- Да как же, родила она с перепугу прямо на берегу. Бабка Анюта еле подоспела принять ребеночка...
- Да-а, - Евдоша покачала головой и снова, подойдя к столу, начала резать хлеб.
Чуть заметно кивнув Лешке, Глуша направилась к двери.
- Прощайте. Побегу я, а то Илья пошел запрягать, - и она снова кивнула Матросу.
Он пошел следом за ней.
В сенях, дергая ловца за пуговицы телогрейки, Глуша тревожно выспрашивала его о Дмитрии:
- Как он попал к батяше? Что с ним? Живой ли? Расскажи, Леша...
Переступая с ноги на ногу, Матрос светился доверчивой улыбкой.
- Батька твой с маяка встретил нас с Костей, - начал рассказывать он, пристально заглядывая в ее черные, округлые глаза. - Встретил и сказал: "Пусть Глуша ко мне приезжает". А потом, старый чертяка, на ухо Косте шепнул: Митька, слышь, больной у него лежит...
- Больной? - взволнованно переспросила Глуша.
- Больной, говорит. Костя мне об этом рассказал... - И Лешка вплотную подошел к рыбачке...
Она легонько отстранила его.
Лешка отступил, обиженно опуская голову.
- Э-эх, ты... - горько сказал он. - Не хочешь пожалеть меня. Я ли не суженый тебе?.. Не ездила бы ты лучше на маяк. Охота поговорить мне с тобой напрямик, с глазу на глаз. Довольно тебе мучиться с Мотькой, и Митрия бросить надо... Э-эх, пожалела бы ты меня! И зажили бы мы с тобою по-законному. Да и дела в поселке должны вот-вот развернуться жаркие. Сейчас с Андрей Палычем говорили, газету читали.
Глуша пожала плечами, направляясь к дверям.
Матрос, всегда веселый и речистый, сразу опечалился и затих.
Выбежав во двор, Глуша громко сказала ему:
- Приеду с маяка, тогда и поговорим, - и, посмеиваясь, она прищурила глаза.
Лешка встрепенулся.
- Ладно... - он снова нахмурился, огорченный и тоскующий.
Распахнув калитку, Глуша спросила его:
- А про Ваську батяша ничего не говорил?
- Нет... - притихший Лешка стоял в дверях, расслабленно прислонясь к косяку.
Махнув ему рукой, Глуша быстро скрылась за калиткой.
Ловец долго стоял у косяка, жмурясь от яркого, с огоньками, снега. Ему припомнилось, как года полтора тому назад - еще до связи Глуши с Дмитрием - она однажды пожалела его и целый вечер провела с ним... И Лешка после этого стал особенно настойчиво добиваться перед маячником своего суженого, обещанного счастья. Глуша как будто тоже против ничего не имела. Но тут заявился из Красной Армии Дмитрий Казак и перевернул все вверх дном.
Матрос встревоженно, жарко дышал...
Как он вошел в горницу и когда заявился Костя со своей матерью, Лешка не помнил.
Очнулся он только теперь, сидя за столом и жадно глотая пельмени.
Андрей Палыч ел по-обычному молча, медленно.
Евдоша то и дело подкладывала гостям горячие пельмени, подливала бульон.
- Ешьте, ешьте, - приговаривала она. - Ешьте, милые.
Окончательно придя в себя, Лешка чему-то хмуро усмехнулся и, взяв бутылку, налил в стопки водку.
- Выпьемте, что ль! - И он высоко поднял стопку.
- Не могу больше, - скуластая, с узкими щелками глаз, Татьяна Яковлевна отодвинула стопку на середину стола.
- А вы пейте, на нас не смотрите, - и Евдоша снова принялась подкладывать гостям пельмени.
Лешка чокнулся с Андреем Палычем и Костей, рядом с которым сидела Зинаида, и они втроем разом запрокинули головы. На чисто выбритой шее Кости, когда он пил водку, выпирал большой кадык.
- А вы чего не пьете? - обратился Лешка к рыбачкам.
- С нас и того довольно, что выпили, - Татьяна Яковлевна подсела ближе к Евдоше.
Когда Костя заговорил шепотом о чем-то с Зинаидой, рыбачки многозначительно переглянулись и, улыбаясь, потупили взоры.
