Облака рассеялись, и теперь виднелась земля - зеленая, вся в лесах. Яркой узкой лентой сверкала на солнце полоса, реки. Словно горсть орехов, раскинулась деревушка на ее берегах. Я сказала Аркадию:
- Все ты преувеличиваешь. И бежишь ты сам от себя и гонишься сам за собой. Играешь какую-то трагическую роль. Ты полюбил эту роль и не можешь расстаться с ней. Вот и вся разгадка...
- Ошибаешься, Женя,- возразил Аркадий с искренней печалью.- Если бы роль... Я в жизни сыграл их немало. Это легко - сыграл и забыл. Тут другое. Живу весь униженный, опозоренный, точно неполноценный какой-то. Взяла и отшвырнула с дороги, с презрением, носком туфли. А когда-то поклонялась мне, благоговела...
- Зато у тебя не то что благоговения - элементарного внимания к ней не было. Одни окрики, да косые взгляды, да угрозы. Как она вообще могла терпеть тебя, первая-то красавица, с характером!
- Я был свиньей,-сознался Аркадий.- Теперь убедился в этом. А тогда я был убежден, что из-под моей власти никто не в силах выйти. Ошибся. Преувеличил свои возможности. И это приводит меня в бешенство. Задыхаюсь от ярости, Женька! Сладить с собой не могу.
Я повернулась к нему. Расстегнув ворот рубашки, он хватал воздух прерывисто, сквозь стиснутые зубы, резко очерченные ноздри трепетали от напряжения.
- По-моему, Аркадий, ты и не любил ее никогда,- сказала я. Он вздрогнул... - Да, да, не любил. Сознайся уж. Тебе просто льстило, что возле тебя, всегда рядом, у правого плеча такая девушка, красивая, послушная. Это щекотало твое мужское тщеславие. И выделяло среди других ребят.
- Не любил? - переспросил он и задумался.- А знаешь, может быть...
- Вот видишь! А ты ее обвиняешь. Разве это честно?
Глаза его сузились, он подался ко мне и прошептал в ухо:
- Честно это или нет, но жить им я помешаю. Не дам им жить! Мне горько, но и ей сладкого не видать. Сделаю то, что задумал.
- Я знала, что ты из-за этого и поехал с нами, - сказала я. - Подумаешь, подвиг - помешать жить другим! Уходи, видеть тебя тошно!
Я столкнула его с кресла. Он не упирался, встал и ушел, досадливо морщась.
И сейчас же вернулась Эльвира, все такая же возбужденная, раскрасневшаяся - побыла в обществе ребят.
- Почему так скоро ушел Аркадий? - спросила она.- И сердитый. Ты опять наговорила ему гадостей? Ох, дождешься ты от него...
Вечерело. Сумерки заволокли облака, их сверкающую белизну словно присыпали пеплом.
Среди ночи стюардессы, молоденькие и хорошенькие, принесли на пластмассовых подносах ужин. Ребята наперебой ухаживали за ними, и девушки, привыкшие к комплиментам, отшучивались, улыбаясь и кокетничая.
После ужина в салоне стало тихо. Пассажиры дремали под монотонное гудение турбин лайнера. Я устроилась поудобней в кресле и тоже задремала. А проснулась, когда самолет пошел на снижение и в окно ворвался свет зари. Розовые блики её вспыхивали на плоскости крыла и ослепляли. Эльвира, застегивая ремни, зажмурилась и замерла в испуганном ожидании.
- А вдруг не сядет, Женя, воткнется носом - и прощай! Страшно, а?
Но мы благополучно приземлились. Самолет, развернувшись, подкатил к самому вокзалу. А через час, пересев на маленькие самолеты - по двенадцать человек в кабине, мы уже летели из Браславска в Ильбин. С аэродрома до стройки добирались в автобусах.
В палатке, где до нас жили строители, я попросила у Бори Берзера разрешения отлучиться. Он мельком и озабоченно взглянул на меня черными, без блеска, глазами, опушенными густыми ресницами.
- Подожди, Женя, не до тебя.
- Я не могу ждать,- заявила я.
Он нетерпеливо пожал плечами.
- Ты хоть освойся сперва. А то уйдешь - не вернешься. Заблудишься.
- Не заблужусь.
