- Верные доглядатаи докладывают мне, что по разумению неоперившегося всеядного пожирателя маловесный товар дает большой навар, поэтому штампуются ножи, вилки, ножницы, иглы, бляшки-пряжки и прочая галантерея, вплоть до крестиков...
- Каких крестиков, Феофан Григорьевич?
- Нательных. Позолоченных, из американского желтого сплава. Для епархий. Через молодого попа Никодима заказ. На паях. Чистая прибыль одиннадцать копеек и восемьдесят семь сотых на крестик. Вот он каков, точный счет. Миллион крестиков - почти что двести тысяч в лузе, без кия.
- Но позвольте, - задумался Потаков, - миллион крестиков - это тысяча тысяч... Их не так просто изготовить. Если взять оптимально по тысяче крестиков в день, для этого понадобится без праздников более трех лет.
- Это на ваш счет, драгоценнейший Антип Сократович. А у него свой. Он изготовил маленькие, переносные штамповальные станочки для женских рук и раздал их через овчаровскую Кассу старикам, женам рабочих, и те не по одной тысяче их в день наштамповывают. Весом сдают. Считать нет возможности. В арифметике цифр не хватает, а до астрономии не дошли, вот и взвешивают крестики фунтовыми гирями.
- Завидный заказ, Феофан Григорьевич!
- По справедливости говоря, у него много интересного, а еще более - скрытного. Темнит! Но до всего можно добраться. Говорят, что скоро появятся удивительные пять скороходных самонарезающих винтонарезных станков различных диаметров. И якобы они позволят многое собирать на болтах.
- Удорожит это...
- Не скажите, драгоценнейший Антип Сократович, не скажите. Пророк глаголет - гвоздем прибыли фирмы Акинфиных является новый, дешевый гвоздь, болт будет королем.
- М-да... - почесал за ухом, затем под мышками Потаков и сказал, откровенно завидуя: - Чемпион-шампиньон в темноте растет, а выйдя на свет, все грибы затмевает... Проникнуть бы в его темноту.
- Это уж не так сложно, душа моя. Революционеров и тех разнюхивают. А этот гриб хотя и в тени, но на поверхности. К нему и к Родиошке любой слесарь вхож. А у вас есть такой!
- Кто?
- Тот, что, мною был уступлен вам, сокровище мое, и за коего я недополучил обещанной благодарности. Теперь я уже не считаю на тысячи, перейдя на более мелкую купюру, довольствуясь и трехзначными ассигнациями. Старею. Скоро выйду за штат...
- Сегодня же будет полный ажур. Даже сейчас. - Потаков вынул из кармана бумажник, а из бумажника деньги. - Кажется, точно. Говорите же, как можно применить для этих целей Сережку Миронова.
- Очень просто. Вы поссоритесь с ним, выгоните его, пообещав ему выплачивать ежемесячно то, что он получал. И вы будете знать до последней насечки на гвозде, что делается у этого англомана.
- А примут его?
- Настежь ворота раскроют. Он же в одной навозной куче вызревал с этим шампиньоном. Учился в том же домашнем училище...
После сказанного Шульжин мог из одной игры пригласить в другую. И он, уложив в пирамиду шары, сказал:
- Как всегда, вам разбивать...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
"Дог лает, а локомотив мчится". В такой перелицованной и осовремененной редакции слышал в Англии старую пословицу Платон Акинфин. С нее он и начал свою речь на инженерно-техническом совете, в зале приемов, куда были приглашены и некоторые мастера, а также и пусковики, именуемые в наши дни наладчиками.
Сидел тут же и "уволенный" Потаковым механик-пусковик Сергей Миронов.
Председательствовал, как всегда, Родион Максимович Скуратов. Речь Платона была короткой и густой.
