В палатке у нас дежурный проспал, печка погасла, и к утру холод приморозил подушки к железным спинкам кроватей. Но как только подбросили дровишек и запалили их, печка сейчас же накалилась - в этом преимущество железных печек. Мы все встали, не давая себе времени на раздумья, на поблажки - сказывались армейские навыки,- и одевались с какой-то автоматической привычной покорностью, молча, без шуток, без перебранок.
Лежал лишь Леня Аксенов, все крепче цепенея во сне, по мере того как в палатке теплело.
- Илюха, буди Леньку,- попросил я.
Илья стащил с головы его одеяло. Парень, чуть всхрапывая, спал, подтянув острые колени к самому подбородку, и лицо его сковала какая-то страдальческая гримаса. Илья легонько толкнул его в плечо, сказал, усмехнувшись:
- Вставайте, сэр, кушать подано.
Такое неожиданное и несвойственно изысканное для Ильи обращение развеселило всех. Мы окружили Леню, тормошили, он как-то по-детски хныкал и не просыпался, у него не хватало сил разорвать оковы сна, выбросив руки, он отталкивал нас от себя... Очнувшись наконец, он вскинулся и сел на койке, невидящим, растерянным взглядом обвел палатку, как бы припоминая, где находится. Потом надавил кулаками на глаза, посидел так, чуть покачиваясь, губы его дрожали; надел валенки и вышел на улицу. Я прошел следом за ним.
Леня завернул за палатку, остановился, закрыл лицо ладонями и заплакал, трогательно, по-щенячьи скуля; в полумгле видно было, как вздрагивали его плечи. Мне самому хотелось заплакать от жалости к нему: молоденький, еще не оперившийся совсем, из-под отцовской кровли, из просторного дома, от стола с хрустящей от крахмала скатертью, от книг да в самое лихо, в медвежье логово, в стужу, к изнурительной работе, и спать хочется, и холодно, и тяжело, а надо...
- Что с тобой, Леня?
Он испуганно выпрямился, и голос его принял твердое звучание.
- Ничего, а что? - Присев, зачерпнул в горсть снега и бросил себе на лицо, будто умываясь.- Что-нибудь случилось непредвиденное, бригадир?
- Все в порядке, Леня.- Я отошел. Мне понравилось, что он не пожаловался, даже вида не подал.
В полдень на стройке дома появился незнакомый человек, высокий, плечистый, в парусиновой черной куртке на меху, в унтах, в шапке с опущенными наушниками; из-под низко надвинутой шапки, как синий просвет неба из-под тучи, светились голубые глаза. Был он молодой и, по всему видать, неунывающий, с задорной дерзостью, под стать нашим ребятам. Он взбежал по захламленной лестнице на второй этаж, взглянул наверх - мы устанавливали стропила.
- Кто у вас тут главный? - спросил он Трифона.- Ты небось?
- Ну, я,- ответил тот.- Как догадался?
- По важной осанке.- Пришедший ухмыльнулся.- Сразу видно, что начальник.
Трифон усмехнулся в ответ.
- А ты думал как! У начальника и вид должен быть соответствующий. Я бригадир. И вот он, Токарев, тоже бригадир. А еще у нас есть начальник берега Петр Гордиенко. Скоро появится, наверное.
Леня Аксенов придирчиво оглядел пришедшего.
- А вы случайно не из газеты?
- Как ты угадал?
- У меня глаз наметан на корреспондентов. Может быть, рассказать кое-что об успехах? Как раз для очерка о романтиках.
- Ну, расскажите, послушаю, - сказал незнакомец, подмигнув Лене.- Уж не ты ли метишь в герои очерка?
- Могу и я. Биография не запятнана, поведение и прилежание отличные. Бригадир может подтвердить.
- Подтверждаю,- отозвался я.- Можете ставить его в пример.
- Вы слышали? - сказал Леня.- Берите меня в герои, сэр, пока я не раздумал.
Незнакомец, рассмеявшись, нахлобучил шапку ему на глаза.
- Эх ты, романтик! А сам плачешь небось втихаря, жалеешь, что оторвался от папы с мамой,- угораздило же поехать в такую даль!
Леня как будто обиделся, вскинул подбородок.
- С такими предположениями, уважаемый, прошу обращаться по другому адресу.
