- Ладно, ладно, я же сказал, что поедем в театр, - стал успокаивать жену Ходжабеков, пытаясь защитить лицо от ее острых ногтей. - Милая Якутой, ты устала, отдохни...
Якутой сделала шаг назад и подняла обе руки, готовясь к новой схватке. Но, задохнувшись от злости, обессиленная, снова опустилась на пол.
- В последнее время вы изменились, я это вижу, - Якутой начала громко рыдать.
Ходжабеков достал из кармана галифе платок и вытер обильный пот. Он вдруг почувствовал такую усталость, будто таскал весь день пятипудовые мешки. Посмотрев на рыдающую жену, он с облегчением подумал: "Слава богу". С тех пор как он связал свою судьбу с Якутой, эта история повторялась без конца. Обычно скандал завершался рыданиями.
- Ну, одевайся, милая, а то можем опоздать в театр, - Ходжабеков посмотрел на ручные часы и прошептал: - Проклятие, опять стекло разбилось, надо поставить решетку!
Якутой уже снова сидела у зеркала. Сдерживая злость, Ходжабеков крикнул:
- Эй, поскорей, ведь до города шестьдесят километров, - и, оторвав от двери свое отяжелевшее тело, прошел через террасу к супе, где уже лежала тень. Но весь день стоявшая под солнцем, супа все еще пылала жаром.
Посаженные вокруг нее цветы источали удушливые запахи. Ходжабеков расстегнул ворот своей поношенной коверкотовой гимнастерки и провел рукой по лицу от лба к подбородку, как будто хотел снять кожу.
- Где я ее нашел, такое горе? Уф-ф! - из души Ходжабекова вырвался глубокий вздох. Его величественная фигура поникла и стала жалкой. Он охватил руками свою склоненную до колен седеющую голову, тщательно причесанную колхозным парикмахером. При этом открылась лысина, прикрытая волосами. Солнце бросило на лысину свои лучи, как будто разоблачая ее тайну.
В машине он не промолвил ни слова и даже не смотрел в сторону жены. Сейчас ему было не до театра, работы по горло. Как некстати этот сегодняшний скандал. Наверно, услышали соседи. Неужели вся его жизнь пройдет вот так? Ну и попался же он! Эх, молодость безголовая!
...Ходжабеков встретил Якутой несколько лет назад, когда работал в районном народном суде. Однажды дверь в его кабинет осторожно открылась, и послышался нежный голосок: "Можно?" Не успел он ответить, как в кабинет впорхнула молоденькая женщина.
- Ассалом!
- Салом, - ответил Ходжабеков и жестом предложил ей сесть.
Ему показалось, что обычное "что вы хотели?" будет слишком грубо, и он спросил: "Чем я могу вам помочь?" Она осмелела и улыбнулась, блеснув золотыми зубами. На ее миловидном лице образовались приятные ямочки. Хорошее настроение этой женщины невольно передалось ему. Наверно, для того, чтобы продлить время и обдумать свои слова, она сняла платок с головы, расстегнула пуговицы пальто и села поудобней.
- Пришла жаловаться, - сказала она просто.
- Слушаю вас.
- Брат мой, бек, ведь вы наш сосед и постараетесь помочь мне?
- Хорошо, - сказал Ходжабеков, в душе удивляясь, что эта женщина ведет себя, как старая знакомая.
"Может быть, я где-нибудь встречался с ней?" - старался он вспомнить, но не мог. Ведь он работает в этом районе всего полмесяца. А впрочем, какая разница, знает он эту женщину или нет?! Самое главное - эта женщина смотрит на него, как на своего человека. Чтобы выразить свое теплое отношение, она даже называет его братом. Ох, почему так сладок ее язык?! Сразу видно, что она городская.
- По какому делу вы пришли? Смогу ли я помочь вам? - почему-то улыбаясь, спросил Ходжабеков.
