Кочегар схватил со стола медный чайник, в два прыжка нагнал Щенникова и ударил его по загривку. От неожиданности фельдфебель качнулся и упал на четвереньки… Уползая к двери, он завопил:
- Дежурный!.. На помощь, спасите!.
Но на его крик никто не прибежал, потому что в эту минуту заводские ворота распахнулись и во двор ворвались с красными знаменами судостроители и солдаты Кексгольмского полка.
- Ура авроровцам! - закричали они.
- Урррааа! - раздалось в ответ по всем палубам и отсекам крейсера.
Кондукторы с унтерами немедля развернули пулеметы, но матросы накинулись на них со всех сторон, смяли и посбрасывали с надстроек.
Вестовые схватили Ограновича. Старший офицер яростно отбивался от них, стараясь вырваться. Но не тут-то было. Ему скрутили руки за спину и пинками погнали к трапу, спущенному на берег.
Остальные офицеры, застигнутые врасплох, не сопротивлялись. Они отдавали оружие и послушно шли за матросами на ют. Только командира крейсера никто не успел схватить. Он выскочил из кормового тамбура с браунингом. В ярости Никольский, наверное, открыл бы стрельбу, если бы кто-то из машинистов ногой не вышиб из его руки пистолет.
С обезоруженного капитана первого ранга содрали погоны и потащили на берег в угольную яму. Туда же приволокли и цеплявшегося за ноги Ограновича.
Суд над ними был коротким: матросы вскинули винтовки и дали два залпа.
- Так и с вами будет, если пойдете против народа, - сказал кочегар офицерам, стоявшим на юте.
Сигнальщики привязали к фалам грот-мачты красный флаг.
Трепещущим пламенем он взлетел вверх и известил всех, что восставшие матросы победили.
Глава десятая. ГОРЯЧИЕ ДНИ
Два грузовика, до отказа набитые путиловцами, выкатили на Петергофское шоссе и помчались к центру города. Они миновали Нарвские ворота, проскочили мост на Обводном канале и понеслись вдоль набережной Фонтанки.
У Александровского рынка шла стрельба. Рабочие вместе с солдатами осаждали полицейский участок.
Первая машина остановилась. С нее спрыгнул Дема Рыкунов и еще несколько человек. Кокорев видел, как они побежали к мосту. Он хотел тоже спрыгнуть на мостовую, но кто-то отдал команду:
- Не задерживаться. Здесь сами справятся.
Машины покатили дальше.
***
Дема подбежал к угловому дому, где толпились человек двадцать.
- Не высовывайся, парень! - предупредил его солдат в лохматой папахе. - Мигом подобьют. Надо в обход. Кто со мной?
Рыкунов и еще несколько парней двинулись в обход за солдатом. Они прошли в какой-то тупичок, помогая один другому, вскарабкались на деревянный сарай и поднялись по железной лестнице на крышу четырехэтажного дома.
Дома здесь стояли вплотную. По крышам не трудно было пробраться к полицейскому участку. Но снег, лежащий на кровлях, оказался рыхлым. Ноги то увязали в нем, то скользили по скату. Дема несколько раз падал плашмя и хватался за выступы, чтобы не скатиться вниз, на панель. Все же он не отставал от солдата, также перепрыгивал с одного обрывистого края крыши на другой, на четвереньках карабкался выше, пригнувшись, пробегал по отлогим местам и для передышки задерживался у дымовых труб.
К дому, где был полицейский участок, добралось лишь пять человек. Отставших заметили люди, скрывавшиеся за стенами рыночных лабазов. Они что-то начали кричать.
- Вот ведь недоумки, выдадут нас, - рассердился солдат.
Он вышиб прикладом полукруглую раму слухового окна и все, кто был на крыше, проникли на чердак.
- Прячьтесь за стояки труб, - приказал солдат. - И не высовывайтесь, пока я не подам команды.
Поманив за собой Дему, он пошел на разведку к выходной двери.
Полицейские сообразили, что им грозит опасность с соседних крыш. Когда разведчики вышли на каменную площадку, то увидели трех городовых, тащивших по лестнице наверх пулемет.
