Расходились гости и благодарили не столько хозяев дома, сколько Дятлова, оказавшего великую честь своим присутствием и к тому же согласившегося быть на свадьбе посаженым отцом жениха.
- Зачинай, молодуха, сынов-наследников, - пожелал Варе Дятлов и ущипнул ее за бок.
Погашены лишние огни, занавешены окна. Варвара Брагина, ставшая с этого дня Варварой Лисогоновой, стыдливо переступила порог своей спальни. В углу перед иконой капельным огоньком светилась лампадка. В полумраке белела приготовленная постель. Вошел Лисогонов, прикрыл за собой дверь, сел у изголовья кровати на стул. Позевывая, потянулся.
- Ну?.. - посмотрел он на свою законную и усмехнулся. - Чего ж так стоишь? Разувай меня...
Глава пятнадцатая
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
С утра из всех труб курчавились дымки. Даже на улицах пахло блинами. С бубенчиками-колокольчиками, с разноцветными лентами, вплетенными в конские гривы, на легких санках и розвальнях катила по городу масленица. В одном доме - гости, из другого - сами хозяева в гости ушли. Горожане ели блины, с гор катались; гармоники надрывались изо всех сил, будто чуяли, что лежать им великим постом недвижимо, покрываясь пылью да паутиной. И в эти разгульные дни по всем богатым домам разнесли городские почтальоны письма. Бумага плотная, с золотым обрезом, и отпечатаны письма типографским способом.
"Премногоуважаемый милостивый государь!
Как Вам известно, должно быть, для удобства всех горожан, а также для увековечения памяти об их бренной жизни чугунолитейный завод Ф. К. Дятлова изготовляет кресты, надгробные плиты и памятники всевозможных фасонов и размеров. Дешевое и добросовестное выполнение заказов - девиз нашего завода, в чем покорнейшая просьба удостовериться самолично. При заказе на два креста или какого иного надгробия третий, меньшего размера, выдается нашей конторой бесплатно. Наш завод принимает заказы как оптового количества, с известной скидкой при этом, так и одиночного. Просьба без затруднений все интересные для Вас справки получить в нашей конторе или в магазине, что при Самсоньевском городском кладбище.
С низким поклоном и глубоким уважением остаюсь Ваш покорный слуга, с почтением Фома Дятлов".
Некоторые именитые разобиделись не на шутку. А предводитель уездного дворянства господин Сыромятин выговорил лично заводчику:
- Удивляюсь, Фома Кузьмич, что это вы о крестах для нас так заботитесь?.. Я, что ли, должен ради процветания вашего предприятия к праотцам отойти, супруга моя или наш единственный Глебушка?.. Неприлично, по меньшей мере... Масленица, гости приехали, и вдруг получаем ваше послание! Супруга моя, как известно, и без того мигренью страдает... Непохвально, Фома Кузьмич. В высшей степени непохвально.
С крестами дело шло из рук вон.
- Егор!
Нет на заводе приказчика. С утра нынче не был.
- Это еще что за новости? С молодой женой все медует?.. Придется ему хвост прищемить... Минаков! Пиши на Лисогонова штраф.
- Сколько прикажете записать?
- Для первого раза - трешницу.
Это было в самом начале дня. А после обеда приказчик подкатил к заводским воротам на лихаче, и вместе с ним приехал солидный человек в шинели путейца, в фуражке с синими кантами, с золотым молоточком и разводным ключом на кокарде. Скрипя новыми резиновыми калошами, он размашисто шагал за Лисогоновым, семенящим мелкими торопливыми шажками, и на ходу разглаживал окладистую бурую бороду, поправлял золотые очки. Лисогонов, забегая вперед, широко распахивал перед ним двери.
- Разрешите представить, Фома Кузьмич, - инженер путей сообщения, господин начальник тяги Илларион Феоктистович Решетов.
- Решетов, - поправил его начальник тяги.
- Совершенно точно... - шаркнул ногой и коротко поклонился Лисогонов. - Господин путей сообщения... инженер и начальник... - запутался он.
Познакомился заводчик с начальником тяги, и с этого дня все тревоги и опасения Дятлова за судьбу завода развеялись вместе с легким дымком от душистых папирос нежданного гостя-путейца.