- Ты место заняла?
- Да. Вон мой рюкзак лежит на койке. И Эля остается. ,
- Пускай уходит! - крикнула Эльвира из угла палатки.- Обойдусь.
- Куда ты рвешься, не понимаю! - Берзер, догадавшись наконец, нахмурил брови.- Ах да... Ладно, иди.
- Спасибо, Боря!
Я вышла на берег Ангары и замерла, задохнувшись от восхищения. Река шла размашисто, раскрепощенная и своенравная. Упругие струи, переплетаясь, кипели, бурлили и пенились. Они с разгона бились в каменистый обрыв и отскакивали с брызгами.
"Вот она какая, Ангара,- подумала я не без зависти.- Вот на кого променял меня Алеша. Такая кого хочешь закружит..."
Повернувшись, я увидела на взгорье среди сосен и берез двухэтажное здание и решила, что это управление строительства. Я поднялась по тропе и вошла в него. Моя студенческая форма - темно-зеленая рубашка с эмблемой института на рукаве и брюки - придала мне уверенность. В помещении было пустынно, шаги на деревянной лестнице, в коридорах отдавались гулко. Растворилась одна из дверей, и передо мной остановился человек, немолодой уже, с седой прядью, прикрывавшей темя: в одной руке он держал листки бумаги, в другой синий берет.
- Кого-нибудь ищете, милая девушка? - спросил он с участием.
- Да,- сказала я и почему-то смутилась.- Не скажете ли, где живет Токарев Алексей?.. Он москвич, зимой сюда приехал... Или Петр Гордиенко. А еще Елена Белая, жена его?..
- Скажу.- Седой человек едва приметно улыбнулся,- И Гордиенко и Токарев сейчас на берегу, на основных сооружениях. А Елена ушла домой, у нас обед.- Он тронул меня за локоть, приглашая следовать за собой. На деревянном крыльце он, задержавшись, указал в ту сторону, откуда я только что пришла.- Палаточный городок видите?
- Да. Мы там будем жить.
- Вы из студенческого отряда? Очень приятно.- Он протянул мне руку. - Верстовский.
- Женя,-ответила я и прибавила тише: - Токарева...
Он пристально, со скрытым удивлением оглядел меня, потом объяснил:
- За палатками два домика стоят. С яркими наличниками. Вы их сразу увидите... В одном живут Елена и Петр, в другом Будорагины...
- Спасибо,- сказала я и туго сжала веки: вдруг заболело в груди. Я вышла на откос и сразу же увидела в стороне от палаток две избушки с острыми кровлями. Я побежала с горы, неслась что есть духу, напрямик, мимо мелькали белые стволы берез в черных заплатах, бронзовые - в чешуе - сосны, зеленые иглы ветвей обжигали руки, шею. На мгновение мне почудилось, что избушки не стоят на месте, а тихо плывут по низине к реке, и я побоялась не догнать их.
Подлетев к первому домику, я остановилась и перевела дух. Окна были закрыты и занавешены. Я негромко постучала в стекло. Подождала немного и еще раз постучала. Ситцевая занавесочка шевельнулась, уголок ее отогнулся, и я увидела лицо Анки, бледное и исхудавшее. Она смотрела на меня, не узнавая, сощурясь от солнца. Затем глаза ее округлились и застыли в каком-то радостном испуге, рот чуточку приоткрылся, а ладошка прислонилась к щеке. Занавеска отодвинулась совсем, и рядом с Анкой очутилась Елена. Я вздрогнула и чуть не вскрикнула от внезапности. Я, кажется, очень долго стояла, не в силах стронуться с места, не отводя взгляда от Елены. Родная моя, ненаглядная, моя волшебница... Очнулась я от их крика.
- Иди сюда! Скорей! - Они махали мне руками. Потом обе оторвались от окошка.
На крылечке они подхватили меня под локти и ввели в избу. Усадили на лавку. Я тут же расплакалась. Анка, глядя на меня, тоже заплакала, уткнувшись лбом в мой висок. Елена, сдерживаясь, молча гладила меня по волосам, по спине, дышала часто, с остановками.
Первой заговорила Анка. Она села на маленькую табуреточку и положила руки мне на колени.
