Родился Алексей Петрович в 1834 году и получил по тогдашнему времени блестящее образование, то есть "он по-французски совершенно мог изъясняться и писал, легко мазурку танцевал..". По достижении совершеннолетия Алексей Оленин был зачислен офицером Нижегородского драгунского полка, в котором некогда служил М. Ю. Лермонтов.
Полк стоял на Кавказе. Там у Оленина произошла знаменательная встреча с известным французским писателем.
Однажды, будучи начальником команды "охотников", занимавших позиции на обрывистом берегу горной реки Сулак, недалеко от Чирюрта, молодой офицер (тогда ему было 24 года) заметил, что к месту стоянки отряда приближается "оказия" - обоз путешественников, охраняемый конвоем казаков. На одной из повозок, вольготно развалившись, восседал грузный господин с пышной шевелюрой. Оленин спросил у сопровождавших - кто этот путник?
- Какой-то французский генерал Юма, - объяснили ему.
Офицер догадался, что перед ним знаменитый французский романист Александр Дюма, который, как было известно, предпринял путешествие по России. На чистейшем французском языке Оленин обратился к проезжему и пригласил его к себе в гости. Дюма ответил согласием.
Позже в своих записках о путешествии в Россию, в главе "Нижегородские драгуны", Дюма подробно описал эту встречу и шумную холостяцкую пирушку на бивачной квартире русского офицера. Впрочем, в записках знаменитого романиста много неточностей и преувеличений. Например, Дюма рассказывает о своем участии в боевой стычке драгун с отрядом непокорных джигитов. На самом же деле стычки не было. Все обстояло иначе. Просто командир драгунского полка, в котором служил Алексей Оленин, князь Дундуков-Корсаков задумал показать французскому гостю опасности боевой жизни на этой дальней окраине Российской империи. Он приказал переодеть часть своих казаков в черкески и инсценировать нападение на "оказию". Был разыгран своеобразный спектакль. Дюма же принял все это за чистую монету и даже гордился, что ему повезло участвовать в настоящем бою.
После службы на Кавказе, выйдя в отставку, Алексей Оленин женился на Варваре Бакуниной, двоюродной племяннице известного идеолога анархизма М. А. Бакунина, и поселился в своем имении Истомино, недалеко от Касимова. Сюда была перевезена часть обстановки из Петербурга, в том числе и портрет Нам-жоги-Алана, написанный отцом Алексея Оленина.
- Вот как выглядела эта усадьба, - сказала Галина Ивановна, передавая мне литографированный рисунок истоминского дома Олениных.
Большой каменный дом на два крыла, с цветником перед парадным входом, с тенистым парком был олицетворением одного из старинных дворянских гнезд.
- А почему, собственно, у вас возник интерес к истории семьи Олениных? - спросил я Садко.
- Дело в том, что родилась и росла я в Касимове, - сказала она. - В детстве была у меня задушевная подруга, дочка здешнего врача Пуставолова, образованного, интеллигентного человека. У Пуставоловых часто бывал композитор Оленин. Он превосходно играл на рояле. Впрочем, я была тогда еще очень мала. Взрослые не позволяли детям оставаться в гостиной, когда устраивались домашние вечера. Но это только усиливало наше любопытство, и мы слушали музыку, притаившись за дверью.
- А композитор из тех же Олениных?
- Сын Алексея Петровича, Александр. Он был учеником знаменитого Балакирева, собирателем русских народных песен. Издано несколько циклов песен, собранных им: "Улица", "Хата", "Бабья доля", "Родина".
Вообще о семье Олениных можно сказать, что она была артистической, музыкальной. Младшая сестра композитора, Мария Алексеевна, обладала чудесным меццо-сопрано и считалась выдающейся камерной певицей, страстной пропагандисткой вокальных произведений Мусоргского. В 1908 году она организовала в Москве Дом песни. Ее концерты пользовались успехом не только в России, но и за границей. Оленины сделали немало доброго для обогащения русской культуры. Этим-то и объясняется мой интерес к истории их семьи, - заключила Садко.