Евдоша опять и опять потчевала гостей пельменями:
- Кушайте, милые... Кушайте на здоровье... еще подложу...
Первым вышел из-за стола Андрей Палыч. Остановившись у окна, он негромко заговорил:
- Плохи наши дела... Что будем делать дальше, и не знаю... А из беды выкручиваться как-то надо...
Лешка молча свертывал цыгарку. Задумчиво глядя в окно, Андрей Палыч все говорил:
- Беда, большая беда накрыла нас... Выход искать надо...
Ему хотелось сказать очень многое, но речь, как и всегда, у него не ладилась, нужные слова во-время не приходили, - поэтому Андрей Палыч говорил неторопливо, с перерывами.
- Беда... - И он стал медленно прохаживаться по горнице. - Выход искать надо... Выход!..
Рыбачки, поглядывая в сторону Кости и Зинаиды, едва слышно разговаривали.
- А Коляка-то ожил, - шептала Евдоша. - Сказывают, не относ его попортил и не шурган, а вроде Турки подо льдом протащили...
- Слышала, слышала я, - кивала головой Татьяна Яковлевна. Щуря узкие, слегка раскосые глаза, она вдруг тяжело, печально вздохнула: - Где-то теперь наш Вася Сазан... Не дай бог, ежели в открытом море...
И рыбачки, глядя в угол, где висела икона Николы-чудотворца, которого почитали за покровителя ловецкого племени, неторопливо перекрестились.
Андрей Палыч, заложив руки за спину, не спеша двигался по горнице.
- Выкручиваться как-то надо. Что-то делать надо!..
Костя просматривал газеты, которые передал ему Андрей Палыч; газеты были старые, они приходили в Островок раз-два в месяц целыми пачками. Рядом с Костей сидела Зинаида, она задумчиво вышивала кисет.
- Читай, Костя, читай, - говорил Андрей Палыч. - И думай, что к чему.
Лешка непрерывно тянул цыгарку, выпуская густые сизые клубы дыма.
Андрей Палыч стоял у окна и попрежнему задумчиво повторял:
- Выход нам надо искать.. Беда...
- Есть выход! - неожиданно заявил Лешка.
Он отстегнул ворот рубахи, из-под которой была видна его расцвеченная темной синью татуировки белая грудь.
- Есть выход! - повторил он, поднимаясь из-за стола. - Да, есть! Кончал их базар!
Матрос взмахнул рукой и возмущенно выкрикнул:
- За жабры надо тряхнуть Краонощекова и Дойкина - и баста! Жить мешают!.. И партия о наступлении на них говорит, - читали же мы сейчас статью Сталина "Год великого перелома"! Тряхнуть Краснощекова и Дойкина!
Лицо Матроса стало неузнаваемо: оно было искривлено ненавистью, потемнело, губы тряслись, а глаза, большие и зеленые, угрожающе поблескивали.
- За жабры их, как в городе! Вот и выход!..
- Будет тебе, Алексей! - остановила его Евдоша.
- Что значит будет?! - И Лешка направился к Андрею Палычу. - Тряхнуть!.. За жабры!..
- Ну и человек! - Евдоша безнадежно покачала головой; туже затянув на шее платок, она обратилась к Костиной матери: - И чего говорит! В городе тряхнули тузов-рыбников, а тут другое дело...
Остановив у стола Андрея Палыча, Лешка не переставал кричать:
- Возьмем за жабры! Тряхнем!.. А?.. Что скажешь?!
- Постой, Алексей! - ловец задумался. - Не шуми!
- Почему не шуми? За жабры их!..
Андрей Палыч снова медленно зашагал по горнице. Матрос опустился на стул и дрожащими пальцами стал свертывать новую цыгарку.
Рыбачки едва слышно говорили о Насте Сазанихе, о Коляке, а потом заговорили о Глуше, осторожно поглядывая в сторону Зинаиды и Кости.
- Не знаю, и чего спуталась она с Митрием, - недовольно сказала Татьяна Яковлевна.
- И то правда, - согласилась Евдоша. - Он парень, а она баба, да еще в годах. Ей уже, верно, под тридцать... - и она беспокойно посмотрела на мужа.