- Укройся здесь, - шепотом сказал солдат Деме. - Как только я выстрелю по переднему, ты бей заднего. Третьего вдвоем скрутим.
Дема присел за высоким ящиком, стоявшим у входа, а солдат прижался к стене в темном углу.
Городовые поднимались медленно. Но вот показались их шапки. Дема крепче сжал в руке кувалду и затаил дыхание.
На чердак сперва заглянул сизоносый околоточный. Видя, что здесь все спокойно, он крикнул на площадку:
- Давайте живей… вон к тому окну!
Пятясь задом, городовые, пыхтя, втащили пулемет. Все они были вооружены револьверами.
"Теперь-то я добуду себе оружие", - подумал Дема.
Как только раздался выстрел, он выбежал и ударил кувалдой по согнутой спине ближайшего городового, а затем навалился на его соседа.
Городовой оказался сильным и вертким, он извивался по полу, пытаясь зубами вцепиться Деме в руку. Солдат оглушил его прикладом. Городовой сразу обмяк и ткнулся носом в слежавшиеся опилки.
Дема вытащил у него из кобуры наган и сорвал с него красный шнурок. Ему хотелось добыть револьвер и для Васи, но оружие успели посрезать парни, прятавшиеся за стояками.
Вооружившись наганами, они стали осторожно спускаться вниз.
Во втором этаже обе створки дверей были распахнуты. Из коридора в нос бил резкий запах пороховых газов. В глубине помещения громыхали выстрелы. Городовые стреляли и в первом этаже.
- Двое останьтесь на площадке, остальные - за мной! - скомандовал солдат.
В длинном коридоре стояли раскрытые ящики с патронами и гранатами-лимонками. Солдат взял две гранаты и пошел вперед. Дема держал наган на взводе.
В большой комнате, уставленной письменными столами, находилось шесть городовых. Они стреляли из окон.
Солдат бросил одну за другой "лимонки" и присел за дверью у стенки.
От взрывов посыпалась штукатурка. Коридор заполнился известковой пылью. В его дальнем конце заметались полицейские.
Низкорослый городовой выскочил из соседней комнаты и закричал:
- Нас окружили, спускайтесь вниз!
Дема сшиб его с ног и дал несколько выстрелов в конец коридора.
Потом они с солдатом заскочили в крайнюю комнату. Там два городовых притаились за пулеметом, выставленным в окне.
- Руки вверх! - грозно крикнул солдат.
Городовые обернулись и, увидев направленное на них дуло винтовки, подняли руки.
Дема подбежал к пулемету, столкнул его на улицу и, высунувшись из окна, замахал шапкой.
Снизу донеслось "ура".
Вскоре все коридоры заполнились народом. Восставшие ловили полицейских, разбивали шкафы, выбрасывали из столов бумаги, топтали и рвали царские портреты.
- Ну, хлопцы, нам тут больше делать нечего, - сказал солдат. - Пошли дальше.
Дема подхватил валявшуюся на полу винтовку, наполнил карманы патронами и выбежал на улицу.
****
Вася Кокорев попал к Александро-Невской лавре, где железнодорожники вместе с солдатами громили полицейский участок. Здесь ему пришлось пустить в ход свою кувалду, чтобы сбить царский герб - медного двуглавого орла, красовавшегося над входом.
Потом он побывал и на Забалканском проспекте и на Гороховой улице, и у пылавшей после штурма Литовской тюрьмы, но нигде не мог добыть себе винтовки. Только поздно вечером у Поцелуева моста Кокорев увидел небольшую толпу у грузовой машины. Издали ему показалось, что солдаты раздают грузчикам подковы. Но когда Вася подошел ближе, понял, что это не подковы, а небольшие плоские пистолеты.
- Браунинг, - сказал студент, разглядывавший полученный пистолет.
Кокорев немедля подбежал к машине и протянул обе руки.
- Мне дайте… для путиловцев, - попросил он. Солдат ему подал три браунинга и пачку патронов.