В Касимове есть еще один незаурядный знаток истории местного края - Леонтий Алексеевич Кленов. Я познакомился с ним несколько лет назад. Тогда он был директором краеведческого музея. Теперь Кленову уже более семидесяти пяти лет, он вышел на пенсию, но, как говорили мне, бодр и по-прежнему увлечен своим делом. Я решил навестить старика.
Маленький деревянный домик Кленова на улице Карла Маркса внутренней своей обстановкой похож на музей: тут собраны какие-то окаменелости, медные кольца, подвески, бусы и другие диковинки, найденные самим хозяином в его постоянных скитаниях по Мещерскому краю.
Сам Леонтий Алексеевич, сухонький, совершенно седой, но еще очень живой и подвижной старик, вывалил на стол целую груду толстых конторских книг, исписанных его мелким бисерным почерком.
- Труд моей жизни, - сказал он и похлопал ладонью по обложке одной из книг. - Тут, дорогой мой, такое собрано, что просто ахнете. Сорок лет записываю. Зарисовки сам делал, документы собирал. Вот, извольте взглянуть. - Распахнув папку, Кленов протянул мне листок бумаги старинного образца. На нем старинным же витиеватым почерком были выписаны стихи:
Что отуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой,
Что призадумалась, девица красная,
Очи блеснули слезой…
Это была "Песня разбойников" из поэмы А. Ф. Вельтмана "Муромские леса", ставшая потом популярной народной песней. В ней содержались слова, имевшие непосредственное отношение к Касимову.
Едут с товарами в путь из Касимова
Муромским лесом купцы.
- Из альбомов Олениных, - сказал Кленов. - Предполагаю, что записано рукой автора. И заметьте: не "затуманилась", как поют, а "отуманилась" зоренька…
Заговорили об Олениных.
- А ведь у композитора был старший брат, Петр Алексеевич Оленин-Волгарь. Я лично знал его. Интереснейший человек! Вот, полюбопытствуйте - фотография.
С тусклого, выцветшего снимка на меня смотрел широколицый, грузноватый человек в форменной капитанской тужурке с шевронами на рукавах.
- Моряк?
- Капитан парохода. Плавал по Волге и по Оке. Вообще-то говоря, он был литератором. Писал статьи, очерки, стихи и даже пьесы из жизни Наполеона Бонапарта. Беспокойной души человек. К тому же - бессребреник…
2
Тогда же я написал об этом небольшой очерк "Касимовская история", а вернувшись в Москву, начал собирать материалы, связанные с литературной биографией Волгаря.
Но их оказалось не так-то много. Мне удалось найти "Пасхальный нумер Оренбургской газеты" за 1869 год, где было напечатано, вероятно, одно из первых стихотворений П. Оленина-Волгаря "О, где ты, где теперь?". Потом попались два выпуска газеты "Матушка Волга".
Эта газета выходила в Нижнем Новгороде два раза в неделю. Контора и редакция ее, как сообщалось о том в конце номера, помещались в доме купца Гусева на Большой Покровке.
Тут П. Оленин-Волгарь был представлен довольно широко. В одном номере были опубликованы его рассказ и большое стихотворение, почти поэма. Да и некоторые статьи, напечатанные без подписи, давали основание думать, что автором их был тот же Волгарь.
Судя по всему, "Матушка Волга" влачила жалкое существование…
В известном "Словаре псевдонимов" И. Ф. Масанова названы лишь некоторые из драматических сочинений Волгаря да упоминается о том, что он писал стихи.
Конечно, этих сведений слишком мало для того, чтобы даже в общих чертах составить представление о жизни писателя. Решив начать свои розыски, как говорится, "от печки", я снова поехал в Касимов.