- Ну, ну, не сердись,- сказал пришедший.- Я ведь пошутил. Когда думаете закончить дом, бригадир? - .спросил он Трифона.
- Когда будет готов - доложим.- Трифон был хмур и важен.
Я остановил его:
- Не так строго, Трифон. Думаем, что недели через две, если не будет помех...
Серегу Климова осенила тревожная догадка, он воскликнул с подозрением!
- Почему вы так интересуетесь этим домом? Уж не метите ли урвать здесь жилплощадь?
- Мечу, ребята,- сознался незнакомец,
Серега, все более возбуждаясь, крикнул:
- Нет, товарищ дорогой, не отломится тебе жилплощади! Походи сюда, померзни вместе с нами, тогда мы еще поглядим. А на готовенькое все рады!.. Видишь те палатки? - Он указал на наш городок, расположенный в низинке, неподалеку от реки; дымы, вырываясь из труб, сливались воедино и сизым облаком висели над палатками.- Ты жил когда-нибудь в палатке? Вот поживешь - узнаешь. Мы узнали всю прелесть такой жизни. Поэтому и стараемся скорее закончить дом. На новоселье' гостем можешь прийти. Можешь написать в свою газету, если ты и вправду газетчик, о нашем новоселье...- Серега резко отвернулся, взобрался наверх, стал укреплять стропила.
Незнакомец кивнул вслед ему:
- Злой?
- Черт, а не человек,- сказал "судья" Вася.
- Станешь чертом,- проворчал Трифон.- В Москве обещали комнату - уехал сюда, здесь - палатка, а в палатке то жар, то холодище. Обозлишься при такой жизни.
- Это что же, Трифон,- Трифоном, кажется, зовут? - жалоба? - спросил незнакомец с удивлением.
Пока Трифон придумывал, как ответить похлестче, Леня поспешно сказал:
- Нет, извините, претензии. Можете удовлетворить их?
- Нет, не могу.
Леня оглядел нас, как бы спрашивая разрешения на ответ.
- Тогда интерес, первоначально вызванный вашим появлением, угас в наших сердцах. Мы вас больше не задерживаем.
Незнакомец помахал на прощание перчаткой, подмигнул Лене Аксенову и сбежал по лестнице вниз.
Мы постояли немного, гадая, кто это мог быть. Леня настаивал на том, что это газетчик: пришел, примерился, надо ли о нас писать, и убежал обдумывать; и если решит, что мы те самые, кто ему нужен, то появится снова. Трифон, возражая Лене, сказал, что это партийный работник из Браславска, что только партийные работники бывают так просты в обращении.
А Серега Климов крикнул сверху:
- Ни черта вы не разбираетесь в людях! Это контролер из бухгалтерии. Прибыл пронюхать, что мы тут творим и следует ли нам платить денежки, а если платить, то по какой шкале. Я таких людей вижу насквозь. У него на лице все написано. Выдадут нам в получку шиш за то, что танцуем на морозе, помяните мое слово! Я тогда и часу не останусь здесь.
Трифон, откинув голову, покосился на Серегу.
- Не стращай. Только и думаешь о деньгах, как бы побольше хапнуть!..
- Не хапнуть, а заработать, балда! - крикнул Серега.- А о чем же мне думать - о твоих прекрасных кошачьих глазах?
Трифон, рассвирепев, схватил валявшийся у ног обрезок бруска и, замахнувшись, пошел на Серегу. Тот в одну секунду, с проворством кошки взлетел по обрешеченным стропилам на самый конек.
- Вот окрысился, сатана! - крикнул Серега, свесив голову.- Разбойник! Тюрьму построим - ты первый будешь в ней сидеть, зверь! Алешка, отбери у него брусок...
Трифон кивнул ему:
- Я тебе покажу- зверь! Сиди там, пока в сосульку не превратишься. Амнистии тебе не будет...- Подумал немного, усмехнулся: - Ладно, слезай. А то и в самом деле застынешь, крови-то в тебе один стакан наберется, не больше. Слезай.
- А драться не будешь? - спросил Серега с недоверием.- Брось брусок!..
Трифон швырнул брусок в угол.
- Прыгай сюда - поймаем.
Серега спустился со стены, уже смело подскочил к Трифону, знал: после вспышки гнева с ним можно делать все, что угодно.
