Низенький ямщик. Войска восстали. По всему городу – разъезды, караулы, бивачные огни. На Сенатской площади дотемна шел бой, братцы! Из пушек били по бунтовщикам… картечью.
Пушкин(бросается к низенькому ямщику). А сейчас как? Сейчас что в Петербурге?
Низенький ямщик(срывает шапку, с силой швыряет ее на пол, гневно кричит). Что сейчас? Я же тебе говорю! Картечью их всех расстрелял… новый царь… Николай. Я же тебе говорю! Дело – табак! Кончено! (Разводит руками.) А в Неве… В Неве сколько их утопили! Лед подломился. А царские войска с набережных все в них палят, все палят.
Все замолкают. Целовальник подходит к двери и закрывает ее на щеколду.
Пушкин. Кого видел среди мятежников?
Низенький ямщик. Кого? Больше офицеров. А простого народа почитай что и не было.
Пожилой ямщик(кричит). Вот то-то и оно! Был бы в деле наш брат, разве нас картечью бы взяли?! Да нипочем! В двенадцатом году мы по лесам да пущам Бонапарта били, – а тут бы не сладили?
Пушкин. Они дрались за нас всех, за народ. Благородное дело. И такой конец.
Низенький ямщик. Их теперь ловят скрозь, по всем дорогам.
Пушкин(подходит к человеку в треухе, говорит вполголоса). Вы оттуда?
Человек в треухе(внимательно смотрит на Пушкина). А что?
Пушкин(крепко пожимает ему руку). Позвольте вас поцеловать. (Целуется с человеком в треухе.) Вы жертвовали своей жизнью не напрасно. Вы совершили подвиг. Он даст плоды. Кого вы видели на площади? Из частных лиц? Там были мои друзья.
Человек в треухе. Рылеева… И этого высокого, тощего…
Пушкин. Кюхельбекера?
Человек в треухе. Да. Он стрелял в великого князя Михаила Павловича.
Пушкин. Стрелял? Что с ним было потом?..
Человек в треухе. Кто знает… были живы. А вот ушли ли?
Слепец(снимает шапку). Чего там спорить, бра-тие! Да сотворит им господь вечную память. (Начинает петь вместе с поводырем "Вечную память".)
Все снимают шапки. Кто-то с силой ударяет в дверь. Щеколда отлетает. В трактир входит исправник, за ним – стражник.
Исправник. Что за панихида? Прекратить!
Пение затихает. Баба в платке торопливо поднимает человека в треухе и ведет его к двери.
Стой! Никуда не ходи. Тут приезжие есть? Из Петербурга?
Низенький ямщик. Я оттудова, ваше благородие. Еле ноги унес.
Исправник(презрительно). Тоже… самовидец нашелся! (Поворачивается к человеку в треухе.) Что за человек?
Баба в платке(слезливо). Сыночек это мой. Хворый он, батюшка. К лекарю его привезла.
Исправник. К лекарю! То-то в трактир с ним пожаловала. Голову-то кто ему разукрасил?
Баба. Да сам, батюшка. Припадошный он. Как упадет, как зачнет биться головой об пол – не удержишь. Бес в него, что ли, вселился… И страх и горе.
Исправник. Погодь, погодь! Дай-ка я малость с ним потолкую, с твоим сынком. (Подходит к человеку в треухе, распахивает зипун. Под ним виден мундир гренадерского полка. Кричит.) Петухов, вяжи!
Стражник хватает человека в треухе сзади за руки.
Припадочный… В Петербурге разберутся, какой он припадочный! (Толкает человека в треухе к выходу.)
Баба в платке, воспользовавшись суматохой, скрывается.
Пушкин(бросается к исправнику). Да как вы смеете!
Кузьма(хватает Пушкина за руки, говорит быстро, шепотом). Александр Сергеевич! Христом-богом молю… Не надо!
Пушкин(вырывается, кричит вслед исправнику и стражнику, которые уводят арестованного). Ну погодите, подлецы!
Кузьма(снова хватает Пушкина за руки, крепко держит его, почти плачет). Александр Сергеевич! Христом-богом… Не доводите себя до беды… Видать, дело кончено. Едем-ка лучше сейчас в Михайловское. А, Александр Сергеевич?
Пушкин(опускается за стол). Сейчас, Кузьма… поедем… (Подымает голову.) Ты говоришь, кончено дело? А если я скажу, что нет! Не кончено! И не будет кончено! Рановато мы родились, это верно, но я на судьбу не в обиде, Кузьма.
Человек в скуфейке (смотрит на Пушкина). Светлый ты человек. Пылкий. Дай тебе бог…
Доносится колокольный звон из монастыря.
