До первого снега простоял Амчо у стойбища Валькатлян. Охота в море была бедной. Все время лед держался. Но нерп били понемногу. Шесть нерпичьих мешков жира получил Амчо от валькатлянцев. Маловато на две яранги, нужно бы десять, но что поделаешь, если зверь в море перевелся. Поделились валькатлянцы и шкурами лахтака, нерпичьими ремнями. Будет обувь всем жителям стойбища Амчо. Получили валькатлянцы и от Амчо около десятка туш оленей, шкурки годовалых телят на одежду, камус на торбаса, жилы.
Сдержал свое слово Амчо, расщедрился и поставил на десяти телятах метку Антымавле.
- Потом на других поставлю, - сказал он новому работнику Антымавле, а сам подумал: "Пусть Етынкеу позлится. Вернется, как узнает, что я другого нашел. Может, работать лучше станет жену бросающий", - мысленно обругал он Етынкеу.
А как взошло солнце, осветило тундру, начались сборы к перекочевке. Разобрали яранги, свернули пологи, нагрузили нарты, составили их в круг, загнали в него все стадо, выловили ездовых оленей. Тронулся муулин по подмерзшей тундре.
Далеко в тундру откочевал Амчо со стадом. Спешил, перекочевки делал через два-три дня, решил зазимовать в лесной зоне. Не хватало нарт в хозяйстве, для полозьев дерево нужно, а оно только у горы Вельвыней есть.
Стоят две яранги в распадке между гор, вьется дымок от очагов над лесом, бродят ездовики-олени около яранг, а невдалеке, среди редкого леса, разбрелось стадо.
Большое хозяйство у Этинеут - старшей дочери Амчо. Когда умерла мать, все заботы легли на ее плечи. Амчо все время у стада, две младшие дочери, Инрынэ и Ыттынэ, помогают отцу, пастушат. Четвертая дочь - Вулькинэ, бойкая хохотунья - радует Этинеут, хорошей хозяйкой будет, никогда не обидится на нее будущий муж. Не ждет Вулькинэ, когда ей скажут, что надо делать: сама торбаса отцовские просушит, расправит, латки наложит. С утра вместе с Этинеут снимут полог, на снегу тщательно палками выбьют, на деревьях развесят. Если не следить за пологом, не вымораживать и не выбивать его, быстро он сгниет, и тогда лишние расходы - забивать оленей. А Наргынаут, пятая дочь, целыми днями нянчится с сестренкой Наволь да с маленьким племянником Эгтинки.
Эгтинки - некрасивый - самый младший мужчина в стойбище. Живет он всего пятую зиму. Когда родился Эгтинки, дед с бабкой специально выбрали нехорошее имя, чтобы не привлекать внимания злых келет. И пока жива была старуха, ни разу не назвала она внука ласкательным словом, а, наоборот, выбирала самые никудышные слова.
Ходит Эгтинки медвежонком по стойбищу, смешно переваливается с боку на бок, но вид у него настоящего чаучу: тяжелые штаны из серого камуса, легкая двойная кухляночка с пришитыми на спине хвостиками евражки, следом всегда чаут-аркан волочится, и ноги на снег ставит, как взрослый, пятками внутрь. Мороз никакой ему не страшен. Как развесят на деревьях полог, так и бродит целый день на улице с непокрытой головой.
Эгтинки уже и оленьи повадки знает. Когда загоняют ездовых быков в кораль, они с шестилетней Наволь угадывают чуть заметные движения оленей и умело гонят куда нужно. Перед перекочевкой всем работы хватает. Рад маленькому Эгтинки старик Амчо, как со взрослым считается и даже советуется.
Тяжело Антымавле. Ох, как тяжело! Но не труд его пугает, от иного душа болит. Ревнив к оленям Амчо, страшно ревнив. Боится пустить в стадо Антымавле: как бы не проглядел оленей, не завел в плохое место, не разгневал всесильного духа тундры карлика Пичгучина. Боится старик, что нет у берегового чукчи-анкалина оленного счастья - вот и держит его на разных домашних работах. Перед перекочевкой Антымавле яранги разбирает, нарты грузит, муулин-караван вместе с Этинеут ведет, дрова заготовляет. Хорошо, что сейчас в лесу стоят, а в тундре надо из-под снега кустарник выкорчевывать. Совсем как женщина стал Антымавле. Дочери Амчо даже насмехаются над ним. Лишь хохотушка Вулькинэ не смеется, даже заигрывает с юношей.