- Эка накинулся, лось! Вон куда загнал! Хорошо, что ветра нет, а то бы сдуло, унесло. Вот дать тебе по шее! -
Серега раза три ударил Трифона по лопаткам. Тот даже не покачнулся.
Вечером в нашу палатку заглянул давешний человек с голубыми глазами и попросил пристанища.
- Говорят, у вас свободная койка в наличии. Можно ли ее захватить, пока кто-нибудь другой не захватил? Не прогоните?
- Как будете себя вести,- отозвался Леня.
- Тише воды, ниже травы.
Серега разрешил великодушно:
- Располагайся. Имей в виду, будешь нести обязанности, как все: придется подежурить ночью у печки.
- Что за вопрос! Согласен.
- Как зовут-то хоть?
- Иваном Ручьевым.
"Судья" Вася подсел к нему на койку.
- После твоего ухода мы судили-рядили, пытаясь отгадать, кто ты будешь по должности-профессии. По-всякому кидали: один сказал, что ты мастер, второй - журналист, а Серега - ревизор, глаза, говорит, хитрость затаили - жди подвоха.
- А что сказал бригадир? - спросил меня Иван Ручьев.
Я уклончиво пожал плечами.
- Для меня важнее сам человек, нежели его профессия.
- Это, пожалуй, верней всего,- согласился Ручьев.- Это безошибочно... Я, друзья, начальник данного строительства.
- Всего, всего? - вырвалось у Лени.
- Да, всего.
- Врет, наверно,- сказал Серёга с явным раздражением.- Врешь ведь, цену себе набиваешь?
- Не вру, ребята, честное слово,- простодушно сказал Ручьев, точно оправдывался перед нами.
Я пристально вглядывался в Ручьева: сквозь белокурые волосы на висках у него, едва приметная, пробивалась седина, в глазах скопился ум, отяжелил и озаботил взгляд - он был усталым и обеспокоенным.
Ручьев лишь поддерживал шутливый разговор с нами, а сам в мыслях своих находился далеко, решал какие-то иные, сложные задачи.
Я шепнул Лене, чтобы он сбегал за Петром, и Леня, поняв, незаметно выскользнул из палатки. Серега Климов вдруг ощутил свою неловкость, пересаживался с койки на койку, ища себе места, наконец дерзко крикнул, подавляя в себе эту неловкость:
- Что же ты сразу-то не сказал, кто ты такой? А то вот как теперь вести себя с тобой?
- Как вел, так и веди,- сказал Ручьев.
Серега мотал головой.
- Вот задал задачу!..
Вскоре в палатку, пригнувшись, вошел Петр Гордиенко. Вглядываясь в полумглу, он увидел сидящего на койке Ручьева.
- О, Иван, так это ты? - сказал Петр, обрадованный неожиданной встречей.- Здравствуй! Прибыл вершить делами?
- Выходит, так,- ответил Ручьев, вставая.- Здравствуй, Петр! Рад тебя видеть...
Они познакомились еще там, в Браславске, и, видимо, понравились друг другу, оба молодые, с запалом, с беспокойством.
- Вот местечко выбрали для тебя,- заговорил Петр,- приткнуться негде, ничего, кроме палатки.
- А для тебя, может быть, другое нашли?
- Ну, у меня дом! Перебирайся ко мне пока, все-таки удобней...
- Сойдет и палатка, нам не привыкать. - Ручьев, помолчав, обвел нас всех взглядом.- Придется пожить в палатках, ребята. На дом тот не рассчитывайте: в нем разместится управление строительством.
- С новосельем вас, милостивые государи! - произнес Леня Аксенов и церемонно поклонился, касаясь рукой пола.- Обожаю в сюжетах неожиданные концы.
Серега Климов, точно ожидал такого поворота дела, рванулся из своего угла к Ручьеву и Петру, пролетая мимо печки, нечаянно притронулся к ее крышке, обжегся и, отчаянно взвизгнув, затряс рукой в воздухе.
- А что я говорил! - крикнул он.- Я сразу догадался, что за птица прилетела к нам! Разве позволят людям пожить в приличных условиях, в тепле, в светле? Держи карман! Ты строитель - значит, строй для других, сам подождешь: сапожник без сапог! Я категорически не согласен! Я возражаю! Если отберешь дом, то мы свернем свои манатки - и поминай как звали! Я, например, не останусь ни на один день. Хватит!.. Найдем места, где рабочего человека ценят, как и положено.
