Работа подошла к концу. Две небольшие лопаточки с удобными рукоятками были обструганы гладко, можно не бояться порвать или протереть ими прорезиненную ткань лодки. Теперь есть чем грести.
Опять в море? Об этом страшно даже подумать. Самому не верится, что перенес такие мытарства, барахтаясь в злых волнах. Да и силы уже не те. Нет, нет, лучше подождать. Появится все-таки снова самолет или катер. Если островок находится в заливе…
В самом деле, какой это островок? Просто одинокая скала посреди моря, или она недалеко от берега? А возможно, это часть какого-то архипелага? В тумане вокруг ничего не увидишь. Как же он мало знает море, над которым летал! Правда, служит здесь, на Севере, совсем еще немного, но разве это оправдание? Детский лепет! Давно надо было более детально изучить район полетов, поинтересоваться не только общими очертаниями берегов, но и глубиной, и мелями, и островками. А так - гадай на пальцах, где ты. Сиди уж на месте, мореплаватель, и не рыпайся. Это будет благоразумнее…
У него появляется ощущение невесомости: то ли он плавно идет ко дну, то ли опускается на парашюте, и ему почему-то не хватает воздуха. Куницын широко, до судороги в скулах зевает. Опять наваливается сон, и летчику совсем не хочется бороться с ним. Забыть бы хоть на время обо всем, а там будь что будет. Нет, заснуть можно так, что потом, окоченев, уже не найдешь в себе сил и с земли подняться.
Подняться надо сейчас, немедленно. И ходить, ходить. Ты в черном шлемофоне, в черной куртке. И ботинки черные, и брюки. И земля на этом диком, наверняка безымянном острове тоже черная. На ней тебя, лежачего, никто не заметит ни с самолета, ни с катера. Встань!..
А остров, оказывается, немного больше, чем ты посчитал вначале. В ширину триста шагов, в длину - целых полкилометра. Наверно, шаги стали короче…
"О чем это я? Ах да, такой большой остров и - надо же! - необитаемый. Необитаемый остров в море, которое вдоль и поперек избороздили корабли. Даже катера проходят неподалеку, а острова, такого огромного острова, не видят. Или я приводнился после катапультирования в океан? А то и вовсе на другую планету?.. На необитаемую. Когда Юрий Гагарин полетел в космос, я тоже затаил мечту подняться к звездам. И вот я на неизвестной, необжитой звезде…
Юра Гагарин… Вот - Человек! Вот пример для тебя, капитан Куницын. Отправляясь первым в мире в свой беспримерный космический рейс, он знал, что может не вернуться на землю, сгореть подобно метеору, но не дрогнул даже перед такой опасностью. Или ты считаешь, что он не думал об этом? Думал. Он тоже живой человек. А ты боишься моря.
"Безумству храбрых поем мы песню!.." Это - Горький. Ты прав, дорогой Алексей Максимович. "Безумство храбрых - вот мудрость жизни". Теперь я знаю, что делать. Близится ночь. Час-полтора еще можно оставаться здесь, ожидая помощи. Но чтобы меня могли обнаружить с воздуха или с моря, надо ходить, махать руками. Так какая разница, где двигаться: по суше или по воде?
Разница есть. Одинаково холодно и здесь, в промозглой сырости, и там, в волнах. Но на суше мечешься на одном месте, как белка в колесе, а по морю можно плыть к земле, к людям. Там скорее и катер встретишь".
Куницын, почти не хромая, быстро пошел к берегу. Принятое решение прибавило сил.
Жаль только, что в маленькой лодке сидеть неловко. Вот если бы скамеечка, чтобы не поджимать больные ноги.
На бортах лодки петли для больших весел. У него - крохотные. Он продел в петли палку, которая служила ему костылем: это будет скамейка.
Море, навоевавшись за минувшие сутки, колыхалось устало, лениво, будто выбирая в своем огромном ложе более удобное положение, чтобы спокойно улечься на отдых. Летчик постоял перед ним минуту-другую в нерешительности, затем спустил лодку на воду и сел на "скамейку".
Ух! Лодка тут же опрокинулась, Куницын навзничь плюхнулся в волны. Он не учел, что, садясь на продетую в петли палку, сместит центр тяжести.