Андрей Палыч продолжал все ходить, повторяя одни и те же слова:
- Выход из беды искать надо... Непременно надо...
Костя внимательно просматривал газеты.
- Выход нужен!.. Выход! - Андрей Палыч остановился перед Лешкой и, глядя мимо него, в окно, долго молчал; потом вдруг, круто повернувшись, решительно сказал: - Значит, так, товарищи, - решаем: артель, колхоз создаем! Жалко только нету Василия, Григория Иваныча, Сеньки... - И громко, уверенно повторил, стараясь, чтобы слышали все: - Артель, колхоз создаем!.. Но нам нужна помощь, поддержка. Я в район еду. И вообще в район съездить пора. Давно уже не были! Узнать там, что к чему и что от чего. Вон ведь какие дела кругом творятся!
Он энергично шагнул к печке и, сняв с нее валенки, настал переобуваться.
Так обычно с ним всегда случалось. Молчаливый и задумчивый, он, по обыкновению, неторопливо обдумывал свои решения. Говорил он всегда мало и тихо, больше работал и молчал. К решениям же своим лржхюдил через мучительные искания, сомнения, колебания...
Но раз решив, Андрей Палыч уже не отходил от намеченного, шел напролом, всячески добнвался его осуществления.
- Костя, на всякий случай пиши в кредитку заявку о кредитах для артели! - Переобувшись в валенки, он поднялся. - Евдоша, давай теплую рубаху!
Костя хотел возразить, что из этого ничего не выйдет, - они ведь не вернули еще прежние кредиты, а новых кредитов не дадут, раз старые не погашены!
- Пиши, Костя, заявку о кредитах для артели, - настойчиво повторил Андрей Палыч и строго посмотрел на жену.
Костя попытался остановить его:
- Андрей Палыч...
Но тут поднялся посуровевший Матрос и, зло пыхтя дымом, жестко сказал:
- А ты, Костя, слушай, что тебе говорят!
- Пиши, пиши давай! - Андрей Палыч быстро снял валенки и поверх штанов надел еще теплые, стеганые шаровары. - Что? Думаешь, откажут? А газеты зачем?! С собой возьму! И ту - со статьей товарища Сталина, и другую - с его речью... В районный партийный комитет пойду. И скажу, как сейчас говорил: решили артель, колхоз создать. Давайте помогайте нам, товарищи. Пора! По всей стране артели создаются. И у нас на Волге создаются... Алексей! - окликнул он Матроса. - Запрягай коня!
- Есть запрягать коня! - и Лешка, схватив шапку, заспешил на двор.
Андрей Палыч снова обул валенки и прикрикнул на жену:
- Чего стоишь? Давай, говорю, теплую рубаху!
- Что уж это, - обиженно залепетала Евдоша, - будто на пожар бежит... Шебутной, ну и шебутной! Послушал бы, что Костя хочет сказать. Посоветовались бы все... Да и солнце вон уже на заходе. Завтра и поехал бы, ежели решили...
Но Андрей Палыч не такой ловец, чтобы поддаться уговорам. Деловитый и спокойный, он вдруг - будто на него налетал шквал - начинал спешитъ, решительно распоряжаться н быстро действовать.
Скоро снарядившись в путь, Андрей Палыч вскочил в сани и погнал лошадь к Сазаньему протоку.
Его обступили снега. Алый закат солнца окрасил их в розовый свет, и эта картина напомнила Андрею Палычу один из тех далеких вечеров восемнадцатого года, когда розовое сияние снегов было таким же волнующим и тревожным и когда Андрей Палыч вот так же мчался в санях по Сазаньему протоку навстречу бурным и грозным событиям...
...В семнадцатом году рабочие и солдаты сбросили в столице царя, а ловцы здесь, в приморье, перебили рыбных стражников, разогнали промысловых хозяйчиков и пошли ловить рыбу где попало: в купеческих, монастырских и даже казенных водах.
Запаслись в тот год ловцы - и мукой, и крупой, и сахаром, и маслом - на многие, многие месяцы. А кто пожаднее в лове был, тот запасся всем и на год и даже больше.