Я подергал его за пиджак.
- Остановись,- шепнул я.- Сядь,
- Отстань! - огрызнулся он, махнув на меня обожженной рукой.- Вам бы только перед начальством хвостиком повертеть! А я не желаю.
Лицо Ручьева как-то опадало, все более каменея,- солнце заслонилось тучей, мрачной и неприветливой; он молча и, кажется, с болью ждал, когда у Сереги кончится приступ ярости, умолкнут всплески криков.
- Неужели тебе самому не противно вывертывать наизнанку перед всеми нами свою душу, показывать слабость и, если хочешь, подлость? Перед товарищами своими не стыдно? .
Илья Дурасов ответил хмуро и как бы извиняясь за своего друга:
- Знаем мы его немало. Не обращай внимания, товарищ Ручьев. Это он так духа из себя выгоняет. Сидит в нем дьявольский такой дух, мутит душу. Потом он всю ночь будет ворочаться да вздыхать - зачем не сдержался. И никуда он не уйдет.
- Ха! Не уйду.- Серега засмеялся.-Плохо вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю.- Он выдвинул чемодан из-под койки, принялся швырять в него все, что попадалось под руку.- Сам уйду и еще кое-кого уведу. Не я один такой.
Петр смотрел на сборы Сереги с улыбкой, как на забаву.
- Имей в виду, задерживать, как в тот раз, в лесу, не станем. А назад вернешься - не примем. Довольно, повозились мы с тобой.
- Так в палатках и будем корчиться все время?
- Пока да, поживем в палатках,- сказал Петр.
-~Тебе-то что, у тебя вилла!
Илья вскинулся с койки, схватил Серегу за отвороты пиджака, встряхнул.
- Еще слово скажешь - пришибу. Честное слово! И не пикнешь больше! Экая нетактичная скотина...- Он толкнул его от себя.
Серега лег на койку, заложив руки под голову, глядя в темный потолок. Раскрытый чемодан с накиданным в него ворохом вещей валялся на полу.
Леня то и дело выбегал на улицу и тут же возвращался с охапкой дров, кидал поленья в печку.
- Мороз не шутит, друзья. Жмет на всю катушку!..
На следующий день на работу не вышли: холод достигал почти шестидесяти градусов. Жизнь на берегу остановилась, машины умолкли, скованные стужей люди, если не было крайней необходимости, и носа не показывали на улицу.
Ручьев дежурил у печки под утро. Из уважения к нему мы освободили его от такой обязанности, но он не согласился из принципа: в общежитии всем поровну. Он поднял нас, чтобы начать утеплять палатку: печка даже с раскаленными до малиновой багровости боками не могла, кажется, осилить мороза - он обметал парусину пушистыми белыми лишаями инея.
На помощь к нам прибежали Петр и Трифон. Мы проложили понизу щиты из досок, забили их паклей, сверху накидали еловых ветвей, утеплили вход, и нам казалось, что и на самом деле потеплело. На печке не переставая кипел чайник; мы грелись, обжигаясь горячим чаем.
Раза два прибегала Катя Проталина, приносила нам к чаю только что испеченные коржики. Была она такая же расторопная, заботливая, но какая-то растерянная и не смеялась беспечно, как раньше. Эта перемена бросалась всем в глаза, и ребята смотрели на меня с молчаливым осуждением, точно я был виноват в этой перемене. Катя избегала смотреть на меня, а если поднимала взгляд, то отчужденно-презрительный, с вызовом. Как, должно быть, тяжко человеку жить с задетой, оскорбленной гордостью.
Увидев среди нас Ручьева, она изумленно улыбнулась, спросила нараспев, как раньше:
- Ты новенький? Здесь поселился? Это хорошо, это самая дружная палатка, самая веселая. Скучать не станешь - не дадут. Как тебя зовут?
- Иваном. А тебя?
- Катя.
Петр прибавил не без восхищения:
- Это Проталинка наша. Молодая хозяйка. Мы бы с голоду зачахли без нее.
- Ну, Петр, ты уж наговоришь...- Похвала привела Катю в смущение, она заторопилась, прихватила посуду и ушла.
