"Вижу, вижу, мы тоже пахали, - качала головой мать. - Грязи и копоти на десятерых трактористов хватит". - И, сунув сыну в руки чистое белье, мочалку и мыло, она прогоняла его на речку мыться.
А по пути на речку Гошку обступали приятели, и он, не спеша расставаться с промасленной рубахой и грязью на лице, пространно рассказывал им о делах тракторной бригады. Не только ребятишки верили, что младший Шарапов знает все до капельки, но даже взрослые нередко обращались к бригадирову сыну:
"А ну, Павлыч, освети положение с полевыми работами, разъясни обстановочку".
Дома Гошка не раз слышал, как мать высказывала отцу свои обиды - тому, мол, хорошо в поле, у него машины, моторы, железные помощники, а каково им, свинаркам, на ферме, где все делается вручную - качай воду из колодца, носи ее тяжелыми ведрами, лопатой вычищай навоз, охапками разноси корма по кормушкам. Неужто ничего и придумать нельзя?
И отец стал частенько заглядывать на ферму. Он осматривал помещение, замерял его рулеткой, потом чертил что-то на большом листе бумаги, производил всякие расчеты.
"Сделаем, Саша, трактористы все могут, - сказал он как-то жене. - Моторы на ферме поставим, воду проведем по трубам, вагонетка корма будет развозить. Вот только наше правление надо раскачать".
Но сделать отец ничего не успел.
Осенью он простудился, заболел, и его отвезли в больницу. Оттуда он уже не вышел. А отцовские чертежи и планы так и остались лежать в правлении колхоза, в шкафу среди бумаг и конторских книг.
ПРИМУСНЫЕ ИГОЛКИ
Примус никак не хотел разгораться.
Елька изо всех сил накачивала его, словно велосипедное колесо, и подносила зажженную спичку.
С угрожающим шумом вспыхивал венчик огня, распускался пышным оранжево-голубым цветком, но потом вдруг сникал, начинал моргать, потухал, и комната наполнялась вонючим синеватым чадом.
С ужасом поглядев на сковородку с ломтиками сырой картошки, Елька вновь принялась накачивать примус: отец вот-вот придет завтракать, а картошка еще не поджарилась и чай не готов.
Когда Елька решила ехать с отцом в деревню, ей казалось, что все будет хорошо и необыкновенно.
Утром они вместе готовят завтрак, потом Елька уходит в школу, а отец отправляется в правление колхоза. Он наряжает бригадиров на работу, объезжает на машине все поля и фермы, проверяет, как идет работа.
В обед они встречаются снова, вечером ходят вместе в кино, слушают радио, вместе читают книги. А еще они с отцом часто будут выбираться в лес, в поле, на речку - Елька очень любит природу и хочет многое узнать о травах, о птицах, о деревьях.
А потом мама тоже приедет в колхоз, и они будут жить втроем.
Но в деревне все оказалось иначе.
Ельке надолго запомнилось первое колхозное собрание.
Уполномоченный райкома партии представил Николая Ивановича колхозникам и сказал, что райком рекомендует его в председатели Клинцовской артели.
Затем колхозники долго и придирчиво расспрашивали отца Ельки, кто он такой, чем занимался до сих пор, не погорячился ли, согласившись поехать в село.
Отец коротко рассказал о себе. Вырос он в деревне, работал в поле, пас скотину, потом воевал на фронте, там же перед боем вступил в партию, после войны заочно окончил сельскохозяйственный институт, стал работать в районном аппарате. Но он всегда тянулся в деревню, к земле...
Кто-то недоверчиво спросил, не останется ли жена нового председателя в городе и не будет ли он сам жить в колхозе только наездом, как дачник.
Отец ответил, что городскую квартиру он уже сдал, что жена его медик, сейчас находится в экспедиции, но она обязательно приедет в деревню и будет работать здесь на медпункте.
- Не беспокойтесь, - заверил отец. - Я к вам надолго приехал... и не на даровые хлеба. Меня партия сюда послала. Хочу вместе с вами хозяйство на ноги ставить, чтобы в колхозе продуктов было много, чтобы вы жили зажиточно, чтобы каждый из вас за свой честный труд получал хорошо. Ну, вот, как, скажем, рабочие на заводе...
Собрание зашумело - все, мол, это сказки для малолетних. Таких заработков у них в колхозе никогда не было и не будет.
- А может, для кого и будет, - усмехнувшись, подала голос Ульяна Краюхина. - Вот как только заголосуем товарища Карасева в председатели, он и станет, как Калугин, получать свою твердую зарплату. Денежками, да каждый месяц.