Засунув увесистые пистолеты за ремень, а патроны - в карман куртки, Вася еще раз подошел к грузовику и выставил перед другим солдатом снятую с головы шапку. Тот всыпал в нее горсть патронов и бросил небольшой браунинг.
Добыв столько оружия, Кокорев решил вернуться к себе за Нарвскую заставу.
Трамваи не ходили. В темных улицах слышалась беспорядочная стрельба, колыхались багровые отсветы пожарищ.
На всякий случай Вася зарядил один из пистолетов и, держа его в руке, пошел к Никольскому рынку.
У Английского проспекта навстречу выскочили два конника.
- Стой! Куда идешь? - крикнул первый.
Это были городовые. Вася разглядел их круглые шапки и башлыки. Он хотел шмыгнуть в узкий переулок, но конники поскакали ему наперерез. Тогда Кокорев вскинул руку и нажал на спусковой крючок браунинга…
Один за другим прогремели семь выстрелов. Вспышки ослепили молодого путиловца. Он не ожидал, что его пистолет без задержки выпустит столько пуль.
Напуганные городовые повернули коней и во весь опор поскакали в сторону.
"Вот это оружие! - подумал потрясенный Василий. - Ну, теперь не подходи к нашим ребятам!"
****
Впервые за все годы борьбы большевики сходились на партийное собрание, не таясь, не пробираясь глухими переулками, не пряча лиц в поднятые воротники и под низко надвинутые на глаза кепки. Они шли открыто и смело переступали порог, не рискуя наткнуться на засаду.
Путиловские большевики собирались в самом людном месте - в проходной конторе завода. У входа за столиком сидели два старых подпольщика; одних они пропускали молча, а других останавливали и спрашивали:
- Большевик?
- Большевик, - отвечал входивший, называл свою фамилию и партийную кличку.
Путиловцы усаживались на стулья, стоявшие у голых конторских столов, расстегивали куртки, полушубки, утирали лбы, вытаскивали кисеты и закуривали. От некоторых попахивало порохом и дымом; совсем еще недавно они сражались на улицах. Их обветренные лица потемнели, обросли бородами, - в дни боев некогда было бриться, - а глаза горячо светились, в них не успело остыть возбуждение рукопашных схваток и бурных митингов на площадях.
Недавних бойцов встречали веселыми возгласами:
- Жив, Семеныч? А я думал, что тебя тот толстый городовой насмерть пристукнул.
- Кишка тонка! - отшучивался пострадавший. - Но ты вовремя его по затылку огрел. Если по честному признаться, так до сих пор шею не могу повернуть. Вот ведь боров!
, - Сергей, куда ж красота твоя подевалась? Половина уса обгорела, жена любить не будет.
- Да ну их, этих гаванских! Мы надумали дымом полицейских выкурить. А какой-то чудак бензину плеснул… Сам подпалился и меня зацепило. Без усов теперь придется ходить.
Путиловцы балагурили и при этом курили так, что махорочный дым волнами колыхался под потолком.
Стрелка конторских часов показывала уже седьмой час, а большевиков собралось немного.
- Что-то маловато наших.
- Да-а, не очень много осталось, - заметил старый литейщик. - Потеряли многих, в одном тринадцатом году человек пятьдесят в тюрьму попало. Потом - кого на фронт, кого в ссылку…
- А другого на кладбище, - перебил его глуховатый котельщик. - Помните Георгия Шкапина? Ну, того, что стихи писал? Так он в военном госпитале в позапрошлом году скончался.
- Где теперь Митя Апельсинчик? Тоже приметный парень был - румяный, веселый. Ему жандарм из револьвера в ногу угодил. И нам с тобой, Антон, чуть тогда не попало. Не забыл собрания за прудом на Резерве?
- Как же! Еще старика Костюкова взяли, а мы с тобой по Корабельной во все лопатки удирали.
И пошли воспоминания. Где только не встречались путиловцы! Боясь собираться в домах, чтобы не попасть в засаду, они сходились под открытым небом у деревни Волынка, на Лаутровой даче, на водопаде речки Лиговки, в Паташевском и Шереметьевском лесах. Ни слежка, ни аресты, ни ссылка не могли остановить их.