- Ой, если вы не сможете помочь, то кто же сможет? - Она кокетливо посмотрела на Ходжабекова, опустила голову и стала играть брильянтами и изумрудами на нежных пальцах белых рук. - Раньше, когда случались неприятности в торговых делах, мой почтенный отец говорил: "Чем идти к хакиму за халвой, лучше пойти к казы за кониной", - и бежал к казы. Идя по стопам отца, я пришла к вам, как к своему, как к брату. - Золотые зубы женщины блестели, ослепляя Ходжабекова. До чего хороши ямочки на ее румяных щеках!..
Когда она назвала его казы, он хотел сказать, что разница между прежним казы и нынешним судьей - как между небом и землей, но... Ведь эта женщина только привела пример.
- Ну, дальше? - наконец произнес он.
На лицо женщины легла тень, как от черного облака, глаза ее стали печальны.
- На мою голову свалилось столько горя, - начала она, тяжело вздыхая и не отрывая глаз от Ходжабекова. - У меня ужасно беспомощный муж. Мы его приютили. Если бы отец был жив, он ни за что не согласился бы на этот брак!.. Так вот, он работал на хлопкопункте весовщиком, но там не было никакого дохода. Я заставила его бросить эту работу: не хлопок же нам жевать! Потом он был директором столовой, но его освободили. Сейчас он не работает. Чтобы не умереть с голоду, мы продаем все, что осталось мне от отца. Вот так неудачно я вышла замуж.
- Очень жаль.
- Дорогой брат, помогите нам, устройте его на работу. Хорошо было бы в магазин: я бы сама его научила. Еще девочкой я помогала отцу в магазине. Я не забуду вашей доброты...
Такая красавица склонила перед Ходжабековым голову, разве он в силах ей отказать?! Что стоит ему один телефонный звонок!
- Хорошо, - пообещал он.
Уже на следующий день дела этой женщины были налажены. С тех пор она начала посещать Ходжабекова, чтобы показать, что не из тех людей, которые забывают добро. При одной из встреч она приласкала его такими словами:
- Вам, бедному, наверное, здесь тяжело и одиноко, некому за вами смотреть. Приходите к нам, когда вам угодно, не стесняйтесь.
"Ведь у нее муж, что же будет?" - смутившись, подумал Ходжабеков.
- Я вас как брата приглашаю, но разве вам нужны такие маленькие люди, как мы? - огорчилась она.
Ходжабеков пообещал прийти.
На следующий день, после работы, он подошел к высокому дому с резными столбами и двустворчатой дверью. Сейчас же одна створка бесшумно открылась, и из темноты коридора появился человек невысокого роста.
- Немного задержались, - сказал он и протянул руку.
- Были неотложные дела, - ответил Ходжабеков, здороваясь, и подумал: "Наверное, муж".
- Добро пожаловать, - человек опять скрылся в темноте.
Ходжабеков прошел во двор.
Из темноты вдруг снова выпорхнул невысокий человечек и открыл одну створку двери с овальным зеркалом:
- Пожалуйста, заходите.
Ходжабеков еще раз посмотрел на него и подумал: "Нет, наверно, это не муж, слишком молод".
Он снял калоши и вошел в комнату. Перед ним стояла хозяйка. В атласном платье она сверкала, как утреннее солнце.
- Разве так относится брат к сестре? Я уже заждалась...
- Извините, дела...
- Работа никогда не кончится.
Женщина подошла к окаменевшему Ходжабекову и дотронулась до пуговицы его пальто.
Ходжабеков стал поспешно раздеваться. Молодой человек взял у него пальто и фуражку.
- Проходите на почетное место, каждый должен сидеть там, где ему положено, - щебетала женщина.
Ходжабеков обошел накрытый стол и сел на почетное место. Женщина, сняв две бархатные подушки со шкафа, ловко подложила их под спину гостя.
- Прошу вас, угощайтесь, - обратился к нему встречавший.
Теперь, при ярком свете, он выглядел старше. "Нет, все-таки это муж, - уверенно подумал Ходжабеков. - Почему-то он бледен, наверно озабочен чем-то". Женщина тоже покосилась в сторону мужа и поспешила сказать:
- Мой муж Ашир очень благодарен вам, - она улыбнулась. - Все время молится за вас.
