..
Ходжабеков воспользовался настроением людей, чтобы закрепить успех.
- Это ведь не Назаров подсчитывал, не отец вашей красотки. У нее вы учитесь клеветать на людей? Наверное, заразились от ядовитого поцелуя этой красавицы?..
Шербек побледнел и медленно поднялся. Все вокруг него было как в тумане, видел только лицо Ходжабекова, его злую улыбку. Он схватил стакан и со всего размаха швырнул его в это ненавистное лицо. Ходжабеков увернулся, и стакан разбился о стену.
Шербек выбежал на улицу. Он не слышал, как Саидгази крикнул ему вслед: "Хулиган!", а кто-то посочувствовал: "До чего довели парня".
Шербек бежал на берег Аксая, чтобы никого не видеть.
Охватив руками голову, он опустился на прибрежные камни. Он понимал, что погубил себя: Ходжабеков и Саидгази воспользуются его вспышкой, чтобы отдать его под суд. И никто из правления не заступится за него. А как он будет выглядеть на суде? Как никудышный зоотехник и вдобавок хулиган.
Все произошло так, как и думал Шербек: к концу сентября из районной прокуратуры приехал следователь. Шербека вызвали на допрос. Следователь был очень молод, бритва парикмахера еще не касалась его лица. На приветствие Шербека он кивнул головой, не отрывая глаз от лежавших на столе бумаг.
"Ну, конечно, - подумал Шербек, - председатель уже успел наговорить ему обо мне. Вот почему у него такое хмурое лицо. Разве можно не хмуриться, если перед ним стоит опасный хулиган и преступник".
- Ваша фамилия? Имя? Год рождения? - начал следователь допрос.
Часы бежали за часами. Короткий осенний день был на исходе, когда следователь, закончив протокол, вложил его в "дело", к удивлению Шербека, уже изрядно набухшее бумагами, и сказал:
- Образование у вас высшее, а вести себя не умеете. Спорить надо языком, а не руками. Теперь все оборачивается против вас.
- У меня к вам просьба... - с трудом вымолвил Шербек, - я не прошу снисхождения... Но к моей вине может прибавиться еще одна... Скоро надо начинать искусственное осеменение овец, нельзя упускать время, иначе мы сорвем план. Всего пятнадцать дней. Оставьте меня в покое на эти пятнадцать дней, не больше... А потом снимайте и отдавайте под суд!
- Что с вами делать - мы решим сами, - сухо ответил следователь. - Можете идти.
Выйдя из кабинета, Шербек отправился прямо в загон Бабакула. В этом загоне старый чабан держал для случки племенных баранов-рекордистов.
- Ну, как твои дела, сынок? - встретил его Бабакул. - А я жду тебя.
- Как же вы могли ждать меня - ведь слышали, что я наделал?
- Э, сынок, в горячке чего не бывает! А Ходжабекова ты не бойся. Есть районные власти, областные, там разберутся.
- А что решили с Суванджаном?
- Тоже под суд будут отдавать. Да ему что, море по колено! Отец за все ответит. Если в правлении скажут: платить за погибших баранов, заплачу. А у него другие заботы.
- Какие же?
- Айсулу у него в голове, да никак согласия не получит - упрямая девушка. Джанизак мой старый друг. Как только будет удобный момент - уговорю его отдать внучку моему Суванджану. Да только сейчас некогда этим заниматься, надо о наших рекордистах подумать. Что-то не нравятся они мне. Едят много, а поправляются плохо, какие-то вялые. Все ждал, что за лето они привыкнут к нашим условиям, да вот уже октябрь, а они все такие же...
"Неужели опять придется использовать местных производителей? Так и будем стричь с овец грубую шерсть, которая только и годится на войлок? - думал Шербек, шагая по загону. - Или отказаться от своей мечты, махнуть на все рукой?" А что скажут колхозники, ведь они так верили, что порода тонкошерстных овец будет выведена в их колхозе. Даже название этой новой породе он уже придумал: "Аксай". Нет, нельзя так легко отказываться от начатого дела, надо искать, искать...
Вернувшись домой, Шербек подошел к шкафу с книгами и начал лихорадочно перелистывать учебники по овцеводству. Несколько раз заходила Хури, упрашивала его поесть, но Шербек никак не мог оторваться от книжного шкафа. Вот, кажется, то, что он ищет: "Известия Академии наук", один из последних выпусков. Статья называется: "Способ усиления деятельности баранов гормонами". Но где найти эту гормональную сыворотку? Написать в Ташкент, в лабораторию Академии наук? Но письмо может залежаться в столе секретарши. А время идет. Не лучше ли поехать самому в лабораторию академии. Шербек даже вскочил, такой неожиданной и спасительной показалась ему эта мысль. И тут же вспомнил: а Ходжабеков? Он, конечно, будет против. Саидгази - тоже. Денег на дорогу они, конечно, не выпишут. А собрать правление их не заставишь. Да еще это следствие...
- Мама! - позвал Шербек.
- Я здесь, сынок! - Хури появилась в дверях.
- Мама, я хочу поехать в Ташкент. Есть очень серьезное дело. Но меня сейчас не отпустят, поэтому мне придется уехать тайком...
- Тайком? - заволновалась Хури. - Что же это за дело?
- Мама, вы же знаете, что я работаю над превращением наших овец в тонкорунных. Так вот, мне необходимо достать одно лекарство...
- Из-за одного лекарства столько беспокойства, сынок.
