Ноэ поняла его желание.
- Нет, не сейчас. Лучше к вечеру, перед ужином. Спится хорошо, и сны бывают хорошие. Бежим в дом, обед стынет, давно приготовили, как только вездеход ваш на перевале услышали. Смотри, вода парит, вся одежда будет в снегу, когда на мороз выскочим, бежим!
Стол был накрыт. Даже с замороженным тортом. Его Глория сберегла из своих развозторговских запасов.
- Живем, братцы! - потирал руки Чернов.
Дежурила Глория. Когда все уселись за стол, от взгляда Ноэ не ускользнуло, что первую тарелку она поставила перед Антошей Машкиным, хотя, по обычаю, первую подать она должна бы Нануку, как самому старшему тут.
Все были веселы и рады. Но Антоша ничем не выделял своего отношения к Ноэ, он радовался вообще встрече со всеми друзьями, и это тоже не ускользнуло от чуткого сердца Ноэ.
Тогда она демонстративно принялась опекать Варю, но на Антошу Машкина это не произвело впечатления, он просто не замечал этого или делал вид, что не замечает, чем еще раз задел Ноэ, но не настолько, чтобы причинить ей боль.
"Значит, он для меня потерян", - решила она, и ей стало спокойно от этой внезапной мысли, от неизбежности очевидного.
Купались до ужина. Первыми в воде оказались мужчины, потом неожиданно на снегу появились две русалки - одна тонкая и светлая, другая полная брюнетка с мячом в руках, в ярких бикини. Они неторопливо шли босиком по снегу и в озеро зашли прямо с берега, со снега, а не с мостков, знай, мол, наших, мы не чета некоторым мужчинам…
- Позор нам, мальчики, - зашипел Чернов, и мужчины поплыли к берегу, но не вышли на него, и град снежков полетел в женщин, а навстречу мужчинам из белесого тумана стремительно вылетел мяч, красивый эскимосский мяч, покрытый серебристой непромокаемой шкурой нерпы, и все весело принялись играть, пасуя мяч друг другу и радуясь как дети.
- Это русская игра, не наша, - сказала Ноэ Варе.
- Неважно! Лишь бы весело было, все равно, мяч-то ваш!
- Не наш, а мой! Мяч для воды. Специально!
- Сюрприз?
- Сюрприз! - засмеялась Ноэ. - Сама шила!
- Молодец!
Она поплыла брассом, широкими сильными толчками, и после каждого толчка ногами долго скользила.
- Где ты научилась? - спросила ее Глория. - Мне тебя не догнать! Я могу только по-собачьи!
- На Балтике! Я толстая, не тону, вот и плаваю быстро! - смеялась Ноэ.
- Как нерпа!
- Не-ет! Как моржиха! - хохотала Ноэ.
Нанук сидел на берегу и смотрел на забавы. Купаться он не хотел.
Высыпали ранние звезды. Первыми ушли одеваться Чернов, Христофор и Ояр Винтер.
Машкин подплыл к Глории, перевернулся на спину, обхватил ее голову и, осторожно демонстрируя прием помощи утопающему, побуксировал ее к мосткам.
Ноэ выскочила на берег. Слепила из снега две фигурки.
- Это Лорка, это Антошка, - шептала она.
И стала прыгать вокруг, поливая фигурки каждый раз горячей водой из пригоршни. Фигурки уменьшались, таяли. Ноэ колдовала, шаманила, насылала нехорошее.
Голова Вари торчала посреди озера, он отдыхал после заплыва и наблюдал за странными движениями Ноэ.
- …кхы-кхы! - шептала она. - Ай-айя-ай! Пусть будет любовь, но не будет покоя, не будет кхы!.. и будет у вас два сына, будет кхы!.. первому быть футболистом, второму быть мотоциклистом, чтобы за первого вам было стыдно, а за второго чтоб всегда было страшно… кхы! быть! о-ой!
Фигурка Глории растаяла. Машкин еще держался.
- …кхх-кхут! и захочешь ты в старости ко мне, вспомнишь и захочешь… но я не захочу… Ой-ой-ой! Что же я, дура, делаю! Да кто меня-то в старости захочет? Помалкивала бы уж! Кхе-кхе, ничего-то у меня с камланьем не выходит!