Чертыхаясь и отплевываясь, Иван вскочил на ноги. Одежда немного провяла на ветру и от собственного тепла, и вот, насквозь промокший, он опять будет дрожать от холода.
Он впервые глухо застонал. Не от боли. От обиды. Надо же - одно за другим все тридцать три несчастья. Глаза застилала горячая пелена. Наверно, поднимается температура. Простуды, конечно же, не миновать. Не отказаться ли от задуманного?
- Ни за что. Поплыву! - процедил он с ожесточением. - Все равно поплыву.
"Это безумие!" - леденящим шепотом отозвался прибой.
"Безумству храбрых поем мы песню…"
Выдернув палку, Иван со злостью отшвырнул ее в сторону и забрался в лодку. И - поплыл, загребая самодельными веслами.
Куда?
Вперед!
От берега, от холодной, но незыблемой суши он поплыл, бросая вызов стихии.
А море, словно заманивая его в свою бездну, вдруг прикинулось спокойным. Волны слегка кудрявились шелестящей пеной, но их шелест был ласковым, мягким.
Близилось время прилива.
ЧЕЛОВЕК ДОРОЖЕ ВСЕГО
- Товарищ полковник, разрешите?
- Да, я вас слушаю.
- Разрешите и мне поехать с командой…
Капитан Костюченко застыл в нетерпеливом ожидании. Взгляд возбужденный, на скулах нервно напряглись желваки, в выражении лица плохо скрытая обида. Горничев окинул летчика пристальным взглядом и опустил глаза к лежавшим на столе бумагам. Он понимал его душевное состояние, но, как всегда, не спешил принять решение.
- Садитесь.
- Спасибо…
Садиться, однако, Костюченко не стал. Придется объяснить капитану все по порядку…
Начальник порта сообщил, что на поиски отправлены все суда, которые были на ходу. Сегодня - аврал: готовят и те, что были поставлены на зимний ремонт. В воздух снова подняты вертолеты, только погода, как назло, ставит палки в колеса: видимость ноль. Приходится комплектовать поисковые группы дополнительно в прибрежные районы. Но не пошлешь же всех до одного! Нельзя и о боеготовности забывать. Надо продолжать занятия, вести работу на самолетах, нести боевое дежурство…
- Не беспокойтесь, Николай Васильевич, - мягко сказал Горничев.
У Костюченко упало сердце. Слишком хорошо знал он эту манеру командира - уважительно называть по имени-отчеству. Заговорил так - не проси, наотрез откажет. Ну вот, так и есть…
- Я понимаю вас, но, по-моему, его вот-вот найдут. Во всяком случае…
Костюченко молча смотрел на полковника и уже ничего не слышал. Сам того не замечая, сунул руку в карман, нащупал пачку с папиросами. Он вообще много курил, а когда был возбужден, часто даже в присутствии начальства держал в зубах дымящуюся папиросу. Ему не раз делали замечания. Он вспомнил об этом, опустил руки по швам, но из кабинета не вышел. Его худощавое лицо обиженно вытянулось и потемнело, быстрые, живые глаза смотрели холодно и сердито.