Галина Ивановна Садко в музее уже не работала. Кленов, хотя еще был жив, но уже настолько стар, что чего-нибудь добиться от него было невозможно. Он полностью утратил память и речь. И все же в подвале музея, среди вороха папок удалось разыскать несколько книг и рукописей капитана Оленина, в том числе переписанный от руки экземпляр первой части незаконченного романа "Безлюдье", его "бортовой альбом", наконец, автобиографию.
Теперь этапы пестрой, порой сумбурной жизни Волгаря вырисовывались передо мною более или менее ясно.
Вот как она представляется мне.
Я уже упоминал о том, что Алексей Петрович Оленин после службы на Кавказе вышел в отставку и женился на Варваре Александровне Бакуниной.
10 марта 1866 года в Москве у них родился первенец, сын. В честь деда мальчика назвали Петром.
Вскоре семья уехала из Москвы в свое рязанское имение, расположенное в десяти верстах от уездного города Касимова.
В усадьбе Истомино прошли детские и отроческие годы будущего капитана и литератора. Первоначальное образование он, как и младшие дети Олениных, получил под руководством матери. Варвара Александровна была женщиной образованной и сама учила детей. В семье говорили по-французски и по-английски ("Позже я выучился киргизскому, испанскому и итальянскому", - отмечает в автобиографии П. А. Оленин-Волгарь), любили музыку, книги. У Алексея Петровича была порядочная библиотека.
Старший сын рос способным, увлекающимся мальчиком, но увлечения его были слишком разнообразны и быстротечны.
Отец, Алексей Петрович, славился среди соседей широким радушием и хлебосольством. Но помещик из него получился неважный. Доходы от имения были невелики. Прожив в деревне пятнадцать лет, Алексей Петрович, принял решение вернуться в Москву, на службу. Благодаря связям в столичных кругах он был назначен директором Строгановского художественно-промышленного училища.
Сыну Петру шел шестнадцатый год. По приезде в Москву он поступил в реальное училище Фидлера. В доме отца часто бывали известные художники, артисты, писатели. Велись разговоры об искусстве. Молодежь увлекалась идеями народничества. Какую-то дань этому увлечению отдал и Петр Оленин.
По окончании училища Фидлера юноша поступил на военную службу, в тот самый драгунский полк, где некогда служил его отец, но военная карьера не увлекала Петра Оленина. А в жизни отца вскоре произошли новые перемены. Привыкшему жить на широкую ногу, Алексею Петровичу не хватало казенного жалованья. К тому же он убедился, что руководство художественным училищем не его призвание. В 1885 году он подал в отставку и уехал в Астрахань в качестве управляющего рыбными промыслами. Петр поехал с отцом.
Вероятно, Каспий пробудил у романтически настроенного юноши любовь к морю. Он поступил тогда рулевым на одно из рыболовецких судов, потом практиковался в качестве механика и помощника капитана.
В Астрахани молодой Оленин влюбился в прелестную девушку, дочь мирового судьи, сделал предложение и женился на ней. Было ему тогда двадцать пять лет.
Вскоре после женитьбы молодожены отправились в касимовское имение да и засели там. Фантазия рисовала Петру Алексеевичу радужные картины: вот он, душа местного общества, деятельно и бескорыстно трудится на благо народа. Благодаря его хлопотам народ процветает, все его уважают. Служение народу - его истинное призвание…
В двадцать шесть лет он становится председателем касимовской земской управы и на первых порах горячо берется за дело. Тут, по-видимому, сыграли свою роль его еще юношеские увлечения идеями народничества. Но грезившееся ему трогательное единение мужиков с помещиками оказывалось иллюзорным, а земство не могло привести к народному благоденствию. Оно было лишь орудием укрепления самодержавия, как прозорливо отмечал это В. И. Ленин в своей работе "Развитие капитализма в России".
Молодой председатель земской управы на практике столкнулся с сопротивлением соседей-помещиков, беззастенчивой наглостью крепнущих кулаков-мироедов и глухим недоверием крестьян. После крупной ссоры с влиятельной помещицей Баташевой он вдруг почувствовал себя как бы на безлюдье, и его опять потянуло на Волгу.