- Фирменный знак, или фабричная марка, не просто нарисованная фигурка, отличающая одну фирму от другой. Это ее визитная карточка, это сфокусированное выражение лица фирмы. Фирменный знак должен быть нарисован очень просто и выразительно, чтобы его можно было ставить на любое изделие, вплоть до головки гвоздя. Сейчас я вам покажу предварительный рисунок нашей фабричной марки. Вот он, - Платон развернул лист чертежной бумаги. - Как видите, господа, здесь изображены весы с уравновешенными чашами и в пространстве меж ними буква "А". Мне кажется, господа, лаконичнее и выразительнее едва ли можно изобразить смысл, цель и главную идею наших общих дерзаний.
Почему были взяты уравновешенные весы, не понадобилось объяснять. Буква "А" также легко разгадывалась. И все было ясно. Однако всегда находятся подхалимы, и один недовырванный корешок Шульжина, попросив разрешения у председателя, сказал:
- А почему же нет широкоизвестной и зарекомендовавшей себя фамилии владельцев фирмы полностью? Что значит "А"? Могло быть "Б", а то и какая другая буква. Почему полностью не назвать зарекомендовавшую себя фамилию Акинфиных?
- Я знал, что такой вопрос зададут, - ответил Платон Лукич, - и готов объяснить. Во-первых, Акинфины ничем особенным еще не зарекомендовали себя. Не конными же приводами. Не кустарными же молотилками и тем более веялками... О весах, кажется, сомнений нет, есть только о букве "А". Это первая буква нашего алфавита, как и "альфа" у греков, как и у многих народов, ею начинаются все алфавиты. Буква "А" легко запоминается и хорошо смотрится. В ней тоже есть равновесие сторон, как во всяком равнобедренном треугольнике. За буквой "А" может подразумеваться и слово "акционерное"... А что касается Луки Фомича Акинфина и его сыновей, то кому до этого дело, кроме нас с вами, господа? А одному из сыновей нет дела и до нас с вами, господа.
Далее предстояло обсудить совету также, казалось бы, никчемный вопрос. А он важен, как й фирменный знак, для каждого, потому что, по утверждению председателя Кассы, всякий из работающих в фирме сам по себе фирма. И тысячи таких фирм, не называясь акционерами, являются таковыми по сути дела.
О заводском номере докладывал Овчаров.
- Господа! В нашей обстановке заводской номер рабочего все еще остается самым простым и удобным заводским паспортом. Жестянки, которые выдавались у нас со времен царя Косаря и царицы Курицы, имеют неприглядный вид. Они легко теряются и не уважаются. Бирка-кругляшка с цифрой - и все. Ее легко подделать, легко изготовить кому не лень. Новый, общий для всех членов нашей Кассы номер тоже не вычеканен на монетном дворе, но все же его жаль потерять и стоит он рубль. Себе пятак. Но вы же знаете, господа, моего конька. Я со всего хочу иметь выгоду, и не для себя, и не для фирмы, будь она "А" или "Б", а для всех, на чьем труде она держится.
Речь прервалась одобрительным хохотком и хлопками. Овчаров умел овладевать вниманием слушающих его и знал, на какой фразе его прервут аплодисментами. Он поднаторел на выступлениях перед самыми разными людьми. Ободренный Александр Филимонович принялся говорить увереннее:
- Так вот он этот номер. Полтора на полтора вершка ровно. Квадрат. Чеканен из латуни. Отбелен в никелевой ванне, посреди него та же фабричная марка - весы. Под маркой набивной порядковый номер для всех, кроме меня. Я в фирме не состою.
Опять смешки, хохот и хлопки.
- Так вот... В правом нижнем углу буква "М" или "Ж". Мужской это номер или же женский. У нас работают н будут еще прибавляться женщины. И не только ремингтонистки или конторщицы, но и коренные цеховые работницы.
Снова хлопки.
- Так вот... В нижнем левом углу год. Год начала работы. Фирма обещает платить за выслугу за каждый год, и не когда-то после Петрова дня зимой и после дождичка в четверг, а после второго года работы. Всем. Всем без исключения.