- Товарищ полковник, вы отпустили капитана Ляшенко…
Ляшенко вернулся из отпуска ночным поездом. Узнав, что случилось, он ни свет ни заря явился в штаб, и Горничев тотчас включил его в очередную поисковую группу. Но с ним - другое дело. Его в случае тревоги вот так сразу в полет не выпустишь, ему надо дать предварительный контрольный, а Костюченко в полной форме. И потом ему было дано другое поручение, весьма деликатное…
Зазвонил телефон. Нажав нужный регистр, полковник снял трубку:
- Слушаю… Так, так…
Подвинув к себе разостланную на столе карту, командир взял карандаш, сделал несколько пометок. На голубой краске, которой обозначены море и широкий, длинным острым клином врезающийся в сушу залив, уже сплошь пестрят условные знаки. Синий пунктир по зелени вдоль изломанной береговой черты - путь пеших команд, красные кружки - небольшие рыболовецкие поселки, где для поисков используются моторные лодки. Черные линии - маршруты вертолетов. Из порта пролег целый веер красных черточек с крестиками и цифрами возле них - номера судов. В порту все отдано в распоряжение авиаторов: теплоходы, катера, рации, телефоны…
- Проскуряков? Слушаю - Горничев…
Майор Иван Проскуряков - старший штурман полка. Расторопный офицер, из тех, о ком говорят - огонь. Прикажи - расшибется, но любое задание быстрее всех выполнит. И в небе такой. Его недавно орденом Красной Звезды наградили и в должности повысили. Сейчас он в одном из рыбацких поселков. Докладывает: капку нашли. Прислушиваясь, Костюченко подается вперед,
- Ткань без проколов? Что? Застежки не порваны? Говорите, была надута, но воздух стравлен? Странно…
Костюченко изучающе смотрит на командира. Лицо не скажешь - свежее, но чисто выбритое, спокойное, лишь чуть насуплены брови и возле глаз резче обозначились морщинки, белки глаз покраснели. Полковник умеет держать себя в руках, но все равно видно, что волнуется, переживает. Понятное дело: такая забота и ответственность нежданно-негаданно легли на его плечи…
Взгляд капитана останавливается на орденских планках командира. Орден Ленина, орден боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медали…
- Вы слышали, Николай Васильевич? Экипаж капитана Бежанидзе нашел спасательный жилет.
- Так точно, товарищ полковник, слышал, - отозвался Костюченко. Он не знал, кто такой капитан Бежанидзе, но догадался, что это командир экипажа одного из вертолетов, прибывших ночью на аэродром. И снова в душе Николая шевельнулась обида: вот какой-то совсем незнакомый человек ищет Куницына, а он, его друг, остается как бы в стороне.
- Выходит, ваш товарищ приводнился, а жилет снял, судя по всему, когда в лодку сел, - продолжал Горничев. - Жив, значит. Сейчас где-нибудь у рыбаков чаи гоняет.
- Это в его характере, - произнес молчавший до сего времени майор Железников. - Будет преспокойно сидеть в тепле и не догадается побыстрее сообщить о себе на аэродром.
Костюченко искоса взглянул на майора. Ну до чего же ворчливый мужик! Даже не подумает, что Иван сейчас, может быть, еле живой и ему не до того, чтобы сразу к телефону кинуться.
- Я о другом, - нахмурился Горничев. Строго глядя на Железникова, машинально повертел в пальцах карандаш, потом недовольно отложил его и спросил: - Вы уверены, что у него было все на случай приводнения?
- Так точно, товарищ полковник. - Железников поднялся со стула и, чувствуя, что в его слишком поспешном ответе не было должной уверенности, торопливо добавил: - Я говорил с Решетниковым…
"С Решетниковым он говорил, - опять с раздражением взглянул на Железникова Костюченко. - Надо было раньше с ним говорить. А теперь все, что так и что не так, может знать только Куницын".
- Сидите, - кивнул Горничев и аккуратно поправил сдвинутую к краю стола карту. - Мы иногда об этом забываем… Вот и занятий по изучению акватории не проводили…
- Кто же мог подумать?! Вчера я книжонку одну просмотрел - любопытно. Но зачем мне, летчику, знать, что в этом море сильные приливно-отливные течения? Из-за них даже кораблекрушения бывали.
- Вот как?.. М-да… - И тут же, как бы спохватись, Горничев включил селектор: - Начальника штаба и командиров эскадрилий прошу ко мне.
"Забыл он обо мне, что ли?" - смущенно подумал Костюченко и, чтобы напомнить о себе, гмыкнул, будто откашливаясь. Горничев посмотрел на него, хотел вроде бы сказать что-то, но не сказал. По лицу можно было догадаться: разговор исчерпан.
- Разрешите выйти, товарищ полковник?
- Да. Только из штаба не уходите, вы мне понадобитесь.
- Есть…
Капитан направился в методический класс. Там, склонясь над столами, заполняли полетную документацию начальник штаба эскадрильи Евгений Кривцов, командиры звеньев Федор Федоров (в шутку его иногда называли Федей в квадрате), Геннадий Чернов и Владимир Чеменев. Все, как по команде, подняли головы:
- У "мужика" был? Ну что?