У Андрея Палыча с Евдошей впервые за всю жизнь запасы продовольствия были на полгода.
И вот, следом за осенней путиной, в январскую стужу восемнадцатого года, заявился ночью из города в Островок старый Бушлак, отец этого Кости, который только что, склонившись над столом, строчил заявку в кредитное товарищество ловцов.
Заявился ночью Бушлак в Островок, разжег посреди улицы костер и ударил в набат у пожарного сарая.
Сразу поднялся весь поселок; загавкали собаки, заржали кони, выскочили в чем попало из домов перепуганные ловцы, рыбачки, дети.
А Бушлак, стоя на пожарной бочке, гремел могучим голосом:
- Ловцы-ы! Беда-а в городе! Белые казаки на рабочих напали!
Костя, тогда еще шестнадцатилетний паренек, таскал из дома дрова и палил костер.
- Ловцы-ы! - продолжал призывать Бушлак. - Рабочие царя прогнали, нам помогли разогнать рыбную стражу, баров разных, купцов промысловых...
Он наклонялся в сторону Кости и кричал ему:
- Пали, сынок, огонь вовсю! Пали!..
Костер на морозе трещал, взвивался ярким, большим полымем.
- Ловцы-ы! Рабочие в крепости, в порту схоронились от казаков. У рабочих нехватка продовольствия, оружия не в достатке. Подмога нужна им!..
Андрей Палыч медленно прохаживался вокруг костра.
Толпа все ширилась и молча слушала Бушлака.
А он, не переставая, кричал, тревожил ловцов, звал их на помощь рабочим города:
- Побьют казаки рабочих, тогда к нам сызнова заявятся баре, купцы. Заберут опять все воды, поставят стражу...
Одни ловцы убегали от костра домой, чтобы переодеться - был лютый, хваткий мороз; другие возвращались уже в тулупах, прихватив с собой кто полено, кто ненужный обломок шеста, - все это бросали в костер.
Пламя длинным столбом рвалось в небо, окатывая ближайшие дома зловещей краснотой.
Костер шипел, стрелял большими краснымн искрами.
Толпа тревожно гудела; говорили, кричали все разом, ничего нельзя было разобрать.
Только изредка из этого гама вырывался громкий голос Бушлака:
- Ловцы-ы! Дви-инем!.. Подмо-огу!..
Андрей Палыч все решал: как быть, что делать.
Несколько раз он являлся домой; Евдоши не было, - она находилась с рыбачками у костра.
Пройдясь по горнице, Андрей Палыч выходил на двор, отпирал амбар и, нащупав мешки с мукой, тяжело вздыхал и снова направлялся к костру.
Толпа все гудела. Костер не переставал бушевать, - ребята приносили со двора поленья, камыш и не давали погаснуть огню.
Выйдя на берег, Андрей Палыч долго и сумрачно глядел на закованный во льды проток. По льдам широко расстилались. кровавые отблески костра; колыхаясь, отблески уходили далеко длинными полосами, - так далеко, что, кажется, достигали агабабовского рыбного промысла, где много годов тому назад работал Андрей Палыч и где пьяный Агабабов, шутки ради, чуть не утопил его в чане с тузлуком..
"А что, ежели и впрямь казаки побьют рабочих? - неожиданно припомнились ему слова Бушлака. - Купцы обратно вернутся, стражники тоже, воды перейдут опять к рыбникам. И Агабабов вернется..."
Андрей Палыч поспешил с берега домой; миновав ловцов и костер, он вбежал в горницу и, рванув со стены берданку с патронташем, выскочил на двор.
Он быстро запряг лошадь в сани, побросал в них мешки с мукой и с шумом подкатил к костру.
- Эй! Сторони-и-ись! - заорал он. - Сторо-ни-и-ись, говорю!
Ловцы и рыбачки испуганно шарахнулись в стороны.
- Говорим много! - закричал Андрей Палыч не своим, внезапно охрипшим голосом. - Делаем мало!
И он взобрался на мешки.
- Грузи сани продовольствием - и айда в город!
Толпа плотно обступила саии Андрея Палыча. Распахнув тулуп, он продолжал громко выкрикивать:
- Грузи сани!.. Забирай оружие!.. В город!..
