На остров были переправлены на спаренных баржах экскаваторы, бульдозеры, многотонные самосвалы, проведена линия электропередачи. На каменистой вершине, среди зарослей березняка, осинника, в окружении сосен и пихт срубили избушки для рабочих. Началась спешная отсыпка дамбы от острова до начала продольной перемычки котлована. Взрывы следовали один за другим. Экскаваторы наваливали в кузова каменистую породу, грузовики уползали, разворачиваясь, пятились и ссыпали камни в воду. Одна машина за другой, круглые сутки - живой конвейер! И дамба метр за метром уходила от острова вдоль по реке к назначенной точке, прямая, как стрела. Насыпь достигла этой точки, и машины - целая вереница машин - приостановились в ожидании начала сооружения перемычки. Потребовались головные ряжи.
Обе бригады плотников - моя и Трифона Будорагина - объединились, к нам подключились монтажники, механизаторы, чтобы громоздкие ряжи погрузить на баржи и отвезти на середину реки, к месту их установки. С помощью лебедок и кранов сдвинули оплетенный тросами ряж с места. К настилу из крепких бревен - от берега до борта баржи.
- Осторожней, не торопись,- сказал главный инженер Верстовский; был он взволнован и сдержан, сам проверял крепление каждого троса, надежность настила и беспокоился о том, выдержит ли баржа такой груз.- Лучше медленней, но наверняка!
Сруб всполз одним краем на бревенчатый настил. Я крикнул:
- Стой! Тросы ослабли.- А Илье Дурасову сказал: - Вот этот узел надо укрепить как следует. На этом тросе основная нагрузка. А то в самый критический момент наделает беды... Трифон, просмотри еще раз ряжи, нет ли где слабины, как бы не рассыпались...
- Не страшись,- отозвался Трифон.- Связаны так, что взрывом не раздерешь.
Но я все-таки обошел, проверяя, сруб, осмотрел каждый угол. Подойдя к самой дальней вязке, я услышал вдруг свое имя. Меня как будто кто-то позвал голосом Жени:
- Алеша...
Повернувшись, я увидел ее, Женю, стоящую между двух стволов сосен, и испугался: начались, кажется, галлюцинации. Я мысленно с досадой отмахнулся от налетевшего на меня видения, пытаясь сосредоточить внимание на том, как Илья с помощью железного стержня укреплял узел троса. Но тут же вспомнил, что я рядом о Женей увидел Елену. Это уже мало походило на видение. Я резко оглянулся. Передо мной стояла Женя, живая, с немигающими глазами на пол-лица, встревоженная и ожидающая. Я шагнул к ней. Но мои ноги не послушались, они подломились, и я неловко припал на одно колено. Поднялся, опять шагнул, и опять меня качнуло. Женя тихо вскрикнула, но по-прежнему стояла на месте. Я оперся на сосну, обхватив руками ее ствол. Выждав момент, я передвинулся к другому стволу, потом к третьему, и я вдруг почувствовал, что страшно устал, а Женя была все еще далеко от меня. Но вот наконец и она... Некоторое время я смотрел на нее, еще не веря окончательно, что это Женя, моя жена. Затем я взял в ладони ее лицо. Оно было бледным, глаза закрыты, и походило на маску. Кажется, она не дышала. Нас окружили ребята.
- Дождался наконец! - воскликнул кто-то с затаенным смешком.- Теперь подобреет...
Леня Аксенов тронул меня за плечо.
- Очнитесь, бригадир. За вами наблюдают. Хорошенькое представление для любопытных...
Я сказал Жене:
- Здравствуй!
Она открыла влажные глаза, улыбнулась.
- Здравствуй, Алеша... - Оглянулась на обступивших нас ребят.- Здравствуй, Трифон.
- С приездом,- ответил Будорагин приглушенным басом.- Когда прилетела?
- Утром.
- Со студенческим отрядом?
- Да. Я уже побывала у вас, видела Анку.
- Где поселилась? - спросил "судья" Вася.
- В палаточном городке.
- Мы там жили, теперь вы поживите!
- Надолго приехала?
- На два месяца.
- А потом?
