- Срочно соедините меня с начальником порта… Срочно, срочно, срочно! Все - срочно. Да иначе и быть не может. В море - человек. Покинув самолет, он, конечно, использует имеющиеся у него индивидуальные средства спасения. Они надежны, эти средства, но сколько времени можно продержаться в студеной купели? Скорее, скорее подобрать летчика!
И полетели во все концы тревожные сигналы. Люди разных должностей и профессий откликались на эти сигналы, отодвигая в сторону все другие дела и заботы.
- Экипаж вертолета к взлету готов!
- Взлет разрешаю.
Беспокойство о подчиненном тяжелым грузом легло на плечи командира полка. Он старался не выдавать своего волнения, но в голосе начинали прорываться нетерпеливые нотки.
Начальник порта, узнав, в чем дело, долго молчал, потом, как бы оправдываясь, виновато произнес:
- Зима на носу. Навигация почти закрыта. Суда на ремонте и в консервации.
- Но катер-то вы можете дать?
- Да, да, конечно, я понимаю. Сейчас распорядимся… Четверть часа спустя приходит более обнадеживающее сообщение: несколько судов еще в море. Они спешат. У них - график. В другое время график ломать ни за что не стали бы, но ввиду чрезвычайности событий капитанам дано указание изменить курс.
Начальник порта многословен. Это раздражает, но Горничев сохраняет вежливый тон:
- Благодарю вас!
- Какие благодарности! Мы же сознаем! Мы дали сигнал "SOS".
"SOS!" Когда в эфире звучит этот сигнал, суда, куда бы они ни спешили, тотчас поворачивают туда, где кто-то терпит бедствие.
- Радируйте им координаты…
Теперь моряки, даже если бы им пришлось рисковать собственной жизнью, будут делать все, чтобы спасти попавшего в беду летчика. Только бы он продержался на воде час-другой, до прихода судов.
- Синоптики, дайте погоду!
Прогноз не радует. Надвигается холодная ночь, туман с переходом в осадки и усилением ветра. Температура воздуха минусовая. Ах, "небесная канцелярия", ты еще не подвластна воле людей…
- Штурман, уточните время наступления темноты. Полковник Горничев смотрит на часы. Пятнадцать пятнадцать. Учебно-тренировочный самолет, на котором поднялись лучшие летчики части - командиры эскадрилий Железников и Буянов, - возвращается. Летая на бреющем над морем и над побережьем, они осмотрели весь район, где, по их предположениям, мог находиться сейчас Куницын. Увы, ничего. Облачно, серо кругом, сумеречно. Пятнадцать тридцать. Спарка приземлилась. Остается совсем немного относительно светлого времени. Черная тьма долгой северной ночи быстро идет на смену тем мглистым сумеркам, которые здесь в эту пору года принято считать днем. Почему ничего не сообщают вертолетчики?
- Вижу в волнах человека!..
Это голос командира экипажа вертолета капитана Савенко.
Ага! Наконец-то! Осунувшееся лицо Горничева смягчилось, взгляд посветлел.
- Нашли? - воскликнул молчавший до сих пор помощник руководителя полетов.
Вскочил со своего места дежурный метеоролог, облегченно вздохнул штурман, улыбнулся солдат-хронометражист. И вдруг тот же голос, полный разочарования и досады:
- Бревно…
В другое время полковник Горничев строго одернул бы командира экипажа вертолета за нарушение правил радиообмена - доклад не по инструкции, но сейчас он, видимо, и сам забыл о существовании таких правил. Все мысли об одном: найти, спасти, быстрее доставить капитана Кушщына на аэродром, домой!..
Снаружи кто-то открыл дверь, В помещение стартового командного пункта вошел начальник штаба:
- Товарищ полковник, какие будут указания?
Горничев, помедлив, сказал:
- Доложите командующему округом: на аэродром не вернулся один самолет. Летчик капитан Куницын катапультировался. Меры для поисков приняты.
- Есть!