Она растоптала ногой остатки снежного человечка:
- Будь ты, неладный, счастлив! - и прыгнула с берега в темную теплую воду.
На берегу никого не было. Весело смотрели в ночь яркие окна домика, да звезды просматривались сквозь водяной пар.
Ноэ и Варя поплыли к противоположному берегу озера, быстро достигли его, сели на дно отдышаться, здесь было мельче, из воды торчали только их головы, покрытые инеем.
- Ноэ, - сказал он и протянул к ней руки. Даже в горячей воде чувствовалось тепло ее тела. - Ноэ, - шепнул он.
- Да, - тихо ответила она.
Глава десятая
Вездеходы мчались к поселку, стремясь обогнать друг друга. В одном - Машкин, Глория, Ояр, в другом - Чернов, Христофор, Ноэ и Варя. Сзади плелась упряжка Нанука. Он видел, как вездеходы сошли с набитой дороги и гнали по целику.
"Молодые… резвятся… зря", - подумал Нанук, поняв, что вездеходы соревнуются.
- Полярные гонки! - кричал Варфоломей, силясь одолеть шум машины. Ноэ кивала.
Вездеходы мчались, подминая на своем пути торчащие из-под снега кустики, сдирая на подъемах мох с камней.
Испуганно шарахались в сторону редкие песцы, срывались с мест кормежки и улетали в глубину островной тундры белые куропатки.
Забыли люди свои же недавние слова о бережном отношении к тундре - и полосовали остров как могли, цель - поселок, кто быстрее, счастливое настроение люден, сделавших свое дело, - основное, а остальное забыто.
"Все придут в поселок, - думал Нанук, - зачем торопиться, все равно придут… какая разница, кто первый?.. тут не праздник, не оленьи бега… эх!"
Упряжка его свернула на прибрежную укатанную галечную полосу, утрамбованную сверху крепким снегом. Собаки бежали легче.
По дороге гидробазовский вездеход Машкина "разулся" - вылетел палец; стояли, искали его. Нанук подъехал - тоже помогал искать, вколачивали, закрепили наконец… Удалось!
- Ладно, дома починим… А сейчас надо потише.
Въехали в поселок одновременно с вездеходом охотоведов, который вел Чернов. Они поставили свой вездеход рядом с домом, а Машкин не торопясь поехал к гаражу.
Разгрузились, потянулись с вещами по своим домам.
Машкин распустил гусеницы, вытащив злополучный палец и надеясь заменить два-три трака, заново стянуть их. Потом раздумал, оставив машину в разобранном виде, пошел домой, к ребятам. Надо Глорию устраивать, гостиницы тут нет.
Задувало, начиналась поземка, дело близилось к ночи. Нанук тоже вернулся. Упряжка его уже стояла у дома. Сам он суетился у крыльца, готовил собакам еду.
Варфоломей провожал Ноэ. У крыльца она что-то вытащила из рукавички и вложила ему в ладонь.
- Что это?
- Коготь того большого медведя. Барона.
- Зачем?
- По нашим обычаям, если хочешь, чтобы женщина была тебе верна, подари ей коготь медведя и клык… вот… так что, если захочешь взять меня в жены, тебе не надо думать о свадебном подарке для меня, - засмеялась она.
- И все заботы? - спросил он.
- Ага! - смеялась она.
- А клык?
- Сам вытащишь. Инструменты у вас есть. Вот и добывай. Медведя добыл, давай и его клык.
- Медведь не мой, наш.
- Все равно. "Наш" это значит "и мой тоже".
- Я подумаю, - засмеялся он.
- Думай! - ткнулась она носом в его шею и убежала в дом.
Он сунул коготь в карман и пошел к ребятам.
Пурга начиналась не на шутку.
- Ты где пропадал? - зашумел на Варю Ояр. - Смотри, что на улице! Теперь сиди, не высовывай носа!
- Пожалуй, последняя весенняя пурга, - заметил Христофор. - Весной тут каждая пурга обязательно последняя.
- Что же, будем зимовать, - довольно потирал у стола руки Чернов. Там уже дымился ужин. Ожидали Машкина. Потом решили начинать без него. Дело ясное, дело молодое - где-нибудь в гостях с Глорией. Так им и надо! А у нас зато нерпичья печень - Нанук принес, - нам больше достанется.