Я не слышал, что она сказала. Ее оттеснили от меня совсем, она едва успевала отвечать на вопросы.
Прибежал Петр Гордиенко. Растолкав ребят, он пробился к Жене, обнял ее, поцеловал в обе щеки. Отстранил на вытянутые руки; взглянул ей в лицо и еще раз поцеловал.
- Ах, какая приятная неожиданность!
Работа у ряжей приостановилась. Верстовский стоял в отдалении, терпеливо ждал, когда кончится церемония моей встречи с Женей. Легкий ветерок шевелил его волосы, седую прядь. Петр сказал Елене:
- Идите с Женей на катер. Мы быстро управимся. Вася, перевези их.
Сруб с трудом втащили на баржу, установили так, чтобы он во время хода не соскользнул в воду. Петр подал команду, и катер, взбурлив винтом пену, натянул буксир и медленно повел баржу на середину Ангары. Мы стояли на барже, окружив сруб, держась за его углы, за стенки.
Буксир притащил баржу к тому месту, где кончалась насыпная дамба, идущая от острова. Здесь тяжелый ряж столкнули в реку и закрепили. Главный инженер Верстовский находился уже на перемычке. Он подал знак Петру, Петр - мне, а я крикнул шоферу самосвала:
- Давай! Сыпь!
Кузов грузовика, приподнимаясь, встал наискось и вывалил в деревянный сруб ряжа первую порцию каменной породы. Ряж немного осел. За первой машиной подошла вторая, третья, четвертая... Ряж все глубже уходил под воду, садясь на дно реки. И теперь нам предстояло наращивать его уже здесь, посреди течения.
Я ловил себя на том, что все мои действия были скорее механическими, чем осмысленными. Я не видел ни ребят, ни сруба, ни стремительных завихрений внизу. Я видел Женю. Она молча стояла на палубе катера, заслонив собой весь свет. Один раз, оступившись, я чуть было не свалился за борт - поймал Трифон.
- Успеешь, искупаешься,- проворчал он насмешливо.
Петр сказал озабоченно:
- Толку от тебя не будет. Забирай женщин, и уходите. На вот...- Он дал мне ключ от своей избушки.- Мы придем вечером.
Я послушался. Добравшись до берега, мы пересели в грузовик и доехали до поселка. Елена ушла в управление, а я и Женя направились к домику Петра.
Мы шли молча, изредка и нечаянно касаясь друг друга плечом, тут же отскакивали, точно обжигались. Глядели под ноги. Во рту у меня было сухо и горько, губы запеклись, язык сделался каким-то колючим, голова покруживалась, и я ощущал бессилие во всем теле. Чем дольше мы молчали, тем тяжелее было заговорить. Я с ужасом думал, что Женя приехала не вовремя, встреча произошла несуразно, у всех на виду. А главное, я не знал, что ей сказать, о чем спросить. Все, что приходило на ум, вертелось на языке, было глупо, нелепо и смехотворно по своей мизерности.
Мчавшаяся навстречу легковая машина, скрипнув тормозами, приостановилась. Меня окликнули:
- Токарев! - В машине рядом с шофером сидел Ручьев. Дверца с его стороны была распахнута.- Как там, на берегу?
Я некоторое время молчал, приходя в себя, осмысливая то, о чем меня спросили.
- Все в порядке, Иван Васильевич,- ответил я невнятно.- Ряжи перевезли, установили. Началась засыпка.
- Это хорошо. Молодцы! Поеду взгляну... - Он уже хотел захлопнуть дверцу, но, как бы вспомнив что-то, внимательно взглянул на меня голубыми глазами.- А почему ты не на работе? - Перевел взгляд на Женю.- Что-нибудь случилось, Токарев?
- Нет, ничего... Вот жена приехала...
- Жена? - удивленно переспросил Ручьев.- Никогда не подумал бы, что ты женат! Это для меня новость!
Женя почему-то обиделась на Ручьева.
- Почему же не подумали бы? Я его жена, да. Может быть, он говорил всем, что не женат? - Она строго взглянула на меня.- Так это неправда.
Ручьев, скрывая улыбку, поспешно заверил ее:
- Нет, нет. Он ничего такого не говорил. Извините, пожалуйста, я не хотел вас обидеть... - Он толкнул локтем шофера.- Трогай...