Три рубля штрафа велел на приказчика записать... Тридцать рублей наградных ему - и то мало! Железная дорога на целый год заказами обеспечивает: буксы, корпуса вентилей, балансиры, подшипники отливать. И сразу же немалый куш кредиток в задаток. Завтра контракт подписывать. И все это приказчик охлопотал.
- Сядь со мной, Егор, - позвал его к себе Дятлов, когда они проводили почтенного гостя и вернулись в контору. - Сядь, Егор... У меня, братец, все под горячую руку идет... Погоди... Сейчас с мыслями соберусь, - потер Дятлов рукой запотевший лоб. И - собрался: - Словом, так... С нонешнего дня тебя как приказчика на заводе нет, а есть управляющий заводом Егор Иванович Лисогонов... Дай я поздравлю тебя и обниму.
Оба расчувствовались, у обоих на глаза выступили слезы. Дятлов полез в карман за платком, а Егор Иванович смахнул слезу пальцем.
- Отменный оклад тебе положу... Гнедого мерина с моей конюшни возьмешь и санки ковровые, чтоб свой выезд был. Ну, а уж кучера сам наймешь... Да... - покачивал головой Дятлов, думая еще о чем-то своем. - Жалко, что так случилось... Поспешил ты, Егор... Жалко, да...
- С чем, Фома Кузьмич, поспешил?
- С женитьбой своей... Годочка два-полтора еще подождал бы, и... Было бы все у нас по-другому.
- Извините... не могу вас понять... - сосредоточился Лисогонов, готовый внимательно слушать.
Дятлов побарабанил пальцами по столу и отрывисто вздохнул.
- Ольга бы моя к тому времени подросла, в зятья бы принял тебя. Сына у меня нет... Ну, вот... Вместо него бы... Года полтора бы еще подождать тебе... Уж как там никак, а разрешил бы Дятлову архиерей дочку в шестнадцать лет замуж выдать.
Действительно, маху дал. Позарился на брагинский дом. Смешно, да и только. А был бы тоже заводчиком, на одинаковой ноге с Фомой Кузьмичом. И разве дятловские капиталы можно сравнить с чем-нибудь?! Ольга... Белобрысая, лупоглазая, пятнадцати ей еще нет, а уже расползлась, как заправская купчиха. Конечно, Варвара по сравнению с ней - красавица. Но не в этом же дело! Красавицы потом будут само собой...
- Фома Кузьмич, а Ольгу... Ольгу Фоминичну... действительно выдали б за меня?.. - затаил дыхание Лисогонов.
- Сам же я об этом сказал, чего ж спрашиваешь!
- Фома Кузьмич... - ерзал Лисогонов на стуле - В таком разе... позвольте надеяться мне... Породнимся с вами, Фома Кузьмич. Обязательно породнимся.
Дятлов пристально посмотрел на него и, подумав, что угадал его мысли, отрицательно качнул головой.
- Нет, Егор... О таком и не помышляй... Чур тебя, чур... За вдовца моя Ольга не выйдет. Наперед знай... Поговоришь с тобой так вот да еще грех возьмешь на душу... Что ты, милый... Ни-ни...
- Да я разве об этом, Фома Кузьмич?.. Избавь бог... Пускай ее живет, сколько хочет. Я говорю - как бы обратно мне разжениться... Придумаю, Фома Кузьмич, и с вами же тогда посоветуюсь.
Все мысли, какие были до этого у Лисогонова, - все они уступили место одной-единственной: как бы ему теперь разжениться?
В этот вечер у Брагиных каждый занят был своим делом. Петр Степанович сучил дратву и натирал ее варом, готовясь подшивать зятю валенки. На оттепель не надейся, и зимних дней впереди еще много; снова ударят морозы - в штиблетишках не набегаешься. Старуха вязала зятю шерстяные носки, тоже думая, что мерзнет он в нитяных. А Варя сидела и думала о том, как ей называть мужа. Егорушкой - не велит. Не Егор, а Георгий он. Сказал, чтобы Жорой звала. А нехорошо ведь! Жора - обжора, прожора...
Звякнула щеколда калитки, запертой на засов, и собачонка залилась визгливым лаем.
- Егор, должно, - собрал старик дратву с колен и остановил поднявшуюся дочь. - Сиди, сам открою.