Члены совета и остальные поднялись и принялись громко аплодировать Платону.
- Не мне, не мне, - принялся отмахиваться он, - а этому выжиге, - и указал на Овчарова.
- Так вот, - повторил Овчаров, - стало быть, с вас причитается по шкалику с каждого, только не мне, а Кассе. За ее выжигательство.
Снова шум и снова хлопки.
- Так вот... А вверху, вдоль кромки номера, выпуклая полоса для фамилии владельца номера. Кто хочет - гравируй, а нет - и без фамилии номер действителен. Теперь с правого и левого боку по одному слову. Это как бы девиз и обязательство фирмы и Кассы: "Улучшающий вознаграждается". Слева видите слово "Улучшающий", справа - "вознаграждается". Я это нахожу умными словами, предложенными Платоном Лукичом. Короче не скажешь и точнее тоже.
Поднялся Платон и, подняв руку, попросил этим внимания.
- Господа! Мой учитель Юджин Фолстер, выбившись из низов до кафедры магистра, внушил мне, и очень крепко внушил, что самая большая голова не может вместить в себя больше, чем сто голов. Может быть, в каждой из этих ста голов всего лишь гран-полграна новизны, но разве не из этого состоит все то, что мы называем просперити, прогресс, продвижение, процветание и все, что не начинается на "про", но адекватно этому "про" в нашем производстве, промышленности, производительности, проверке давления и напряжения этой новизны...
Слушающие его инженеры почтенных лет, привыкшие к устоявшимся нормам заводских взаимоотношений, да и молодые, невольные продолжатели общепринятого, полностью разделяя сказанное Акинфиным, сомневались в его практической пользе. Сомневался в этом и еще один человек, по имени Вениамин Викторович Строганов. Он сидел в сторонке и записывал происходящее. Его любознательности обязаны многие главы нашего повествования, поэтому расскажем о нем и тем самым перемежим информационно-справочные главы о Кассе знакомством с этим приятным молодым человеком.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Молодой литератор поселился в "Платоновом крыле" дворца Акинфиных. Его в домашнем кругу называли Венечка или "Веничек". Так прозвали его Лучинины. Он не просто однофамилец прославленных Строгановых, но и какая-то родня из обедневшей ветви рода. Про Строгановых говорят, что их в некоторых прикамских деревнях больше, чем белок в тех же лесах. Этот Строганов жил в доме Лучининых. Он тайно и безнадежно был влюблен в Цецилию, оставаясь ее "хвостом" и верным другом.
Вениамин закончил университет, прирабатывал еще в студенческие годы несколько необычными переводами. Он переводил с русского языка на русский же скверно написанные богатыми людьми различного рода сочинения и получал за это не так мало, тем паче что он не претендовал на соавторство.
Один молодой либеральный купец, заболевший сочинительством, показал Вениамину Строганову рукопись солидной толщины. Это была повесть под названием "Как я разбогател". Написана была она разнобойно, читалась же неотрывно. Вениамин увидел в ней ходовую книгу широкого, увлекательного и поучительного чтения. Строганов согласился подготовить ее к печати и привести в должный вид. Купец был счастлив и широко раскошелился.
Повесть была переписана, издана, ее автор прославился, а Вениамин Викторович разбогател. Три издания, одно за другим.
Разумеется, у Строганова было денег значительно меньше, чем у того же Гранилина, но он мог начать издание небольшого литературного журнальчика под названием "Подснежник".
Узнав об этом, Платон сказал:
- Зачем вам, Вениамин, "Подснежник" под снегом, когда на поверхности лежит еженедельная газета.
- Какая, Тонни? Где?
- У нас. И назвать ее можно звонко, весело, привлекательно и загадочно, с большим подспудным, иносказательным смыслом.
- Как?
- "Шалая-Шальва". Чем не название?
Вениамин воспламенился:
- Вы правы, Тонни! Интригующе и оригинально! Но все же я не склонен к щелкоперству, я хочу пусть небольшого, но изящного...