Ельке даже показалось, что после таких слов колхозники не захотят выбрать отца в председатели.
Но тут отец громко заявил, что, пока колхоз не окрепнет, он согласен работать на тех же условиях, как и все колхозники: будет получать по трудодням.
Собрание ахнуло: такого еще не было ни с одним из прежних председателей.
Потом, когда Николай Иванович ответил на все вопросы, заговорили колхозники. Выступило человек десять: свинарка Стеша Можаева, кучер Савелий Покатилов, шофер Пыжов, дед Афанасий...
Все они говорили по-разному, но почти об одном и том же: если новый председатель обещает все это не ради красного словца, то такой человек им по душе. Пусть только он наведет в хозяйстве порядок, а они уж покажут, как умеют работать.
После долгих споров собрание наконец проголосовало за Елькиного отца.
Начались нелегкие председательские будни.
Отец с утра до вечера пропадал в правлении, на фермах, в мастерской. Его будили даже ночью и просили срочно прийти на свиноферму или в коровник, где шли опоросы и отёлы.
На квартиру то и дело заходили бригадиры, животноводы, механизаторы. Они требовали кормов для скота, покрышки для грузовиков, запасные части к тракторам.
Отец писал письма, звонил по телефону, ездил в район, связывался с соседними колхозами, с шефами.
Он так уставал за день, что, возвращаясь поздно вечером домой, нередко засыпал прямо в одежде, и Ельке приходилось стаскивать с него сапоги.
Заниматься домашним хозяйством отцу, конечно, было некогда, и все заботы легли на плечи девочки.
Она ходила в магазин за хлебом, за керосином, покупала у колхозников молоко, картошку, сама готовила завтраки, обеды. Без привычки у нее все не ладилось: то что-нибудь пересолит, то пережарит или недожарит. Да вот еще этот проклятый примус...
Из соседней комнаты выглянула Таня Покатилова - приземистая, скуластая девочка с густым смуглым румянцем на щеках, дочка хозяйки дома, у которой Карасевы снимали квартиру.
- Ну и начадила ты! - Таня открыла форточку и кинула взгляд на сковородку на примусе. - И чего ты, Елька, изводишь себя? Пусть твой отец только распорядится - и все у вас будет: и продукты из колхозной кладовой, и завтрак с обедом вам приготовят. Калугин всегда так делал.
- Нет-нет, - поспешно сказала Елька. - Мы с папой сами все можем. И всего у нас хватает.
- Так уж и хватает, - усмехнулась Таня. - А ты знаешь, что в колхозе говорят? Не заживется у нас Николай Иваныч, раз по трудодням получать согласился.
- Почему это не заживется? - обиделась Елька. - Он же слово дал, что никуда не уедет, пока трудодень богатым не станет. А папа болтать не любит.
- Может, и не сбежит, - задумчиво сказала Таня. - Про Николая Иваныча в деревне еще и по-другому говорят. Видать, смелый он, шибко партийный, если за наш колхоз взялся.
Елька потупилась и, ничего не ответив, принялась вновь накачивать примус.
- Хватит тебе, еще взорвется, - предупредила Таня. - Надо иголкой прочистить.
Елька достала швейную иголку и попыталась прочистить отверстие в головке. Но иголка была слишком толста.
Таня сказала, что нужна особая иголка - примусная, из тонкой стальной проволоки.
- Не купили мы примусных, забыли, - призналась Елька. - Может, самим сделать?
Таня принесла из сеней кусок провода. Девочки отделили от него тонкую проволочку и с таким усердием принялись прочищать примус, что проволочка вскоре сломалась и застряла в отверстии.
- Смотри-ка, Николай Иваныч идет! - вскрикнула вдруг Таня, кивнув через окно на улицу. - Чем ты его кормить будешь? - Она схватила с примуса сковородку с недожаренной картошкой и убежала во вторую половину избы.
В комнату вошел Елькин отец. Сбросил пальто и потер зазябшие руки:
- А ну, молодая хозяйка, корми скорее. Я здорово проголодался, - обратился он к дочери. Потом покосился на примус. - Совсем, значит, техника отказала. Ну что ж, обойдемся без горячего.
- Сейчас, сейчас... все будет готово, - сконфуженно забормотала Елька, возясь с примусом.
Махнув рукой, Николай Иванович попил холодного молока с хлебом и сказал дочери, что обедать они пойдут в чайную.
Потом он оделся, забрал какие-то бумаги и, прежде чем выйти за дверь, пристально посмотрел на Ельку.
- Слушай, дочка. По всему видно, не получается у нас домашнее хозяйство. Может, тебе лучше в город вернуться, в школу-интернат поступить?