Вышел во двор, и сразу опахнуло порывом захолодавшего ветра.
"Поскорей ему валенки надо справить, - подумал о зяте. - Вот и погода меняется".
- Кто?
- Я. Открывай.
Не Егор.
- Кто - я?
- Да я же!.. Не узнал, что ли?.. Я.
Старик Брагин стоял у раскрытой калитки и не верил своим глазам.
- Как же так?.. Какими судьбами, Лексей?..
- А вот так. Захотел - и приехал. Добрые люди убедили, что я по дому соскучился, - смеясь, говорил сын.
- Мать!.. Варюшка!.. Гостя встречайте!..
- Сынок!.. Ленюшка!.. Ах ты, родненький мой...
Обнялись, поцеловались. Мать кинулась накрывать на стол, а Варя - подогревать самовар, но Алексей сказал:
- Спать... Только спать...
- Погоди, Лексей... Слово бы хоть сказал, - остановил его отец.
- Слово? - переспросил Алексей и усмехнулся. - Ну, ладно, скажу слово... Учиться я больше не буду. А теперь спать, спать, спать. Обо всем - завтра утром.
Мать торопилась постелить ему постель, а он подложил себе на диване "думку" под голову и, сняв только ботинки, через минуту уже крепко спал. Вздохнула мать, накрыла его одеялом. Расстроенная вышла на кухню, посмотрела на мужа, а тот обреченно махнул рукой.
- Вот тебе и надежда всей жизни, утеха на старости лет. Ни доктор, ни фершал, ни коновал...
Сказал сынок слово, оглушил как обухом по голове. Спит, а ты - мучайся, думай, что такое произошло...
Лежал старик, прислушиваясь, как тихонько шмыгает носом жена. И когда только утро придет, - не дождешься.
Не спала и Варвара, дожидаясь прихода мужа. Было уже за полночь, когда он явился.
- Гера, а к нам Алеша приехал, - сообщила она.
- Что? Какой такой Гера? - передернуло его.
- Господи... Да как же мне тебя называть?.. Алексей приехал, брат.
- Это зачем?
- Не знаю... Приехал...
Лисогонов смотрел на жену, и каждое ее слово, каждое движение вызывало в нем теперь ненависть. Навязалась на его шею, спутала по рукам и ногам. Что с ней делать? Как быть? Как разжениться?..
- Ну-ка, ты... Развалилась коровой...
Лег с краю, повернувшись к ней спиной, и накипала, накипала в нем злоба. Братец приехал, - подумаешь, радость какая! Теперь все захотят на шею сесть, корми их, пои... Никого из порядочных людей нельзя в гости позвать. Кто это захочет в Дубиневку идти? Оскорблением сочтут для себя... Лошадь поставить - хорошей конюшни нет, а в старой эта брагинская кляча стоит, которой давно место на живодерне...
Высказал все это Варваре. Она заплакала.
- В чем же тут я виновата?..
- Повой еще!
Утром, когда Алексей еще спал, к Брагиным пришел квартальный городовой Тюрин.
- Имею честь доложить, что господин пристав требуют хозяина. Без особого промедления, значит.
Петр Степанович растерянно засуетился, не зная, что делать: идти ли скорей к приставу или постараться выведать что-нибудь от квартального.
- Может, чайку выпьешь чашечку?.. Пройдем, братец, сюда, не стесняйся...
Дрожащей рукой налил ему стакан водки, пододвинул наспех нарезанную колбасу, присел рядом с ним.
- За ваше здоровьице!..
И пока городовой морщился, отдувался, закусывал, Петр Степаныч не сводил с его лица глаз, словно стараясь прочитать на нем ожидаемое, пугающее своей неизвестностью. Тюрин знал, чего от него ждут. Вытер рукавом губы и, наклонившись к старику, прошептал:
- Разволновались господин пристав, а полицеймейстер с исправником в отлучке... Депешу вчера получили. Мне, по секрету сказать, за вашим сынком наблюдать велено. Куда выходить они будут, к ним ежели кто ходить, знакомства какие...
Зажал Тюрин полтинник в руке и по-своему постарался успокоить разволновавшего старика Брагина:
- Под надзором будет он тут. Особо-то не расстраивайтесь, я за ним услежу... Так что чайку попьете и часикам к девяти к господину приставу пожалуйте.
