В результате наша команда проиграла с крупным счетом: 2: 13.
Обозленный Семен Разгоняев хотел добавить этому несговорчивому типу, но мы его остановили.
И вот теперь я думаю: почему мы тогда сразу не заступились за товарища в кепочке? Что такое могло нас удержать? Ведь кричал-то он в нашу пользу.
Но еще больше тревожит другое: вдруг у него это дело мысленно начнет получаться, Хорошо, если он останется поклонником своей команды. А ну как его в городе чем обидят! Квартиру, например, не дадут. Или какой-нибудь горячий болельщик, вроде Семена Разгоняева, на стадионе добавит.
Что тогда будет?..
Вообразить жутко!..
ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ОДИН ГЕНЕРАЛ ДВУХ МУЖИКОВ НЕ СМОГ ПРОКОРМИТЬ
Жил-был на свете генерал - из молодых, да ранний. Служил он по инженерному ведомству - и до генеральского чина дошел исключительно благодаря способностям. Шутка ли: две академии закончил, докторскую диссертацию защитил. Большой то есть образованности был человек. Но - легковесный. С идеями. Со своими подчиненными за ручку здоровался, ко всем, без исключения, обязательно на "вы" обращался. "Вы, - скажет бывало, - рядовой такой-то, позвольте вам заметить…" Это рядовому-то! - "позвольте вам заметить".
И вот из-за легкомыслия попал этот генерал в нелепую историю.
Понадобилось ему собственную генеральскую квартиру отремонтировать: потолки там побелить, зашпаклевать кой-чего, панели покрасить, обои переклеить. Поделился он этой своей заботой с адъютантом капитаном Хверапонтовым. Хверапонтов, наоборот, старый был служака, в традициях воспитанный. Он всяких генералов за свой век насмотрелся, привык мысли ихние на лету подхватывать. Достал он туг же блокнотик, очки железные на носу укрепил, черканул раз-другой карандашиком и докладывает:
- На это дело, товарищ генерал, потребуется ровно четыре человека. Разрешите, завтра я занаряжу сержанта Головко с тремя орлами - они вам за сугки квартирку обделают, как яичко.
Генерал вспыхнул аж весь, услышав такие слова.
- Что вы, Иван Прохорович! - говорит. - Я с вами не преднамеренно поделился, а по-человечески. Зачем же вы так? Ни в коем случае не делайте этого! Я не позволю! Вам мои принципы должны быть известны.
А он, правда, принципы на этот счет имел, и крепко зa них держался. Он даже собственного шофера строго по расписанию использовал: на службу уехать - со службы возвратиться. А чтобы, как иные, на рыбалку с ним в воскресенье отправиться или откомандировать его в распоряжение генеральши - боже упаси. Этот шофер, между прочим, пока у него служил, кандидатский минимум успел сдать и два иностранных языка изучил.
Словом, отказался генерал. Наотрез. Решил обычным путем действовать.
Обычным путем - известно как. Вышел этот легкомысленный генерал после службы на базарную площадь, глянул туда-сюда из-под руки - и видит: стоят в сторонке два вроде подходящих мужика. Комбинезоны у них краской заляпаны, в руках - кисти малярные, ведра. Стоят - забор подпирают, папиросками дымят, сквозь зубы поплевывают.
Генерал к ним, так, мол, и так - не возьметесь ли, ребята, квартиру отремонтировать? И если возьметесь, то сколько это будет стоить?
Старший из мужиков папироску затоптал, на генеральские лампасы покосился и говорит:
- У вас, поди, квартира-то в полногабаритном доме, четырехкомнатная?
- В полногабаритном, - отвечает генерал. - Четырехкомнатная. Угадали.
- В полногабаритном потолки высокие, - раздумчиво щурится мужик. - До них кистью не дотянешься. Без козел. А с козлами, значит, четыреста рублей ста-Генерал стушевался маленько.
- Я, - говорит, - вообще-то триста определил… для себя.
- Для себя - пожалуйста. Для себя, извиняюсь, можете хоть за пол-литра. А у нас по триста только малогабаритки идут.
- Ну, что ж, четыреста так четыреста, - согласился генерал. - Пошли, значит, смотреть.