К третьему дню пурга начала стихать. Машкин и Винтер пошли в гараж подшаманить гидробазовский вездеход. Раскопав занесенную снегом дверь, они сняли щеколду - замка не было, как не было замков вообще на домах островитян, - зажгли свет, и их глазам представилась странная картина.
Все траки были разбросаны. Вторая гусеница, тоже разобранная, валялась на земле. Траки валялись как попало. Нигде ни одного соединительного стержня-пальца не было видно.
- Где пальцы? - спросил Винтер.
- Черт его знает…
- Ты разбирал?
- Что ты?! - удивился Машкин.
- А в запчастях есть?
- Ни одного!
- Вот так разули! Теперь ни с места…
- Видимо, так…
- А кто?! Кто?!
- Черт знает! Опять привидения. Никому больше эти пальцы не нужны. Могли бы фары унести - все же дефицит. А это зачем?
- Кому-то нужен твой вездеход… - осенило вдруг Ояра.
- Как? - не понял Машкин.
- Кому-то нужен твой вездеход неработающим, простаивающим… Понял? Видишь, лучше из строя вывести его нельзя. Просто и со вкусом, дешево и сердито.
- Мерзавцы! - сплюнул Машкин.
- Да нет, талантливые, скажем прямо, мерзавцы!
- Теперь мне ясно, кто стрелял по моим бочкам!
- Кто? - обрадовался Ояр.
- Они же!
- Кто они?
- Я разве знаю, - сник Машкин.
- Вот, брат, дела-а… Надо следователя вызывать… Звонить в райцентр. Пусть разбирается…
Глория вырядилась - Машкин ахнул. Золото в ушах, золото на шее, золото на груди, золото на пальцах, золотой браслет, золотые часы и золотой пояс, и много еще чего, чему Машкин не знал названия и видел впервые.
- Надеюсь, все это честным путем? - пошутил он.
- Представь себе, да, - улыбнулась она.
- Сними!
- Что?
- Все. Я испытываю отвращение к золотым побрякушкам, Лора. Сними - ты не новогодняя елка. Ты и так красивая. Ты красивее всех на острове. Красивее всех на советском северо-востоке. Красивее всех в Арктике. Красивее всех…
- Не надо…
- …а нацепила на себя столько, что можно на все это купить новый вездеход. Не позорь меня, сними. Что люди скажут? Надень свитер, брюки, короткие торбаза… Ну, можно оставить тоненькую цепочку. И кольца сними. Теперь будешь носить только одно, обручальное. Понятно?
- Понятно… - вздохнула она. - Еще до загса не дошла, а уже попала в домострой.
- Не нравится?
Она подошла к нему. Села рядом.
- Нравится. Будь всегда таким. А железки, что на мне, можешь взять и отдать на вездеход, если придется… мне не жалко. Просто я какая-то сегодня дурная. Волнуюсь, что ли? Ведь не первый же раз замужем…
Антоша обнял ее, покачал головой:
- Никогда больше не говори так.
Она прижалась к нему, улыбнулась и по-детски, рукавом стала вытирать слезы.
В дверь постучали.
- Да! - рявкнул Антон.
Вошел Винтер.
- Рычи! Я тебе радио принес. Расписался на почте и взял.
Машкин принялся читать радиограмму.
- Ничего не понимаю, - сказал он. - На!
Ояр прочитал радио.
- Все понятно. Изменение плана работ. Тебе предлагают до конца апреля перебазироваться на остров Альберта, поскольку промеры со льда будут вестись там. И, естественно, перевезти туда все оборудование.
- Это я понимаю, - дошло наконец до Антоши. - Значит, сворачиваемся. А на чем? На чем я поеду? Ну, дадут мне трактор в колхозе, отвезу я на остров на прицепе все оборудование в несколько ходок. А работать-то во льдах надо на вездеходе! На ве-зде-хо-де! У меня госзадание! План! Меня же с работы снимут и посадят! Я ребят подвел!
- Не горячись! Запроси пальцы вертолетом, два комплекта. А?
- Меня обхохочут и до приезда комиссии снимут с работы и отправят на материк! Надо мной вся Арктика смеяться будет…
- Если ты так боишься этого, бери мой вездеход. Ломай - он не оприходован. Все равно трофей. Ломай, да знай меру, однако. Он еще нам пригодится.