Неслышно закрыв за собой дверь, подполковник ушел, и в комнате снова наступила тишина. Лишь в динамике командной рации временами раздавались резкие шорохи, будто кто-то невидимый неподалеку разрывал крепкую ткань. Перед глазами руководителя полетов размеренно отсчитывали секунды вмонтированные в пульт самолетные часы. Их сухое тиканье и треск атмосферных разрядов в динамике начинали раздражать. Минуты бегут и бегут, а Куницына никак не могут найти.
Горничев откинулся к спинке стула, положил микрофон, отодвинул ненужную теперь плановую таблицу. Он все время думал о Куницыне. Капитан вроде бы не должен удариться в панику, выдержка у него есть. Обидно только, что приходится пока сидеть в томительном ожидании, не имея возможности предпринять что-то более эффективное, чтобы помочь ему.
Из окон полковник хорошо видел чуть ли не весь аэродром, покрытый довольно плотным слоем снега. Пустынно чернела широкая лента похожей на автостраду бетонированной полосы. Вправо, под прямым углом к ней, тянулась такая же серая рулежная дорожка, вдоль которой расположились еще не зачехленные истребители. Возле них сновали зеленые, с фургонами, автомобили, хлопотали, заканчивая послеполетный осмотр, техники и механики.
С другой стороны "рулежки" стояла группа летчиков. Обсуждая что-то, многие возбужденно жестикулировали, наверно спорили. Над их головами струился легкий дымок: они курили.
Справа кто-то напрямик быстро шел к стартовому командному пункту, но, очевидно, раздумал или забыл что-то: вдруг повернул назад. Остановился. Опять пошел. Судя по высокой, чуть сутуловатой фигуре, это был капитан Костюченко. Этот порывистый, темпераментный летчик дружил с Куницыным, и Горничев догадывался, как он сейчас взволнован нежданно‑негаданно нагрянувшей бедой. Вот опять сюда идет. Нет, направился к товарищам…
Николай Костюченко не находил себе места. Он уже в который раз порывался пройти к СКП, но его останавливал строгий приказ командира части - не беспокоить во время работы. Капитан возвращался к сослуживцам, подходил то к одному, то к другому:
- Что же все-таки могло произойти?
Никто, конечно, ничего толком не знал, и Николай принимался вслух строить самые различные предположения и догадки о причинах аварии.
Этот вопрос мучил всех. Каждый из летчиков понимал, к чему приводит отказ рулей в воздухе. Куницын, конечно, поступил правильно. Но почему все-таки ему пришлось покинуть самолет?
- М-да, - протянул Ашаев, - был полк безаварийным, и вот…
- Что ты этим хочешь сказать? - насторожился Костюченко.
- Да вот думаю… Может быть, Иван сам чего-нибудь недосмотрел?
- Ну, это ты, Юрий, брось! - вскинулся Николай. Оп и мысли не допускал, что его друг мог проявить в чем-то халатность. Не такой Иван Тимофеевич человек.
- Да, ты прав, - согласился Ашаев. - Но ведь и на старуху бывает проруха. Помнишь случай с Назаровым?..
Это было давно. Летчики тогда только начинали осваивать новый истребитель. Первыми к самостоятельным полетам были допущены, как водится, наиболее опытные пилоты. Все остальные толпились у стоянок, наблюдая, как стартуют новые машины. Еще бы, такое событие! И вот самолет, пилотируемый заместителем командира эскадрильи майором Назаровым, едва оторвавшись от земли, круто полез вверх.
- Смотрите, смотрите, на петлю пошел! - воскликнул кто-то из молодых механиков.
- Не мели, чего не знаешь! - прикрикнули на него.
Не знал новичок, что сразу после взлета петлю Нестерова не сделаешь. Крутой набор высоты грозит потерей и без того небольшой еще скорости. Летчик изо всех сил отжимал ручку от себя, но машина не слушалась рулей в продолжала задирать нос. Наблюдая за тем, как она становится "на дыбы", все буквально оцепенели. Еще секунда-другая - и самолет свалится на крыло, грохнется на землю.