Скоро к костру прикатили еще две подводы, навьюченные мешками с мукой.
Неожиданно в сани к Андрею Палычу вскочила Евдоша, первый раз в жизни заимевшая полугодовой запас муки; взбираясь на мешки, она что есть силы кричала:
- Не дам муку! Не дам!..
Андрей Палыч пытался уговорить ее, успокоить, но она, словно помешавшаяся, бестолково визжала, махала руками. Тогда Андрей Палыч слегка толкнул ее в грудь, и Евдоша скатилась с мешков.
Через секунду она снова уже была в санях.
- Не дам, не дам!..
Он вновь толкнул ее, и Евдоша, захлебываясь слезами, свалилась в снег.
В это время загудел набат в соседнем поселке.
Толпа притихла.
Далекие звуки обеспокоили тихую приморскую морозную ночь...
Ловцы напряженно вслушивались.
Звуки, нарастая, вселяли в людей смятенье, безотчетный страх, напоминали о купеческом городе, о промысловых хозяевах.
- Ловцы-ы! - внезапно распорол застойную тишину Бушлак. - На по-омощь!..
Толпа опять зашумела.
К Андрею Палычу подбежал с полумешком муки на плечах Григорий Буркин.
Бросив в сани мешок, он поднялся к Андрею Палычу и стал громко кричать, повторяя одно слово:
- Поехали! Поехали!..
Кто-то опять ударил в набат Островка; гулкий звон его заглушил набат соседнего поселка, сбил гвалт ловцов и рыбачек. В набат били все чаще и чаще, он гудел тревожно, зловеще.
К костру поспешно подъезжали одна за другой груженные мешками с мукой подводы.
А набат продолжал гудеть...
Девять подвод с двадцатью семью ловцами, вооруженными берданками и централками, выкатили из Островка в эту памятную морозную ночь.
Зарево не перестававшего бушевать костра ярко освещало им дорогу...
По этой дороге - по сжатому льдами Сазаньему протоку - мчался теперь Андрей Палыч в район.
"Артель, колхоз создадим! - думал он. - Непременно создадим! Партия верный путь нам указывает... Верный!.."
Он приподнялся и крепко стегнул коня по спине. Нащупав за пазухой газеты, обрадованно зашептал:
- Прямо в районный партийный комитет пойду!..
Кругом сверкали алые снега; лед был завален волнистыми радужными сугробами, камыш осыпан светящимся розовым пухом, а небо в багряном закатном пожаре будто тоже затянуто снежными пунцовыми покровами.
И Андрей Палыч примечал: чем быстрее бежала лошадь, тем лучистей сияли снега...
Глава восьмая
Маячник Егорыч беспрерывно суетился: то подбрасывал в печку дрова, то подбегал к небольшому, кованному разноцветной жестью сундучку, то спешил к столику, на котором стояло несколько бутылок.
- А ты еще хватани! - И он подливал Дмитрию водки. - Согреться надо, непременно согреться!
Дмитрий, лежа под тулупом Егорыча, приподнимался на локте и, морщась, выпивал новую стопку.
Становилось все жарче и жарче; под тулупом было, нестерпимо душно, и ловец тоскливо глядел на печку, где на веревке сушилась его одежда.
"Где теперь Васька? Что с ним стало? - спрашивал себя Дмитрий. - Егорыч говорил, что на заре, когда он тушил маяк, мимо пронеслась чья-то лошадь с порожними санями.. Куда же делся Васька? Неужели угнало его в относ?."
И ловец снова тоскливо взглянул на свою одежду; ему хотелось встать, одеться и двинуться на помощь товарищу, но когда пытался приподняться, кружило в голове, звенело в ушах, и он опять беспомощно падал на подушку.
- Сейчас начнем варить ловецкий чай, - и Егорыч, маленький, толстенький старичок, снова убегал к печке; волосы на голове у него были короткие, ершиком, и почти всегда насмешливо прищурен один глаз. Егорыч напоминал собою шустрого, лукавого ерша.
- Давай я тебя еще раз натру! - Маячник брал бутылки с водкой и уксусом и сбрасывал с Дмитрия тулуп.
- Хватит, Максим Егорыч, хватит. Спасибо!