На лице Ашира слегка выступила краска. Подтверждая слова жены, он кивнул головой и предложил:
- Пожалуйста, угощайтесь.
В тарелках были насыпаны конфеты, орехи, фрукты, а в хрустальных вазах вишневое, грушевое и клубничное варенье. В одной вазе только что сорванные золотистые яблоки, а в другой - гранаты величиной с чайник. Еще теплые лепешки на сметане и самса.
Но разговор за столом как-то не клеился, и женщина прекратила чаепитие. С помощью мужа она убрала со стола сладости, принесла шурпу, вареное мясо, соленые огурцы и несколько бутылок вина и коньяка. Ашир налил в китайские пиалы коньяк, а жене подал вино.
- За радость, - сказала женщина, чокаясь.
Вторую пиалу они выпили, чтобы встреча повторилась. После этого Ашир разговорился. Ходжабеков улыбнулся: "Оказывается, он способен на большее, чем "пожалуйста, угощайтесь". Ашир, высоко подняв пиалу, оживленно говорил:
- Брат мой, вы как чинара, вас ни человек, ни ветер не свалит с места. Да, да, никто не сдвинет! - сказал он горячо. - А мы за вашей тенью кормимся... - Он проглотил коньяк и повторил: - Да, мы живем под вашим покровительством.
Эти слова понравились Ходжабекову.
- Пока я есть, вас даже муха не тронет. Да, даже муха... Я... я не допущу! - подтвердил он.
- Я готова пожертвовать собой ради вас, брат мой.
Ходжабеков, забыв о том, что хотел сказать, посмотрел на женщину и улыбнулся пьяной улыбкой. Он хотел сказать ей что-нибудь приятное, но слова не сразу пришли к нему.
Женщина, собрав посуду, вышла на кухню.
Ашир подсел поближе к гостю.
- Я иду по стопам своего тестя, - сказал он. - Этот человек, оказывается, до Москвы, до Варшавы ездил. И советская власть его не обидела. Вошел в кооператив и наладил свои торговые дела, - подмигнул Ашир. - Ведь мастер своего дела! Еще какой мастер! Нет ему равного. Мы перед этим человеком - ничтожества. - Он лукаво улыбнулся. - Хватило бы силы хоть на десятую часть того, что сделал этот человек! Ну, давайте выпьем. Пусть дух тестя радуется, - Ашир из уважения подождал гостя и двумя глотками выпил коньяк. Его лицо стало морщинистым, как старая тряпка. Сложив губы воронкой, он выдохнул, потом затолкал в рот кусок мяса и соленый огурец. - Брат мой бек, мы маленькие люди, и если доход тестя метр, то наш - сантиметр...
На лице Ходжабекова отразилось недоумение, и это почему-то было приятно Аширу.
- Да, да, наш хлеб насущный - в сантиметрах. Под вашим покровительством мы отмериваем ткани. А ткани, брат, ведь как резинка: если тянешь - тянется!
Ашир снова взялся за бутылку. Пролив на скатерть, он наполнил пиалы.
- Меня научила мерить моя жена. Ох, и работает у нее здесь! - Ашир постучал пальцем по голове и поднял пиалу. - Брат, давайте пить за то, чтобы превратить сантиметры в метры. Ну, давайте!
- Вы попали в точку: пусть сантиметры превратятся в метры. - Ходжабеков не мог удержаться от смеха. Схватив Ашира за шиворот, он притянул его к себе. - Смотрите, чтобы эти метры, которые получатся из сантиметров, не превратились для вас в петлю. Вы знаете закон? Закон - это сила!
- Пока есть вы, чего мне бояться? Я пью за ваше здоровье! Смотрите, - он поднял бутылку. Опустошив бутылку, он сунул ее под стол. - Ну как, видели? - сказал Ашир с таким видом, будто совершил подвиг. - Я для вас и жизни не пожалею. - Он вдруг расхохотался. От смеха голова его болталась взад-вперед, как будто тонкая шея не могла удержать ее.
"Сам с ноготок, а хлещет коньяк, как воду", - подумал Ходжабеков. В следующее мгновение Ашир упал и, не поднимая с подушки головы, рассмеялся:
- Целую бутылку, хи-хи!..
Ходжабеков брезгливо отвернулся и выругался: "Саранча!" Чтобы не видеть Ашира, стал осматривать комнату. У стены шкаф, через стеклянные дверцы видна посуда. Большие тарелки украшены цветами и двустишиями. За спиной висит сюзане, а на полу горящий, как огонь, персидский ковер.
Сильный храп отвлек внимание Ходжабекова. Он посмотрел на Ашира. Тот спал, широко открыв рот. В это время открылась дверь и в комнату вошла женщина. Она была одета в то же атласное платье, только рукава высоко закатаны. Улыбка у нее такая приятная, а щеки горят, как от огня. Поставив перед гостем тарелку с манты, она недовольно посмотрела на мужа.
- Теперь он не проснется, если даже вылить на него ведро холодной воды.
Женщина тяжело вздохнула. Весь ее вид говорил: "Пусть будет проклята жизнь с таким мужем!" Ходжабеков думал о том, как бы уйти: его пугало, что он наедине с этой женщиной. Стараясь не выдать своего смущения, он говорил о разных пустяках: похвалил голос молодого артиста, который появился в городском театре, рассказал несколько интересных случаев из судебной практики. Незаметно его все сильнее обволакивало ласковое кокетство этой женщины.
- Ой, почему вы не едите! - обиженно протянула хозяйка.
- Но мой напарник...
- А разве я не могу заменить вашего напарника? - спросила она, садясь за стол.
- Очень бы хотелось, - Ходжабеков налил ей вино, а свою пиалу наполнил коньяком.
- За блаженство в этом мире!
- Чтобы горя не знать!
Увидев, что она выпила все вино в один прием, подумал: "Хоть молода, но опытна", - и снова наполнил пиалы.
- Боюсь, что вы и меня свалите, - ласково произнесла женщина.
Ходжабеков вздрогнул, кровь ударила ему в голову.
- Разве вас можно свалить? Я вас жалею. Вы из тех, кого нужно всю жизнь носить на руках. - Ходжабеков не помнит, как схватил белые руки женщины.
- Оставьте меня... Манты остывают.
Но теперь уже никакая сила не смогла бы остановить Ходжабекова. Глаза его ничего не видели, даже Ашира…
Не прошло и десяти дней, как эта женщина выгнала из дому своего мужа.
- Зачем мне уходить из этого мира без ребенка? Такого неспособного мужа мне не нужно! - сказала она, закрыв перед Аширом дверь.
Подошла зима, и Якутой - так звали женщину - стала часто встречаться с Ходжабековым. Он не думал жениться. Но однажды Якутой показала на свою талию:
- Я уже стесняюсь выйти на улицу.
Чтобы не выносить сора из избы, он тайно женился. Прошли месяцы, и Якутой, казавшаяся раньше ласковой и заботливой, совершенно изменилась.
Постепенно в доме появлялись новые вещи, мешками запасался картофель, лук, зерно. Вначале Ходжабеков не обращал внимания на все это. Своим друзьям он хвалил ее: "Моя жена оказалась хозяйственной". Потом жена стала вмешиваться в его служебные дела. "У этого дяди шестеро детей. Дело ведите с умом. Наша власть всегда берет под защиту беспомощных детей. С другой стороны, он родственник по отцовской линии..." После таких разговоров выяснилось, откуда появляются в доме вещи, продукты и пачки денег. Начались семейные ссоры. Эти скандалы обычно кончались угрозами: "Оболью себя керосином и сожгу". Так прошли годы. Может быть, он еще долго работал бы, но из верхней инстанции ему стали возвращать дела. Раскритиковали. После критики перевели ответственным секретарем в исполнительный комитет. Там он некоторое время работал спокойно. И опять его раскритиковали за безответственное отношение к письмам трудящихся и бюрократизм. Освободили и от этой должности, перевели председателем колхоза. А теперь и здесь не обходится без критики. Во всем, что произошло с ним, он обвинял Якутой, но молчал.
"Ох, какой же я дурак! Ведь я стал жертвой одного гостеприимства, - часто думал он. - Согрел змею у себя на груди".
