Глава четырнадцатая
Рыжий пожевал губу и уставился на Серегу тупым взглядом.
- Я припадочный, - сказал Серега, вращая белками. - Придут выгонять - сяду на пол, в руки стамеску и топор, а в рот мыльного порошка наберу. И буду пузыри пускать. Я в госпитале врачу табуреткой закатил, и то ничего не было.
Рыжий подумал и спросил:
- А догадаются?
- Попробуй догадайся, когда у тебя в руках топор.
Подошел Илья, заинтересовавшись разговором. Сел на кирпичи напротив расстроенного Сереги.
- Кому ты грозишь? - спросил он.
- Отказали в комнате, - устало сказал Серега. - Я хотел въезжать, дом как игрушка, а мне отказали. У меня Аня с ребятишками приехала. Я им письмо написал. Куда я их теперь? Вот пойду, займу самовольно квартиру, в руки стамеску и топор… Сказали, получишь деньгами. А я работал, думаешь, из-за денег? Я с семьей жить хочу. Куда я теперь ребят дену?
- Ты сходи и попроси, - посоветовал рыжий. - Мне когда чего надо, я прихожу и стою. "Чего тебе?" - спрашивают, а я молчу. Ну и дают.
- Я пойду. Вот сейчас встану и пойду, - заторопился Серега. - Только просить я не умею.
- Подожди, - остановил его Илья. - Не нервничай. Давай спокойно обдумаем. Почему тебе отказали?
- А я знаю? Не сразу начал строить. Генок сначала ходил, а потом я стал. Мне хотят деньги выплатить, а я разве из-за денег? Я хотел счастье свое устроить. Привезти Аню с ребятами и жить, как все добрые люди.
- Пойдем к Колосницыну, - сказал Илья.
Серега так растерялся, что самостоятельно думать совсем не мог.
Он покорно поднялся и, опустив голову, пошел за Ильей. Вслед им смотрел рыжий и говорил:
- Я приду и молчу. Меня спрашивают, а я молчу. Они не выдерживают и дают…
Колосницын сидел у себя в конторе за столом. Перед ним на стене был приколот чертеж с обозначениями будущего завода.
- Чего тебе? - недовольно спросил он, отрываясь от чертежа.
- Мы вдвоем, - сказал Илья, вытаскивая Серегу из-за своей спины. - Ему в комнате отказали.
- Знаю. Решили начальник участка и постройком. Целая комиссия заседала. Я-то ничего поделать не могу. Говорил уже, да что толку. Посчитали - поживет пока в общежитии, а будут сдавать новый дом в поселке - выделят ему комнату.
- Ему сейчас нужно. Зачем ему после.
- У меня семья приехала, - проговорил Серега.
- Ребята, милые мои, поймите, я-то всей душой. Говорил об этом и еще раз говорить буду. Но что из этого получится - не знаю. В этих вопросах прораб - пятая спица в колеснице. Постройком все решает.
- Не знаю прямо, что делать, - с убитым видом сказал Серега, когда вышли. - Просить я не умею.
Илья ничего не сказал ему, вскочил на ходу в попутный самосвал и вскоре был в комитете комсомола. Иван Чайка сидел за столом и рассеянно вертел какое-то письмо. Увидев Илью, оживился.
- Послушай-ка, ты на своем участке не знаешь ли комсомольца Валерия?
- Что за Валерий?
- В том-то и вопрос. Тут написано: "Черненький, живет на поселке, в новом доме…"
- Мало их, черненьких, у нас.
- Вот и я про то, - уныло сказал Иван. Девчонка пишет: "Я попала в беду. Лежу в родильном доме, родила дочку. Помогите мне найти вашего комсомольца Валерия. Он такой черненький, живет на поселке. А фамилию его я не знаю".
- Веселенькое дельце…
- Куда как веселое. Сижу и ничего не могу придумать. И смешно, и ее жалко. Может, ты что посоветуешь?
- Купи колыбельку, поставишь здесь. Члены комитета воспитают.
- И то хоть занятие будет. Чертова кукла, ложится с парнем, не спросив фамилию… Чего у тебя?
- Ничего хорошего. Неладное что-то творится. Знаешь, на краю поселка дом своими руками строили. Выстроили, и Сереге Теплякову почему-то решили не давать комнату. Он должен был ее получить.
- Почему же так? - спросил Иван.
- Видишь, сначала работал Генка Забелин, а потом он уступил свое место Сереге. Серега добросовестно ходил каждый вечер, а теперь ему обещают выплатить деньги.
- Тепляков его фамилия? - спросил Иван и записал в своем блокноте. - Сейчас выясним.
Они пошли к начальнику третьего участка, но того не оказалось на месте - уехал в город.
- Вот незадача, - посетовал Иван. - Придется идти в постройком, к Ледневу… Мы уже с ним на ножах - сумел. С ним разговаривать только у омута. Хоть и не хочется к нему, но что сделаешь. Парня в обиду не дадим.
Председатель постройкома Леднев был не один. С ним сидел круглоголовый, наголо остриженный человек средних лет. Иван поздоровался с тем и другим.
- Что такое? - спросил Леднев. - С чем пришли?
- Произошло то, - сказал Илья и смешался, подбирая слова. - В общем, так… Тепляков строил дом наравне со всеми, а обещанной комнаты ему нет.
- Решили дать наиболее нуждающемуся, - сказал Леднев, поиграл карандашом и добавил: - Правильно решили. Он и работал не полностью. За дни, что был на стройке, ему выплатят деньгами. Начальник участка уже дал распоряжение.
- На что ему деньги! - вспылил Илья. - Ему комната нужна. Пусть он работал не с самого начала, прежде Забелин ходил. Но он потом уступил Теплякову свое место. Выходит, Тепляков полностью работал. Он так ждал, во сне бредил… Довели человека, говорит: самовольно въеду - и баста. И ничего с ним не сделаете. - Илья криво усмехнулся и продолжал: - Обещает сесть на пол, в руки стамеску и топор, а в рот мыльного порошка. Буду, говорит, пузыри пускать и твердить: "Я припадочный". Вот до чего довели человека.
- Здорово, - рассмеялся стриженый. - Но нам-то ты зачем раскрыл его тайну? Будем знать, что он нарочно, и выселим без опасений.
- Ничего не выйдет, - явно задираясь, сказал Илья. Отмахнулся от Ивана, который пытался его сдержать, и продолжал: - Мы тоже понимаем, что к чему. Кто после этого будет строить дома своими руками? Работай вечерами без отдыха, а потом тебе пообещают выплатить деньгами. Люди не из-за денег идут. Порочить доброе дело никто не даст. За это взгреют по-хорошему. Мы ведь и дальше пойдем.
- Куда, например? - спросил стриженый.
- Найдем. Знаем, куда. В райком сходим… Да брось ты, я правильно говорю.
Последние слова относились к Ивану, который незаметно дергал Илью за пиджак.
- Что за Тепляков? - спросил стриженый у Леднева.
- Из бригады Евгении Першиной. Так… средний рабочий…
- Да? - произнес стриженый, странно поглядев на Леднева.
- Обвинителей развелось - пруд пруди, - рассердился Леднев. - Мотаешься целые дни по участкам, а всё говорят: "Не бывает, ничего не делает…"
- Все-таки он правильно заметил. Хорошее дело можно быстро ославить. Кому комнату отдали?
- Есть список, утвержденный комиссией. Интересуетесь - занесу. Начальник участка так предложил, а я поддержал. Не я один…
- Вот именно: не вы один, - жестко сказал стриженый. - Хорошее качество "поддержать": всегда не в ответе. - Взглянул на Илью по-доброму. - Если все так, как рассказал, получит ваш Тепляков комнату. Он что, комсомолец?
- Какое! - улыбнулся Илья, на миг представив в глазах Серегу. - У него трое детей. Семья приехала, а он живет в общежитии. Поэтому-то и обидно. Серега - что ни на есть нуждающийся. Один, так он и не попросил бы.
- Но вы-то почему хлопочете? - округлил глаза стриженый. - Какое ваше дело?
- Наше какое дело? - теперь изумился Илья. - Тепляков в чьей бригаде работает? У нас. Чье же это дело?
Вышли из постройкома, Иван потер нос и сказал:
- Впутал ты меня в историю. Я ведь тоже решил, что твой Серега - комсомолец. - Иван достал из кармана блокнот и черкнул в нем.
- Ваня, уходи ты с этой работы, пока не поздно, - участливо посоветовал Илья, проследив, как он снова прячет блокнот. - Не то тоже станешь бездушным бюрократом. Понимаешь, видимо, работать с людьми - большой талант нужен, призвание какое-то. Взял и зачеркнул человека - не комсомолец.
- Брось ты, - краснея, сказал Чайка. - Не потому я вовсе вычеркнул его. Дело-то выиграли. Ну и черкнул, чтобы потом не запутаться. Столько фамилий - голова кругом. Хочешь, опять впишу, только помечу, что все в порядке. - Достал блокнот и тщательно записал: "Тепляков Сергей. Получил комнату". - Теперь доволен? Что уставился?
- Кто это такой? - спросил Илья. - С Ледневым был?
- Ты меня изумляешь, - развел руками Иван. - Работаешь столько времени и не знаешь. Захаров, секретарь парткома. И напрасно ты при нем горячился, можно было и так разобраться.
Илья присвистнул, хотел что-то сказать, но смолчал.
- Пожалуй, я пойду, - после некоторого молчания заявил он. - Спасибо тебе.
- Не за что, - сказал Иван, посматривая с ухмылкой, как Илья помчался к самосвалу, шедшему на третий участок, ловко вскочил на подножку и прямо на ходу взобрался в кабину.
Илья спрыгнул с самосвала недалеко от котлована. Около экскаватора Перевезенцева никого не было. Не стояли даже машины, дожидающиеся груза. Илья обошел вокруг экскаватора и только тут заметил Григория. Он лежал на земле, постелив фуфайку.
- Ты чего? - спросил он Илью вместо приветствия.
- Генка где?
- Семь бед свалилось на твоего Генку. В больницу ушел.
- В больницу! - У Ильи вытянулось лицо. - Зачем?
- К брату. Брат плох. Вторую неделю лежит. Только устроился работать, плакаты и лозунги писал в красном уголке… И свалило. Художник - парень такой… Рисовал меня. Вчера страшно плохо было, на уколах жил. - И, заметив, что Илья остолбенело смотрит на него, заорал: - Ну что встал! Нету Генки, сказал же! Все утро пришибленный ходил, прогнал я его.
Илья медленно пошел прочь. Перевезенцев опять лег на фуфайку и закрыл глаза. Потом повернулся на другой бок и, злясь больше на себя за свою грубость, пробормотал:
- Чего ходят? Друзьями называются, друг о дружке ничего не знают.
Глава пятнадцатая
В субботу, возвратившись со стройки, Илья попросил мать:
- Приготовь на завтра что-нибудь в больницу. Товарищ заболел.
- Кто же? - всполошилась Екатерина Дмитриевна. - Что с ним?
- Не знаешь ты его, мама. Генкин брат… Вернее, не брат, только живут как родные братья. Василий с войны такой: подлечат его, а он вскоре опять в больницу.
Екатерина Дмитриевна поохала, потом оделась и ушла в магазин. Илья взял было с этажерки книгу, собираясь почитать. Пролистал несколько страниц и положил книжку обратно. На глаза попала тетрадка в тонком коленкоровом переплете. Сюда он когда-то выписывал понравившиеся мысли из книг, стихи. Илья прочел несколько строчек - как это все наивно и смешно. Бросил тетрадь на место, надел плащ, запер комнату и вышел. Ему захотелось проведать своих стариков, у которых уже давно не был.
Как и следовало ожидать, они играли в лото. Увидев Илью, Оля, сидевшая на диване с семейным альбомом, обрадованно поздоровалась. В альбоме были и пожелтевшие от давности карточки с изображением лихих усатых дядей, и совсем свежие. На одной был снят маленький Илья, большеголовый, с любопытствующими глазами.
- Ты прекрасно сохранился, - сказала Оля, показывая ему снимок и заливаясь колокольчиком. Она вся преобразилась в его присутствии, глаза светились тихой неизъяснимой радостью, и нельзя было без улыбки смотреть в них.
Илья подсел к ней на диван, и они вместе досмотрели альбом.
- Может, ты скажешь ей, - вдруг проговорила бабка. - Хочет уходить в общежитие. Разве плохо у нас? И мы привыкли. Ведь как Веруська…
У старушки глаза наполнились слезами.
Ласковая, обходительная Оля пришлась по сердцу старикам, и ее желание уйти от них они приняли как обиду.
- Что это ты, право, выдумала? - спросил Илья.
- Я всего разок заикнулась, - смущенно пояснила Оля, перебирая пальцами косу.
- Это я на нее покрикиваю, - вмешался дед. - Заело ее, и уходит. А хлеб не умеет резать. Наковыряет - не знаешь, какой стороной в рот совать. "Уйду, - говорит, - сами режьте". С норовом девка, - одобрительно заключал он.
- Ой, ты какой, дедуся, злопамятный, - упрекнула Оля. - Уж забыть бы пора, а ты все повторяешь…
- А у нас новость. Сереге Теплякову комнату дают, - сказал Илья. - Радуется, как ребенок.
- Когда-нибудь и у меня будет комната, - проговорила Оля. - Дедку с бабкой на иждивение возьму. У них к тому времени коммунистическая сознательность подымется, они от государственной пенсии откажутся. А кормить-то их все равно надо будет.
- Нет уж, - сказал дед, - что заработал, не отдам. Будешь получать свою - и отказывайся.
- Дедуся, когда из меня бабка выйдет, наступит полное удовлетворение всех моих запросов. Деньги мы побросаем в ямы, которые для домов роют. Ох, и крепко стоять будут!
Оля совсем развеселилась, чмокнула стариков по очереди и закружилась по комнате. Длинные косы разлетелись в стороны.
- Хорошее на мне платье? - спросила Илью.
Платье было самое обыкновенное: из ситца, с короткими рукавами. Но оно шло к ней, и Илья сказал:
- Замечательное!
И Оля опять залилась колокольчиком.
- Ты зашел, чтобы позвать гулять? - спросила она, глядя на него открыто, маняще.
- Пожалуй, - смешался он, потому что такое ему вовсе не приходило в голову. - Если хочешь, пойдем.
- Только не до ночи, - строго сказал старик: ему нравилось командовать Олей. - Запру и не пущу.
- Дедуся, - капризно протянула девушка. - Я же с Илюшей.
- Хоть с чертом, - беспечно сказал старик. - А придешь ночью - не пущу.
Но по глазам было видно: пустит и даже спать не ляжет, будет поджидать.
Оле захотелось на танцы, но сады уже были закрыты, а в клуб идти Илья отказался. "Побродим по бульвару?" - "Конечно! Это очень интересно". - "Погуляем по набережной у Волги?" - "Вот именно, у Волги. Там так красиво". Что бы Илья ни говорил, она со всем соглашалась. Лишь бы ему не было скучно, а ей всегда весело. "Почему?" - удивился он. "Потому что с тобой". Илья покосился на нее и ничего не сказал.
Недалеко от набережной, у серого здания, приткнулось открытое кафе - полотняный навес, вздрагивающий от холодного ветра, груды пожелтевших листьев под мраморными столиками.
Илья выбрал местечко у стены, где не так дуло. Подошла пожилая официантка.
- Ты замерзла, давай какого-нибудь вина выпьем, - сказал Илья. Оля согласно кивнула.
Почти все столики были свободны. В углу, у буфетной стойки, сидели двое - мужчина и девушка, пили кофе. Илья узнал их: Сергей Шевелев и застенчивая рыжеволосая Галина подружка. Девушка была грустна и уж не смотрела так восторженно, как в тот вечер, и артист уже не пел: "Хочу к младой груди прижаться…" Его тусклые глаза лениво оглядывали редких посетителей. Шевелев встретился с Ильей взглядом, сделал вид, что не узнал. Что-то сказал своей собеседнице, а потом они поднялись и ушли…
Официантка принесла вино и пирожное.
- Молодожены, наверно? - спросила она, радуясь случаю поговорить со свежими людьми.
Оля опустила голову, затеребила пальцами косу.
- И что смущаешься! - воскликнула официантка. - Радость, девонька, не скрывают, она должна быть на виду. Чтобы и другим приятно было от радости-то твоей.
Вздохнула глубоко и неторопливо пошла к буфету.
- За что мы выпьем? - спросил Илья.
- За то, чтобы все было хорошо, - прошептала Оля.
Илья засмеялся.
- С удовольствием выпью… И за ту пару, которая только что ушла. Вернее, за нее. Мне она показалась кроликом, он - удавом. Чтобы у нее все было хорошо…
- Недаром говорят: что далеко, то и видно, - печально проговорила Оля. Стоило Илье посмотреть ей в глаза, и он прочел бы немой упрек: до чего же ты невнимательный. Где-то что-то увидел, а вот что рядом с тобой сидит девушка, для которой каждое твое ласковое слово - радость, не хочешь замечать.
Видно, и вправду говорится: что сердце не заметит, того и глаз не увидит.
Когда Илья подвел ее к дому и показал на часы, было ровно двенадцать. Оля пожалела, что так незаметно пролетел этот вечер.
- Постоим немного, - попросила она. Потом вдруг закрыла лицо руками и затихла. Илье показалось - плачет.
- Что с тобой? Что ты? - участливо спросил он. Первый раз видел он ее в таком подавленном состоянии.
- Илюша, - тихо сказала Оля. - Смешной ты… Ты так ни о чем и не догадываешься? - И с каким-то отчаянием, дерзко добавила: - Почему бы тебе не взять меня в жены?
Илья растерянно погладил ее мягкие волосы, стал успокаивать.
- Тебе тоскливо, домой хочется. Такое бывает. В голову лезет разное…
- Ну почему ты такой? - с горечью спросила Оля.
- Какой? - не понял Илья.
Оля заглянула ему в глаза и сказала совсем не то, что думала:
- Хороший и смешной. Никто тебя так не любит, как я. Неужели не видишь? Пусть они там… лучше, может. Но никто тебя так любить не будет. Никогда. - И опять повторила: - Неужели не видишь?
"В самом деле, неужели не видел?" - подумал Илья. Представил первую встречу на шоссе около стройки. Оля тогда привлекла его какой-то отчаянностью, знакомой ему по себе, и он сделал попытку помочь ей: "Сиди. Куда пойдешь, ночь уже". Она запомнилась ему и в клубе - гневная, хлещущая по щекам Гогу Соловьева: "Спасибо тебе, Оля!" Потом он видел ее на работе с молоточком в руках: "А слушаются тебя". "Видел ли я?" - снова задал он себе вопрос и признался, что видел, и она каждый раз чем-то волновала, радовала его. Да и сегодня, не ради ли нее он пошел к старикам? "Я тебя, наверно, полюблю, может, не сейчас, но полюблю, - мысленно произнес он. - Крепко, и так, что сам мучаться буду от любви своей, от счастья…"
- О Гальке все думаешь! - вспыхнула Оля, глаза ее сверкнули ненавистью. - Смешной дуралей. Не любит она тебя. Всем ясно, тебе одному не ясно. Не для тебя она вовсе, и не та, которую тебе надо. И почему в жизни так случается? - с отчаянием проговорила девушка. - Твоей Гальке наверняка жениха с положением надо. Ты для нее обычный, на кой ты сдался ей! Может, вспомнит после: вот парень был, любил как - баранки из себя гнуть позволил бы. Локти кусать будет. Я же знаю, как ты бродишь перед ее домом, вижу, как меняешься, когда встречаешь ее. А она не любит. Всем ясно, тебе только не ясно. Не такая тебе нужна. Она сейчас с этими идиотами связалась и довольна…
- Что ты мелешь? С какими идиотами?
- Прости меня, - тихо сказала Оля. - Нехорошо, знаю, так говорить о других, а не могу. Вот здесь сидит она у меня… Дай я тебя разок, всего разок поцелую и не буду больше тревожить, никогда не буду. Я уеду, совсем уеду, может, и забудусь.
- Вот глупости какие. Незачем уезжать. Пройдет немного, и успокоишься. Да тебя каждый будет рад полюбить.
- Но ты-то не любишь, - горько усмехнулась Оля. Нежно обняла его и крепко поцеловала. Илья тихо отстранился и быстро пошел прочь. Оля села на скамеечку перед домом и беззвучно заплакала. От слез ей нисколько не становилось легче.