- Женька! Откуда ты взялась? - воскликнула она, улыбаясь сквозь слезы.- Вот уж не ждали-то! Не было дня, чтобы мы не говорили о тебе. А ты про нас и не вспомнила небось ни разу. Забыла.
- Что ты, Анка, как я могу забыть!.. Почему ты такая? Болела?
- Ох, не спрашивай! - Чтобы заглушить крик, она надавила на глаза кулачками. Из-под них обильно сочились слезы, капали мне на коленку.
Елена сказала скупо:
- Не надо сейчас, Женя. Потом... Давайте обедать. Вставай, Анка. Идите к столу.
Анка глубоко вздохнула, вытерла щеки пальцами; глаза влажно сияли.
- Я соскучилась по тебе, Женя... Как будто ты моя сестренка. Лежала вот тут, на кровати, и все думала: как ты там, что ты там. Без Алеши... - Она вынесла из-за цветистой занавески, отделявшей чулан, тарелки и поставила на стол возле чугунка с картошкой.- Залезай в угол...
Елена села рядом. Тая улыбку, она кивнула мне.
- Я знала, что приедешь. Даже день знала. Как ты живешь?
- Плохо, Лена,- созналась я.- Неопределенно как-то.
Анка удивилась:
- В Москве-то - и плохо? Вот уж нелепость!.. А нам здесь ничего живется. С приключениями. Вот лета дождались. У мужиков наших дел по горло. На основные сооружения перешли. И Алеша там.- При упоминании этого имени сердце на секунду приостановилось, а потом, наверстывая пропущенный удар, застучало громко, рывками, отдаваясь в висках.- - И Трифон там. Они теперь плотники, ряжи рубят. Соревнуются... Сходи посмотри. Ты ешь, Женя, пока картошка горячая...
Есть не хотелось, во рту пересохло и горчило, я попросила пить. Анка зачерпнула из ведра воды и поставила ее передо мной прямо в ковшике. Я жадно выпила всю воду. Повернувшись к Елене, я сказала напрямик:
- Аркадий Растворов тоже приехал.
Елена даже бровью не повела, точно это ее не касалось.
- Я это знаю,- ответила она ледяным тоном.
Анка всплеснула руками, пораженная.
- Как же так, Женя? Он разве в институте?!
В это время в комнату, не стучась, вошла стройная девушка в легком платье, синем, в горохах, на спине - коса с бантом на конце. В руках держала что-то тщательно завернутое в полотенце.
- Вы уже обедаете? - воскликнула она звонко.- Я бульон принесла тебе, Анка. Вкусный, чистый. И два пирожка с мясом. На-ка, поешь... - Торопливо развернула кастрюлю.- Еще горячий.
- Спасибо, Катя,- сказала Анка.- Я уже сыта...
- Запоздала я немножко... - Катя налила бульон в чашку, на блюдце положила пирожки.- Заботы всякие. Продукты привезли... Ты все это должна съесть.- Девушка села возле Анки и посмотрела на меня ясными, доверчивыми глазами, бестрепетно, с любопытством.
Елена сказала, представляя меня:
- Это наша подруга, Женя Токарева, жена Алеши.
Девушка невольно, вместе с табуреткой отодвинулась от стола и, казалось, чуть побледнела. Потом протянула мне руку:
- А я Катя Проталина. Ты из Москвы, студентка?
- Да.
- Я по одежде узнала. В столовую уже приходили в таких же костюмах, студенты, говорят. Один с бородой, свирепый, как зверь, хохочет, зубы белые, точно снег. Все, говорит, съедим у вас, и тебя заодно: питаюсь, говорит, одними молоденькими девушками...
- Это Аркадий,- сказала Анка.- По всему видать, он. Его же исключили из комсомола, из института отчислили.
- Остался,- ответила я.- Сумел. Учиться стал хорошо. В активистах теперь ходит. Боря Берзер его защищает.
Анка сокрушенно покачала головой.
- Поди ж ты... А как же бороду-то ему разрешили носить?
- Упросил. Без бороды, говорит, я вроде бы голый - привык...
- Вот сатана!-Анка всплеснула ладошками.- Всего добьется, чего бы ни захотел! Теперь держись, Лена. Настиг он тебя. Как бы чего не сотворил с тобой. Надо предупредить ребят.