Елька прикусила губу. Как же так? Она ведь твердо решила, что едет с отцом в деревню, будет ему во всем помогать и ничего не испугается. А как хорошо проводили ее ребята из городской школы, сколько надавали всяких наказов. И вдруг - вернуться в город, оставить отца!
- А кто на собрании говорил, что в деревню надолго едет? И со всей семьей? - с обидой напомнила Елька.
- Говорил, не отказываюсь. Но, понимаешь, если такие затруднения... Поживешь в интернате до приезда матери, а потом видно будет.
- А зачем потом? Я лучше сейчас никуда не поеду, - дрогнув в лице, заявила Елька и вновь принялась за хозяйство. - Это все примус виноват. Надо иголок купить. А готовить я научусь, вот увидишь.
- Ну, если дело только в примусе - тогда сдаюсь, - невесело улыбнулся отец. - Эту технику мы уж как-нибудь одолеем.
В комнату вбежала Таня и передала Ельке несколько примусных иголок.
- В чулане нашла. Старые, но еще годятся. Теперь держись, примус!
Вслед за Таней вошла ее мать Катерина, держа в руках сковородку с жареной картошкой.
- Поешьте, Николай Иванович. Чего вы с дочкой всухомятку перебиваетесь - непорядок это. И чай у нас берите без стеснения и печкой можете пользоваться.
Поблагодарив, Николай Иванович снял пальто и, подмигнув Ельке, сел за стол.
- Позавтракаем еще раз, коли так. - И он попросил Танину мать взять его с дочкой на довольствие - готовить им обед и завтраки. При этом он сказал, что все это временно: придет срок - и у них в колхозе будет своя столовая.
- Возьмем, возьмем, - опередив мать, заявила Таня. - У нас печка большая. Все вам испечем и сварим. И примус не понадобится. Правда, мама?
- Это можно, - согласилась Катерина и обратилась к председателю: - Вас-то мы накормим и напоим, только и вы про людей не забудьте. Встряхните их, на ноги поставьте.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
С этого дня Ельке стало немного легче: она больше не мучилась с завтраками и обедами, а в остальных делах ей частенько помогала Таня с подругами. Девочки вместе ходили в магазин, покупали продукты, топили в комнате печку.
Но забот у Ельки не убавилось. Отец то и дело посылал ее оповестить членов правления о заседании, отыскать в колхозе нужного человека, передать ему какое-нибудь поручение.
Елька ни от чего не отказывалась. В колхозе ее стали звать рассыльной, курьером председателя.
Не отставала от Ельки и Таня. Она тоже помогала председателю, который так был не похож на прежнего. Он ходил по бригадам, по фермам, знакомился с людьми, посещал колхозные избы. С двери правления сняли табличку: "Прием от и до...", как это было при старом председателе, и Николай Иванович принимал всех желающих в любое время.
А по вечерам он нередко сам приглашал к себе на квартиру колхозников. Советовался с ними, как жить колхозу дальше. Он интересовался, сколько прибыли или убытка приносит каждая ферма, каждая корова, свинья, курица, что выгодно или невыгодно сеять на артельных полях.
Колхозники шумели, горячились, ругали старых руководителей, спорили до хрипоты и давали бесчисленные советы, как поправить хозяйство, как избавиться от убытков, откуда для начала раздобыть денег.
В такие дни Елька с Таней прямо-таки сбивались с ног. Они то и дело подогревали ведерный покатиловский самовар и без конца угощали собравшихся чаем.
Выговорившись, колхозники обычно махали руками:
- Э-э, да что там! Нашими советами хоть пруд пруди. Мы и раньше об этом говорили, да толку ни на грош.
Но Николай Иванович не только внимательно выслушивал советы колхозников. Прошло несколько дней, и он, собрав молодежь на субботник, отремонтировал и утеплил скотные дворы. Горы навоза, накопившиеся около коровников, были вывезены на поля. На болоте Николай Иванович разыскал залежи торфа и тоже решил использовать его в качестве удобрений. По дворам начался сбор золы и куриного помета.
Колхозных лошадей, которые зимой стояли без дела, Николай Иванович предложил использовать на извозе.
У кучера Савелия Покатилова кончилась тихая, покойная жизнь: теперь он возглавлял бригаду возчиков, которая за плату доставляла для сельпо товары из города.
Шофер Сема Пыжов на отремонтированном грузовике совершал по нескольку рейсов в день, перевозя со станции грузы для совхоза.
В колхозную кассу стали поступать первые денежные доходы.
