Тема родного Курского края проходит через всю книгу Владимира Деткова. В миниатюрах автор стремится запечатлеть многокрасочные, многоголосые мгновения жизни, выразить ощущение прекрасного, передать красоту русской природы. Здесь и раздумья о времени и людских судьбах.
Светлый взгляд на мир, вера в силу добра присущи также рассказам и повести о наших современниках, в которых писатель ценит верность, бескорыстие, трудолюбие.
Содержание:
СЛОВА, ТВОРЯЩИЕ ПРАЗДНИК 1
МИНИАТЮРЫ 1
РАССКАЗЫ 13
БАНКА ВОДЫ 13
СЕРЕЖКА 13
КУЗНЕЧИКИ 14
У ДЕРЕВНИ ЯРУГИ 14
СВЕТ МОЙ СВЕТЛЫЙ 15
БЕЛЬМО 22
СИРЕНЬ 23
ПОЛИНА 24
ТРИ СЛОВА - Повесть 30
Свет мой светлый
СЛОВА, ТВОРЯЩИЕ ПРАЗДНИК
Вот какие мысли вызвала у меня книга Владимира Деткова.
После школы по давней юношеской мечте пошел В. Детков учиться на агронома. Стал земледельцем, чтобы сеять вечное, доброе - хлеб. Радостно было впервые ронять хлебные зерна в свежераспаханную почву. И восколашивалась эта его любовь к родной земле спелыми колхозными нивами.
Казалось бы, нет ничего достойнее и нужнее дела хлебороба, ибо всему голова и основа - хлеб!
Но спустя годы, молодой агроном вдруг подал заявление в Литературный институт…
И вот думаю: что же заставило его изменить земле, оставить в борозде плуг и взяться за перо?
Читая написанное им, убеждаешься: нет, это не измена, не легкомысленная "охота к перемене мест", а все та же преданная верность, обретшая новое качество. Не смог человек больше молчать об этой своей верности, молчаливое общение с полем вырвалось из души заветным словом о земле и обо всем сущем на ее тверди.
И вот читаем:
"Иногда, шагая домой после трудной и важной работы, вдруг невольно вспоминаю отца. По привычке задумываюсь: а почему я его вспомнил именно сейчас? И, как бы поглядев на себя со стороны, нахожу отгадку - ведь его походкой иду! Размеренной, неторопливой поступью человека, исполнившего доброе, нужное людям дело…"
Я процитировал здесь коротенькую новеллку "Отец" - всю целиком, от начала до конца. Но сколько же много в ней сказано! Какая душевная глубина художнического взгляда!
А вот пример зрелой мудрости писателя (новелла "Память"):
"Сон и смерть.
Человеческая память вносит свои поправки в объективную реальность этих явлений…
- Спит как убитый, - с добрым чувством восхищения говорим мы о человеке, поработавшем всласть.
- Лежит как живой! - восклицаем печально, прощаясь с тем, кто безвременно покинул нас. - Еще столько мог сделать… Он умер в работе, посреди кипучей жизни своей…
- Нет, он не умер, - протестует Память. - Для нас он живой, только уснувший на долгое долго".
Или вот еще ("Живые и мертвые"):
"Живые закрывают глаза умершим, а ушедшие из жизни нередко последним движением души своей на многое открывают глаза живым!"
Или давайте вместе поразмышляем, слегка погрустим над такой миниатюрой ("Душа и руки"):
"Руки тянутся срывать… Зачем? Не лучше ли глазам довериться: смотреть, убедить себя в непосягаемости, грустить о несорванном, мечтать. Душой стремиться!
А нередко руки опережают движение души. Забегают вперед… Грубят… Берут все, что могут.
А душе там уже и делать нечего - на развалинах недостроенных чувств… на разгаданных тайнах…"
И в заключение своих примеров не могу удержаться, не привести вот это стихотворение в прозе:
"Женщина встретила светлым взглядом… Женщина спешит на свидание… Женщина смеется… Женщина щурится на солнце… Женщина бежит по лугу… Женщина плывет… Женщина спит… Женщина дышит в плечо… Женщина открывает глаза… Женщина кормит ребенка… Женщина слушает музыку… Женщина принимает цветы… Женщина в новом платье… Женщина стоит на ветру… Женщина! Сколько праздников у мужчины!"