Машина укатила, взвихрив пыль на дороге. А мы все так же молча побрели дальше, держась друг от друга на расстоянии.
- Может быть, говорил всем, что ты холостой? - спросила Женя, не поднимая глаз.- Скажи сразу, чтобы я знала. И Кате Проталиной так говорил?
Я догадался, что о Кате она узнала от Елены. Вот женщины!
- Нет,- ответил я,- не говорил.
- Смотри, если врешь. Сама у нее узнаю.
- Узнавай.
Мы поняли, что говорили не о том и не так, и замолчали. Было жарко и душно, деревья не шелохнулись, воздух, напитанный запахом хвои, был прокален солнцем и обжигал лоб. Женя расстегнула ворот плотной рубашки. От палаток ее кто-то окликнул, она не отозвалась. Расстояние до избы Петра и Елены показалось мне длинным - идем, идем и никак не дойдем.
Я долго отпирал ключом чужую дверь. Женя стояла у крыльца и ждала. Наконец мы вступили внутрь избы. Я прошел вперед, к столу, а Женя осталась у порога. Я обернулся и увидел ее протянутые ко мне руки. И бросился к ней. Обнял. Плечи ее дрожали, как от озноба, и чуть-чуть постукивали зубы.
- Алеша!.. Соскучилась до смерти... Сил моих нет!..- проговорила она с расстановкой.- Я измучилась вся... Задыхаюсь! Дай мне воды скорей!
Я зачерпнул из ведра воды и подал ей, она отпила глоток и вернула ковш.
- Не хочу больше. Теплая.- Судорожным движением стащила с себя рубашку, волосы разлохматились, пряди торчали вкривь и вкось, и от этого она выглядела немного смешной, как спросонья, вызывая во мне прилив нежности, неудержимой и безжалостной.
Я опять сдавил ее в руках. Руки обрели вдруг необыкновенную и грубую силу. Дремотно прикрыв глаза, она поморщилась от боли и едва слышно, стыдливо прошептала:
- Запри дверь...
Земля неслась по своей орбите в пространстве с немыслимой скоростью миллиарды лет. Вместе с нею мчатся в неведомое живущие на ней, обласканной солнцем, люди. Все вместе и каждый человек в отдельности тоже миллиарды лет! Это самое сложное и непостижимое чудо. И быть может, самое прекрасное, чего достигло все живущее, совершенствуясь, это ощущение чувства счастья. Оно огромно и всеобъемлюще, как мироздание. И вот на крохотной точке планеты, на одной из бесчисленных ее рек, затерянной в дремучих лесах, в избушке, крохотной и чужой, находятся два существа, я и Женя, и испытывают в эти мгновения всеобъемлющее, как мироздание, чувство счастья. Приподнявшись на локте, я смотрел на чудо и сдерживал в себе крик восторга. Глаза Жени полуприкрыты, сквозь густоту ресниц, как солнце сквозь листву, пробивалось горячее сияние, к губам прикасалась улыбка, едва уловимая, мимолетная. Кажется, она не дышала, и лишь по пульсирующей жилке на тонкой и нежной шее можно было догадаться, что сердце жило и билось. Голова моя обессиленно упала на подушку. Мы не шевелились, погруженные в тишину, в забытье, и Земля, проносясь по своей орбите, чуть покачивала нас заодно с нашей избушкой.
Наконец Женя, закинув под голову руки, вздохнула, как бы оживая.
- Как же ты все-таки допустил, что понравился другой девушке? Ты этого хотел? Может быть, добивался?
Я улыбнулся: сердце моего чуда уколола ревность, самое земное из чувств, и от этого она стала для меня еще дороже и ближе, жена моя, мой человек.
- Ты чего молчишь? Согласен со мной?
- Я не старался ей нравиться,- ответил я.- Само собой так вышло. Потому что она очень хорошая. Один раз она спросила меня: "Алеша, твое сердце занято?" Я сказал, что занято. Вот и все...
Женя встрепенулась, голова ее с разлохмаченными волосами нависла надо мной, глаза с жадным любопытством приблизились к моим.
