- От одного закачаются,- сказал Аркадий сочувственно.- Пятьдесят килограммов не театральный ридикюль все-таки... Встаньте поближе, девочки! - Мешок шлепнулся на носилки и сразу же оттянул нам плечи.- Пошли! - крикнул он.- Старайтесь шагать в ногу.
Мы отодвинулись, и наше место заняла другая пара с носилками. Эльвира шла впереди, и я видела, как натянулись ее руки, точно струны.
Мы пересекали двор - от тупика к длинному складу под железной кровлей. У склада мы приподнимали один край носилок, и мешок соскальзывал на ящик, ребята подхватывали, передавали другим, а те, в свою очередь, укладывали его в ровные штабеля.
После пятого "рейса" мы посрывали с себя пальто, остались в кофточках и брюках. Стало легче и веселее. Молодое солнце припекало жарко, ветер озорно взвихривал пыль, и мы, смеясь, отворачивались, щурили глаза. По всему двору - от вагонов к складу - сновали ребята наших отрядов, толкались, задевая друг друга плечами. Одежда постепенно покрывалась цементом. Борода у Аркадия все более седела и как бы дымчато курилась, а ресницы Вадима стали совсем белыми.
Я впервые почувствовала усталость. Она прилила к плечам, стекла по рукам к ладоням: пальцы едва сжимали поручни носилок. На круглой спине Эльвиры вдруг обозначились лопатки, удлинилась шея, как бы сразу похудев, на завитках волос, выглядывавших из-под косынки, густой изморозью осела пыль. Мы стали замечать, что качаемся сильнее, спотыкаемся чаще, сбиваемся с ноги - устали. Боря Берзер, проходя мимо, похвалил:
- Молодцы, девчата! Хорошо работаете.
Было видно, что не только мы, девчонки, но и ребята умаялись от непривычной нагрузки: умолкли взрывы смеха, насмешки, иссякли остроты. И когда объявили перерыв, движение во дворе оборвалось мгновенно. Все сели почти там, где застало их это долгожданное слово. Мы оторвались от измотавших нас носилок, отодвинулись от вагона и опустились на стопку свеженапиленных, нагретых и пахнущих сосной тесин. Теперь усталость завладела всем телом; было невмоготу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Эльвира достала из сумочки апельсин, медленно и неохотно очистила его, разломила пополам, молча подала мне. Дольки оказались суховатыми, дряблыми, без всякого вкуса. Вадим, присев возле нас на корточки, подмигнул глазом в запыленных мохнатых ресницах.
- Это лишь один день. А там, в Сибири,- с утра до вечера. В течение двух месяцев. Одумайтесь, девочки, пока не поздно, пожалейте свою молодость.
- Сам не больно силен,- сказала Эля.- На себя посмотри: руки-то дрожат.
- Не богатырь, это верно,- сознался он.- С детства трудовой закалки не получил, в армии службу нести не удалось. Но ничего, не жалуюсь: вагон-то пуст. И мышцы налились железом. Прикоснись, Эля.- Он согнул руку в локте, напрягая мускулы, и приблизил ее к Эльвире; она притронулась к руке и поморщилась с пренебрежением.
- Слабовато еще. Мало работал, не старался..
- А вот взгляни на мою левую! Держись.- Аркадий кинул за голову ладони, сплел пальцы.- Цепляйтесь за локти. Ну, скорей!
Мы, ухватившись, повисли на его руках. Аркадий, стал крутиться на месте, и нас разнесло в стороны, как на карусели. Эльвира взвизгнула:
- Стой! А то оторвусь...
- Испугалась? - Растворов остановился, опустил руки, ухмыляясь, довольный, с его бороды сизой пылью цемент оседал на клетчатую рубашку с расстегнутым воротом; сильная и уже загорелая шея держала голову крепко и высокомерно.
"Такая шея,- подумала я,- под стать характеру, не согнется..."
- Тебе одному целый эшелон разгружать впору,- сказала Эльвира.- Не умаешься.