Когда машина остановилась на театральной площади, его взгляд упал на жену: лицо у нее было белое, будто обсыпанное мукой, на губах на два пальца губной помады.
- Скоро ведь бабушкой будет, а все не успокаивается, старая кокетка, - не выдержав, прошипел Ходжабеков, выходя из машины.
Ходжабеков сидел в театре, слушал концерт, но мысли его все время возвращались к событиям в колхозе. Девчонка, у которой молоко на губах не обсохло, критикует его, столько лет работавшего на высоких постах.
"Да, все зло исходит от красивых женщин. Якутой ей тоже в красоте не уступала. А в конце концов что получилось? И эта соплячка из той же категории. Но эта, кажется, страшнее. Кого-то она мне напоминает... Нигора Назарова... Назарова... Что это за Назаров? Уж не бывший ли это председатель колхоза, который работал с Саидгази, вредитель Назаров?.. А я все думаю, кого же она мне напоминает! Его копия! Вот так находка! Это как раз кстати: необученной лошадке будет обуза! Пусть попробует теперь возражать: куда прикажут ей, туда и пойдет. Не шути со львом, он все равно тебя задавит!"
Вернувшись в колхоз, Ходжабеков на следующий же день пошел в больницу.
Акрам пригласил председателя в свой кабинет, усадил на диван.
- Работаете - рукой подать, а зайти никогда не хотите, - ласково упрекнул он Ходжабекова.
- Боюсь.
- Чего боитесь?
- Больницы. Как увижу, температура поднимается.
- Условный рефлекс, - хихикнул Акрам.
- Я слышал, что такой рефлекс бывает только у собак. Да, кто это сказал?.. - Ходжабеков щелкнул пальцами. - Вспомнил, это открытие Павлова.
- О-о, оказывается, вы много знаете, председатель, - польстил Акрам.
- Да, учились по всем правилам, - небрежно сказал Ходжабеков, закидывая ногу за ногу. - Ведь не зная хорошо физиологию и психологию, нельзя быть хорошим законодателем!
- Верно, верно... Да, председатель, а вы пожаловали к нам - уж не заболели ли?
- Упаси бог!.. Да... А где та ученая баба?
- Извините, председатель, я не понял вас! - улыбнулся Акрам.
- Да та самая, дочь Назарова.
- А-а, вы о Нигоре. - Акрам вскочил с места. - Сейчас я ее позову.
Оставшись один, Ходжабеков оглядел кабинет. Белые стены, белые занавески. На столах и стульях тоже белые чехлы. Ходжабеков поморщился. Вокруг чистота, а дышать нечем.
В коридоре послышались шаги.
Дверь отворилась. Вошли Нигора и Акрам.
- Здравствуйте, товарищ Ходжабеков.
- Здравствуйте, - сухо ответил он.
Нигора и Акрам сели рядом и вопросительно посмотрели на Ходжабекова.
- Вы, наверно, помните своего отца?
- Да, немножко, я была тогда еще маленькой.
Она не удивилась вопросу и, кажется, не ждала ничего для себя плохого из этого столь неожиданно возникающего обстоятельства. Ее спокойный ответ разозлил Ходжабекова.
- Если не ошибаюсь... ваш отец был осужден и посажен? Мне хотелось бы узнать у вас кое-что об этом.
- Да, мой отец сидит, - Нигора чуть побледнела, но, еще не понимая, куда он клонит, повторила: - Я тогда была маленькая. Боюсь, не смогу добавить ничего к тому, что вы уже знаете.
- Знаем, что у вас острый язык! Но насколько он длинный, поживем - увидим. - Глаза Ходжабекова зло заблестели. - У вашего отца тоже язык был длинный. Но когда я подогнал статью, язык его не смог произнести даже символ веры!
- Вы для этого вызвали меня? - Нигора встала, собираясь уйти. Рука, лежавшая на спинке стула, чуть дрожала.
- Да, я хочу напомнить вам, кто вы такая. Отец ваш был такой же умный, как вы. Но оказывается, язык - одно, а душа - другое.