- Кем занято, мной?
- Да.
- Алеша, ты очень изменился, ты стал совсем другим, каким-то новым. Повзрослел. Ты стал красивым и мужественным. Правду говорю. И я люблю тебя еще больше. Смотри, какие плечи, руки! - Она тихо гладила мою грудь теплыми и ласковыми ладонями.- Только глаза твои меня тревожат: в них скопилась печаль, они даже потемнели от печали. Это, наверно, тоска сделала их такими, ты обо мне тосковал, Алеша?
- Да.
- Теперь мы вместе. Тебе хорошо со мной?
- Да.- Глядя ей в глаза, я спросил со скрытой улыбкой: - А ты тосковала обо мне? Как ты вела себя там, в столице, без меня? Ну-ка отвечай!..
Она смущенно рассмеялась и, пряча взгляд, уткнулась носом мне в шею.
- Плохо, Алеша. Как самая легкомысленная девчонка! Меня поцеловал один человек. Кандидат наук, между прочим...
Тихонечко резануло меня по душе, будто острым лезвием провели по ней. Но я воскликнул с притворным возмущением:
- Кандидат?!
- Ай-яй! И ты позволила?..
- Я не позволяла,- сказала Женя.- Он сам. Знаешь, он сделал мне предложение. Обещал Италию мне показать... Заманивал!..
Сразу же вспомнился тот вечер, когда Женя приехала ко мне в общежитие насовсем, мы стояли в темной комнате у лунного окошка и мечтали о поездке в Италию. Вместо Италии очутились на диком берегу сибирской реки, без своего угла, и далекая страна Италия встает перед глазами, как сказка, как призрачная картина, написанная воображением. Я опять воскликнул наигранно:
- Заманивал? Путешествие обещал? Экзотику?!
- Да.
- Ах, подлец! И что же ты ему ответила?
Женя вздохнула.
- Выставила я его, Алеша. Нахал он. Самовлюбленный нахал. Я сказала, что я замужем, что у меня есть муж, самый лучший, самый красивый, самый умный и сильный. Вот он...
Мы поцеловались.
Солнце глядело в избушку сперва в одно окно, потом, перекочевав по голубому пространству, заглянуло в окно с другой стороны, а мы все лежали, наслаждаясь близостью друг друга до опьянения, до усталости. Так и не успели поговорить о том, как нам быть, как жить дальше...
Потом Женя хозяйничала в доме, приготовляя ужин: что-то разогревала, нарезала, расставляла на столе тарелки с закусками, которые нашла в запасах хозяйки, послала меня за свежей водой, сама сбегала в палатку за тем, что привезла из Москвы, сняла там студенческую форму и явилась в ярком платье, легкая, сияющая счастьем, и мне все казалось - так случается в сновидениях,- что она вспорхнет и улетит, оставив меня в глухом одиночестве. Нет, не улетала, кружилась по комнате, наполняя ее радостным светом.
- Алеша, сходи к себе, переоденься,- приказала она, - Скоро сойдутся ребята. Белую рубашку я тебе привезла, она вон в сумке. Скорей.
Я добежал до общежития, выдвинул из-под койки чемодан, достал новые брюки, еще не утратившие острой складки после новогодней глажки, выходные ботинки. Побрился. Вернувшись, я застал в избе Елену и Петра. Они только что пришли с работы и тоже вели себя, как бы ощущая какой-то праздник, неожиданный и красивый, что явился из того, далекого, оставленного нами сказочного мира вместе с моей Женей. Елена, наблюдая за ней, загадочно улыбалась, трепала ее по щеке по-дружески ласково, с нежностью - видно, соскучились обе.
У крыльца Петр умывался, расплескивая воду. Елена вынесла ему свежую белую рубашку. Он причесался, сбросив с себя усталость, повеселел. Вскоре подошли Трифон и Анка.
- Трифон! - воскликнула Женя, кидаясь к нему.- Дай хоть рассмотреть тебя хорошенько! - Трифон, облапив ее, прижал к груди так, что она вскрикнула: - Тихо! Кости переломаешь...
Трифон хохотнул, оглядываясь на жену.