Майор Назаров в тот критический момент проявил редкое самообладание и находчивость. Он мгновенно принял исключительно верное решение - включил форсаж. Это его и спасло. Разом возросшая тяга мощных двигателей сделала то единственное, что нужно было в таком положении: истребитель, как бы опираясь на реактивные струи, в самом деле помчался по вытянутой кривой на петлю и на высоте в несколько сот метров лег на спину.
Казалось, произошло что-то невероятное, но и это было не все. Там, в верхней точке, летчик с непостижимой быстротой вывернул самолет, сделав полубочку. Право, такого зрелища в авиации до сих пор никто не видел. Выполнить без разгона две фигуры сложного пилотажа не удавалось еще никому.
- Вот это техника! - восторженно говорили летчики, хотя, конечно, понимали, что не ради куража куролесил майор Назаров. Что-то, безусловно, стряслось с машиной. Что?
Назаров, идя уже по горизонтали, тоже ломал над этим голову. Осторожно пробуя рули, он не торопясь осматривал кабину. А когда понял, в чем дело, зло чертыхнулся: тумблер системы управления стоял склоненным к белой надписи "Электро". Майор перекинул его на включение основной системы, и самолет сразу стал послушным, как обузданный скакун.
Когда Назаров, возвратись на аэродром, рассказал о причине предпосылки к аварии, всем стало ясно, что так рисковать ему пришлось по вине какого‑то нерасторопного специалиста. Очевидно, кто-то из техников или механиков, работая в кабине истребителя, забыл после проверки поставить тумблер в нужное положение, а может, нечаянно зацепил.
Майор, безусловно, тоже был виновен: перед взлетом не проверил, как этого требует инструкция, правильно ли установлены в кабине все рычаги и переключатели.
С тех пор решили: после того как летчик осмотрит и примет самолет от техника, в кабину никто не должен даже заглядывать. Одним из тех, кто строжайшим образом выполнял это правило, был секретарь партийной организации эскадрильи капитан Куницын. Он стал еще внимательнее осматривать машину перед стартом в небо и требовал этого от каждого летчика.
- Да вот Решетников скажет, как Иван у него самолет принимает, - кивнул головой в сторону одного из техников капитан Костюченко. - И сам я не раз видел…
Николай часто наблюдал, как Куницын, словно бы не обращая никакого внимания на покорно шествующего за ним старшего техника-лейтенанта Решетникова, придирчиво медленно осматривал каждую деталь подготовленного им к вылету самолета.
Однажды Костюченко не выдержал и сказал своему другу:
- А тебе не кажется, Иван, что ты обижаешь своего техника?
- Чем?! - удивился Куницын. - Я не сказал ему ничего плохого.
- Да не о том речь, - махнул рукой Костюченко. - Похоже, не доверяешь ты ему. Но он же специалист отменный. Ты его сам не раз хвалил.
- От тебя, Коля, таких слов я не ожидал, - с укором отозвался Куницын. - Помнишь, нам еще в училище инструктор говорил: верить - верь, а проверить - проверь.
- Помню, Ваня, не хуже тебя помню, - не сдавался Костюченко. - Но могут сказать: боится Иван.
- Да? - иронически взглянул на друга Куницын. Затем нахмурился и уже серьезно произнес: - А я, может, смелость в том и вижу, чтобы таких вот реплик не бояться…
Костюченко смущенно замолчал. А через несколько дней Иван удивил его еще больше. Ему пришлось выполнять полет не на том истребителе, который был закреплен за ним (его машину поставили на профилактический осмотр). Вернулся он из полета - и к майору Железникову:
- На "семерке" больше не полечу.
- Это что еще такое? Все летают, а вы с капризами!..
- А вы прежде выслушайте…
Оказывается, Куницын заподозрил что-то неладное в системе управления истребителя. Естественно, вызвали инженера, но тот не нашел в рулях никаких неполадок. "Все, - говорит, - в норме, не знаю, в чем вы усомнились". А Иван - свое:
- Нет, можете что угодно думать, а я не полечу.
И не полетел, хотя кое-кто уже подтрунивать начал над его якобы неоправданной мнительностью. Инженер вынужден был еще раз проверить все тросы и тяги, все рычаги и ролики. И что вы думаете - был все-таки дефект. Пустяковый, правда, но был. Впрочем, это еще удивительнее: тонкое, значит, чутье машины у летчика.