- Не надо.- Зеленые глаза Елены непримиримо сузились.- Не боюсь, Анка. Много чести для него - бояться.
- Сказал, на Берег Слоновой Кости уедешь, и там найдет,- заметила я.
Катя внимательно и чутко прислушивалась к нам, ничего не понимая, лишь догадываясь о прежних наших взаимоотношениях. Она почти не отрывала от меня взгляда, взгляда прямого, взыскательного, и я невольно ощущала какую-то неловкость.
- Это вы про того бородатого студента разговариваете? - спросила Катя.- По-моему, он только хочет казаться страшным, а на самом деле он веселый, смеется. И борода ему идет... - И сразу же безо всякого перехода обратилась ко мне: - А почему ты не вместе с Алешей?
Вопрос привел меня в замешательство.
- Не получилось как-то,- сказала я сбивчиво.
- Не получилось! - Она удивленно пожала плечами.- Ну и жена! Ну и семейная жизнь, семейное счастье: один на одном краю земли, другой - на другом. Куда как хорошо!..
- Он же временно здесь,- пролепетала я, оправдываясь.- Вернется.
- Временно? - Она подалась ко мне, ясные глаза распахнуты, в них мельтешили насмешливые светлые пятнышки.- За это время в Ангаре знаешь сколько воды утечет? Вон она как несется, пойди взгляни-ка...
Елена, выручая меня, встала.
- Мне пора, девочки. Перерыв кончился. Ты идешь со мной, Женя?
- Да, да... - Я заторопилась, вылезая из-за стола.- Спасибо, Анка. Вечером зайду обязательно.- Я поцеловала ее в ямочку на щеке.
Елена шла чуть впереди меня, высокая, прямая, как всегда, гордая, легко переставляя стройные, сильные ноги: изредка и норовисто взмахивала головой, откидывая белую прядь. Она рассказала мне о том, что произошло с Анкой, и я опять расплакалась - теперь уже от жалости к подруге, от сочувствия к ней и отчаяния: почему это горе выбирает в жизни самых добрых, бескорыстных и доверчивых людей, чтобы навалиться на них всей своей тяжестью, а подлых, злых обходит стороной, словно боится?
- Долго что-то не поправляется Анка,- сказала Елена.- От этого еще больше тоскует. Увяла она как-то вся.
Я спросила ее:
- А кто эта Проталина? Забавная, вроде солнечного зайчика на волне...
- Повариха. Славная девчушка, добрая, веселая. Еще в дороге прибилась к нам. Теперь вроде наша стала. Везде успевает, всем угождает. Мы полюбили ее, даже Трифон. Жених у нее был, служил в армии, приехал сюда за ней, да и остался... Карьеру делать. Виктор Ненаглядов, ты, возможно, увидишь его, он у Алеши в бригаде работает. Этакий демагог с тупой, самодовольной мордой. Катя заявила ему со свиданьицем, что он дурак и уши холодные. И послала его к черту...
Я засмеялась.
- Неужели так и сказала?
- Конечно.- Елена, взбежав на пригорок, небрежно, как бы между прочим, произнесла: - Кажется, влюблена была в Алешу.
Я приостановилась, не успев взбежать по тропинке вверх.
- Вот как... Теперь мне понятно, почему она так внимательно осматривала меня. А я в такой робе... Может быть, сбегать переодеться? Пока мы рядом с палатками?
- Не стоит,- ответила Елена.- Идем.
- Она и теперь влюблена в него?
- Кто?
- Катя. В Алешу.
- Не знаю. Спроси сама.
Мне вдруг расхотелось идти дальше. Слова Елены я восприняла болезненно и показалась себе в этот момент маленькой, заброшенной, никому не нужной. К сердцу тонкой иголочкой прикоснулось незнакомое чувство - ревность. Я растерялась: не могла понять, как моему мужу могла нравиться другая женщина, кроме меня, совсем чужая, незнакомая. И эта чужая женщина могла любить моего мужа... Нет, надо увозить его отсюда во что бы то ни стало!.. И скорей.
Возле управления Елена попросила меня подождать - пошла предупредить начальника отдела о своей отлучке. Вскоре она сбежала со ступенек крыльца, увлекла меня за собой.