Слепец(начинает петь). "Упокой, господи, души невинно убиенных рабов твоих в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, идеже несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…"
Все молча слушают пение слепца, вздыхают, иные вытирают рукавами глаза. Пушкин стоит, прислонившись к стене, закрыв ладонью глаза.
Картина восьмая
Комната Пушкина в Михайловском. Вечер. Посреди комнаты под старенькой люстрой – стол. Дворовая девушка с русыми косами стоит на стуле и закрывает люстру простыней. Рядом Арина Родионовна.
Арина Родионовна. Сама бы догадалась люстру прикрыть. Прибираемся к празднику, пыль подняли, а люстра у тебя висит открытая. Потом небось не перетрешь каждое стеклышко.
Девушка. А я перетру, бабушка. Мне это нипочем.
Арина Родионовна. Перетрешь – да разобьешь! Вам все нипочем. А эта вещь подарена старому барину еще государем Петром.
В коридоре шум, шаги.
Кто это пожаловал?
Входит игумен Иона.
Иона(крестится). Мир дому сему. Арина Родионовна. Благослови, батюшка. (Подходит с девушкой под благословение к Ионе.)
Девушка уходит.
А Александра-то Сергеевича нету, В Святые Горы поехал.
Иона. Ай-яй-яй! А я из Святых Гор. По надобности к нему. Разминулись, значит. Скоро воротится?
Арина Родионовна. Не сказывал. Да, надо быть, скоро. Вечер уже на дворе.
Иона. Да, темно. И мороз крепчает. Погодка декабрьская.
Арина Родионовна. Может, чайку согреть?
Иона. Не откажусь. От чайку, ежели в него подкинуть сухой липовый цвет, в голове прояснение. А в телесах – жар.
Арина Родионовна уходит. Иона подходит к ломберному столу, на котором лежат рукописи Пушкина, крестится, отбрасывает длинные рукава рясы, берет тетралку в черном переплете, раскрывает ее.
Хитер сочинитель! Ишь как нижет пером – не разберешь. Ишь как нижет! Вкось да с помарками. Нарочитое скорописание. "Би-о-графия"! Так, так! Сиречь, описание житейских препон и успехов. И скопище богопротивных мыслей. (Осторожно вырывает из рукописи страницу, складывает ее вчетверо и прячет в карман рясы.)
Слышны шаги няни.
(Кладет тетрадь на место, напевает.) "Благословен еси, господи, научи мя оправданием твоим".
Входит Арина Родионовна с чайной посудой.
Арина Родионовна. Что же ты стоишь, батюшка? Сел бы в креслице. (Ставит посуду, собирает рукописи и кладет их на стул.) Тесно у него на столе, у Александра Сергеевича.
Иона. Все пишет?
Арина Родионовна. Пишет, батюшка. Ночь за ночью – конца не видно.
Иона. Тебе читает написанное?
Арина Родионовна. Бывает, что и прочтет.
Иона(со злым смешком). При нашей скудости умственной даже затруднительно догадаться – об чем они пишут, Александр Сергеевич?
Арина Родионовна. Да все сейчас про царя.
Иона(настораживается). Про царя? И как о царе отзывается?
Арина Родионовна. Да как тебе сказать, батюшка. То так, то этак. Иной раз похвалит, а иной так осрамит – деваться некуда.
Иона. Так-так! Срамит, значит, царя, божьего помазанника.
Арина Родионовна. А ежели он до престола дошел через смертоубийство, царь-то. Как же его не срамить!
Иона(оживляется, глазки его загораются злым огоньком). Кого же это государь умертвил? Ради престола?
Арина Родионовна. Да в Угличе-то царевича Дмитрия зарезали. По его наущению.
Иона(явно разочарован). Так ты про царя Бориса! Вспомнила! Это, мать моя, когда было! (Напевает.) "Благословен еси, господи, научи мя оправданием твоим". Ничего нового не слыхать?
Арина Родионовна. Да нет. Тихо.
Иона. Что ж так? Обедняли новостями? Из Петербурга, что ли, не пишут?
Арина Родионовна. Писать-то пишут, да не мне, батюшка. А Александру Сергеевичу. Садись, сделай милость. Я чаек сейчас принесу. (Уходит.)