- Милая девчушка,- ответил Ручьев.- Вот сказала слово, улыбнулась, и на душе стало вроде теплее. Нет, что ни говори, а отправляются в такие предприятия люди чистые, увлеченные, покрасивее обычных.
Серега Климов поморщился от скептической ухмылки.
- Придет чистый, а здесь станет грязный - жизнь вываляет в грязи. Вот выскочит замуж и удерет отсюда Проталинка ваша. Уж это как пить дать!..
- Это хорошо, пусть выскакивает,- сказал Петр.- Лишь бы человек хороший попался.
Вечером Петр пригласил меня и Ручьева к себе. От палатки до избушки мы бежали, подхлестываемые морозом, закрывая шарфами рты, чтобы не обжечь легкие ледяным накалом.
- Вот где ты поселился, начальник берега! - Ручьев вошел из сеней в избушку и быстро затворил за собой дверь.- После палатки это просто рай, сказка!
- Ребята построили,- сказал Петр,- учитывая мое семейное положение. Познакомься с женой. Елена! - тихо позвал он.
Из-за ситцевой цветистой занавески, отделявшей кухню, показалась Елена. На ней были голубая теплая кофта и шерстяные спортивные брюки. В этой одежде она выглядела выше и стройнее, спутанные белые пряди волос касались плеч. Зеленые глава ее смотрели на гостя внимательно и приветливо.
- Раздевайтесь, пожалуйста. Петр, помоги. Считайте, что вы у себя дома... У нас и в самом деле хорошо. Я еще никогда не жила в таком уюте.
- Могу согласиться,-сказал Ручьев.- Даже если вы говорите с некоторой долей шутки... учитывая отдаленность этого жилища.
- Нет, не шучу. В Москве я жила в тесноте, семья большая, спала на бабушкином сундуке. Вот Петр и Алеша подтвердят... Здесь я просто наслаждаюсь. Не знаю, как будет потом. Не знаю. Но пока что нам здесь нравится. А отдаленность - понятие условное. Бывает, что человек живет в центре Москвы, а далек и от ее центра, от культуры, на многие тысячи километров... Проходите, садитесь вот сюда, к столу.- Елена улыбнулась. Как всегда, она не просто улыбалась, а одаряла всех своей улыбкой.- Я угощу вас знаете чем? Шашлыком. Из лосятины. Купили у местного охотника целую лосячью ногу. Скоро Катя принесет. Подождите немного, побеседуйте...
В избушке было тепло, чисто и как-то изящно. Бревна стен, высыхая, покрывались розоватым загаром, длинными извилистыми трещинами; на подоконнике в большой стеклянной банке стояли мохнатые, в сизых иголках ветви кедра; весело постреливали дрова в печке; на плите шумел, закипая, чайник; пестрые лоскутья занавесок оживляли комнату.
- Алеша,- попросила Елена,- позови Трифона с Анкой.
Я надел полушубок и вышел из дома.
К Будорагиным я вбежал, не постучав,- промороженные ступени крылечка, половицы в сенях певуче скрипели.
Трифон сидел на лавке, на коленях у него пристроилась Анка, свернувшаяся в комочек, завернутая в одеяло, как ребенок. Тихо покачивая ее, Трифон читал вслух какую-то книгу, должно быть, сказки. Сказки - это была их слабость.
- О, какая идиллия! - Я остановился у порога.
- Кто пришел? - тихо, дремотным голосом спросила Анка.- Алеша?
- Идемте к Петру,- сказал я.
Трифон насторожился:
- Начальник строительства у него? Он послал за мной?
- Елена ужинать зовет. На шашлык.
- Молодец Елена! Гениальная женщина! Не забывает ближнего своего! - Он поспешно встал, позабыв про жену; она, соскользнув с колен, чуть не упала.
- Что ты меня швыряешь, точно я кошка! Орясина! - Она раза два стукнула его кулачком в грудь, и мне ' послышалось, будто грудь Трифона медно загудела.
- А я читаю сказку и чувствую: что-то меня беспокоит между лопаток,- чую: пахнет чем-то вкусным - да и все тут! Оказывается, шашлыком! Чуткий я инструмент. Скорей, Анка!
- Загорелось?
Шумно ввалившись в дом Гордиенко, Трифон как будто заполнил собой все пространство.