Антымавле скоро понял, как трудно овладеть оленным счастьем. Старик все же иногда брал его с собой в стадо.
Как-то раз обходили они стадо. Разбрелась олени среди редкого низкорослого леса. Серые, пестрые, белые копают снег копытами, мох щиплют.
- Вот она, наша еда, ходит, - с гордостью сказал Амчо.
Каждого оленя помнит Амчо и называет по масти. Новые слова слышит Антымавле - у каждой масти свое название. Белый олень с одним пятнышком на шее одно название имеет, с двумя пятнышками - по-другому называется, серые олени почти одинакового цвета, но один чуть темнее, второй посветлее - и те зовутся по-разному. Хорошая у Антымавле память, но трудно сразу все запомнить.
Амчо сам точно не знал, сколько голов у него в стаде. Откладывал на пальцах ног и рук двадцать двадцаток, а дальше со счета сбивался. Но как только пропадал какой-нибудь олень, сразу говорил, что рэвитын - белый с пятнышками потерялся.
Остается глубокий след в рыхлом снегу от лыж-ракеток, волочатся длинные чауты за оленеводами. Легко несет свое тело Амчо на тонких выгнутых ногах. Вдруг остановился:
- Зачем такой кал? - Нагнулся над следом и стал щупать руками. - Живот болит, мох целиком обратно выкидывает. Помрет олень скоро. Вон тот, - показал он. - Дух его болезни к другим оленям перейдет. Заколоть надо.
"Как это старик сразу оленя угадал? - удивляется Антымавле. - Следы его с другими перемешались, отличить трудно. А олень здоровый, производитель. Правда, живот у него немного больше, чем у других…"
Жалко старику производителя, не хватает их в стаде, но что поделаешь. Олень с такой болезнью все равно сдохнет. Переступает бесшумно старик по снегу, к оленю подходит. Взмахнул чаутом, просвистел тот стрелой в воздухе, рассыпались олени в разные стороны, а больной остался. Брыкается, освободиться хочет, уперся всеми ногами в снег, рога вниз опустил, глаза красные выкатил. Держит Антымавле за конец чаута, не дает вырваться оленю, а старик по чауту к нему подбирается. Схватился за рога Амчо, наклонил оленя, нож в левый бок всадил. Олень раной кверху упал - к счастью.
Доволен Амчо. Есть еще сила. Рука не дрогнула, прямо в сердце нож направила.
"Не зря старуха перед смертью две полоски мне вытатуировала на носу, - думает старик. - Долго жить буду".
Бежит к стаду Инрынэ. Легко, как мужчина, бежит девушка.
Взлетают в разные стороны широкие концы рукавов керкера, нож у пояса болтается. Женское дело - свежевать оленя.
- Потроха в снег поглубже закопай, а сердце оставь, - приказал ей Амчо.
Отошли в сторону Амчо с Антымавле, сели в снег, наблюдают. Закурить хочется Амчо, да табаку нет. Кончился давно. На большую лесную реку надо ехать, там торговец живет. Но с кем стадо оставить? С девками, что ли. Антымавле старик даже и в расчет не берет: ненадежен, хотя ест быстро, работящий - глаз радует. Да ехать не с чем. Есть две шкурки песцов-беляков, в тайнике за пологом на черный день припрятаны! Кабы мужчин побольше, время для охоты было бы. А как стадо бросишь? Девки хорошо работают, но следить за ними надо. Не заметь он сейчас больного оленя, другие бы заболели… Худые мысли у старика.
Задумчив и Антымавле. Хоть и сытая жизнь у Амчо, мяса он не жалеет, ешь сколько угодно, да не по душе. Не учит, а требует: сам все замечай, сам смотри. В гневе с дочерьми своими сравнивает. Нет сильнее оскорбления для юноши.