- Помощников нет.- Аркадий достал из кармана плаща большой сверток, зашуршал газетой, разворачивая.- Мать сунула уже в дверях. Перекуси, говорит, сынок, заморишься ведь. Ого, курица! Сойдет...- Курица оказалась большой, хорошо сваренной и чуть поджаренной, до румянца.- Пошарим еще в другом кармане.- Аркадий вытащил еще один пакет, с котлетами и хлебом, потом бутылку кефира.- Предусмотрительная женщина моя мать, жалеет свое дитя. Придется объявить ей благодарность в приказе... А что дали тебе, Вадим, твои тетушки, какие яства?
- Мои тетушки - интеллигентные женщины и уважают пищу только духовную. Для одного человека - целая курица! Да вы что, смеетесь? Бутербродик с колбаской, бутербродик с ломтиком сыра - ломтик толщиной в бумажный лист! - и четвертушку яблока, которое уже месяц лежало и превратилось в вату...- Он развернул хрустящий пергамент; так оно и было: два крошечных бутерброда и четверть яблока, как для младенца.- Вот полюбуйтесь!
- Да...- Аркадий сокрушенно покачал головой.- Тебе не грозит смерть от обжорства. Придется мне с твоими тетушками провести разъяснительную работу, если, конечно, их не испугает эта перспектива.
- Это верно, больше всего на свете они боятся, по-моему, его...- Вадим кивнул на Аркадия.- Как он появляется, а в особенности с дружками - Мишкой Меркуловым и Кириллом Сезом,- они запираются в свою комнатку и ни гугу.
- Еще бы! - воскликнула я.- Аркадия пусти в тайгу - звери разбегутся.
- Затем и еду в тайгу, чтобы попугать кое-кого.
- Не поедешь,- заявила я решительно.- Об этом я позабочусь.
Аркадий внимательно посмотрел на меня тяжелыми, цвета цемента глазами.
- Ладно. Пока я о тебе забочусь - делюсь с тобой. Самым лучшим кусочком - ножкой. Держи! - Он разломил курицу на четыре части, роздал всем.- Кефир будем хлебать по очереди.
Мы сидели на сложенном в стопку тесе, ели курицу, котлеты и запивали кефиром.
- Вкусно до невозможности! - сказала Эльвира и потянулась от сытого томления.- Теперь бы вздремнуть часок.- Она повалилась на бок, легла на шершавую доску, подсунув под щеку локоть и прикрыв глаза.
Но соснуть ей не пришлось. В дальнем конце двора кто-то ударил в подвешенный буфер, и он резко зазвенел.
- Девочки, впрягайтесь в носилки,- скомандовал Аркадий.- Живо!
Тело еще не отошло от усталости, и вставать было лень. Студенты опять заполнили всю площадь, двигались вначале вяло, с неохотой, но вскоре вошли в свой обычный темп. Замелькали носилки, покатились тачки, проплывали листы шифера, сухой штукатурки, доски, рулоны толя...
Досталось же нам сполна в тот день! Если бы не прозвучал сигнал, то не только нас, но и кое-кого из ребят свалила бы такая работка.
- Вадим прав.- сказала Эльвира.- Если так не один день, а два месяца, Женька?
Я отмахнулась беспечно.
- Привыкнем. Человек ко всему привыкает.
Мы расходились по домам с легкой душой, довольные тем, что задание было выполнено. Боря Берзер еще раз похвалил нас за старательность.
Ребята соображали что-то насчет кино. Но мы с Эльвирой задерживаться не стали, попрощавшись, дошли до метро "Павелецкая" и сели в троллейбус.
Дома мы сразу же прошли в ванную. Ах, какое это блаженство - после усталости, после пыли, ветра, уличной толчеи окунуться в прозрачную ласковую воду, зеленоватую и душистую от хвойного порошка! Тело становится розовым и невесомым, как пушинка, ресницы смыкаются от какого-то сладкого изнеможения, а сверху сыплется с шуршанием теплый дождь душа.
- Я не стану надевать резиновую шапочку,- сказала Эльвира.- Все равно завиваться придется. Неудобно только на улицу выходить.
- Ты останешься у меня ночевать,- сказала я.- Я тебя не отпущу.
Эльвира охотно согласилась:
- Мне у вас нравится. Позже позвоню и предупрежу своих.
Вскоре в ванную вошла моя мама, снисходительно улыбающаяся, домашняя, в халате, села на низенькую табуреточку. Следом за ней, чуть приоткрыв дверь, в щелочку проскользнула Нюша, принесла с собой детский стульчик, села у края ванны, попробовала пальцами воду.
