- А почему же ему и не порассуждать? - обратился к Касьянову Агутин. - Для себя парень старается, для будущей своей жизни. Он по своим молодым годам хватил столько лиха, что другому и пожившему не сравняться. Тут, сибирский глаз, не по молодости иль по старости, а по правде надо судить, на чьей стороне она. И промашки чтоб не было. А если у него, по-вашему, годов мало, то мои к ним добавьте. Я то же скажу, что и он.
Расходились так же по одному, как и собирались. Измаил, все время дежуривший около будки, пожимал на прощание каждому руку.
- Ходи. Здоров будь!
Ночь зашла уже далеко. Погасив огни, город спал. Никого встречных или попутных на дороге не было. Тимофей Воскобойников, Прохор Тишин и Петька Крапивин шли втроем, и Петька говорил:
- Меня иной раз такая злость заберет, - пропади они пропадом, думаешь, и книжки всякие, и разговоры такие... Жил себе кое-как - ну и ладно, а теперь весь покой потерял... А потом, как подумаешь, что, кроме работы да нар, ничего не видишь, тут сразу обратно другая злость заберет: ведь можно же всю эту жизнь изменить. И еще больше всего узнать хочется. Выйти на улицу да об лучшей жизни кричать во всю глотку, чтобы все слышали. И пускай арестуют, в тюрьму за это упрячут, - пускай!.. Вот как иной раз подмывает - не утерпеть.
- Это хорошо, что так сердце горит, - одобрял Воскобойников. - Накаляй его еще пуще, только пыл этот до поры до времени в себе придержи. Других ребят старайся разжечь, тогда наше дело большим огнем загорится и никакому Дятлову в этом пожаре несдобровать.
Глава двадцать вторая
БУНТ НА КОЛЕНЯХ
- Весна, ребята. Теплынь, благодать, - подошел к отдыхавшим рабочим Дятлов. - Ну-ка, и я, что ль, присяду. Подвинься чуток, - присел он рядом с одним формовщиком на приваленную к стенке опоку.
Рабочие прервали разговоры и выжидающе смотрели на хозяина. Неспроста ведь подсел.
- Да-а, весна, говорю, - повторил он, расстегивая крючки поддевки. - Зиму, бог дал, пережили, а теперь и совсем полегчает... Надумал я, ребята, сразу после святой свои заводские казармы ставить. Чем вам втридорога за квартиры платить, у меня жилье вам будет бесплатное. Шпалерами все оклеем, полы выкрасим, чистота чтоб была. Для холостых - отдельно, для семейных - отдельно. Вот как! На летнюю пору расценки набавлю, не меньше как по восемь, а то и по десять целковых получать станете. Летом, так сказать, годовщину будем справлять, тут каждому от меня особо подарки, конечно...
- Штрафы тоже надбавишь? - выкрикнул кто-то из сидевших поодаль.
Дятлов вздохнул.
- Без штрафов, дружки, вы бы и не выучились ничему. Так бы шатай-валяй дело у нас и шло. А штраф - он для порядка, в том его назначенье, чтобы вам можно было и внимательность и усердие свое проявить. Но не про то речь сейчас. У меня желание вашу жизнь облегчить.
- Да это мы знаем. Речи твои что мед, только дела - как полынь, - опять выкрикнул тот же голос.
- У кого это язык во рту не вмещается? А ну, покажись, чего за другими спинами прятаться, если храбрый такой, - слегка повысил голос Дятлов.
- А чего тут прятаться? Вот он я, погляди, - поднялся во весь рост долговязый и сухопарый коперщик Мыльников. На его пропыленном, заросшем серой щетиной лице была усмешка и озорно поблескивали глаза. - Конец твоим благостям, хозяин, подходит. Премного довольны всем, не чаем, как вызволиться, - с открытой издевкой говорил он. - Скоро весь твои завод опустеет. Отвальное нам припасай.
- И далече отвалишься ты? - спросил Дятлов.
- Пути не заказаны, - весело ответил коперщик. - Ты по восемь целковых еще только сулишь, а мы знаем, где по двенадцать да по пятнадцать дают уже. Разницу понимай. Новые заводы, как грибы после дождика, выросли.
- Ждут там тебя?
- Обязательно, - нахально скалил зубы Мыльников. - Поищи теперь кого подурней, а мы ума набрались.
- Ой, не стращай. Не дай бог, заикаться начну, - похохотал Дятлов. - Что-то, как я вспоминаю, ты по осени другим голосом пел, Христом-богом молил, чтобы взял тебя.
- Должно, с кем другим спутал, а я слезы не лил.
- Ожил воробей, хорохорится, - крутнул головой Дятлов и потом раздумчиво, как бы себе самому: - Всегда так бывает, что добро забывается. Но не злобливый я. А тебя, говорливый, - поднял он глаза на коперщика, - пускай за меня все другие осудят.
Пошептались о чем-то рабочие, сидевшие на пригреве, и от них отделился пожилой сутулый обрубщик Бодягин. Подошел к Дятлову, поклонился ему.
- Что, отец?
- Господин хозяин, Фома Кузьмич... Мы вот... В мыслях не держим, чтобы обидеть тебя... С сынком тут работаю, с Федькой...
- С каким Федькой?