Словом, вот он какой, Иван Куницын. Другой, упрекни его в излишней осторожности, махнул бы рукой и полетел: не считайте трусом. А Куницын - наотрез. Крепкий у него характер.
Теперь вспоминая обо всем этом, капитан Костюченко с жаром убеждал товарищей, что авария в полете не могла произойти по вине его друга. Дескать, об этом даже говорить не стоит. И летает Куницын - позавидуешь, и выдержки ему не занимать.
Хладнокровию Ивана, его умению держать себя в руках в самой рискованной ситуации подивился еще первый его инструктор летчик‑фронтовик Эдуард Санников. Он, бывало, часто говорил Куницыну:
- Тебе бы, Ваня, на штурмовике летать…
В годы войны Санников сам летал на штурмовике, о чем не раз рассказывал, беседуя с курсантами. Они любили слушать его воспоминания о жарких воздушных схватках, о том, как наши летчики громили врага и в небе, и на земле. Не удивительно, что каждый чувствовал себя безмерно счастливым, если удавалось заслужить похвалу такого инструктора. А наивысшей похвалой у Санникова было его излюбленное: "Тебе бы, парень, на штурмовике летать". Если же у курсанта что-то не получалось в летной учебе, он, спокойно анализируя его неверные действия, обычно заключал: "Ошибка в полете порой страшнее снаряда врага".
Были потом другие хорошие, опытные инструкторы, но того старшего лейтенанта, который дал ему путевку в небо, Куницын любил сильнее всех, как доброго и заботливого старшего брата. Сколько лет прошло после выпуска из училища, а он до сих пор на каждом шагу вспоминает Санникова и его советы. Скажет иной раз Горничев или Железников, что Куницын отлично выполнил полет, Иван вдруг озорно улыбнется и подмигнет Николаю:
- Мне бы на штурмовике летать!
В чем тут секрет, знают лишь они вдвоем.
Костюченко познакомился с Куницыным в летном училище. Они дружили с тех далеких курсантских лет. Их дружба, прокаленная суровой аэродромной страдой, с каждым годом становилась все крепче и была такой естественной, что Костюченко о ней как-то и не задумывался, просто не замечал, как не замечает человек своего здоровья, когда оно в порядке. Вспыльчивый, резкий на слово, Николай мог иногда и повздорить с Иваном, но дружбе это нисколько не вредило. И только сейчас Костюченко понял, как близок и дорог для него этот простодушный, всегда спокойный и уравновешенный парень.
Николай очень уважал Ивана и нередко даже завидовал ему. Все Ивану удавалось. Раньше всех он получил допуск к самостоятельным полетам на сверхзвуковом всепогодном истребителе-перехватчике. Быстро освоил "слепую" программу, и за первый самостоятельный вылет в ночное небо командир эскадрильи майор Железников объявил ему благодарность. А недавно Куницын, опять же в числе первых, сдал экзамен на звание военного летчика второго класса.
Костюченко не мог поверить, что сегодня Иван не вернулся и, чего доброго, не вернется на аэродром. Но факт остается фактом: он катапультировался. Впрочем, кто знает, удалось ли ему выброситься из гибнущего истребителя? Выстрел катапульты - не шутка…
"Что с ним? Где он сейчас? Неужели до сих пор ничего не известно? - Костюченко зябко повел плечами. - Как, куда, благополучно ли приземлился Иван? Говорят, что не приземлился, а приводнился. Ведь летел он над морем. Спросить бы у Кривцова, но того сразу после посадки вызвал командир полка. К нему же пошли, слетав на поиски, Железников и Буянов. Только что же они там так долго задерживаются? Похоже, видели Куницына, если послали вертолет. Но вертолет почему-то не возвращается".
Костюченко не мог больше ждать. Он снова зашагал к стартовому командному пункту. "Войду и спрошу, а после пусть как хотят ругают".
Войти в помещение Николай не успел. В дверях он столкнулся с майором Железниковым.