- Не холодно?
Мама покосилась на нее неодобрительно.
- Отвори дверь, задохнуться можно.
- Простудишь детей,- проворчала Нюша, по дверь приоткрыла.- Не дует? Голову-то помыть?
- Что, у нее рук нет? - строго спросила мама.
Я ответила:
- Потом, няня. Я сама...
Мама приветливо улыбнулась.
- Ну, как мы провели такой великолепный весенний день?
Эльвира, брызнув водой, подняла порозовевшие руки и закинула их за голову, как богиня, голубые глаза томно повлажнели, и горбинка на носу как будто уменьшилась, сровнялась.
- Для кого великолепный, Серафима Петровна, а для нас - самый изнурительный. Мы разгружали вагоны. Цемент таскали.
- Вот еще новости! - воскликнула Нюша.- Мужики небось у ларьков пиво хлещут, а девчонки надрывайся за них. Работнички!
- Погоди,- остановила ее мама.- Что за нужда такая таскать цемент?
Эльвира рассмеялась:
- Это вроде генеральной репетиции перед премьерой спектакля.
Я несколько раз толкнула ее в воде пяткой, чтобы молчала. Но Эльвира не поняла.
- Тебе тесно? - спросила она и отодвинула ноги.
Мама насторожилась:
- Перед какой премьерой?
- Перед Сибирью.
- Сибирью? При чем тут Сибирь?
Нюша испуганно всплеснула ладошками.
- Час от часу не легче!
- Мы же после экзаменов в Сибирь едем,- объяснила Эльвира с нетерпением.- На все лето. Разве вы не знаете?
- Нет, не знаем.- Мама перевела взгляд на меня; чтобы не поднимать глаз, я зачерпывала в пригоршни воду и медленно выливала ее себе на грудь.- Ты тоже едешь?
- Да,- чуть слышно ответила я.
- Почему ты раньше не сказала об этом?
- Не успела еще. Сами узнали недавно.
- Что же это за поездка такая? - спросила мама.- И почему именно в Сибирь?
- Практика...
- Студенческий строительный отряд,- сказала Эльвира,- Студенты каждое лето выезжают. Настала и наша очередь.
- Эти поездки организуются на добровольных началах?
- В основном да, на добровольно-принудительных.
Мама встала, скрестила на груди руки.
- Я постараюсь, чтобы мою дочь к таким поездкам не принуждали. За тысячи верст, в глухомань, одну.., Нет!
- Не одну! - крикнула я.- Все ребята едут, девчонки!
- Счастливый им путь! А ты не поедешь. Чтобы мы тут с ума сходили!..
- Поеду,- сказала я упрямо.
Мама в бешенстве топнула каблучком о плитки пола.
- Нет! Слышишь?
Нюша, перегнувшись через край ванны, зашептала торопливо:
- Помолчи, дочка. Не говори ничего. Молчи. Гроза утихнет.
У мамы был отчаянный, потерянный вид, как у человека, вдруг утратившего власть над другим. Она не знала, что предпринять, не знала, как восстановить эту власть, и в такие минуты мне было жаль ее, и я бесконечно, до крика ее любила. Она выскочила из ванной, хлопнула дверью, бросив напоследок:
- Хватит мокнуть! Вылезайте.
Нюша принесла нам свежие мохнатые простыни, для Эльвиры - мою пижаму. Мы постояли немного под душем, потом, распаренные, прошли в мою комнату. Няня стелила постель на раскладушке рядом с моей кроватью. Эльвира, озадаченная поведением ламы, разговаривала почему-то шепотом:
- Я не знала, что твоя мать такая строгая. Почему она страшится Сибири?
Я усмехнулась:
- Там же Алеша.
- Ах да! Я все время забываю, что ты замужем. Вот уж некстати-то! Сама-то ты не забываешь об этом?
- Не забываю, Эля,- сказала я.- К сожалению это или к счастью, не знаю. Не так давно один человек - помнишь, мы встретили его у входа в институт? - просил выйти за него замуж. Григорий Названов.
- Неужели! - Эльвира затрепетала вся, напрягаясь.- Видный такой, красивый... Как же, помню. Я давно хотела спросить тебя о нем. Он сделал тебе предложение? Как это бывает, Женя, в каких словах? Я, наверно, никогда не испытаю такого счастья...