Предельно простые слова, совсем как в букваре: "Мама моет раму". Но - имеющий уши да услышит! - сколько в этом лаконизме чарующей недосказанности и… всесказанности! Воистину, слова, творящие праздник!
Из таких вот одухотворенных раздумий и откровений в основном и состоит раздел миниатюр. Пусть никого не смущают их невеликие размеры. Они потому и невелики, что поэтическая их ткань и плоть сознательно уплотнены кропотливой работой над словом, над мыслью, над трепетной сутью самой поэзии.
В этой же книге наряду с миниатюрами присутствует и крупная по объему прозаическая форма - повесть "Три слова". Не мешают ли они друг другу - малое и большое, не нарушают ли своим соседством целостности книги? На мой взгляд, нисколько! В микро- и макропрозе Владимира Деткова много общего, родственного, органического, и прежде всего - присутствие все того же одухотворенного, взволнованного раздумья над сущностью бытия. Многие мысли и чувства, питающие его миниатюры и представляющие как бы разноцветные осколки нашей повседневности, в повести организованы и вмонтированы в большой художественный витраж с пространственно развернутым отображением человеческих судеб.
Повесть написана с большой степенью, я бы сказал, сопереживаемости, страстной сопричастности и той щедростью красок, которая порой граничит с молодой расточительностью. Но ведь это же хорошо! Это происходит от даровитости пера. Лучше смолоду ничего не утаить, не запрятать про запас, все выложить сполна, подчистую, нежели ремесленнически что-то придержать, так сказать, от кафтана сэкономить еще и на шапку. В щедрости ведь и состоит обаяние молодого дарования, к которому разумная экономность (но не бережливость!) средств непременно придет со временем. Зато повесть не оставляет читателя равнодушным.
…Сеял человек хлеб, ронял зерна в землю… Теперь он же роняет заветные слова в человеческие души. Что важнее? Материальное или духовное? Агроном или поэт? Что теряем и что приобретаем от такой метаморфозы?
Думается, что, при всей насущности хлеба, высокое слово поэта земли и о земле, о человеке, попирающем и возделывающем ее, - в данном случае важнее. Очень, очень важно и нужно нам умное слово о поведении человека на земле. Ибо сказано: не хлебом единым… И от себя добавим: но и поведением своим жив или заживо мертв человек.
Да и теряем ли мы что-либо? Ведь земледелец, ставший поэтом, - не потеря, не измена одному делу ради другого. Это - продолжение дела, питаемого одними и теми же родниками, дела, в котором знание насущного и материального, преобразованное взволнованным и любящим сердцем, так прекрасно воплощается в духовные всходы!
Право, у меня от этой книги на душе большой, радостный праздник.
Евгений НОСОВ,
лауреат Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького
г. Курск
16.02.84
г. Курск
МИНИАТЮРЫ
Солнце - пожалуй, единственное и бесспорное, что достойно всеобщего поклонения.
И через сто, и через тысячу лет, когда человечество, словно фонарями, обвешает планету летучими светилами, даже самые мудрейшие будут с обнаженной головой встречать по утрам восход Солнца и провожать его…
Оно всегда выше нас - главный творящий родитель планеты.
Только дважды Солнце становится вровень, лицом к лицу с человеком.
На восходе - потому что прощает молодости дерзость ее и, обласкав добродушной улыбкой, приглашает тянуться за собой…
На закате - потому что прощается с человеком, отвешивая ему благодарный поклон.
Гордо встретить Солнце и достойно проститься с ним - не в этом ли великая мудрость жизни…
Ливень-однотучник набежал внезапно, прямо по солнцу, отшумел крупной, веселой осыпью и пропал вдруг, умолкнув на полуслове. Он был так краток, что даже не одолел запаха мокрой пыли, не остудил тротуаров, не напоил досыта траву… Но как много успел: разрисовал асфальт, разбудил от знойной дремы тополя, послюденил березовую листву, обозначил клумбы и газоны…
Манит взгляд причудливая мозаика асфальта, по-весеннему благоухают тополя, рассыпает по ветру искристые блики березовая прядь. И зрелые травы сеном дохнули.
Не узнать день!
Так, бывает, и человек, - одарит короткой встречей, разбудит дремавшие силы и чувства своим откровением - и уйдет, не подозревая, что озарил.