В контору вошел Савелий Матвеевич. Он привел Васю Кокорева и Дему Рыкунова.
- Большевиками желают быть, - сказал он. - Разрешите им присутствовать на собрании? Ручаюсь за обоих.
- Хорошее пополнение! - разглядывая парней, отметил один из стариков. - Спасибо, Савелий Матвеевич. Только вот... не молоды ли?
- Да вроде созрели. На деле проверены. Ум, как говорится, бороды не ждет.
Глава одиннадцатая. В МОРСКОЙ КРЕПОСТИ
Виталий Аверкин со своей группой действовал осторожно и хитро, как советовал брат. Тайные агенты не вышибали дверей и не взламывали решеток на окнах, они только выкриками подогревали озлобленную толпу, доставали ломы, топоры, горючее.
Врываясь в помещения вместе с толпой, сообщники Аверкина находили заранее приготовленные бутылки с бензином, разбивали их о стеллажи, о стены, да так, чтобы горючее попало на папки с делами. Пламя в несколько минут охватывало все этажи. Люди едва успевали выскакивать на улицу.
К зданию судебных установлений с грохотом и звоном примчались пожарники в медных касках, но толпа не дала им загасить пожар.
На другой день утром Виталий получил от брата пухлый конверт с деньгами. Всеволод был доволен.
- Чисто сделано, - похвалил он. - Многие газеты сваливают вину на обезумевшую толпу. Наш шеф поручает то же самое проделать в Кронштадте. Если местные агенты растеряются и замешкаются, ваше дело - любыми путями, вплоть до взрыва, уничтожить архивы охранного отделения. Выезжать надо немедля. На сборы полчаса.
Собрать агентов было нетрудно, они все сидели в соседнем трактире и ждали обещанных денег. Виталий выдал им по сто рублей, а все остальное оставил себе.
В фырчавшем казенном автомобиле они доехали по приморской дороге до Лисьего Носа, а оттуда по льду, мимо фортов, переправились в Кронштадт.
В крепости внешне все было спокойно: матросы и солдаты строем возвращались с занятий в казармы, на перекрестках стояли усатые городовые и никто их не трогал. Но в отделении охранки все были настороже: от агентов то и дело поступали тревожные донесения.
На острове Котлин уже бастовали рабочие Пароходного завода. Забастовщики утром пришли к генерал-губернатору крепости адмиралу Вирену и потребовали введения новых порядков в Кронштадте. Адмирал накричал на судостроителей и приказал им завтра утром собраться на Якорной площади.
"С забастовщиками адмиралу справиться, конечно, будет нетрудно, - думал Аверкин. - Но как он удержит солдат и матросов, возбужденных слухами, проникающими из Питера?"
Один из осведомителей охранки донес, что вчера вечером в чайной на Козьем болоте матросы сговаривались с солдатами о совместном вооруженном выступлении. На какой день они его назначили, осведомитель не знал.
Аверкин помог кронштадтским агентам расставить бутыли с горючим в таких местах, чтобы пламя одновременно охватило здание со всех сторон, и ждал новых донесений агентуры, разосланной по всему городу.
Перед ужином стало известно, что адмирал Вирен собирал у себя старших офицеров и, выяснив, что кронштадтский гарнизон не надежен, приказал вооружить моряков-новобранцев. Эти парни, призванные поздней осенью на флот со всех концов России, еще не плавали на кораблях и не успели сплотиться, как старослужащие. Молодых матросов в экипаже держали строго: с первых же дней всех наголо остригли, ленточки на бескозырки не выдавали и за ворота даже по воскресеньям без строя не выпускали. Целые дни парней гоняли по плацу, обучая поворачиваться, ходить шеренгой, перестраиваться и отдавать честь высшим чинам. Оторванные от всего, что творилось в стране, запуганные свирепым режимом флотского экипажа и строгостями военного времени, молодые матросы боялись фельдфебелей и были послушны офицерам. Батальоны новобранцев годились для подавления волнений.