В разговорах меж собой летчики называли Горничева тем же словом, с каким он часто обращался к ним, но эта заочная фамильярность выражала отнюдь не иронию, а симпатию, потому что они любили командира полка. Однако Костюченко был расстроен тем, что не добился своего, и принялся, размахивая руками, изливать наболевшее.
- Слушай, Коля, переключись-ка лучше на прием, - перебил его Кривцов. - Новости есть?
- Жилет нашли, - все еще не остыв, буркнул Костюченко.
- Слышали.
- "Слышали, слышали"! - рассердился Николай. - А зачем он его снял?
- В лодку перебрался, ну и выбросил за ненадобностью.
- Скажете тоже! Лодка… Жалкий поплавок. Тазик для бритья. Нет, тут что-то не так…
Летчики замолчали. В комнате, залитой электрическим светом, стало тихо. О чем говорить, если все предположения повторены уже тысячу раз и остаются лишь приблизительными догадками! Но даже в скованном молчании чувствовалось: все думают об одном - о своем товарище. Где он? Что с ним?
Большим водянистым пятном проступило в стене окно. Над аэродромом занимался поздний северный рассвет, но и он не радовал сегодня летчиков, навевая невеселые мысли. В полете может случиться всякое. Современный самолет - машина сложная. В ней столько больших и маленьких деталей, узлов, агрегатов, механизмов, приборов - учишь, учишь, а все чего-то не знаешь. И потом, металл - он тоже устает. Что ж, тогда - катапульта, парашют. Но чтобы вот так: с неба - в осеннее море…
Рывком распахнулась дверь, вошел Железников. Встречая старшего, офицеры встали. Он окинул их жестким взглядом, махнул рукой, разрешая сесть. Лицо его было расстроенным, тонкие губы поджаты. Костюченко догадался: "За что-то влетело от Горничева". Испуганно подумал: "Не положили Ивану бортпаек… Или ракеты".
- Костюченко, к командиру, - сухо сказал Железников.
- Я?
- Кто же еще? - с непонятным раздражением обронил майор. Он отвернулся к шкафу, потрогал какую-то папку, но не взял, опустил руку, плечи его поникли.
"Да что с ним?" Встревоженный, Николай поспешил к командиру. Можно было ожидать самого худшего, и он влетел в кабинет, как будто его туда втолкнули:
- По вашему приказанию…
- Ладно, ладно, мужик, - прервал его уставной рапорт полковник Горничев, вставая из-за стола. Подошел, положил руку на плечо: - Присядь, потолкуем.
- Случилось что?
- Да в том-то и беда, что никаких вестей. Нам не по себе, а уж Куницыной… Сам говоришь - худо… Вот об этом и речь. Никуда ни шагу, а там, понимаешь? В ваших семьях, насколько мне известно, все пополам, вот и в беде тоже… Кому же еще?
- Товарищ полковник! - поняв, что от него требуется, взмолился Костюченко. Он стеснялся этого жеста, а тут даже руки к груди прижал: - Да вы… Да какой из меня дипломат? Смотрю я на нее, а у меня слова в горле застревают… Нет, не могу.
- Потому, дорогой, к тебе и обращаюсь… С дровами как - посмотри; воды надо - у нее ведь малыш. И подбодри по-свойски…
- Не могу, - упавшим голосом тихо сказал Николай. - Иду туда - сам вроде виноват в чем-то. Дров наколол - все… И потом, что же я скажу?.. Нет, прошу вас, разрешите выехать! С Лидией Сергеевной жена пусть… У них это лучше получается…
- М-да, - Горничев потер виски, - ну, быть по-твоему. - И, переходя уже на официальный тон, распорядился: - Список у Железникова, машина возле казармы, отправление по готовности…
Командир полка принимал новые радиодонесения и телефонограммы. Они по-прежнему были безотрадными, и это не позволяло сосредоточиться, отвлекало от работы. Дела складывались так, как не хотелось бы. По всем показателям боевой и политической подготовки полк достиг высоких результатов, уже составлен предпраздничный приказ, осталось лишь уточнить некоторые детали и подписать, а тут, выходит, все надо отложить в сторону и заново более детально провести анализ мероприятий по борьбе за безаварийность полетов. А важнее всего - поиски Куницына…
Горничев снял трубку телефона, крутнул вертушку:
- Метео? Уточните прогноз на ближайшие часы.