- Это ты сейчас решил? - радостно спросил Машкин.
- Нет. По дороге. Я еще на почте вскрыл радио, - признался Ояр.
- Спасибо, старина.
- Да уж не за что. Не знаешь, чего еще ждать. Хоть бы пурга ударила, что ли… Все спокойней.
- Пошел бы ты лучше в ТЗП, - обнял его Машкин, - а? Хоть с горя, хоть с радости нам нынче один черт - повод.
Лежа в спальном мешке, засыпая под мерный тихий храп товарищей и завывания пурги, Варфоломей думал о том, что в небольшой, в общем-то, промежуток времени его жизни на острове вошло столько событий, столько нового, столько информации, что на осмысление всего понадобится время и время…
"Я напишу сценарий, отвезу его в студию и вернусь сюда снимать фильм. Обязательно. Сценарий не о медведях, а о людях, о соли здешней земли, здешних снегов, - думал он. - И назову я фильм "Время Игры в Эскимосский Мяч". Это было хорошее время. Я много увидел, много узнал, а главное - полюбил. Возможно мне удастся и многое понять - будет для этого и Время Большого Солнца, и Время Длинных Ночей, и Время Большой Медведицы, и Время Венеры Многоодеждной… Но самое главное для меня - Время Игры в Эскимосский Мяч".
Он заснул. А утром пришло к нему неожиданное решение, четкое, как выстрел из карабина, решение, поразившее всех и удивившее его самого.
Глава одиннадцатая
Недосягаемая, как Полярная звезда, мечта, многолетняя и тайная, сбылась наконец, и стоял Иван Иванович Акулов торжественный и гордый в сельсовете с книгой актов записи гражданского состояния и регистрировал новобрачных Антошу Машкина и Глорию Иванову. Первая регистрация на острове за пятнадцать лет!
Ребята с полярной станции щелкали фотоаппаратами, слепили блицами, на патефон в третий раз ставили марш Мендельсона, шесть заветных бокалов в который раз заполняли перемороженным шампанским, и в который раз Глория шепотом спрашивала у Антоши - бить или не бить?
Антоша женился впервые, обрядов не знал, но наконец не выдержал и решился:
- Бить!
Глория на радостях со всего маху трахнула бокал об пол, то же на счастье старательно сделал Антоша.
Ивану Ивановичу Акулову было жаль казенных бокалов, но он хмыкнул и промолчал.
В это время вперед выступил Варя (он был на свадьбе дружком и свидетелем со стороны Антоши) и сказал Акулову:
- Теперь вот нас распишите.
- Кого вас? - оторопел председатель.
- Меня и Ноэ.
- Это правда? - обратился он к Ноэ.
- Правда.
- А где заявление?
- Вот, - протянул Варя, - по всей форме.
- А кольца у вас есть?
- Вот. - И Варя показал два обручальных кольца. Накануне он был у Глории и взял у нее в долг два кольца - они оказались развозторговским неликвидом, в коробке их было много.
- А кто свидетели? Кто распишется? Кто возьмет ответственность? - продолжал Акулов.
- Они, - кивнул Варя в сторону первых молодоженов.
- А вас не смущает, - обратился Акулов к первым молодоженам, - что на вашей свадьбе будет играться еще одна, накладка вроде бы как? а?
- Нет, не смущает, - махнул рукой Антоша, - это наша общая свадьба.
Акулов выполнил все формальности, кто-то крикнул "горько", забыв, что еще не свадьба, четыре бокала пошли по рукам, и Варя и Ноэ, выпив шампанского, тут же свои бокалы разбили, и Акулов, взяв один из оставшихся, ушел на кухню сельсовета, налил фужер водки, выпил и снова вернулся к молодым.
Долго он мечтал о Мероприятии, но чтобы вот так в один день! мечта в квадрате! две свадьбы! - нет, такого не мог бы представить ни один председатель сельсовета в округе!
- Все в клуб! На свадьбы! - объявил Машкин.
Народ стал потихоньку расходиться из учреждения.