Видя, что к их советам прислушиваются, колхозники все чаще и чаще обращались к новому председателю.
По их подсказке Николай Иванович организовал в артели бондарную мастерскую, в которой делали на продажу кадки, ушаты, бочки. Потом председатель продал заржавевший инвентарь, купил испорченную пилораму, пустил ее в ход, и она за первые же недели работы принесла колхозу несколько тысяч рублей дохода.
Как-то раз Николай Иванович зашел на свинарник к Александре и Ульяне, осмотрел поросят и сказал, что правление будет выплачивать им дополнительную оплату за каждого поросенка, который перезимует.
- Были такие посулы и раньше, - заметила Ульяна. - А из каких доходов, спрашивается?
- Есть кое-какие доходы для начала, да и государство нам ссуду дает, - сообщил Николай Иванович. - А теперь все от вас самих зависит, от вашего старания. Главное, чтоб молока да мяса в колхозе побольше давать, животноводство вытянуть. - И Николай Иванович сообщил, что правление решило прикупить поросят в соседних колхозах, распродававших зимний приплод по дешевой цене.
Ульяна с недоумением переглянулась с Александрой.
- Понимаю, трудно будет, - сказал председатель. - Но без богатой свинофермы нам колхоз на ноги не поставить. И я к вам вот зачем пришел. Поедете завтра со мной по соседям. Вы свинарки опытные, толк в поросятах понимаете. Вот и поможете мне отобрать что получше.
- Совсем он рехнулся, - заявила в сердцах Ульяна, когда председатель ушел. - У нас свои-то поросята каждый год дохнут, а Карасев еще чужих покупать собрался.
- А может быть, все-таки поможем ему, - задумчиво заметила Александра. - Видала, как он рьяно за дело берется!
- Ну вот и поезжай, - отмахнулась Ульяна. - А я позориться не желаю.
И на другой день, когда председатель заехал на подводе за Ульяной, ее дома не оказалось. Никитка сказал, что мать ушла в больницу.
Пришлось ехать с Николаем Ивановичем одной Александре.
Они побывали в соседних колхозах, отобрали поросят и разместили их в старых свинарниках. Помещения были тесные, холодные, плохо ухоженные, и, начнись сильные морозы, поросята могли бы замерзнуть. Построить же новые свинарники колхоз сейчас не мог: не было ни леса, ни рабочих рук.
"Да он и впрямь рехнулся, - подумала Александра о новом председателе. - А вдруг морозы грянут? Долго ли до беды". Она сказала об этом Николаю Ивановичу.
- Знаю, на что иду, знаю, - ответил тот. - Но думаю, что выход мы найдем. Я вот давно на сараи колхозников поглядываю. Чем не помещения для поросят, если их утеплить. А ведь без дела стоят, пустуют. Вот хоть бы у вас на усадьбе, Александра Степановна.
Александра согласилась, что сарай действительно ей не очень нужен - небольшие запасы сена можно перенести во двор, а разную рухлядь давно пора выбросить.
- Вот тогда и подайте голос, поддержите меня, - попросил Николай Иванович.
На очередном собрании он обратился к колхозникам с просьбой отдать на время свои сараи для размещения поросят и тут же сообщил, что Александра Шарапова уже согласилась на это.
"Вот же скорый какой!" - с удивлением подумала Александра, но возражать не стала.
С легкой руки Александры отдали свои сараи и еще несколько колхозников. Сараи быстро переделали, утеплили и разместили в них поросят. Вскоре в колхозе их набралось несколько сот голов.
ОТСТРАНИЛИ
В сумерки, как обычно, Гошка с Никиткой вошли в закуток, чтобы накормить "шпитомцев". Едва за ними закрылась скрипучая дверь, как поросята дружной стайкой ринулись к ногам мальчишек. Не подбежал один лишь Лебеденок. Уткнувшись носом в угол закутка, он продолжал лежать на подстилке. Никитка почмокал губами и негромко позвал поросенка. Лебеденок не шевельнулся.
Никитка подошел к нему, потрогал руками и в тот же миг отпрянул назад.
- Гошка! Да он же...
Забыв про бутылки с молоком, Гошка кинулся в угол и склонился над Лебеденком. Мальчик погладил ему спину, потрогал скрюченные ноги, подышал на бледный, отвердевший пятачок.
- Да будет тебе, - взмолился Никитка, оттаскивая приятеля от Лебеденка. - Он же околел... не видишь разве?
Насупившись, Гошка принялся кормить остальных поросят. Но делал он это кое-как, поросята сердились, визжали, толкали друг друга, а нахальный Черныш все норовил утащить бутылку с молоком.