- Замечаешь, Анка, успех твоего мужа у женщин? Какие красавицы его целуют!
Анка с любовной снисходительностью качнула головой:
- Ну, растрепал губы-то!.. Подбери. Сядь, не заслоняй людям свет...
Трифон пробрался на свое место за столом - в угол.
- Вот опять мы все вместе - как прежде, в общежитии. Недостает только сестры человеческой, тети Даши.
Анка отозвалась негромко и с грустью:
- Скажите пожалуйста! Времени прошло самая малость, а столько всего случилось: пробились по тайге к Гордому мысу, в стужу, заложили новую ГЭС, людей новых узнали... И вообще, на много лет старше стали как будто... - Под словами "старше стали" она имела в виду прежде всего себя, но промолчала об этом, и Елена Белая, чтобы отвлечь ее от навязчивых мыслей, обняла и привела к столу.
- Не думай об этом, Аня, ничего мы не постарели, молодеем с каждым днем. Женя из Москвы всяческой вкуснотищи привезла. Поглядите-ка! Черная икра, семга, трюфели, торт... Знает, что ты любишь.
- Спасибо, Женечка,- сказала Анка, беспричинно передвигая по столу тарелки с закусками.- Мы это и в Москве-то редко видели, на праздники только.
- Мама в институте достала, через буфет,- объяснила Женя, почему-то смущаясь. Она невольно ощущала неловкость оттого, что в свое время не поехала с нами, и сейчас, очутившись здесь, чувствовала себя чужой, "временной".- Какие-то вы странные все, ребята, какие-то не такие. Солидные!..
Трифон Будорагин ответил, приосанясь:
- Это оттого, Женя, что мы несем на своих плечах важные государственные обязанности. Сразу видно, что мы люди добротной комсомольской породы. Мы шагаем впереди, а за нами следуют уже те, кто помельче, послабее. Правда, в дороге отбился от нас один, Серега Климов,- помнишь такого? - пустился по сибирским стройкам искать, где рубль подлиннее. А в остальном держим стяг высоко, надежно.
- Замолчи,- сказала Анка.- Возгордился! Грудь колесом - и пошел хвалиться.
- Ты его не одергивай, Анночка.- Петр глядел на Трифона как будто с гордостью.- Он толковые вещи говорит. Он умнеет у нас с каждым днем. Значительной личностью становится. Скоро в партию принимать будем. Я уже рекомендацию заготовил...
- Ты слышишь, Анка? - Трифон ухмылялся, важничая.- Теперь ты от своих командирских замашек откажешься. Теперь мной не покомандуешь: на три головы выше тебя буду.- Он обратился к Жене: - Ты слышала, что сказал Петр? Значительной личностью! В Москве был бы я такой личностью? Как бы не так! Там значительными хоть пруд пруди! Когда-то дойдет до тебя очередь!..
Женя огорченно вздохнула.
- Хоть я и в Москве живу, а какая из меня личность, Трифон!
Петр возразил шутливо:
- Не скажи. Ты, Женечка, наш полпред в столице. Это важная житейская миссия.
- Разве что... - Женя, опустив голову, замолчала, разглаживая пальцами складку на подоле платья. Чувство неловкости витало, подобно легкому облачку, и это облачко могло превратиться в тучу и разразиться над Женей грозой. И Женя испуганно ждала ее. Ждала возгласа, нешуточного, справедливого:
- Судить ее!
Я знал точно, что в час суда она признала бы себя виновной. Наверняка расплакалась бы...
Выручила ее Катя Проталина. Как всегда, она влетела в избушку, звонкая и бурная, будто речная стремнина. Запнулась у порога, увидев Женю, выждала немного и заявила ей по-свойски, как подружке:
- Теперь, без студенческой спецовки, ты больше подходишь Алеше.- Она как будто торжествовала, приведя Женю в смущение, даже в замешательство. Подойдя к Петру, спросила: - Говорят, вы приступили к возведению перемычки?
- Приступили,- ответил Петр.
Катя жила интересами наших бригад, и это ей нравилось.
- Поздравляю.
- Спасибо. Ты почему не была в обед, а увальня своего прислала?
Она засмеялась: