Роман является итогом многолетних раздумий читинского писателя Николая Кузакова о творческой, созидательной силе революции в Забайкалье. Действие произведения охватывает время от становления там Советской власти до наших дней.
Судьбы героев переплетаются в остросюжетном повествовании. Круто меняется жизнь всего эвенкийского народа, а значит, и юной шаманки Ятоки. И когда начинается Великая Отечественная война, русские и эвенки в одном строю защищают Отечество.
Умение увидеть и показать за судьбами своих героев судьбу народную отличает прозу писателя.
Содержание:
Сын тайги 1
Книга первая - Любовь шаманки 1
Часть первая 1
Часть вторая 25
Примечания 101
Николай Кузаков
Красная волчица
Сын тайги
Однажды, после встречи с воинами-читателями, в красном уголке зашел разговор о Забайкалье, о его людях, природе. И вот один из офицеров рассказал про бывшего своего солдата из забайкальских охотников: "Захожу в казарму, - был я в ту ночь дежурным по полку, - вижу, одна из коек пустая. Спрашиваю дневального: "Где солдат?" - "В лесу он. Старшина разрешил". А тайга рядом - за воротами. Иду проверить: невдалеке костерок горит, и солдат сидит у огня. Увидел меня, вскочил. Роста саженного, лицом на эвенка похож и так-то жалобно говорит: "Разрешите, товарищ капитан, у огонька посидеть. Вся душа по тайге выболела…"
Много лет спустя, когда к нам, в писательскую организацию Читы, принес рукопись Николай Кузаков, мне вспомнился рассказ офицера. Смотрю на автора: высокого роста, широкоплечий молодец. Оказалось, что это и есть тот самый солдат, так тосковавший по тайге.
Трудная, но и очень интересная судьба сложилась у Николая Кузакова. Родился и вырос он в глухой, таежной деревушке Ике на притоке Нижней Тунгуски. И немудрено, что с ранних лет пристрастился к охоте и уходил в тайгу на промысел с дедом или с отцом.
Но вот началась Великая Отечественная война. Ушли на фронт отцы и старшие братья, и тринадцатилетний подросток, как и его сверстники, стал кормильцем не только семьи - матери и трех младших сестренок, - но и всего стойбища. Теперь уже ему было не до школы. К этому времени Николай, не по годам рослый парень, был уже настоящим охотником: без промаха бил он белку так, чтобы не испортить шкурку, месяцами живал в лесных зимовьях, добывая соболей, коз, лосей и медведей. Привык терпеливо переносить и вес невзгоды промысловой жизни.
Весной, когда заканчивался охотничий сезон, Николай становился почтовым ямщиком. Собственно, это понятие в тех условиях было весьма относительным, ибо тележных дорог там не было. Ямщик навьючивал кожаные сумы на свою лошадь и вместе с почтальоном пробирался от полустанка к полустанку. Так и доставлялась почта в деревушки через таежные дебри по горным тропам. И у Николая за плечами всегда висела его верная спутница - охотничья винтовка.
В духе таежных традиций рос и мужал сын тайги, а она, как ласковая мать, кормит, одевает, обогревает человека, и нет для охотника ничего милее и краше ее, хотя и бывает она порою суровой, безжалостной. Так и люди, воспитанные тайгой, внешне суровы, а душою просты, добросердечны. Охотник никогда, даже будучи голодным, не выстрелит в стельную изюбриху, косулю. Сын тайги оберегает природу от всяких напастей, последним куском поделится с голодным, в беде не бросит товарища. Таким воспитала тайга и Николая Кузакова. Возможность учиться появилась у него только в армии. В двадцать один год Н. Кузаков садится за парту и, закончив вечернюю среднюю школу, учится дальше. Тринадцать лет прослужил он в армии, стал журналистом, писателем.
Николай Кузаков - автор романа "Рябиновая ночь", повестей "Тайга - мой дом", "У седого костра", "Фляжка голубой воды" и других, которые тепло встречены читателями.
Роман "Красная Волчица" - это взволнованный рассказ о преобразовании мира, о том, как Советская власть круто изменила судьбы целых народов. С первых страниц перед нами встает юная шаманка Ятока. Сложен, мучителен путь этой девушки в новую жизнь. А ее путь - это путь всего эвенкийского народа. И когда началась Великая Отечественная война, теперь уже бывшая шаманка Ятока учит подростков охотничьему делу, шьет теплую одежду для фронтовиков, собирает для госпиталей лекарственные травы, воспитывает детей.
В произведении создано немало интересных образов, таких, как председатель сельсовета коммунист Степан Воронов, бывший партизан участковый милиционер Матвей Кузьмич Гордеев, спиртонос Кердоля, почтальон Люба Гольцова, охотник Яшка Ушкан. Настоящими таежниками выведены Василий и Димка Вороновы.
Читаю роман - и словно вместе с Василием и Димкой Вороновыми иду по тайге и вижу ее во всем величии и многообразии: то грозно бушующей во время зимней вьюги или мартовской пурги, то весенней, когда сопки расцвечены розовым багульником, а в долинах белые в цвету кусты черемухи и дикой яблони кажутся обсыпанными снегом. Видишь и алую полоску утренней зари, слышишь бормотание токующих косачей.
На первый взгляд кажется, что роман написан просто, в народной интонации, но за этой простотой скрывается художественное мастерство.
Роман "Красная Волчица", несомненно, новый шаг в творчестве Николая Кузакова и, на мой взгляд, удача автора.
Чита 1982 г.
Василий БАЛЯБИН
Книга первая
Любовь шаманки
Жене моей Евгении Герасимовне посвящаю
Часть первая
Раскаленным шаманским бубном висит солнце. Разморилась тайга, безжизненно обвисли листья у берез. Даже вечно чем-то встревоженные осины обессилели от зноя и не шелохнутся. Птицы перекликаются лениво, и глухо журчат ручьи. Нагретый воздух пахнет смолой. Все живое ждет ветерка, чтобы искупаться в его прохладе и согнать дремоту, а он отсиживается где-то в чаще.
Василий остановился, приподнял кепку с черным накомарником, вытер пот со лба, поправил на широких плечах поня′гу, ружье и опять стал взбираться в гору. Вокруг, от горизонта до горизонта, зелеными волнами застыли горы, кое-где среди них, точно паутины, поблескивали на солнце речки, до боли в глазах светились лысины гольцов.
Под мохнатыми кедрами лежала смолистая прохлада.
В ветках копошились кедровки, лениво пересвистывались бурундуки. Весь хребет был в ямах. Одни из них заросли травой, другие были свежими. Это медведи оставили следы от грабежа бурундучьих кладовых с орехами.
Василий вышел на таежную тропу. Мох и земля были вспаханы оленьими копытами. Малыш обнюхал следы и посмотрел на хозяина.
- След вчерашний, - определил Василий. - Эвенки прошли. На Светлом бору должны остановиться. Помнишь, к нам девчонка заходила - Ятока. Что-то тогда про любовь толковала, про шаманов. Чудачка.
Василий вспоминает: дело было зимой. Пришли эвенки сдавать пушнину. Сельские ребята устроили для них концерт. Потом сыграли пьесу "Хитрый шаман", сочиненную учителем Поморовым. Василий играл шамана. А на другой день, вечером, к Василию пришла Ятока.
- Это тебе, Вася. Сама спромышляла. - Ятока подала ему шкуру соболя.
Василий провел рукой по меху.
- Хорош. Я таких тоже добывал. Возьми.
Ятока замахала руками:
- Это тебе, Вася.
- Ты в своем уме? Или я калека, ружье не могу держать? Или в горах не бываю?
- Не сердись, бойё. Ты шаманил, я - шаманка. Ночью Делаки′ приходил, любить тебя велел. Соболь шибко смелый зверек. Приносить удачу тебе будет.
- Я-то хотел сватов засылать. А ты, на тебе - шаманка, - рассмеялся Василий.
- Пошто не веришь? Делаки сказал, я слушать его должна.
- Раз Делаки сказал, ничего не поделаешь. Давай вместе шаманить.
Тогда этой шуткой и закончился разговор.
Какой теперь стала Ятока? Прошло ведь несколько лет.
Впереди показались сосны, редкие, без подлеска, залитые светом. Отсюда и название родилось - Светлый бор. У его подножья синело озеро, а по берегам росли кусты черемухи, ольховника и тальника. Напротив бора, на другой стороне озера, прямо из воды поднялась серая скала. Это место и облюбовали эвенки для летней стоянки.
От бора донесся лай. Василий взял на поводок Малыша, чтобы его не искусали собаки, и вошел в сосняк. Среди деревьев полукругом расположилось десятка два чумов: одни обтянуты самодельной замшей, другие - берестой. Чуть в стороне, под густыми соснами, гольцом белел чум из парусины. "Чум Мотыкана", - подумал Василий. За ним стоял чум Урукчи - другого богача.
Женщины, ребятишки с любопытством рассматривали русского парня. Из берестяного чума вышел приземистый эвенк; На его черноволосой голове две косички. Увидев Василия, он заулыбался:
- Здравствуй, бойё.
- Кайнача, друг, здравствуй.
- Заходи, гостем будешь, - Кайнача отбросил полог. Василий привязал к сосне Малыша, поставил к дереву пальму′, повесил на сучок ружье, понягу и вошел в чум. Посредине дымил костер. Возле него лежала вышарканная оленья шкура. Она служила Кайначе и ковриком для сидения, и постелью. По другую сторону костра висели штаны из ро′вдуги и такая же обувь. У входа стояли ружье и пальма.
- Худо живет пастух Мотыкана, - заметил Василий. Кайнача был только на год моложе Василия. Десятилетним пареньком остался он сиротой: отец погиб на охоте, мать умерла при родах. Тогда и взял его к себе Мотыкан. Вначале Кайнача прислуживал у него в чуме, а подрос - стал пастухом.
- Нету Мотыкана, - отозвался Кайнача, подбрасывая в костер мелко нарубленных сучков. - Духи к себе взяли. Зимой. В большие морозы.
- Молодцы. Все-таки догадались
- Пошто так говоришь, бойё, - на плоском лице Кайначи появился испуг.
- Он буржуй. А таким место теперь только на том свете. Кто же теперь ваш род возглавляет?
- Ятока, шаманка.
Василий с удивлением посмотрел на Кайначу.
- Она взаправду шаманка?
- Пошто не веришь? Кайнача никогда не врет.
- Черт с ней. Ты-то теперь что делаешь?
- Ятоке помогаю: чум ставлю, дрова рублю, оленей имаю - все делаю.
- Плюнь на все и давай к нам в деревню. Мы товарищество "Красный охотник" создали, совместно неводим, сено косим. Дом тебе построим, женим.
- Ятока не пустит. Кто ей помогать станет?
- Пусть чертей своих впрягает. Они от безделья, поди, зажирели.
- Не говори так, - испугался Кайнача. - Ятока все слышит.
- Совсем ты, паря, испортился. Стал как пустая баба. Надо мозги тебе ставить на место.
- Это потом будем. А сейчас давай чай пить.
Кайнача налил в деревянные чашки заварки из ча′ги, достал из мешка твердую, как камень, лепешку.
- Мяса нет, бойё, - извинился Кайнача. - Кочевали много. Некогда промышлять было.
- Взял бы у Ятоки оленя. Куда ей целое стадо?
- Разве я плохой охотник? - обиделся Кайнача. - Зачем просить у Ятоки буду мяса? Пойду в лес. Сам спромышляю зверя.
- Он не привязанный. Я сегодня весь день проходил, только одного глухаря и видел.
- На другой день пойдешь, на третий, все равно добудешь.
- Это так. Приходи к нам в гости. Мама рада будет.
- На охоту схожу, приду. Мяса нету, совсем худая жизнь. Лепешку ем, голодный хожу.
В открытый полог Василию была видна часть стойбища. Маленькие дети возле чумов играли с собаками, из палочек и веточек городили балага′ны, ребятишки побольше - бегали с луками, охотились на бурундуков. Женщины у костров готовили еду и выделывали шкуры.
На тропинке среди чумов появилась девушка в ярком цветном сарафане. Шла она быстро, легко. На смуглом с острым подбородком лице выделялись большие черные глаза. На груди, в такт шагам, покачивались две тонкие косы, и серебряные монеты в них позванивали. На ало′чах переливались узоры из разноцветного бисера.
Василий залюбовался. "Надо же богу такую красоту создать, - подумал он. - В лесу встретится, за сон примешь".
- Ковой-то ты там увидел? - спросил Кайнача.
- Девушку. Да ты только посмотри.
- Нравится?
- Первый раз в жизни такую вижу.
- Это же Ятока. Шаманка.
Ятока, чуть склонившись, приостановилась у входа. Косы метнулись вперед, звякнули монеты.
- Проходи, - пригласил Кайнача.
Ятока вошла, поздоровалась с Василием и села рядом.
- Пошто в мой чум не пришел?
- У меня друг есть, к нему зашел.
Василий с любопытством смотрел на Ятоку. Русские считали шаманов шарлатанами, а поэтому не любили их и в то же время побаивались - кто знает, могут порчу напустить.
До Ятоки в роде был шаман Амуктан. Василий его знал хорошо. Тщеславный и злопамятный старик. Люди одного его взгляда боялись. А тут перед ним сидела совсем еще девчонка, и это никак не вязалось с представлением о шаманах.
- А ты настоящая красавица, - улыбнулся Василий.
- Ты тоже совсем мужик стал. - Ятока коснулась волос Василия. - Мягкие, как мех соболя. Такой ты ходил ко мне во сне.
Ятока на секунду задумалась.
- Много ласкал. Шибко любил во сне. К себе звал. Я пришла. Люби меня.
Широкие брови Василия, сросшиеся на переносице, поднялись.
- Ты это серьезно, Ятока?
- Пошто пустые слова говорить буду. Мне отец много оленей оставил. Пять тысяч. Всех бери.
- Оленей, говоришь. А на что они мне? Они с голоду передохнут в деревне, где держать их буду? - перевел разговор на шутку Василий.
- Пускай дохнут. Будем охотиться. Только люби меня.
- Какой я тебе жених, - миролюбиво проговорил Василий. - У меня только и богатства, что чуб густой. Тебе нужен жених с достатком, как Урукча, чтоб ровня был.
- Зачем мне нужен старый Урукча? Я тебя люблю.
Ища защиту, Василий посмотрел на Кайначу. Тот молча сидел по другую сторону очага и курил трубку.
- Ятока, а если у меня девушка есть, тогда как быть?
- Мой будешь. Я - шаманка.
Василий усмехнулся.
- Пошто смеешься? - в упор посмотрела на него Ятока.
- Не сердись, Ятока, - Василий встал и сразу тесно стало в чуме. - Мне пора домой.
Он нагнулся и шагнул из чума. Следом за ним вышли Ятока и Кайнача.
Василий надел понягу, отвязал Малыша, Ятока сняла с сучка ружье и подала ему.
- Пусть хорошо стреляет, - с нежностью проговорила она.
- Спасибо, Ятока.
- Приходи. Шибко ждать буду.
- Обязательно приду.
Путь Василию преградила река. На отмели, рядом с его лодкой, стояла еще чья-то. У омута, под развесистым кустом талины, сидел мальчишка. Василию была видна только его спина, на которую спадал накомарник. Почувствовав на себе взгляд, мальчик оглянулся. Василий узнал Ганю Воронова.
- Здорово, красный командир! - Звал он Ганю так потому, что тот мечтал стать красным командиром.
- Здорово, - не торопясь ответил Ганя.
- Много поймал?
- Штук двадцать ельцов да сига. Мама на пирог велела наловить.
Ганя отвечал, а сам косился на поплавок, который недвижимо лежал на синей глади воды.
- В такую жару, поди, вся рыба прокисла, - Василий кивнул на реку.
- Нет, мало-помалу клюет.
Ганя выдернул удочку, наживил червя, поплевал на него и снова закинул. Делал он все неторопливо, с достоинством.
- Ехать учиться в город не раздумал? - спросил Василий.
Ганя насупился.
- На что ехать-то? Был бы отец, а мать, сам знаешь, где столько денег возьмет?
- Не печалься. Что-нибудь придумаем, - обнадежил Василий. - Мне бы тоже за парту. А то хожу, как слепой в лесу, то на одно, то на другое дерево натыкаюсь. Вот солнце в небе. А ты знаешь, как оно держится? То-то. Или почему рога у изюбря целебные, а у сохатого нет? Один корм едят, в одном лесу живут. Не знаешь? А я хочу все знать. Ну, ладно. Бывай здоров.
- Я с десяток еще поймаю да тоже домой. Надо на сенокос собираться.
- Мне тоже. Завтра выезжаем.
Василий сел в лодку, взмахнул веслом. Быстрые волны вынесли его за поворот реки. Впереди показалась Матвеевка. На самом берегу стоит их дом. Большие окна с резными наличниками весело смотрят на речку. Срублен дом из столетних лиственниц - Захар Данилович, отец Василия, строил на века, думал обзавестись большой семьей. Сам-то и он вырос в семье, где было сорок человек вместе с детьми братьев и сестер. И еще бы прибавилось, да сороковой родился с родимым пятном во всю щеку. Старухи решили, что богу неугодна такая семья, и расселились двенадцать братьев.
В доме у Вороновых просторно: прихожая, куть, горница, в ней отгорожена комната с окном на речку для Василия. На сундуках и деревянных диванах лежат кумаланы - коврики, сшитые из шкур оленьих голов, на полу яркие домотканые дорожки. Чистота.
В ограде амбар, к нему навес пристроен. Под навесом верстак, на стенах столярный инструмент. Под амбар уходит погреб. За амбаром скотный двор. На воротах прибита медвежья лапа, чтобы дух таежного владыки прогонял болезни от животных. Во дворе две коровы и два коня. У амбара на привязи три собаки: одна Василия и две Захара Даниловича.
Издалека идет род Вороновых. Когда-то в сосновом бору у скалы поселились три казака-пугачевца. Сурово приняла тайга казаков: одного задавил медведь, второй умер от цинги, а третий, Матвей, выжил. Встретился с эвенками, женился на княжеской дочери. И пошли от Матвея потомки с буйной казацкой кровью и тунгусскими вольными крыльями. Добрые охотники выросли. Окрепли сыновья, и стали к ним прибиваться разные люди. Породнились, потому-то и половина в деревне Вороновых.