- Когда-то один мог весь аймак - тушу оленя нести, а сейчас не могу, - намекнул старик. - Стар стал, слаб стал…
Идут к стойбищу оба. Антымавле на плечах тушу оленя тащит. Ноги в снегу вязнут, лыжи заплетаются. Напрягается изо всех сил Антымавле, виду не подает, что тяжело ему. А старик идет впереди и словно забыл о нем.
Подошли к стойбищу - Амчо глазам своим не поверил. Кто-то приехал. Повизгивают собаки. Этинеут и Вулькинэ приезжему помогают: распрягают собак, корм готовят.
"Узнали мои мысли помощники, желание выполнили", - подумал Амчо и ласково погладил на поясе своих охранителей-помощников: деревянный сучок с тремя отростками да лоскуток красной кожи с большими бусинками на конце.
Но как подошли поближе, нахмурился Амчо. Узнал в приезжем торговца Пьёта, выдернул руку из-за пояса, словно об угли горячие обжегся.
- Еттык! Да у тебя, Амчо, новый работник появился, - приветствовал его на чистом чукотском языке Пьёт.
- Мытьет - пришли! - ответил на приветствие Амчо. - Заходи.
- Хороший хозяин сначала собак кормит, потом уже в тепло идет, - ответил Пьёт и остался на улице.
- Как хочешь, - согласился Амчо и заставил себя улыбнуться.
На улице Эгтинки и Наволь жмутся к Пьёту, а он их прижал к себе и по головкам гладит, жесткие волосы ворошит. Какие-то желтые кусочки, словно льдинки из болотного озера, дал детям. Показал, что в рот класть надо, и сам причмокнул губами.
Смеется Эгтинки, улыбается, вытащил изо рта льдинку, показывает сестренке:
- Как ягода.
Всей тундре известен Пьёт. Не приспособлен язык чукчей выговаривать его трудное имя Петр. Удобнее и проще Пьёт, совсем по-чукотски получается.
А торговец не в обиде, даже сам себя так называет. Пусть хоть чертом назовут, лишь бы шкурки давали.
Давно Пьёт по тундре ездит, как свой дом ее знает. Сам управляет собаками. Собаки у него сильные, большие перегоны делать могут. И уж если у кого побывал Пьёт, ни одной шкурки не оставит, все подберет, все выманит. Говорят, будто шаман он, своих сильных духов имеет, помогают они ему.
Антымавле рядом стоит, на торговца смотрит. Второй раз в жизни он видит белого человека. В стороне от дороги стойбище Валькатлян, не посещали его торговцы, да и брать в нем нечего. Все время валькатлянцам нерпу бить надо, с голодом бороться, песцов ловить людям некогда. Раза два приезжал торговец Коноп в Валькатлян, да и то непогода его заставила завернуть в бедное стойбище.
Смотрит с любопытством на Пьёта Антымавле, удивляется. Почему это у него волосы рыжие, как оторочка из росомахи на керкере Инрынэ, усы пушистые такого же цвета. Почему-то думал Антымавле, что у всех людей волосы черные должны быть. Оказывается, и красные, как лисий мех бывают.
Одет Пьёт как чаучу: торбаса короткие из белого камуса, штаны из шкуры годовалого телёнка и даже лымгыл - капюшон, как чукча, носит. Ничего страшного в нем нет, только глаза часто моргают да голова, как у старика Гиулькута, когда тот шаманил, трясется. Улыбается. И Антымавле в подарок сладкую льдинку дал.
Эгтинки задрал голову, глаз не сводит с высокого танныта. Разговаривает с ним Пьёт, хохочет.
- Что это? - спрашивает, трогая чаут.
Молчит Эгтинки, застеснялся.
- Вот так бросать надо. - Взял в руки детский чаут Пьёт. Взметнул - и на рог оленя, валявшийся рядом, накинул. Смеется Эгтинки, улыбается Наволь, смеется Антымавле: танныт, а чаут ловко бросает.
- Да и ты настоящим чаучу будешь, - хлопает по плечу Эгтинки Пьёт. - А песцов ловить умеешь?
- Не-е… - хохочет Эгтинки.