Иона(уверенно вытаскивает из-под груды рукописей тетрадь, открывает ее, читает). Змий, истинный змий! Тут и сорок архиереев не сразу разберут, чего написано. (Медленно читает.) "Когда бы я был царь…" – гордыня какая бесовская! – "…то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: "Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи". Александр Сергеевич поклонился бы мне с некоторым скромным замешательством, а я бы продолжал: "Я заметил, вы стараетесь очернить меня в глазах народа распространением нелепой клеветы…"" Вот уж истинно! Истинно так! Клеветник и насмешник. Ишь чего написал! Знает кошка, чье мясо съела!
Иона читает дальше и не замечает, что в дверях появляется Пушкин. Пушкин останавливается и, нахмурившись, смотрит на Иону. Потом роняет на пол железную трость. Иона вздрагивает, захлопывает тетрадь, кладет ее на кучу рукописей на стуле. Рукописи сползают и падают на пол.
Пушкин. Ловкости у вас нет. И привычки к такому занятию, святой отец.
Иона(кланяется Пушкину). Простите великодушно. Сижу, дожидаюсь. Дай, думаю, почитаю прелестные стишки ваши.
Пушкин. Да уж вижу. (Подходит, собирает рукописи, кладет их на стол.) Почему это нынче вы стали интересоваться моими стихами? А раньше интересовались, только ромом.
Иона. Х-хе! Ну и шутник же вы, Александр Сергеевич.
Пушкин. Со мной шутки плохи, святой отец. Знаете, есть народная приговорка: "Я еду, еду – не свищу, а уж наеду – не спущу!"
Иона. Что-с?
Пушкин. А вот то-с! Вам, как лицу духовному, не пристало исполнять жандармские обязанности. Лучше бы горланили молебны, кадили бы господу вашему да наливались ромом. Пастырь стада Христова!
Иона. Не могу преклонить слух к столь богомерзким речам, Александр Сергеевич. На мне сан.
Пушкин(кричит в ярости). Какой сан! К чему он понуждает? К кротости? К справедливости? Блаженны жаждущие правды… Тех, кто жаждал ее, на днях перебили… картечью в Петербурге.
Иона. Скорблю. Скорблю, Александр Сергеевич, о заблудших овцах Христовых. Прости им, господи, прегрешения вольные и невольные.
Пушкин. Ладно! Ваш возок дожидается у крыльца. Езжайте! К себе в монастырь! И чем рыться в моих бумагах, лучше отслужите панихиду по убитым… заблудшим овцам Христовым! (Отворяет дверь, придерживает ее.)
Иона(крестится). Помянем царя Давида и всю кротость его. (Семенит мимо Пушкина в коридор.)
Пушкин(захлопывает за ним дверь). Мерзкий монах! (Зовет.) Нянюшка! (Быстро ходит по комнате.)
Входит Арина Родионовна. Она вытирает платком глаза.
Арина Родионовна. Что тебе, Сашенька? Где же отец Иона?
Пушкин. Я прогнал его. Он рылся в моих бумагах.
Арина Родионовна. Ой, срам какой! Что это только нынче с людьми делается!
Пушкин. Ты чего плачешь?
Арина Родионовна. Да рассказал мне Кузьма… про Петербург.
Пушкин. Ничего зря не проходит, нянюшка. Ни одна слеза впустую не падает. За все будет расплата.
Арина Родионовна. Оно-то так, Сашенька. Да людей жалко. Молодые все, горячие – вот как ты.
Пушкин. Не плачь. Не надо. Неужели и Ваня Пущин был там, на площади? И Кюхля? И Рылеев? Были, я знаю. Что же с ними сейчас? (Арине Родионовне.) Вели закладывать лошадей.
Арина Родионовна. Куда ехать-то? На ночь глядя?
Пушкин. В Петербург.
Арина Родионовна. Что ты! Самовольно! Беда будет, Сашенька.
Пушкин. Я должен знать, что с ними. Как ты не понимаешь? Может быть, они ждали меня. И сейчас ждут.
Арина Родионовна. Не пущу я тебя. Никуда!
Пушкин. Арина!
Арина Родионовна. Что – Арина, Арина? Не пущу – и все тут!
Пушкин. Я хочу добиться свидания с ними. Может быть, закрыть глаза умирающим. Сейчас же вели закладывать.
Арина Родионовна. Нет и нет! Погибели твоей не допущу!
Пушкин. Хорошо. Тогда я сам прикажу. (Идет к двери.)
Арина Родионовна(падает на колени, загораживает дверь руками, кричит). Не езди! Не губи ты себя, ангел мой ненаглядный.
Пушкин(ласково наклоняется к ней, пытается поднять ее). Встань. Что за глупости!
Арина Родионовна (обхватывает ноги Пушкина, седые ее волосы падают в беспорядке из-под сбившегося на сторону платка). Пожалей ты себя! Не клади ты в петлю свою голову, Сашенька!