Платон сказал:
- Художник Сверчков также стремится к этому и пишет очень интересные пейзажные и бытовые полотна, но кроме того нужно было есть и кормить семью. И я помог ему быть сытым, одетым, обутым при условии, если он часть своего дарования отдаст рекламным рисункам фирмы... Счастлив и благодарен. Такие замки нарисовал, что так и просятся в руки. Не хочешь, да закажешь их "Акинфину и сыновьям". И с полотнами тоже у него дело лучше пошло. Нужда не висит над ним, рубль не стал для него бичом. Сидит и выписывает цветочки до лепесточка. Женские образы - до последнего волоска ресниц.
При этих словах Платон показал Строганову незаконченный портрет Агнии Молоховой. Увидев ее лицо, Венечка-"Веничек" признался ей заглазно в любви. А увидев ее очно, повторил признание.
- Поздно, - с непринужденной сердечностью и скромностью сказала Агния, - я уже предрешила свою судьбу.
И это не было кокетством или не присущей ей хвастливостыо. Агнию Вениамин Строганов располагал к откровенности. Тонкие черты его лица, кроткое выражение вызывали доверие.
Неожиданное для него признание Агнии в любви, и еще более нежданный ее ответ, и совсем невероятное, оглушившее Вениамина открытие, что сердце Агнии отдано опереточному "куплетчику", певцу шансонеточных "а-ля романсиков", потрясли его. Он хотел тут же уехать в Пермь, где губернатор, знавший Льва Алексеевича Лучинина, предлагал ему "бездолжностное" место "облагораживателя бумаг на высочайшее", не обязывая Строганова постоянно находиться в губернском городе.
Вениамин хотел видеть Агнию, пусть редко, пусть издали, но видеть. И он согласился приступить к созданию газеты "Шалая-Шальва", уйдя вскоре в эту работу целиком, открывая в ней возможности, о которых ни он, ни Платон до этого и не предполагали.
Пока шла подготовка издания шальвинской воскресной газеты, с благословения губернатора, Строганов интересовался необычной Кассой, созданной Овчаровым, и записывал ее также не совсем обыкновенную историю. О ней надо знать и нам, так как она в изломах сюжета нашего повествования скажется не один раз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
"Касса взаимного трудового кредита" много раз меняла название и направление своей деятельности. Прежде она была малозаметным учреждением, наподобие общества трезвости. Сойдутся, поговорят о вреде алкоголизма и закончат собрание выпивкой.
Этого хотя и нельзя было сказать про Кассу, так как она что-то делала, в чем-то помогала, но не была такой заметной, как теперь. И уже одно то, что Касса переехала из деревянного домишка в большой двухэтажный кирпичный дом с колоннами, внушало к ней уважение. А что она такое, пожалуй, не скажет и сам ее председатель. Касса существует отдельно, не при заводах, но и при них. Она похожа на профессиональный союз, какие уже начали появляться, но не является им.
Как и с чего началась она, теперь попризабылось. Помнят об этом и до мелочей знают только Овчаров да еще десяток рабочих.
История Кассы началась с товарищеской складчины десяти дружков-приятелей. Одним из них был мастер-литейщик Овчаров. Его-то и назвали складчинщики своим казначеем. Дело было поставлено до чрезвычайности просто. Овчаров завел небольшую карманную книжку. На каждого из своих товарищей в ней были особые страницы. Из них левые надписывались словом "Внес", правые - "Получил".
Из десятерых Касса выросла до шестнадцати человек. Пришлось избрать в помощь Овчарову еще двоих казначеев. Он стал старшим, а они - простыми. Решали втроем. Решали просто, между дел в литейке.
По примеру этой Кассы появились такие же в других цехах Шало-Шальвинских заводов. Начальство хвалило. В полиции тоже не видели в этом крамолы, ни явной, ни тайной. И когда все кассы решили собраться, им никто не воспрепятствовал в этом.