- Да... В семейку попал... - передернуло Лисогонова.
На столе кипел самовар, но никто пить чай не садился. Ждали, когда умоется Алексей. Поправляя рукой волосы, он вошел в столовую, улыбнулся:
- Вот и я.
Подошел к Лисогонову познакомиться, но тот отстранился и сунул за спину руки.
- Странно... - пожал Алексей плечами.
Садились Брагины за стол, как за поминальный обед, горестно вздыхали и старались не встречаться взглядами.
- Рассказывать, значит? - спросил Алексей. - Не серчайте только и не горюйте. Не так плохо все. Выслали меня - ну и выслали. Теперь не в диковину это.
- Да за что ж, Ленюшка? - всхлипнула мать.
- Погоди, - остановил ее старик. - Пускай как на духу все рассказывает.
- Мне еще хорошо, я вот здесь у вас за столом сижу, - говорил Алексей. - А вот товарищ был у меня... Вместе учились и в одной комнате жили... В тюрьму он попал. Ночью, когда пришли с обыском, все вверх дном перевернули... Хотя и не нашли ничего, а забрали его... Ну, и меня потом тоже допрашивали. "Знаком с ним?" - "Знаком, говорю, конечно, если вместе живем". - "Показывал он вам листки?" - "Нет". - "С кем еще дружил он?" - "Не знаю..." Ну, одним словом, за это вот нет да не знаю и предложили мне в двадцать четыре часа...
- А ты, Ленюшка, знал?..
- Что, мама?
- Что товарищ твой листками какими-то занимается?
- Знал, конечно.
- Сказать надо было, - очередной раз всхлипнула мать. - Все равно уж ему пропадать... Господи-батюшка... - прикрыла старуха дрожащие веки, и у нее побелели губы. Ведь могло так случиться, что и Ленюшка их тоже бы за решетку попал. А они бы тут думали, что он, на зависть здешним соседям, все на доктора учится. Ведь сегодня же встретятся люди, узнают, что приехал сынок. Как? Зачем? Почему?.. Что ответить?.. - Да что ж это, господи... Стыд-то какой...
- А позвольте полюбопытствовать, - вмешался Лисогонов. - Про какие же, собственно говоря, листки у вас спрашивали?
- Обыкновенные листки, из тетрадок, - уклончиво ответил Алексей. - Записи разные... Но дело совсем не в них. Для меня важно другое. Знаю теперь, зачем на свет родился. Цель увидел, а это такая радость, - ничто не сравнится с этим, - горячо заключил Алексей.
- Какая же радость, Алеша?
- Большая, - улыбался Алексей. - Знать, что можешь людям правильный путь указать.
- Вон что-о... - догадался старик. - Смутьянить?.. Отсюда за товарищем вслед?.. - расстегнул он ворот рубашки, чтобы легче было дышать.
- По-вашему - это смутьянить, а по-моему - пробуждать у людей сознание, что они - люди, а не скоты подъяремные. Крепостное право тридцать лет назад кончилось... Мне вчера со станции попутчик попался, рассказал, что тут на дятловском заводе творится. Вы, кажется, там приказчиком служите, господин Лисогонов?
- Так ты что же, порядки приехал менять?.. То-то, чай, Фома Кузьмич дрожмя сейчас дрожит... Ах ты ж батюшки! Алешка Брагин допрос ему учинять зачнет, к ответу потянет... Ты слышь-ка, Егор!..
- Рабочие сами изменят многое, добьются этого, - сказал Алексей.
- Вы, Алексей Петрович, хоть и в Петербурге учились, почти вовсе образованными стали, но очень даже удивительно от вас такие подлые слова слушать. С такими вашими мыслями незачем было в родительский дом являться, старикам своим сердце расстраивать... И, если угодно вам знать, то перед вами не приказчик, а управляющий заводом сидит, - с торжественностью в голосе объявил Лисогонов, сам удивившись, как у него гладко и складно лепились слова. Именно так и следует говорить управляющему.
- Встать прикажете? - усмехнулся Алексей.
Лисогонов в упор посмотрел на него.
- При вашем теперешнем мизерном положении с такой развалкой долго не насидеть.