В двери заглядывает Кузьма.
Пушкин(расстроен, пытается поднять Арину Родионовну). Встань, Аринушка. Ну что это такое? Помоги мне, Кузьма.
Кузьма. Чего убиваетесь, Арина Родионовна?
Арина Родионовна. В Петербург надумал ехать. На плаху. Не пущу нипочем… Такую-то голову – да в петлю! (Снова начинает плакать.)
Пушкин. Ну хорошо, нянюшка. И впрямь бесполезно скакать в Петербург.
Арина Родионовна(встает, обнимает Пушкина). Ангел мой! Только уж не сердись, всю ночь от тебя не отойду. А то еще передумаешь. И Кузьма пусть нынче у нас заночует. А то одни девчонки в дому.
Кузьма. Я завсегда рад.
Арина Родионовна. Непутевый ты все-таки мужичонка, Кузьма. Все шлендаешь. То в Тригорское, то к нам, то в Святые Горы. А хозяйство небось в запустении.
Кузьма. Шут с ним, с хозяйством! Как бы тебе изъяснить, Арина Родионовна!.. Я около Александра Сергеевича не зря околачиваюсь. Слова хорошие я люблю. А где их услышишь, как не здесь.
Пушкин. Какие слова?!
Кузьма. Разные. Вот третьего дня девушки разучивали – да так тихонько, чтобы вы не услыхали, Александр Сергеевич, – новую песню. Вашего сочинения. Так я, поверите, три часа просидел на лавке, не шелохнулся. Даже ноги свело.
Пушкин. Какую песню?
Кузьма(смущенно). Да вот… про Арину Родионовну… и про синицу, что жила за морем.
Пушкин. Что же они мне ее не споют?
Арина Родионовна. Стыдятся. Они за спиной только озорные.
Кузьма. Вот так и живу, болтаюсь тут день и ночь.
Пушкин(подходит к столу, разбирает рукописи). Кузьма, затопи, братец, камин.
Арина Родионовна. Да его только что истопили.
Пушкин. Все равно. (Кузьме.) Принеси дрова.
Кузьма уходит.
Может быть, кто-нибудь из них спасся, бежал. Вдруг появится здесь? Видел же я в Святых Горах беглеца.
Арина Родионовна. Все может быть, Сашенька.
Пушкин. Приготовь тогда все. Лишнюю постель. И ужин. И накрой на стол.
Входит Кузьма с дровами, растапливает камин.
Спасибо, Кузьма. А теперь иди. И ты, нянюшка, иди распорядись.
Арина Родионовна и Кузьма уходят. Дрова в камине разгораются. Пушкин просматривает у стола рукописи.
Записки… Попади это в лапы правительству – сколько будет новых жертв. (Подходит к камину, медлит, перечитывает рукопись.) Нет, второй раз этого не напишешь. Сил не хватит. И памяти. Ну что ж, прощайте, милые мои страницы. (Отрывает от рукописи половину, бросает в камин.)
Ярко вспыхивает пламя. В комнату входит Арина Родионовна. Пушкин быстро оглядывается, замечает на стене тень от люстры, обернутой простыней. Тень эта похожа на висящего человека.
Что это? (Бросается к люстре, срывает простыню.) Кто повесил сюда этот саван?
Арина Родионовна. Да Христос с тобой! Чего ты испугался? К празднику мы прибирались – вот и повесили.
Пушкин(садится в кресло около камина). Ничего… Просто так. А будут казни. Будут! Этот августейший щенок повесит многих… Господи, когда же мы избавимся от негодяев! (Бросает вторую половину рукописи в огонь.)
Арина Родионовна. Ты что это делаешь?! (Пытается вытащить горящую рукопись.)
Пушкин(удерживает ее). Арина! Из-за этих листков могут люди погибнуть… невинные. Оставь!
Арина Родионовна. Ну, раз так… тогда жги. Только жалко мне, ангел, труда твоего. И песен твоих дивных жалко.
Пушкин. Песни останутся. Подай мне со стола вон ту пачку. Там письма.
Арина Родионовна подает пачку писем. Пушкин быстро просматривает их, некоторые бросает в огонь.
(Перечитывает одно из писем.) "Сегодня Александрийские сады оделись снегом…" Она приказала сжечь его. Ну что ж, пускай уж заодно! (Бросает письмо в огонь, долго смотрит, как оно горит.) Вот и сгорела моя молодость, Аринушка. И следа не осталось. Разве только в памяти… А память умрет вместе со мной.
Арина Родионовна. Ничего, Сашенька. Страшен сон, да милостив бог!..