- Обыкновенно,- сказала я небрежно.- "Будьте моей женой. Пожалуйста".
Эльвира задохнулась от восторга.
- Так и выразился? Как красиво! А что ты ответила?
- Отказала.
- Такому парню?
- Нахал он. Знал, что я замужем... Алешу пытался унизить.
- Ты уж выдумаешь...- Эльвира, уперев локти в колени, обтянутые розовым шелком пижамы, положив подбородок на ладони, придвинула ко мне свое лицо.- Вот когда ты пожалела, наверное, что замужем?
- Представь себе, нет, не пожалела.
Эльвира откинулась на спинку кресла и произнесла с убеждением опытной женщины:
- Это потому, Женя, что Алеша был у тебя первым мужчиной.
Ее слова развеселили меня.
- Хорошо бы и последним,- ответила я.
- Ишь чего захотела! В наше время так не бывает.
Вошла Нюша с подносом в руках.
- Ужинайте.- Она поставила на столик тарелки с едой, остатки вина в бутылке.- Мать заперлась. С отцом не разговаривает, будто не ты, а он в Сибирь собрался. Алешка там, что ли?
- Там.
- Ох, вгонишь ты нас всех в гроб, Евгения, чует мое сердце.
- Няня,- взмолилась, я,- и ты заодно с ней?
- Я сама по себе. Только ты знай: без тебя тут жизни нет.
- А мне что делать? Погибать одной в этих четырех стенах?
- Закатишься туда за тридевять земель,- промолвила Нюша,- и прощай.
- Почему же - прощай? - Мне захотелось закричать на нее.- Вернусь.
- Вернешься... Так он тебя и отпустит.
Нюша, недовольно ворча себе под нос, вышла. Эльвира взглянула на меня встревоженными глазами.
- Вот переполох устроили!
- И не говори. Самой противно,
- Чего они от тебя хотят?
- Все очень просто, Эля, мама хочет, чтобы я никуда от нее не отлучалась, чтобы моим мужем был человек, по понятиям мамы, настоящий, с положением, солидный.
- Как все матери на свете!
- Вот именно. Она даже согласна на Алешу, хоть он и не в ее вкусе. Но и его она хочет прикрыть своим крылом. А он как раз и не желает под ее крыло. Вот в чем вся беда. Она убеждена, что, если я уеду в Сибирь, встречусь там с Алешей - и конец. Пропаду! Я ее понимаю: ей действительно нечем будет жить без меня. И разве я смею бросить ее?
- Да, весьма критическое твое положение Женька.- Эльвира сильнее вдавила себя в кресло.- Выпьем по глоточку для бодрости. Хорошо у тебя, чисто, одиноко, уютно...
- Мне самой нравится. Алеша ни разу здесь не был, не видел, как я живу.
- Не отчаивайся. Еще увидит.
- Может быть.- Я явственно представила, как он, войдя ко мне, обведет взглядом все вокруг и улыбнется своей тихой сияющей улыбкой, за которой начнется счастье.
15
АЛЁША. В субботу вечером я зашел к Петру и Елене. Посидеть, вместе поужинать. Погрустить. Собрался домой, в свою палатку. Но в это время постучали в окно, и Петр, приложив ладони к вискам, взглянул в темноту улицы: там стоял Ручьев.
- Прошу извинить, хозяйка, Зашел на огонек. Кругом темень, а у вас свет горит, дай, думаю, загляну на минуту...
- Гостям - ночь-полночь - мы всегда рады,- сказала Елена.- Садитесь, Иван Васильевич. Сюда, к столу. Вы очень кстати. Для меня в особенности. Чаю хотите?
- Если есть, не откажусь.- Сняв плащ, Ручьев прошел к столу, сел на лавку.- Я тебя, Петр, хочу назначить начальником участка на основных сооружениях,- сказал он.- Надо разворачивать широкий фронт работ. Не станем ждать, когда нам сверху установят сроки...
Елена поставила на стол горячий чайник.
- На свой страх и риск? - спросил Петр.