- А Амчо много поймал?
- Два элгара - беляка, - беззаботно ответил мальчишка. - Там, за пологом, в нерпичьем мешке.
- Кэйвэ, - подтвердила Наволь.
Наигрался вдоволь Пьёт, зовут его в ярангу. Собаки накормлены, нарты прибраны, теперь и людям перекусить надо. Все, что было самое лучшее, выставили хозяева: на деревянном блюде посреди полога мороженая оленина: измельченное в крошку каменным молотком мясо с листьями чевальгина в нерпичьем жиру, оленье сало, мозг мороженый, миска с жиром. А в чоттагине мясо свежего убоя варится.
Амчо торбаса тщательно выбил, снял две кухлянки, остался в меховых штанах, которые кое-как на бедрах держатся, в полог забрался. Снял верхнюю одежду и Пьёт, но в рубашке остался. Посмотрел Амчо на Пьёте, пощупал рубашку и сказал:
- Мымлыквын - вошеловка. Хорошо такую носить, всех вшей выловит.
Улыбнулся Пьёт, головой потряс, глазами замигал чаще, но ничего не ответил.
Антымавле тоже голый по пояс в пологе сидит. Девки в чоттагине возятся, одна лишь Этинеут за мужчинами ухаживает да Эгтинки и Наволь рядом с Пьётом уселись.
Взял Амчо щепоткой мороженое мясо, прихватил зелени, обмакнул в жир и в рот кладет. Потянулся и Пьёт за едой, но вдруг что-то вспомнил:
- Ев-ев - обожди! - сунул руку в карман меховых штанов и ледяное вместилище вытащил.
Переливается в нем светлая вода, как на перекате в речке Энмывээм, соблазняет Амчо. Нельзя, рассудок потеряешь, глупым станешь, но экимыль - огненная вода, как след зверя, притягивает. Отодвинул Амчо от себя деревянное блюдо и решился:
- Ладно, пусть немного выпью.
Налили в кружки, выпили.
Пьёт предложил и Антымавле попробовать, но Амчо не разрешил:
- Нельзя молодому пить, - и придвинулся ближе к Пьёту. - Пусть к девкам в чоттагин идет.
Ест Пьёт словно волк голодный. Мясо в жир окунает. А Амчо к еде больше не притрагивается, не хочет перебивать жгучего ощущения огненной воды. Зачем приятное едой портить? Пусть веселит экимыль, сердце радует. Глуп Пьёт, не понимает, что лишает себя радости. Ну ладно, пускай ест.
- Вареное, - приказал Амчо Этинеут, даже не глядя на нее.
Внесли дымящиеся куски оленины. Пьёт налил еще раз, потом еще, и незаметно бутылка оказалась пустой.
В уголке Этинеут с укоризной на старика посматривает. Но разве скажешь ему, все равно не послушает. Раз ты женщина, то молчи. А у Амчо язык развязался, хвастаться начал:
- Оленей у меня во, - перебрал пальцы на руках и ногах, - двадцать двадцаток и больше, наверное, два раза двадцать по двадцать. Хочешь тонкой шкуры, твои штаны протерлись? Этинеут, шкуру? - приказал он.
Этинеут покорно встала, выползла из полога и через некоторое время, приподняв входную шкуру, бросила неблюй - шкурку годовалого теленка.
- Еще! - крикнул старик и обратился к Пьёту. - Глупая, не понимает, что на штаны две шкуры нужно.
В полог влетела вторая шкура.
- Такие шкуры только у меня можно достать. Пусть тебе подарок, - говорил заплетающимся языком Амчо.
- У хорошего хозяина и шкуры хорошие, и оленей много, - поддакнул Пьёт.
- Бери, не жалко! Надо помогать людям, - расщедрился старик и приказал принести пыжиков.
- Долго ехал я. Оленей в тундре, что нерп в море, много, - начал Пьёт. - А песцы вот стадами не ходят. Шкур оленьих я могу и у анкалинов достать, мне элгар нужен.
Протрезвел Амчо, о песцах услышав:
- Стар я, слаб стал. Одни девки остались, мужчин нет. Стадо оберегать некому, все сам делаю. Охотиться некогда, песцов нет, а что есть - не жалко мне. Вот смотри, положил тебе.