- Переживаете? - добродушно спросил командир эскадрильи. - Да-а… Такое дело… Понимаю, сам извелся. Но, кажется, нашли. Вертолетчики сообщили, что Куницына подобрала рыбацкая лодка.
Сзади послышались обрадованные голоса летчиков. Они оживились, заговорили разом, перебивая друг друга. Кто-то громко заявил, что другой вести и не ожидал. Чтобы Куницын, заядлый охотник и спортсмен, и не выбрался на берег из этой лужи? Да ему океан нипочем! Ему полета километров - семечки. Такой богатырь с грузом без привала всю сотню отмахает…
- А позавчера твой рекордсмен по физподготовке… того… подкачал малость, - подал голос Юрий Ашаев.
- Подумаешь, важность! - загудели пилоты. - Нечего тебе у начфиза очко зарабатывать… Просто не тренировался человек давненько… Подъем разгибом! А ты в плавании с ним потягайся. Или на лыжах…
Словом, у каждого отлегло от сердца, а Николай Костюченко вздохнул, будто гора с плеч:
- Ух… Теперь есть что сказать Лиле. А то хоть домой не возвращайся…
Дружили Иван и Николай - дружили их семьи. И жили они рядом, в смежных квартирах, дверь в дверь. Один идет на полеты - стучит другому, возвращаются с аэродрома тоже всегда вместе. Задерживается кто-то, жена уже тут как тут: "А мой где?" Особенно жена Ивана Лиля.
Вообще-то ее Лидой зовут. Лидией Сергеевной. Но Иван с давних пор - ой дружил с Лидой со школьных лет - называет ее Лилей…
- Только бы побыстрее Ивана домой привезли, - сказал Костюченко и, повернувшись к командиру эскадрильи, спросил: - Товарищ майор, а почему Куницына на борт вертолета не взяли?
- Пытался Савенке, да от воздушной струи лодка чуть не перевернулась, - объяснил Железников. - А до берега далеко. Теперь полковник Горничев в рыбацкий поселок звонит, чтобы там машину дали.
- Тогда порядок, - совсем уже успокоился Николай.
Радость летчиков оказалась между тем преждевременной. Не успел Костюченко договорить, как из стартового командного пункта вышел майор Буянов. Уже в самой походке его Николаю почудилось что-то тревожное, и он с нескрываемым беспокойством, почти с испугом посмотрел на него: "Что, что? Почему молчишь?"
- Плохи дела, ребята, - произнес наконец Буянов. - До рыбацкого поселка командир дозвонился, но Куницына там нет.
- А лодка? - шагнул к майору старший техник-лейтенант Решетников. Лицо его побледнело. - Кто же был в лодке?
- В лодке были рыбак и какой-то биолог, - устало ответил майор.
Все замолчали. Николай Костюченко нервно жевал погасшую папиросу. Юрий Ашаев сник, ссутулился, поднял воротник меховой куртки и смотрел куда-то в сторону. У Железникова от волнения даже губы посерели, он переступил с ноги на ногу, словно качнулся.
Над аэродромом нависла тоскливая тишина. Лишь возле самолетов все еще слышались голоса техников и механиков. Что бы ни случилось, эти люди должны содержать истребители в постоянной боевой готовности. Но и они работали сейчас как-то необычно тихо, почти бесшумно. Казалось, еще ниже спустились к земле тяжелые, мрачные тучи.
В небе виновато протарахтел вертолет. Его мотор сердито взревел в момент приземления, как бы злясь на собственную беспомощность, и разом замолк. Вертолет тоже возвратился ни с чем.
…На землю ложилась темная и холодная ночь. В военном городке, раскинувшемся на пологом склоне горы, невдалеке от аэродрома, уже начали зажигаться в окнах огни.
- А ведь сегодня суббота, - вспомнил вдруг Ашаев.
- Тяжелая суббота, - послышался голос полковника Горничева. Он подходил к летчикам и услышал последнюю фразу. Теперь все с надеждой повернулись к нему: уж он-то найдет правильное решение.
Так оно и было.