- Нет, под свою ответственность.- Ручьев принял из рук Елены стакан чаю, положил ломтик лимона, сахар. Говорил медленно, словно думал вслух.- При одном непременном условии, что эти "страх и риск" будут смелыми творчески и совершенными технически. Так вот, бери в свое распоряжение две бригады: Токарева и Будорагина. Техники дадим в изобилии. Она прибывает к нам из Браславска. Завтра свяжись с Верстовским, главным инженером, и с начальником техотдела...
Мы пили чай с лимоном, со старыми, костяной твердости, пряниками и говорили... Было тепло и уютно. В тишине слышался глухой шум воды на реке, вода перебирала камни и рифы и, досадуя на препятствия, сердито ревела.
- Так почему мое появление кстати именно для вас, Елена? - спросил Ручьев.
Елена строго свела брови.
- Иван Васильевич, я больше не могу сидеть сложа руки. Я хочу работать. Найдите мне такое место...
- А что скажет муж? Он на меня обиду не затаит? Скажет, лишил дом хозяйки!
Елена взглянула на Петра и улыбнулась.
- Он так не скажет..
Петр сжал рукой пальцы Елены.
- Это верно, Иван. Я сам хотел просить тебя об этом. Не было подходящего случая. Елена не тот человек, что будет сидеть у окошечка в своей светелке и ждать мужа со службы.
- И правильно делает. Пока молодость и силы, надо спешить, а то получится так: ты умчишься вперед, а она со своим ожиданием в светелке останется далеко позади. Отстанет. От тебя отстанет, от жизни отстанет. Таких случаев тысячи!.. Я думаю, Елена, вам найдется место в техотделе. Начальник отдела только сегодня жаловался, что у него с людьми зарез... Я поговорю с ним.
- Спасибо, Иван Васильевич. Налить еще чаю?
- Пора и честь знать. Это называется заглянуть на минуту! Прошло больше часа.- Ручьев поднялся.- Прошу прощенья. Токарев, ты идешь? Так и быть, провожу до парусиновых особняков. Последние дни доживаете в палатках, ребята. Скоро переселим вас в общежитие.
- Не обещайте, Иван Васильевич,- предостерег я.- В день переселения обязательно выяснится, что негде определиться какой-нибудь службе, отделу торговли, пожарной команде, детским яслям или еще какому-нибудь общественно полезному учреждению. Или семейные понаедут вдруг. Я знаю.
Ручьев засмеялся.
- И такое бывает, Токарев! До свиданья, товарищи! За чай спасибо.
Мы вышли на улицу. Морозец слегка сковал и подсушил землю, в свежем, разреженном воздухе шаги отдавались гулко и протяжно.
- Тебе ряжи приходилось когда-нибудь рубить, вязать? - спросил меня Ручьев.
- Никогда,- ответил я.
- Придется научиться. В помощь и для науки вам я отберу опытных рабочих.
- Научимся, Иван Васильевич. Сказать ребятам о нашем переселении?
Ручьев помедлил.
- Нет, не надо, пожалуй.- Он развел руками.- Чем черт не шутит. А вдруг ты окажешься прав?
Мы попрощались неподалеку от домика Будорагина. Я, кивнув на освещенные окна, сказал:
- Навещу.
Ручьев подал мне руку.
- Передай им привет. Очень мне нравятся они. Беде их сочувствую от всего сердца.
- Спасибо. Передам.
- До свиданья, Токарев!
- До свиданья, Иван Васильевич!
Меня потянуло в избушку не только желание сообщить о нашем новом назначении. Я вдруг забеспокоился, увидев, как за ситцевыми занавесками, прикрывавшими только половину окошек, словно в отчаянии, металась громоздкая тень Трифона.
Когда я вошёл, Трифон мрачно, не обратив на меня внимания, мерил шагами избенку из угла в угол.
- Уедем, Анка! Вот выздоровеешь - и уедем. Пока медведи не съели нас живьем. Куда угодно, только прочь отсюда! - Он, кажется, не отдавал себе отчета в том, что говорил.
Анка повернула к нему голову.
- Я никуда не поеду отсюда, Триша,- тихо выговорила она.- Здесь похоронен наш маленький. А ты можешь ехать, Триша...
Трифон рухнул возле Анкиной постели на колени, прижал ее руки к своим щекам.
- Одному? Без тебя... Я пропаду, Анка!
Он поднялся и, не взглянув на меня, сказал, проходя к окну:
- Садись, Алеша. Посидим, помолчим...