- Туман, товарищ полковник, фронтальный туман, - сообщил дежурный синоптик, и в голосе его прозвучали нотки извинения, будто он лично был виновен в каверзе, какую так бессовестно подстроила неустойчивая северная погода. Для ведения поисков нужна видимость не менее километра, а фронтальный туман - это не что иное, как облачность, распространившаяся до поверхности земли. Над свободным ото льда морем она еще гуще, там сейчас морось…
Снова зуммер дальней связи. В трубке - хрипловатый басок начальника порта:
- Товарищ полковник…
- Да, я слушаю вас.
- Включил рейсовые. Сейчас выходят очередные.
- Спасибо, большое спасибо. Если что, немедленно…
- Обязательно…
На стартовом и командном пунктах тоже почти непрерывно звонили телефоны, раздавались позывные в приемниках радиостанций, то дискантом, то фальцетом пела морзянка. Все больше и больше людей включалось в поиски. Волны эфира будоражил мрачный сигнал: "Человек - в беде! Человек - в море!" - и люди, оставляя другие дела и заботы, спешили помочь…
- Товарищ полковник, экипаж Ли-2 в готовности!
- Ждите. При такой видимости вам вылетать опасно. В динамике - разочарованный вздох, и тут же другой голос:
- Вертолеты обследовали очередной квадрат.
- Направляйте в смежные…
- Есть…
Военный городок, приютившийся под мутным северным небом на склоне сопки, внешне жил обычной жизнью. Только если внимательно приглядеться к людям, можно было заметить, как они обеспокоены. Весь гарнизон - и командиры, и летчики, и техники, и солдаты, и жены офицеров, - все, даже дети, чутко улавливая перемены в настроении старших, ждали вестей о капитане Куницыне.
Летчикам было тяжелее всего. Порой становилось мучительно обидно: они, люди, умеющие летать и готовые, отдать за боевого друга жизнь, оказались безучастными, сторонними наблюдателями. Это не укладывалось в сознании. Оставшиеся на аэродроме завидовали тем, кого включили в поисковые команды; истребители, которые подчас снисходительно смотрели на пилотов тихоходных машин, теперь готовы были поменяться ролью с вертолетчиками.
Все нити этих настроений тянулись к полковнику Горничеву, который, неотлучно находясь в штабе, дежурил, точно капитан на мостике корабля. Его самого подмывало подняться в воздух на вертолете, и он мог это сделать, но сдерживал себя. Сознавал: место командира здесь, среди подчиненных, на нем лежит ответственность за каждого из них и за весь коллектив в целом. Тем более сейчас, когда люди нервничали. В поведении некоторых, в репликах, в разговорах начали проскальзывать нотки раздражения и сомнения. Шло это, скорее всего, из семей. И не составляло труда представить, догадаться, какие там завязывались душещипательные беседы. "Выбрал себе работу… Живут же люди по-человечески, а мы?.."
Утром второго дня позвонил жене:
- Была у Куницыных? Как она? Соберите накоротке женсовет… Нет, только без всяких официальностей, понимаешь? Деликатно. И не оставляйте одну… Что? Да, мы напали на след. Так и скажи…
Полковник Горничев старался обнадежить женщин, успокаивал других, но у самого на душе кошки скребли. Он все чаще брался за трубку.
- Проскуряков? Что нового?
- К сожалению, ничего, товарищ полковник. На побережье Куницына, по-моему, не было и нет: мы обшарили каждый куст.
- Ищите… Костры? Вам виднее. Посоветуйтесь с рыбаками, они подскажут.
Одна из судовых радиостанций с тревогой сообщила:
"Возле берега - припай… Крошево льда".
Никто, наверно, не ожидал такого нахальства от погоды. Если Куницыну придется плыть к берегу через покрытый льдом участок моря, он может порвать лодку и утонуть.