- Выйдем на дорогу, схватим попутную машину..,
Первый же грузовик остановился, хотя мы и не просили.
- Куда, девчата? - крикнул шофер, высунувшись из кабины.
- На котлован,- ответила Елена.
- Залезай!
Мы взобрались в кузов, сели на скамеечку вдоль борта - лицом к реке. Машина свернула влево и помчалась под гору по недавно прорубленному в лесных зарослях коридору. По обе стороны высились могучие деревья: сосны, лиственницы, а среди них, ослепляя взгляд, светились березы, необыкновенно белые, будто просвечивающиеся на солнце, как дорогой фарфор. День был жаркий и безоблачный; солнце, поднявшись в самую высь, томилось и точно таяло, не смея сдвинуться с места. Нагретая хвоя исходила густым и терпким благоуханием. Навстречу, вползая в гору, ревели большие грузовики с тяжелой кладью. За ними взвивалась пыль...
Наша машина спустилась к реке и понеслась вдоль береговой кромки у самой воды. Река бурлила, ударяясь о камни, и до нас долетали прохладные капли брызг. А справа угрюмо нависал каменный массив скалы, и, чтобы увидеть ее вершину, надо было сильно запрокинуть голову.
- Сейчас приедем! - крикнула Елена.
Я так стремилась увидеть Алешу, так рвалась к нему и так подгоняла время, что, когда момент встречи стал близок, я вдруг оробела, захотелось оттянуть этот момент. Шофер, притормозив, вынырнул из кабины и крикнул нам:
- Слезайте! Дальше пешком пойдете. Тут недалеко. А мне туда!.. - Он махнул в сторону работавшего экскаватора.
Мы не спеша двинулись по дороге. От реки веяло прохладой, несло водяной пылью. Обогнув выступ, мы сразу увидели впереди скопление людей и машин на берегу. На воде, чуть покачиваясь, стояла баржа, поодаль от нее тарахтел мотором буксир. От баржи к длинному срубу, собранному из белых брусьев, были натянуты, подобно струнам, металлические тросы. Вокруг ряжа, у автокранов, у лебедок и на барже густо копошились люди. Подойдя ближе, я различила знакомых ребят: Трифон Будорагин в одной майке-безрукавке закреплял трос за угол сруба, Илья Дурасов, балансируя, перебегал по верхнему краю сруба, "судья" Вася укреплял настил от берега к барже. Неподалеку стоял, наблюдая за работой, Петр Гордиенко в белой рубашке с короткими рукавами, а рядом с ним я заметила встретившегося мне в управлении человека с седой прядью.
- Это главный инженер Верстовский,- объяснила мне Елена.
Но Алешу среди них я не нашла. Где он мог быть? Мы придвинулись еще ближе, и тогда я его увидела совсем близко. Он выступил из-за угла сруба, нетерпеливый, озабоченный, со спутанными волосами и потным лбом. Только теперь в памяти со всей отчетливостью отпечаталось его лицо, неповторимое, самое дорогое, другие лица с этой минуты я уже не замечала. Мне хотелось кинуться к нему, но отяжелевшие ноги не отрывались от земли. Я могла лишь позвать его.
- Алеша,- сказала я тихо. Он не услышал, и я позвала громче: - Алеша!..
Он оглянулся, но будто не увидел меня и, опять повернувшись к срубу, закричал что-то Илье Дурасову, расхаживающему по верху ряжа. И тут же обернулся снова, я увидела его расширенные, словно от ужаса, глаза, омытые бледностью щеки, полураскрытый рот. Сделав шага два ко мне, он вскинул левую руку - его вдруг качнуло в сторону.
19
АЛЁША. На рассвете, когда солнце, блуждая за косматыми сопками, отыскивало прогалину, в которую можно было выкатиться на простор, и развесило по вершинам деревьев, напоказ, полотнища зари, алые, текучие и, казалось, шуршащие, как шелк, на среднем островке посреди Ангары прогрохотал мощный взрыв. Река будто на секунду изумленно приостановила свой бег, алые полотнища зари колыхнулись, распоротые вдоль и поперек, и над островком встал, вздымаясь все выше и выше, черный столб дыма и пыли, похожий на гигантский гриб. Этот взрыв возвестил миру о начале еще одной великой стройки в нашей державе.