Явились они на квартиру - генеральша их, по русскому обычаю, сразу за стол. Она уж заранее приготовилась мастеров встречать: новый передничек надела, клеенчатый, с изрисованными на нем "Чебурашками", бегает из кухня к столу, сияет вся. Как же! - дождалась своего часа.
Сели мужики за стол, а к генеральшиным разносолам не притрагиваются. Сидят - покашливают, вздыхают, ложками на скатерти кренделя чертят - мнутся, одним словом.
Генеральша первая сообразила, в чем тут дело, - мигнула мужу. Генерал сходил на кухню, возвратился с бутылочкой "Греми", отпитой примерно на палец.
- Вот. - говорит, - не знаю, как на ваш вкус. Сам-то я лично в чай его добавляю.
Младший мужик заволновался, стал толкать старшего локтем, шептать:
- Дядь Вас, а дядь Вас!.. Это же вроде коньяк? Он же клопами воняет. Как его пить-то, заразу?
- Вы, товарищ генерал, его не слушайте, - повеселевшим голосом сказал старший мужик. - Он только недавно из деревни. Темный еще… Эх ты, чернозем! Клопа-ами! Это когда он клопами-то пахнул? Когда в прежней цене был, А теперь его отучили пахнуть. Верно я говорю, товарищ генерал?..
Выпили мужики генеральский коньяк, съели ужин, задаток получили, велели хозяевам мебель из двух комнат спихнуть пока в две другие, полы старыми газетами застелить, приготовить, словом, фронт работ на завтрашний день - и ушли.
На другой день, в условленный час, заявляется один старший мужик - дядя Вася. Сел он посреди пустой комнаты на перевернутое ведро, скорбно высморкался и говорит:
- Санька-то, а?.. Вот ведь молокосос…
- Да что такое? - встревожился генерал.
- Что-что! - махнул рукой дядя Вася. - Деревня - она и есть деревня… Говорил ему вчера, когда от вас ушли: не пей, говорю, вермута - он с коньяком не сцепляется. Да разве его уговоришь!.. Теперь вот лежит пластом - какой с него работник… Лечить надо парня, товарищ генерал. На ноги ставить.
- Так чего же не лечите, раз надо?
- Затем и пришел, - поднялся дядя Вася. - Ваш он теперь работник - с вас и на лечение.
У генерала мелких не оказалось, дал он дяде Васе четвертную.
- Только уж вы побыстрее на ноги его ставьте. - попросил. - А то - сами видите - в квартире разгром…
На третий день один Санька заявился.
- Дядя-то Вася, а? - сказал он. - Это надо же… меня вылечил, а сам слег… А ведь говорил я ему: дядя Вася, не пей ты эту полинку. Не пей! И так у вас в городе воздух чижолый…
- Какую такую Полинку? - спросил генерал.
- Во! Не знаете, что ли? - изумился Санька. - Политуру-то не знаете?… Ну и ну!.. Вот она, товарищ генерал, дядю Васю и свалила… Надо бы подлечить мужика. На ноги поставить.
Выдал генерал Саньке десятку. Строго наказал: завтра без дяди Васи не являться.
На четвертый день, и правда, пришли мужики вдвоем. Только дядя Вася крючком согнутый. Мелкими шажками семенит и за поясницу держится.
- Перелечил, - говорит. - сукии кот, Санька, на другой бок. Заставь дурака богу молиться - он лоб расшибет. Как теперь буду кистью орудовать, если даже глаз к потолку поднять не могу?
Генеральша дядю Васю спрашивает: может, змеиный яд вам поясницу облегчит?
- Это яблочное, что ли? Не-ет… яблочное в таком случае не прошибет. Не та сила. Вот если бы денатурату… Или хоть обыкновенную.
- Дак я сбегаю, - вызвался Санька.
Сбегал он в магазин, принес бутылку обыкновенной, грамм сто пятьдесят сам принял, остальное дяде Васе выпоил. И что вы думаете? - распрямился мужик!
Распрямиться-то распрямился, но ударило ему в другую область - равновесие потерял. Ходит по комнате, за стенки хватается, обои ногтями царапает… Прямо беда. - Нет, Иришенька, надо их на казарменное положение переводить, - сказал генерал жене после этого случая. - Иначе всё прахом пойдет.