А молодые, как водится, пошли сначала на почту в сопровождении друзей. Тут сочиняли радиограммы родителям Машкина, Глории, Вари, ближайшим родственникам и знакомым с приглашением на свадьбы, которые уже в момент получения сообщения адресатам будут, как говорится, делом прошлым.
С почты все направились к Ноэ забрать стариков - Имаклик и Нанука на торжества в клуб.
- Ну, покажи теперь нашего охранителя, - шепнул Варе Ноэ.
- Сейчас.
Мужчины курили на кухне. Ноэ оставила дверь в кухню открытой, чтобы свет падал в коридор, открыла маленькую кладовку, стала рыться в дальнем углу - свет туда все же не проникал - и вытащила небольшой камень, верхнее небольшое круглое основание его напоминало голову человека.
- Что там она показывает? - поинтересовался Машкин и подошел к двери.
- Тебе нельзя. Это амулет, - ответила Ноэ и спрятала его в дальний угол, туда, где хранились старые вещи - жирник, связки тайныквыт (охранители из дерева и кожи), бубен, лахтачьи ремни, копье.
Она переставляла кучу старых вещей, наткнулась на мешок.
- Ого какой тяжелый…
Она пнула его, и он характерно звякнул.
- Что там звенит? - спросил Машкин.
- Да железки какие-то… Вон одна валяется, - она откинула ногой металлический стержень к порогу.
Машкин нагнулся, поднял.
- Это?! Откуда?! Где ты взяла?!
- Откуда, откуда… Да там целый мешок, бери, если надо…
Машкин ринулся в кладовку. Мешок из нерпичьей кожи был нагружен вездеходными пальцами.
Машкин бросился на кухню, оттуда в комнату, где сидел Нанук, протянул ему кучу металла, железяки посыпались на пол.
- Зачем ты это сделал, Нанук?
В глазах Антоши были боль и бешенство. Старик молчал. Он смотрел отрешенно в сторону. Потом встал и, никому ничего не говоря, тихо, не торопясь вышел.
- Вот, посмотрите… - Машкин тяжело дышал, - луддит двадцатого века… тоже мне разрушитель машин… борец против техники, эх… дурья голова, не в технике зло, в людях!
- Теперь остается предположить, - задумчиво ронял Ояр, - и разлитая солярка у навигационного знака, и простреленные бочки, и таинственным образом взломавшие ящик медвежата, и этот вездеход…
- Да, да, - сказал Машкин, - ты прав, все это дело одних рук, яснее ясного. Вот такие пироги. Что делать?
- Он прав по-своему… защищал природу… наивно, конечно. Вот чудак, - горестно вздохнул Чернов.
- Его надо судить, - отрезал Машкин. - Если ты прав, то не правы мы. Не может быть, чтобы все были правы…
Ноэ плакала.
Христофор курил вторую сигарету.
- Что будет? Что будет? - причитала Ноэ.
Варфоломей растерянно молчал.
- Он поступил по-нашему! - вскрикнула Ноэ. - Нанук!
Варфоломей удерживал ее.
- Кивиток! - осенило вдруг Ояра, и он побледнел.
Ноэ закивала. Имаклик при этом слове вздрогнула, но не проронила ни слова и продолжала сидеть тихо, молча, как изваяние.
- Он… - сбивчиво пояснил Ояр, - такой обычай… кивиток… уйти… изгнать себя… уйти… от людей… погибнуть и тем заслужить отмщение… или прощение… или доказать правоту… обычай… он погибнет в снегу… я не знаю…
- Антоша! Антоша! - запричитала Глория. - Догони его! Я не хочу, чтобы сейчас было несчастье! Антоша! В такой день! Догони его!
Христофор толкнул Ояра, и они ринулись на улицу.
- Найдут! - сказал Чернов. - Не плачь. Ноэ. - Эти ребята тут все уголки знают.
И сам тут же ушел вслед за ними.
- Антоша! - причитала Глория. - Иди же!
- Да не хнычьте вы, черт возьми! - закричал Машкин. - Железяки у нас - и ладно… а за все остальное бог ему судья… его бог…
Машкин повернулся и ушел.
Варфоломей растерянно топтался на месте. Потом вытащил сандаловую расческу, причесал зачем-то бороду, спрятал расческу в карман, оглядел всех женщин, виновато улыбнулся и шагнул в ночь.