Уже начало темнеть. Поужинав, Аверкин досадовал: "Зря нас прислали в Кронштадт. В крепости не будет того, что в Петрограде. Стоит только адмиралу зыкнуть, как все здесь уляжется. Архивы надо просто подпалить, будто произошел обычный пожар. Он хотел было узнать у помощника начальника отделения, где можно устроиться на ночлег, а тот вдруг сказал ему:
- Выходите на улицу. Только что на вечерней поверке взбунтовались две роты учебно-минного отряда. Сейчас они расхватывают винтовки. Надо быть готовыми ко всему, потому что взбунтовался и Первый пехотный полк. Это, конечно, не без сговора, так как солдаты идут с оркестром к казармам учебно-минного отряда.
- Значит, пора? - спросил Аверкин.
- Н-нет, немножко повременим. Пусть выяснится, как поведут себя новобранцы.
Аверкин вышел на улицу. На углу стояли его сообщники, переодетые в матросскую форму. Они курили и вслушивались в явственно разносившуюся в морозном воздухе "Марьсельезу".
- Это оркестр Крепостного полка играет, - сказал один из агентов. - Идут к Первому Балтийскому экипажу.
- Может, уже пора? - спросил другой.
- Подождем. Лучше сходи разнюхай, как там… кто возьмет верх.
Отослав агента, Аверкин прислонился к фонарному столбу и продолжал вслушиваться.
Музыка оборвалась так же неожиданно, как и возникла. На какое-то время в Кронштадте все затихло. Потом послышались глухие удары по железу, гомон многих голосов и разрозненные выстрелы…
"Началось, - решил Аверкин. Он ждал частых залпов, но вместо стрельбы вдруг донеслось далекое "ура". - И новобранцы не спасли!"
Сыщик просигналил своим сообщникам, чтобы те готовились к поджогу.
Вернувшийся от казарм Первого Балтийского экипажа запыхавшийся агент рассказал:
- Все к чертям!.. Новобранцам еще патроны раздавали, когда матросы ворота взломали... Офицеры принялись стрелять из окон канцелярии… Но тут выбежали во двор штрафники из переходящей роты, они закричали: "Мы с вами!" И все пошло кувырком.
Слушая агента, Аверкин заметил, как из здания охранки, словно крысы с тонущего корабля, стали выбегать на улицу сотрудники и скрываться во мгле.
Сыщик засунул два пальца в рот и, свистнув, со злобным озорством крикнул:
- Круши!. Подпаливай крысиное гнездо!
- Бей, не жалей! - подхватил его крик стоявший рядом агент и запустил камнем в окно.
Стекла со звоном посыпались на панель. Агенты разбивали о стены бутылки с горючим, поджигали паклю и втыкали ее в отдушины. Вскоре заплясали, запрыгали яркие языки огня… Здание запылало.
Убедясь, что такого пожара никто уже не загасит, Аверкин поглубже нахлобучил на глаза шапку и пошел к Петровскому парку.
К гавани, к вмерзшим в лед кораблям направлялись и восставшие. С ними шли уже два духовых оркестра. Гулко грохотали барабаны.
Моряки, служившие на кораблях, услышав в столь поздний час "Марсельезу", с криками "ура" стали покидать палубы тральщиков, миноносцев, крейсеров. Одни выбегали на пирсы, а другие прямо по льду устремлялись к берегу.
У Петровского парка произошло небывалое: солдаты и матросы, обычно враждовавшие между собой в дни увольнений, обнимались, поздравляли друг друга с победой. Сюда же стали сбегаться и рабочие пароходного завода.
- Пошли в манеж! - зычным голосом предложил невысокий человек в кожаной тужурке. - На митинг!
- На митинг! - подхватили матросы. Аверкин вместе с ликующей толпой устремился
к зданию морского манежа. По старой привычке его тянуло поглядеть: кто же будет верховодить восставшими. Ведь в Петрограде, наверное, спросят, что было в Кронштадте. А какой же он сыщик, если не сумеет увидеть самого главного!