Перевели мужиков на казарменное положение. Генерал им альтернативу поставил: или на казарменное - или задаток назад. А где его возьмешь, задаток-то? Его уже давно тю-тю! Что женам ушло, что - на лечение. Генеральской-то надбавки им не хватало. Поскребли мужики затылки, повздыхали - согласились. Правда, выторговали себе приварок и винную порцию.
Раскинула им генеральша две раскладушки в дальней комнате - и зажили они бивуачно.
День живут, другой, третий. Едят за четверых, пьют за семерых, работают за полчеловека. Но все же работают. Не как раньше, когда на вольном режиме были.
Генеральша на кухне обосновалась. Варит, жарит, печет день-деньской. Тут же на кухне и ночевать приспособилась. Заберется в кресло, калачиком свернется, ноги пледом прикроет - много ли ей места надо?
Иногда, по вечерам, дядя Вася, если не шибко пьяный случался, приходил к ней на кухню - побеседовать.
- Отчего народ пьет, Викторовна? - спросит. Помолчит, да сам и ответит: - Атмосферу чует.
Но больше они с подсобником разговоры вели. Махнет, допустим, дядя Вася кистью разок-другой, остановится, папироску закурит и задумается.
- Александр! Ну-ка, напомни - что-то у меня отшибло - сколько у нас в пивной ящик бутылок входит: двадцать или двадцать пять?
Санька в свою очередь лоб наморщит:
- Двадцать пять, однако… Или двадцать?.. Я. дядь Вась, никогда ящиками не покупал. Я за один раз больше двенадцати бутылок не выпиваю…
В другой раз Санька беседу завяжет:
- Вот, дядь Вась, рассказывал мне свояк про мужика одного, который сроду капли в рот не брал, а каждый день косой ходил в дугу.
- Как так?
- А так. Возьмет с утра палку дрожжей проглотит, килограмм сахару-песку съест, чайник воды выпьет - и через два часа у него в кишках самогонка.
- Хех ты! Свой, значит, змеевик-то?
- Ну да.
Так вот и жили.
Генерал окончательно переселился на службу. Ночевал он теперь в своем кабинете, на диванчике. Обеды ему, в большом термосе, шофер возил. Генеральша ему записочки присылала: "Извини, милый, суп сегодня овощной - на мясо не хватает денег… Как ты посмотришь, если я твой штатский костюм, бостоновый, отнесу в комиссионку? Все равно он не модный - у него брюки, если помнишь, зауженные, а теперь расклешенные носят"…
Только к концу месяца не выдержала она, голубка, разлуки - захотелось ей взглянуть на своего сокола. Поехала генеральша к мужу лично. Схватились они за ручки, сироты бедные, смотрят друг на дружку - и не узнают: генеральша худенькая стала, как девочка, на бледных щеках румянец играет нездоровый; у генерала глаза запали и седины в голове прибавилось. Заплакала генеральша горькими слезами и говорит:
- Давай, милый, отпустим их. Не надо мне больше ни паркетов, ни накатов. Мне твое здоровье дороже.
- Отпускай, Иришечка, - благословил ее генерал. - Горн они синим огнем и задаток этот, и прочие расходы. Как-нибудь не пропадем. Все же я генерал пока, и оклад у меня приличный. Заработаю.
Попыталась генеральша этим же вечером отпустить мужиков с миром - да не тут-то было. Не только генерал с принципами-то оказался. И у дяди Васи свои нашлись.
- Нет, Викторовна, это не дело, - сказал он твердо. - Раз деньги уплочены, должны мы, собачьи дети, все до конца довести. И ты уж нам, Викторовна, потачки не давай…
Вот тогда-то генерал и сломался окончательно - пошел на отчаянные меры: вызвал к себе капитана Хверапонтова и сказал:
- Делай чего-нибудь, Иван Прохорович. Не могу больше. Разорят. По миру пустят.