МАЙСКИМ УТРОМ
Майское утро распахнулось синевой небесной. Солнечно. Тепло. Тихо. По проулку Хуторскому, доживающему свой век посреди городского многоэтажья, девчонка на прабабушкином, должно быть, коромысле несет воду в синих пластмассовых ведрах. Солнце легко пронизывает их своим вольным светом, отчего вода кажется голубой…
Заглядываю девчонке в лицо и приветствую вопросом:
- И откуда это такая вода голубая?
Девчонка, невольно оглянувшись на одно из ведер, откликнулась в тон мне:
- От самого синего моря… - И улыбнулась.
СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ
Конец мая. Таруса. Ока.
Обложное небо с рассветом озарилось незримым солнцем.
Впечатление такое, будто слышишь голос певца за сценой - высокий, раздольный, торжествующий. Он растекается над миром, изгоняя остатки тьмы.
Вот и лес высветлили молочным разливом туманы. От тяжелой росы посинели прибрежные луга. И казалось, что это степной хан - ковыль - совершил сюда ночью дерзкий набег.
Из-за поворота, крутой дугой огибая бакен, вышел белый теплоход. Завидев дома с дымящими трубами, сам беструбный и бездымный, отсалютовал низким, протяжным гудком, признавая в них своих предков, стоящих на вечном якоре. И дребезжащий звук его прошелся над водой с легким ветерком, посеребрил ее мелкой рябью, точно драгоценный ковер постелил.
И река ожила.
Закачались на белесой волне лодки с неподвижными рыбаками. Замелькал в руках женщины забытый временем валек, затеяв веселую перестрелку с эхом. Спешит, работяга, припадая к белью с таким усердием, что обгоняет даже собственный хлесткий крик… Пробудились и незадачливые туристы, проспавшие первую зорьку. Загремели кухонной утварью. Нехотя, споря с моросью летучего дождя, развесили по кустам жидкие бороды дыма их запоздалые костры. Жалобно проблеял козленок. А над последним перекатом Таруски отозвался ему ликующий возглас мальчишек, изловивших на спаренный спиннинг увесистого линя. И слышно их было на юру, где в кругу берез у дуба с юной листвой мерцают голубые огоньки лесных незабудок и стынут мраморные колокольцы ландыша, обступив невысокий холмик, озаглавленный гранитной глыбой…
Солнца нет, но все вокруг пропитано ясным его сияньем.
Зародился светлый день.
СРЕДИ СНА
Зимой срубили тополь, и лежал он себе до весны целехонький, дремал на боку, ни о чем не подозревая. Пришла весна, всеобщую устроила побудку. Ненароком и поврежденный тополь разбудила - что ей, щедрой да всесильной.
Вспыхнули радостью жизни почки, распахнули на светлый мир глаза, а смерть в двух шагах…
СОЛНЦЕ
Полуденный лес. Прохладный, сумеречный, еще майский в июне из-за тянучей весны и дождей.
Комариное, мотыльковое мелькание.
Холод росы на затененной травянистой тропе, снежинки ландыша.
Дубовое, осиновое редколесье.
И среди зеленого сумрака то здесь, то там солнечные колодца - поток света в кругу стволов. Вступаю в один из них и запрокидываюсь на его дне-лужайке. Нежно-голубой холст неба затейливо выписан ветвями дуба; листва еще полностью не развернулась, и они легки, ажурны. Рисунок их тонок и светел, соперничает с японской живописью…
Притих и сразу же стал различать новые звуки и голоса. Приблизилась робким попискиванием синица-хохлатка, достучался издалека дятел, а травы, отогретые вольными лучами, откликнулись шуршанием, шорохами, жужжанием, и неразрывно с ними то широкими ароматными волнами, то робким пахучим ручейком накатывали, наплывали пробужденные запахи…
И все это одним хозяином небесным обласкано - Солнцем. И встает оно перед нами в святом триединстве: цвет, звук, запах. И только человек вновь объединяет в себе эти радости земные.
ДОЖДЬ
Рано утром он подошел тихо-тихо, как ходит мама у нашего сна, чтобы не разбудить, а еще глубже убаюкать…
- Ага, опоздал, - поддразнил я его, усаживаясь к столу.
Но он не сдавался и все норовил заговорить, окликая меня то шепотом в листве, то громким покашливанием о жестяной карниз. И добился-таки своего. Выманил за порог, обступил ревниво со всех сторон.