- Первый раз луораветлана обманщика вижу, - с едкой улыбкой сказал Пьёт и затряс головой.
- Это я-то обманывающий! - вспылил старик. - Осмотри кругом, найдешь что, твое будет. А так не говори.
- Искать не буду, а вот духи мои всю правду скажут, - и крикнул в чоттагин: - Поклажу мою внесите!
Совсем протрезвел старик. Неужели правда, что танныт своих духов имеет?
Внесли в полог вместительный мешок из нерпы. Развязал Пьёт, порылся и вытащил бубен. Не похож на чукотский: маленький, обруч широкий и покрыт мандаркой - выбеленной нерпичьей шкурой.
Испугался Амчо чужих духов, схватил свой пояс с охранителями-помощниками, приказал Этинеут вынести детей в другую ярангу, чтоб не навели порчу на них духи иноземца.
- Свет погаси, не хочу своих духов тебе показывать, - таинственно прошептал Пьёт.
Темно в пологе. Раздались глухие удары бубна. Чувствует в темноте Амчо, что встал на колени Пьёт.
- Ая-я-а-аа-яя, - затянул приезжий и перешел на русский язык. - Дол-го-о-оо по тундре шлялся я-аа! Устал, измотался.
Много честных людей видел, а вот здесь с обманывающим встретился… Дух мой, помоги мне проучить этого неуча! Аа-я-аа-аа-я-аа!
Страх вселился в Амчо. Не может понять слов, да и должно быть так: с духами надо разговаривать только одному шаману известным языком.
- Ая-а-а! - тянул хриплым голосом Пьёт. - Скажи, скажи мне правду, - снова перешел он на чукотский язык. - Скажи, скажи!.. Ая-а-аа! Что?.. Где?.. - Резко оборвались звуки, наступила тишина. Тяжело дышал Амчо, чуть слышно перешептывались в чоттагине Антымавле с девушками.
- Встань! - приказал шепотом Пьёт Амчо. - Выйди!
Старик с бьющимся сердцем выполз из полога.
- Зайди за полог!
Старик послушно пошел за полог. Он не ощущал холода, страх притупил все чувства.
- Дальше! Еще дальше! - командовал Пьёт. - Возьми нерпичий инэн - мешок. Он у тебя там, над пологом, висит. Нашел?!
Дрожат у старика руки, но невольно к мешку тянутся.
- Достань, что в нем лежит! Неси в полог!
"Сильные духи у танныт, далеко видят. И, как это они могли узнать, что здесь у меня, тайное лежит?" - размышлял старик, вползая в полог.
- Зажги свет, - Пьёт протянул Амчо спички.
Долго разгорался жирник, не сразу светло стало.
Старик, глаза зажмурил, не хотел смотреть на Пьёта, а когда открыл, то уже шкурок песцов своих не увидел, только из мешка танныта кусочек белого меха торчал.
- Теперь я знаю, что ты обманывающий, - окончательно убил старика Пьёт. - Ну ладно, от моих духов никто тайны не сохранит. Давай еще выпьем.
Молчит Амчо, сказать ничего не может, но выпил, что поднес ему Пьёт. Затуманило опять голову, легче стало, страх прошел.
А Пьёт лег у другой стенки полога, ноги под себя подобрал, так как не хватало для него ширины полога, захрапел, будто ничего не случилось.
Всю ночь просидел Амчо, покачиваясь, глаза зажмурив. Еще темно было, когда Пьёт проснулся. Чаю напился, ехать собрался.
- Хоть и обманщик ты, но я все же оставлю тебе плитку чая да связку табаку-папуши, - сжалился он, сложил в свой мешок неблюй и пыжики и выполз наружу.
Быстро собрался Пьёт, собак запряг.
Эгтинки с Наволь на улицу выбежали провожать веселого танныта. Но не тот уже Пьёт, внимания на ребятишек не обращает, играть не хочет, сладкими льдинками не угощает.
- Хак-хак! - крикнул Пьёт на собак, и упряжка рванула с места.