Собрались в цирке.
На собрании касс была создана единая Касса. Этого хотели все. Больше будет денег - больше можно будет брать взаймы. Спор зашел о том, как назвать Кассу. Овчаров предложил ее назвать "Шало-Шальвинская касса взаимного кредита". Предлагали добавить пояснительные слова: "рабочая", "общественная", "товарищеская", "заводская".
Овчаров настаивал на своем названии и считал, что она и заводская, и рабочая, и товарищеская, что ясно и без названия. И так известно, чья она.
По-разному поняли это настояние, но все знали, что Александр Филимонович Овчаров человек головастый, предусмотрительный и, прежде чем что-то сказать, хорошо обдумывает.
Да и, в конце концов, зачем лишние слова, от которых все равно останется только одно - Касса?
В задачу Кассы будет входить только материальная забота о труженике. И только материальная. Открытая. Гласная. Касса должна быть такой, чтобы ее никто и ни в чем не мог упрекнуть или, хуже того, уличить.
Объявили прием, определили вступительные взносы и возвратные паи. Пайщиками по решению Кассы могли быть и сторонние лица. Одним из них стал сам хозяин, Лука Фомич Акинфин. Он внес десять тысяч рублей.
Резон простой. Общий процент. Больше платят только в ненадежных банках. А здесь надежно. Овчарову и больше можно дать. Не Кассе, а Овчарову.
Опасливее отдавали деньги в рост Кассе заводские начальники, у которых были денежки про запас. Они приехали на Урал "за рублем", и не всем хотелось рассказывать, велик ли у него этот "рубль". У некоторых он был превесьма многотысячен. Например, у его превосходительства господина Шульжина. Ему денежки приходилось скрывать. Но не все же были мздоимцы и воры. Для многих Касса оказалась удобным и близким местом хранения сбережений. Можно было уговорить и прижимистых. Касса общая. И если можно ей помочь, почему же не помочь. Убытка не будет, а выигрыш может быть, Овчаров ввел выигрышный девятый процент.
Два раза в год в цирке выставлялась урна с пронумерованными билетиками. Билетиков было ровно столько, сколько вкладных номерных счетов.
Билетик из урны вытаскивался тем мальчиком или девочкой, кому на этой неделе исполнилось семь лет. Опять игра. По части игр Александр Филимонович Овчаров был большим выдумщиком. Предпочитал он игры честные, исключающие фальшь. В этом смысле лото хотя и азартно, но свято. Так и сказал Овчаров полицейскому приставу, ставя его в известие об открытии игры в лото при кассе.
Общеизвестную игру пришлось расширить и усложнить. Она состояла в том, что всякий желающий играть мог купить карточку лото с номером игры и числом для игры за одну копейку.
Карточки лото на первый случай были отпечатаны в десяти тысячах штук в екатеринбургской маленькой типографии. Отпечатанные под номерами карточки поступали доверенному - кассиру лото, хранителю круглой печати.
Купить карточки можно было всякому.
Кассиру нужно было получить копейку, проставить число дня игры и прописью номер игры. В день случалось до десяти игр.
Играть можно было дома и в цирке. Бочоночки лото с номерами пересчитывались и проверялись лотошниками кассы перед каждой игрой. Затем, пересчитанные, они опускались в черный плюшевый мешок. Девочка или мальчик, знавшие цифры, вытаскивали бочоночки один за одним, как это и делалось во всякой игре в лото. Цифры писались мелом на большой черной доске.
Играющие зачеркивали карандашом выкрикнутые номера. И когда какая-то карта выигрывала, - а выигравших карт было несколько, - лотошник объявлял номер выигравших карт. Количество проданных карт было известно до игры. Кассиру и лотошнику не трудно было при участии выборных от играющих подсчитать по числу проданных карт данного выигравшего номера карты сумму выигрыша. Она вручалась тут же. А те, кто не присутствовал на игре, могли получить выигрыш в течение недели, считая первым днем день игры.