…Был пыльный серый асфальт, и над ним - угрюмые, такие же пыльные тополя и липы. Но вот тысячерукий мастер принялся за дело. Сначала бесшумно смочил полотно и крупными каплями решительнно сбил лежалую пыль. И посреди парка темно-глянцевым отливом проступило панно, отразившее в себе преображенные деревья. Умытый великан Тополь, блистая доспехами и воинственно покачиваясь на ветру, вступил в соперничество с Кленом из-за красавицы Липы… Но водевильную сцену вдруг легко и необратимо перечеркнули маленькие сандалии, торопко шлепающие по лужицам.
Через асфальтовый центр парка, отстав от родителя на две вытянутые руки, топал в детсад мальчуган, с любопытством озираясь по сторонам. Я состроил ему "страшную" рожицу и подмигнул. Малыш отреагировал понимающей улыбкой и еще долго оглядывался, продолжая игру с незнакомым дядей, который почему-то стоит один посреди парка и никуда не торопится…
И я подумал, что хитрюга дождь вовсе никакой не мастер-реставратор, а просто мальчишка, увлеченный переводными картинками.
И огромные пузыри в теплых лужах сразу зацвели луговыми одуванчиками, а самому вдруг остро захотелось отплясать босиком по этим лужам-лужайкам ликующий танец детства. И Клен, Тополь и Липа вовсе уже не водевильные герои, а три неразлучных друга детства. Мы, взявшись за руки, мчим по залитому солнцем лугу к своему "аэродрому", где в эту пору белым-бело от одуванчиков… И там разгорается увлекательный бой. Теперь мы летчики-самолетчики: занимаем исходные позиции - спиной к ветру. Осторожно, затаив дыхание, срываем белоголовое чудо, чтобы замереть на мгновение, пораженным, а потом единым духом пустить по ветру шлейф летучего десанта, издавая победный клич:
- Мое войско сильне-е-ей!
ЧИСТЫЕ ПРУДЫ
"Дождь-косохлест", "дождь-подстега". Сказано - высечено. Зримо - до мурашек на коже, словно за шиворот капли холодные занесло.
Не слова, а рыбки золотые, и пойманы они у щедрого хранителя чистых прудов Владимира Ивановича Даля. Пруды заповедные, да охота в них всякому поощряется. Потому как обитатели их свойство удивительное имеют - чем чаще их ловят, тем дольше их жизнь…
БРЕМЯ ЖЕЛАНИЙ
Июньские дожди наводнили ручьи и реки. И Сейм под Рыльском, притопив луговую переправу, по-весеннему вышел из берегов, расширяя рыбные гульбища.
Щуренок-глупыш карандашной длины неуклюже возится на отмели с непосильной добычей. Рыбешка и впродоль бы ему не пошла, а он ее поперек ухватил - как собака палку берет, - вот и мается, не в силах ни заглотнуть, ни оставить в покое бездыханного уж малька. Прибился к обломку кирпича, тычет в него рыбешкой, стараясь подтолкнуть ее вовнутрь, но все тщетно. Так увлекся хищник неискушенный, что всякую бдительность потерял - не осторожился занесенной над ним руки.
Выплеснул я его на берег. Трепыхнулся раз-рудгой и притих, совсем обессиленный. Взял в руки - никакого сопротивления. Только пастенку молочную разевает, будто говорит: мол, отпусти меня… не пожалеешь…
Пожалеть-то, конечно, не пожалею, потому как и не ловил я тебя вовсе, скорее - от глупой маеты выручал…
Ну а сам-то чего можешь?
На "щучье веление" тебя, и младенцу ясно, не хватит: мелко плаваешь… Разве что желание загадать, как на звезду падучую. Но стоит ли свои хотения к чужой воле на поклон засылать? Прошло время такое, детством-юностью отшумело… Все заглавные желания, пожалуй, исполнились, а на мелочи негоже сказку разменивать. Да и с меньшей радостью принимает душа исполнения даровые. Ей самой волше́бить хочется…
Опустил пленника в воду - одним упругим движением с ладони спорхнул и замер в полуметре, как бы заново примеряясь к воле обретенной. Потянулся снова к нему. Но тут-то было: ученого голыми руками не возьмешь….
Резво вильнул щуренок в сторону и пошел, пошел себе в глубину…