И капитан Хверапонтов Иван Прохорович провел операцию. Блестящую, прямо скажем. Генерала, учитывая его травмированность. он в дело посвящать не стал, сговорился с генеральшей. Выделил ей из своих сбережений денег, велел закупить восемь бутылок "Стрелецкой", полведра пива, ведро картошки и малосольных огурчиков. Генеральша все сделала, как он велел, и объявила мужикам выходной день. Так и сказала: "Сегодня гуляйте". И когда мужики после "Стрелецкой" с пивом попадали (знал старый служака, что посоветовать!), махнула с балкона белым платочком - знак подала.
Доблестный сержант Головко, который явился уже не с тремя, а с шестью помощниками, взял генеральскую квартиру "на шпагу". Обеспамятовавших дядю Васю и Саньку орлы его покидали в бортовую машину и на большой скорости увезли в неизвестном направлении.
…Утром проснулись мужики - как ничего не было; ни генерала, ни генеральши, ни казарменного положения. Тот же заборчик облупленный. К заборчику кисти прислонены. Рядом сами они лежат - валетом. Перед глазами площадь знакомая простирается. Головы, как всегда, с похмелья болят.
Только над головами деревья не зелеными, а желтыми листочками пошевеливают…
Что же касается до генерала, то он после этой истории совсем другим человеком сделался. Оставил легкомыслие-то свое. Пересмотрел. Теперь уж он подчиненным "вы" не говорит - до подполковничьего чина включительно. И в голосе генеральская раскатистость появилась, на букву "р" стал нажимать. Особенно когда раскалится да начнет слова произносить, которых от него раньше слыхом не слыхивали.
Капитан Хверапонтов, старый служака, эти перемены в генерале одобряет.
Шофер же генеральский, который в заочной аспирантуре учится, не очень. И понятно почему. Он теперь свои конспекты от генерала прячет и даже за баранкой по стойке "смирно" сидит.
ВТОРОЙ КОЛОБОК. (ПОИСКИ И НАХОДКИ)
Впервые мысль о том, что Колобок мог быть не одни, пришла ко мне в голову случайно. Помню, однажды в субботнее утро жена готовила завтрак, а я для чего-то зашел на кухню. Жена пекла мои любимые коржики. Один уже румянился на сковородке, а второй она только раскатывала.
- Послушай, - сказал я, - а зачем, собственно, нужен второй коржик?
- Как это зачем! - удивилась жена. - Один - тебе, одни - мне. Ты что, думаешь - я святым духом питаюсь?
- Хм, - сказал я, - выходит, если бы нас оказалось трое… Гость, допустим, какой-то…
- Ты поразительно догадлив, - сказала жена. - Тогда я испекла бы три.
Я пропустил мимо ушей ее колкость и глубоко задумался.
"А как же Бабка? - думал я. - Ну, та самая, что по сусекам поскребла, по полочкам помела и Колобок испекла? Небось, она тоже не святым духом питалась. Тогда почему испекла лишь один Колобок? Правда, раньше в бедных крестьянских семьях существовал обычай - хлебать всем из одной общей чашки… Но одно дело - одна чашка и совсем другое - один Колобок. Не собирались же они кусать от него по очереди. Странно, странно…"
Я попытался рассмотреть эту проблему с другой стороны - умышленно под углом невозможности появления второго Колобка. Допустим, в то утро у Бабки хватило муки только на один Колобок… О чем, кстати, и свидетельствует фраза: "по полочкам помела, по сусекам поскребла…" Но, во-первых, Бабка могла вместо одного большого Колобка испечь два маленьких. А во-вторых, откровенно говоря, не такой уж бедной была эта Бабка. Если во всей истории с Колобком и есть противоречия, то они как раз относятся к оценке материального благосостояния Бабки и Деда. Ведь замешен-то Колобок был, как-никак, на сметане. По его же собственному свидетельству. Вспомните-ка: "Я Колобок, Колобок…" та-та-ра-та-та и так далее… "на сметане мешен". Оказывается, была у Бабки сметанка! А значит, была коровка. И, вполне возможно, мучица. Короче говоря, не имелось у Бабки достаточных оснований для неиспечения второго Колобка, в то время как испечь его подсказывали и здравый смысл, и естественная потребность.