- Чему же тебя, Леша, учили там? - сокрушалась мать.
- Жизни, мама. Какой она быть должна. Кое-где рабочие поняли свою силу, стали отпор им давать. Дальше - больше пойдет.
- Ну, до нас, слава богу, ваши художества не докатились, - поднялся Лисогонов, не желая больше участвовать в этом разговоре.
- Докатятся и сюда.
- Молчать, щенок! - ударил кулаком по столу Петр Степаныч. Испуганно звякнули чашки. - Растянуть бы сейчас... да как мальчишку, как раньше, бывало... Выучил сукина сына, а?.. Гимназию дал окончить. В Петербург послал... Вон он чему научился там... Что ты скажешь, Егор, а?..
Тот пожал плечами.
- Что ж тут сказать? Был я до этого один, а теперь... Вон она какая семейка! Радуйся, Георгий Иваныч, и веселись. Еще рот прибавлен.
- Меня можете не считать, - сказал Алексей. - Я вашего хлеба еще не ел и не стану есть.
У Петра Степаныча вздулись жилы на лбу.
- Да где ж ты свой-то добудешь?.. Как жить станешь, ежель не дармоедом?..
Лицо его побагровело.
- Другой бы - если уж случилась беда - сообща б попросил, как обдумать все, а ты что?.. Дерзишь-то ты что же?.. Перед кем свой гонор выказываешь?..
- Может, Алеша, прошение надобно написать? Мы сходим к отцу Анатолию. Он - знакомый нам хорошо, человек рассудительный, - вставила мать.
- Нет.
- Что нет?.. Не поможет?
- Не буду писать ничего. Не хочу.
- А жрать-то ты хочешь? - поднялся Петр Степаныч и, опираясь руками на стол, повторил: - Жрать-то хочешь?
- Нет, и жрать не хочу, - отодвинул Алексей нетронутую чашку чая.
Будто судорогой свело, перекосило лицо старика. Он захватил побольше воздуха и, указывая сыну на дверь, крикнул:
- Вон!..
- Ну, что ж... И уйду, - поднялся Алексей.
- За все... за все, значит?.. За все заботы мои?.. - хрипло выкрикивал старик.
- Сам же на дверь указываешь. Ну и уйду.
- Сей же минутой, чтоб духу не было, - затопал ногами старик.
Старуха обхватила руками голову и раскачивала ее из стороны в сторону, причитая и ахая. Варя, не проронившая за все утро ни слова, сидела по-прежнему молчаливая, потупив глаза.
- Ты понимаешь, понимаешь, Егор?.. Понимаешь?.. - искал Петр Степаныч поддержки у зятя.
Лисогонов отшвырнул котенка, подошедшего потереться о его ногу и ушел из дому. У калитки его поджидала какая-то старуха со своей дочерью.
- Не погневайся, господин Егор Иваныч, не обессудь горемычных, - поклонилась ему старуха. - В дверь войти не посмелились, дозволь туточка вашу милость обеспокоить...
Старуха обращалась к господину приказчику с великой просьбой: устроить дочь на какую-нибудь работу в заводе. Живут они - хлеба досыта не могут поесть. Что можно было продать - все продали, и последние деньги на похороны старика ушли. Хоть ложись да помирай теперь сами. Может, сжалится господин приказчик над их сиротской бедой, к тому же они по соседству живут: за три дома от Брагиных их кильдимка на два окна.
Мать говорила, а дочь молчаливо кланялась, подтверждая своими поклонами каждое слово матери. Лисогонов посмотрел на нее: наверно, не старше двадцати лет. Смуглая, как цыганка, с черными омутами глаз.
- Как зовут? - спросил ее.
- Катеринкой, Егор Иваныч, - поспешила ответить мать, и Катеринка поклонилась снова.
- Немая, что ли?
- Никак нет, разговорчивая... Скажи, Катеринка, чего-нибудь, - подтолкнула ее локтем старуха.
Тогда Катеринка подняла глаза и тихо проговорила:
- Дозвольте мне еще поклониться вам... - и поклонилась глубоким поясным поклоном.
Понравились ее слова Лисогонову, и он сказал:
- Ладно. Поломойкой в контору возьму. Пятнадцать копеек в день. А может, и двадцать, смотря по старательности.