Примерно в то же время в провинциальных газетах появляются стихи и рассказы за подписью: П. Оленин-Волгарь. Но эти сочинения носили характер бескрылого романтизма, сентиментальности. Чаще всего они годились для "пасхального чтения"…
В 1901 году на Петра Алексеевича обрушилось горе: умерла жена. Теперь его уже ничто не могло удержать в Касимове. Он уехал на Волгу и поступил помощником капитана пассажирского парохода "Петр Первый".
В Нижнем Новгороде Оленин увлекся экстравагантной актрисой М. Э. Сабининой, сделался завзятым театралом, сам участвовал в любительских спектаклях и потом загорелся сумасбродной идеей отправиться вместе с Сабининой в гастрольное турне по провинции. Кончилось это турне довольно печально. "Вернулись по шпалам", - писал он потом в автобиографии.
Женитьба на Сабининой не принесла ему счастья. Союз этот продолжался недолго. И разошлись они "как в море корабли". А вскоре Петр Алексеевич встретился с дочерью самарского адвоката, курсисткой Тоней Михайловой, которая горячо полюбила бравого капитана, стала его женой и верным спутником до конца жизни.
Писал Оленин-Волгарь в ту пору довольно много, пробуя себя в разных жанрах - очерки, рассказы, либретто для оперы, драмы и даже "психологический" роман "Как он жил".
Первой по-настоящему значительной вещью можно считать его сборник "На вахте", изданный в 1904 году. В реалистически написанных очерках и рассказах, составивших книжку, чувствовалось дыхание самой жизни, появились не выдуманные, а подлинные типы волгарей с их тяжкой судьбой и мятежным духом. Недаром сборник сразу же был конфискован царской цензурой.
Думаю, что сам автор едва ли понимал значение этой книги. Она ворвалась в его жизнь, как дыхание уже близкого революционного девятьсот пятого года…
Оленин, конечно, не был революционером. Каждое лето с начала навигации он водил пассажирские пароходы по Волге и Каме. Здоровый сорокалетний мужчина, представительной внешности, человек компанейский, приятный собеседник, он легко и быстро сближался с интересными людьми, пассажирами своего парохода.
Я сужу так по "бортовому альбому", который завел тогда капитан. Этот альбом - небольшая книжечка в тисненом сафьяновом переплете - сохранился, и там можно встретить краткие отзывы самых разных людей - известных артистов, художников, учителей, студентов, присяжных поверенных и курсисток, писавших, что знакомство с обаятельным капитаном навсегда сохранится в их памяти.
Среди случайных знакомых Оленина-Волгаря были и такие люди, общаться с которыми по тем временам считалось опасным.
Впоследствии, уже после Октябрьской революции, он написал воспоминания об одной такой встрече.
Случилось это в 1906 году. Оленин тогда командовал пассажирским пароходом "Рыбинск". Однажды пароход задержался в Казани. Надо было вычистить котел. Отойдя от пристани, он встал на якорь у берега. Спустили пар. Команда приступила к работе, а капитан лег отдохнуть. Ночью его разбудил вахтенный и сообщил, что какой-то странный человек подплыл к пароходу в лодке и просит пустить его к капитану.
- Пустите, - распорядился Оленин.
Незнакомца впустили. Одежда его была бедной и, как видно, с чужого плеча. На голове запеклась кровь. Когда они остались в каюте вдвоем, с глазу на глаз, незнакомец сказал, что фамилия его Петров, он черноморский матрос с крейсера "Очаков", участник революционных событий в Севастополе, что там он стрелял в адмирала, был арестован и ему грозила виселица. Из тюрьмы удалось бежать. Он долго скрывался, но в Казани его выследили, снова схватили. Каким-то чудом он снова бежал и, не зная, где скрыться, решился на отчаянный поступок: увидев недалеко от берега пароход, подплыл к нему и вот теперь полагается на великодушие капитана…
"Сознаюсь, - вспоминает Оленин, - ни сам незнакомец, ни его странное, почти фантастическое повествование не внушали мне особого доверия. Сам я никогда ни в чем не был замешан, но слыл у полиции "красным" и поэтому опасался провокации".