- Если я не достану этого лекарства, вся наша работа пойдет насмарку. Разве вы хотите, чтобы я опозорился перед людьми?
- О, что ты говоришь?! - Хури даже испугалась. - Тогда поезжай скорее. Сколько времени ты там пробудешь?
- Самое большее - пять дней. Только у меня нет денег. Одолжите мне тысячу из ваших денег.
Хури открыла сундук и прошептала:
- Берегла для свадьбы, а оказывается - на дорогу.
- Не грустите, мама, я верну ваши деньги в двукратном размере, - улыбнулся Шербек.
- Эти деньги твои, сам их заработал и сам знаешь, что с ними делать. Только похоже, что вся твоя жизнь пройдет в заботе об овцах, очень уж дорого обходятся тебе эти хлопоты, - грустно заметила Хури. Помолчав, она торжественно произнесла: - Да будет твой путь удачным! Пусть исполнятся все твои желания!
Хури проводила сына до калитки и вернулась в опустевший дом.
Прошел день. Следователь после допроса Суванджана попросил его сходить за Шербеком.
- Шербека нет, он в Ташкенте. Вернется через два дня, - ответил Суванджан, знавший от отца об отъезде Шербека.
Следователь послал за председателем. Вместе с ним пришел и Саидгази.
- Шербек уехал в Ташкент. Вы ему разрешили, товарищ председатель?
- Да я и не знал об этом! - В голосе Ходжабекова была радость, хотя он и старался скрыть ее.
- Видите, как самовольничает. Это же чудовищное нарушение трудовой социалистической дисциплины! - сказал бухгалтер.
- Э, Саидгази, что там говорить о дисциплине! Здесь дело посерьезнее, мне кажется, что наш зоотехник сбежал. Увидел, что племенные бараны-рекордисты не годны для случки. Срывается государственный план! Шутка ли! Одно преступление за другим. Он, конечно, рассчитал, что вся беда падет на голову председателя, и удрал.
- Далеко не убежит, - сказал следователь. - Только затягивает дело - вот о чем приходится думать. Но на всякий случай надо позвонить прокурору. Может быть, нужно объявить розыск.
Втайне радуясь исчезновению Шербека, Ходжабеков сам стал обходить загоны. Увидев в загоне Бабакула расслабленно лежащих баранов-рекордистов, он закричал:
- Я покажу этому негодяю! Бросил нас в беде и сбежал!
- Кто сбежал? - удивился Бабакул.
- Шербек, кто же еще! Понял, что тысячи колхозных овец могут остаться яловыми, и сбежал.
Бабакул-ата улыбнулся.
- Почему вы улыбаетесь, когда нужно плакать!
- Вы же сами заставляете улыбаться, председатель. Вы, наверное, не знаете, что ученые нашли неоценимое лекарство для таких баранов, как наши. За этим-то лекарством Шербек и поехал в Ташкент.
- Нет, он сбежал, - не совсем уверенно настаивал Ходжабеков. - И следователь так же думает, - добавил он и тут же рассердился на себя: почему он должен оправдываться перед этим стариком? - Пустите в отары баранов местной породы. Хватит нам с этими рекордистами возиться! - распорядился он.
- Но Шербек не велел...
- Кто тут председатель: я или Шербек? - вскипел Ходжабеков. - Осенью прошлого года я согласился на его эксперименты. Болтали: будет тонкая шерсть, а какой результат? Многие матки остались яловыми. План по окоту не выполнили. Натворили вы, а палка досталась мне!
Бабакул не стал возражать председателю, но про себя решил дождаться возвращения Шербека.
Всю ночь Шербек гнал своего гнедого и к рассвету подъехал к районному центру. Оставив лошадь у знакомого, он сел в попутную машину и помчался на станцию. До отхода скорого поезда в Ташкент оставалось еще полчаса. Шербек взял билет и только после этого успокоился.
В купе вместе с ним оказалась молодая пара. Судя по их сияющим глазам и счастливым улыбкам, это были молодожены. Чтобы не мешать им, Шербек сразу же забрался на верхнюю полку, но уснуть не мог, сказывались волнения последних дней. Снизу долетал жаркий шепот молодоженов, и Шербек вдруг представил себе, что это они с Нигорой едут в свое свадебное путешествие. Они вдвоем в купе, стучат колеса, поезд уносит их куда-то далеко, в неведомые, незнакомые места... Еще в школе Шербек начал мечтать о путешествиях. Он улыбнулся, вспомнив, как в детстве убегал из дому и бедная Хури после долгих поисков находила его где-нибудь в соседнем кишлаке или на железнодорожной станции. Да, видно, уж такой у него характер, не может он жить спокойно, как другие. Вот и сейчас в Аксае...
Ташкент встретил Шербека яркими веселыми огнями. Они отражались в мокром асфальте, и от этого казались еще многочисленнее. Шербек вышел на привокзальную площадь и даже на минуту зажмурился от этого яркого света. После тишины Аксая сутолока огромного города была непривычной, пугающей. Шербек растерянно стоял на краю тротуара, мимо сновали переполненные троллейбусы и автобусы. Прямо перед ним остановился "Москвич", дверца открылась, и молодой человек с тонкими усиками сказал:
- Пожалуйста.
Шербек сел на заднее сиденье, и шофер с улыбкой обернулся к нему:
- Куда прикажете?
- В гостиницу.
По дороге они разговорились. Оказалось, что водитель закончил институт, но его направили работать в кишлак, он отказался и теперь вот работает шофером.