Но почему же тогда до нас не дошло никаких сведений о судьбе второго Колобка? Короткий, но яркий путь первого описан со всеми подробностями. С того самого момента, как спрыгнул он, горячий и неопытный, с подоконника, покатился за порог, за околицу, в темный лес. Как в дальнейшем, постигая жизнь и накапливая опыт борьбы, перехитрил он недалекого Зайца, грозного Медведя и кровожадного Волка. Как докатился, в конце концов, до той прогалинки, где пал жертвой чудовищной провокации Лисы. А второй?
Что произошло с ним?
Ответ на этот вопрос могли дать только тщательные и всесторонние розыски.
В Деревне я сразу отправился к школьному учителю. Им оказался милейший человек Иван Иванович, краевед-любитель. Иван Иванович привел меня на бывшую окраину Деревни, а теперь - административный центр, и показал рукой па здание нового Дома культуры.
- Вот здесь вот, на этом самом месте, и стояла избушка Бабки с Дедом, - сообщил он. - В позапрошлом году снесли - в связи со строительством.
- А уверены ли вы, что это были те самые Дед и Бабка, не другие? - спросил я.
- Те, - сказал Иван Иванович. - Вне всяких сомнений. Здесь, видите ли, существует традиция - испокон веку пекут только блины да шанежки. А эта Бабка, рассказывают, переселенкой была - из Воронежской будто бы губернии. Ну и, кроме колобков, так ничего стряпать и не научилась. У них даже прозвище по-уличному было Колобковы. Так присохло, что настоящей-то фамилии никто уж и не помнит.
- Ну, а что касается второго Колобка, - Иван Иванович развел руками, - тут я вам ничего определенного сказать не могу. Ни за, ни против. Может, и был. Гипотеза ваша выглядит в общем-то убедительно… Да вы поговорите со здешним старожилом. Он от Бабки с Дедом через три двора когда-то жил - возможно, и запомнил что.
Вечером того же дня я встретился со старожилом - высоким бритым стариком в клепаных джинсах, заправленных в кирзовые сапоги.
- Точно ли Колобок был из вашей Деревни? - спросил я для страховки. - Не из другой какой?
- Как так не с нашей! - обиделся старожил. - А откуль же он? Скажуть тоже - не с нашей!.. Да у нас, дорогой товарищ, дажить пенек сохранился, с которого он ведмедю песенку пел!
И старожил повлек меня за околицу - показывать пенек.
- А что, Дед этот, какой из себя был человек? - продолжил я расспросы. - Капризный, может? Бабку свою, допустим, тиранил? Короче - не домостроевец ли?
- Куды там дома строить! - отвечал старожил. - Он свою-то избушку всю жисть колом подпирал. Жидкий был старичок, слабосильный. Бывало, выйдить за ворота, сядить на бревнышки и сидить - караулить, у кого махорки стрельнуть на закрутку. А мы, парни, идем на вечерки и уж знаем, чего он ждеть. Ну и сыпанем ему специально горлодеру. Он сычас папироску скрутить, разок-другой затянется - и брык с бревнышков. В обмарик, значить…
- Простите, я несколько о другом. Вот, к примеру, были у вас в Деревне такие мужики, ну, эгоисты, что ли? Допустим, сам ест пироги, а жене не дает?
- Как не быть, - сказал старожил. - Хоть того же Потапа Кожина взять, кузнеца… Сычас велит себе блинов напечь и садится исть. А жене с ребятами кислую капусту поставить… А то еще по-другому измывался. Прикажить им тоже блины исть. Тольки сам подсолнечным маслом поливаить, а их заставляить в карасин макать. Так с карасином и наедятся… Всякие звери были, дорогой товарищ.
- А Дед, стало быть, судя по вашей предыдущей характеристике, не мог так поступить в отношении Бабки? - уточнил я.
- Почему не мог, - сказал старожил, - мог, старый кукиш. Мужик - он дурак. Ему над бабой покуражиться - хлебом не корми.
Тем временем вышли мы в молодой лесок, выросший на месте давнишних порубок.
- От здеся, - ткнул сапогом в самый приметный пенек мой провожатый - Тут его, аккурат, ведмедь и съел.
- Как медведь?! - воскликнул я, в растерянности опускаясь на пенек. - Ведь его же Лиса съела!
- Ну, пущай лиса, - согласился старожил, равнодушно зевнул и попросил на четушку…