И все же капитан решил помочь моряку. В свою тайну он посвятил вахтенного матроса, которого считал "революционером в душе". Беглецу сделали перевязку и поместили в отдельную каюту, под видом больного.
На следующий день "Рыбинску" предстояло отвалить из Казани в Нижний. Подойдя к пристани, капитан заметил нечто подозрительное: то там, то здесь шныряли какие-то странные субъекты. Оленин спросил у знакомого околоточного: "Что здесь происходит?" И тот по секрету сообщил: "Из тюрьмы бежал важный политический преступник, его теперь ищут…"
Из Казани отвалили благополучно. В пути, перед вечером капитан зашел в каюту, где скрывался беглец, они разговорились. Между прочим, Петров признался, что, будучи в Полтаве, он застрелил Филонова…
Об убийстве Филонова в то время много шумели. В качестве непременного члена губернского присутствия по крестьянским делам Филонов проявил особо жестокое усердие при подавлении аграрных волнений в Полтавской губернии. О его зверствах гневно писал Короленко. Неведомый мститель за крестьян, застреливший Филонова, скрылся. И вот, оказывается, этим мстителем был человек, сидевший перед Олениным…
- Это дело вашей совести, - прервал его капитан, - я же думаю теперь о вашем спасении.
Он сказал, что ехать на пароходе до Нижнего Петрову опасно. Полиция наверняка будет обнюхивать каждого пассажира. Удобнее всего высадить его ночью в Великом Враге (недалеко от Нижнего).
"Так и было сделано, - пишет Оленин. - В Великом Враге я высвистал лодку и высадил в нее моего "гостя". Он исчез в сумраке ночи. Я долго ничего не знал об его дальнейшей участи, да, признаться, и позабыл о нем в сутолоке навигации. Только много времени спустя конспиративным путем получил от него весточку из Женевы…"
Через год охранка все же узнала о встрече капитана с "очаковцем". Оленина вызвали для допроса в Московскую прокуратуру, и он думал, что уже не вернется оттуда. Но дело ограничилось снятием показаний. А через некоторое время Оленину удалось уехать в Италию.
Поселившись в Неаполе, Волгарь задумал написать эпопею из жизни дворянской семьи. Материалом служили рассказы отца и личные впечатления о жизни в Истомине. Когда первая часть эпопеи - повесть "Безлюдье"- была закончена, Петр Алексеевич отважился показать ее М. Горькому. Это было уже в 1911 году. Горький жил в то время на Капри.
Сохранилось письмо Оленина-Волгаря к брату, композитору А. А. Оленину, где он пишет:
"…Передай Марусе просьбу от Максима Горького, приехать к нему, так как он жаждет ее услышать. Я вчера был у него на Капри целый день. Все старался устроиться в "Знании". Он ужасно обрадовался Волгарю, был необыкновенно мил и прост. Я нашел его очень интересным и интеллигентным".
Это письмо датировано 15 февраля 1911 года. Стало быть, Оленин-Волгарь был у Горького 14 февраля, оставив Алексею Максимовичу свою повесть.
Через некоторое время от Горького был получен ответ:
"Уважаемый Петр Алексеевич, я прочитал вашу рукопись и уже передал ее К. П. Пятницкому.
Если вам интересно знать мое впечатление - позвольте мне говорить откровенно.
Вы обладаете богатым материалом, но - в повести много такого, что давно и хорошо знакомо русскому читателю и что очень замедляет ход рассказа. Архитектура повести, мне кажется, нарушена описанием рыбных промыслов. Этот эпизод, будучи интересен сам по себе, поставлен вами не на месте и - пропадает, разрушая внимание читателя.
Вы ввели его ради характеристики Дмитрия, но Дмитрию уделили очень мало места и перегрузили описательную часть.