- А вон, с краю сидит, конопатый, - указал Бодягин на парня, лицо которого было сплошь у сеяно золотистыми веснушками. - Работаем мы с ним у тебя с самого спервоначала, а теперь до дому вот как приспичило позарез! - полоснул себя Бодягин пальцем по горлу. - Пахота близится, а в деревне, опричь старухи, никого больше нет. Дозволь, батюшка, нам с Федькой завтрашним днем в расчет уйти, а с покрова мы опять твои будем.
Подходили другие рабочие, на разные лады повторяли слова старика Бодягина, просили, чтобы хозяин рассчитал их, не дожидаясь пасхального дня.
- С неустойкой, значит, хотите? - свел Дятлов брови.
- С какой неустойкой? Зачем?..
- По договору сказано, чтоб до пасхи.
- Так ведь паска-то через пять ден. Невелик срок остался. А у мужика, сам ты знаешь, день год кормит. Не запоздать бы нам. Пахать, сеять надо...
- Ладно, - поднялся Дятлов. - Завтра будем обо всем говорить.
- До завтра потерпим, конечно, - соглашались рабочие.
В сумерках дятловский рысак остановился перед домом пристава Полуянова.
- Фома Кузьмич?! - не столько обрадовался, сколько удивился пристав, по тут же поспешил раздвинуть губы в будто бы очень приятной улыбке. - Милости прошу, дорогой...
- Не в гости, не в гости, Ардальон Поликарпыч. По делу, - предупреждал его суетливость Дятлов. - По весьма важному и срочному делу.
- Все равно, дорогой мой... Прошу, - распахивал пристав перед ним двери в комнаты.
Дело было серьезное. Пристав внимательно слушал своего гостя, всплескивал руками и возмущался распущенностью неблагодарных рабочих, топорщил усы и сдвигал клочковатые брови.
- Ну, не подлецы ли они после этого, а?! Да их, чертей, надо... Как это можно - работали все время, работали, и вдруг - уходить! Это еще что за новости?.. Не допустим никаких беспорядков. Смею заверить вас.
Плохо спал в эту ночь Дятлов. Одолевали беспокойные сны. Снилось ему, что, громко понукая своих заморенных клячонок, мужики перепахивают литейный цех и у них из-под сох на стороны отваливаются заформованные опоки, а в вагранке бабы варят кашу-сливуху. Будто разливают литейщики горячий чугун, опоки дымятся, гулко ухают, ночная смена разнимает их и из пережженной земли одна за другой поднимаются головы рабочих. Будто старик Бодягин, тряся бороденкой, шевелит тяжелыми чугунными губами, и они глухо звенят.
"Дозволь, батюшка, нам с Федькой завтрашним днем в расчет уйти..."
Разрастается голова старика, ширится рот, и из него вырывается пламя, как из завалочного окна вагранки. Дятлов пятится, топчет ногами головы рабочих, выступающие из разнятых опок. Головы жгут ступни ног, Дятлову душно, в цехе густой чад от пережженной земли, и Фома, раскрыв глаза, хрипло кричит:
- Квасу мне!.. Софрониха, квасу!..
Ступни ног уперлись в горячую печку-голландку, потому и приснились такие жаркие сны. Дятлов опустил ноги на пол, ощущая приятный холодок от крашеных половиц. "На дворе теплынь, а они по-зимнему печку калят. Черт бы их всех побрал!"
За окнами ночь, тишина. Фома Кузьмич сидит, прихлебывая квас, и думы, думы в его голове. Заказов для завода много, только успевай выполнять. За две сотенные бумажки начальник тяги Илларион Феоктистович Решетов постарался, чтобы с железной дорогой еще один контракт можно было заключить. Не только в цехе, в летнюю пору и во дворе можно формовку вести, были бы только рабочие руки. Медноплавильную печь советует Решетов ставить, и заказ на отливки из меди хоть сейчас получай. К литейному цеху пристройку надобно сделать и от завода до станции железнодорожную колею проложить. Тогда еще шире развернуть дело можно. Не на подводах возить, а прямо вагонами все подавать. Продержаться бы еще одному голодному году - и осуществились бы эти замыслы. Все только в рабочих людей упирается. Вновь набранным придется намного дороже платить, да еще неизвестно, какую "заразу" они с собой принесут. Надо малолетних на завод набирать. До этого в них нужды не было, потому что и взрослые мужики недорого обходились, а теперь вон какую цену себе набивают!
- Помоги, господи, - размашисто перекрестился он, собираясь ехать на завод.
Пристав Полуянов и трое городовых были уже в конторе. Городовые сидели в коридоре, а пристав - в кабинете заводчика. Широко жестикулируя, он говорил Лисогонову:
- Вы понимаете, Георгий Иваныч, как раньше все было... Идет, скажем, мужик по барской земле, так он ногу старается осторожно, легонько поставить. На цыпочках он идет... А теперь?.. Забыто все: послушание, почитание, уважение, преклонение - решительно все. Это же черт знает что!.. Сам хозяин говорит подлецу, чтобы оставался работать, а он нос дерет. Вы понимаете, Георгий Иваныч?..
Георгий Иванович понимал. Разделял те же взгляды на мужиков, что и пристав. Ему такая вольность тоже не нравилась.
- Ну, мы с ними сегодня поговорим... И это вы правильно подсказали, чтобы новый договор нынче же составлять. Исключительно правильно... А вот и Фома Кузьмич!.. - поднялся пристав, увидев в дверях Дятлова.
Поздоровались. Полуянов не преминул справиться о самочувствии Фомы Кузьмича и остался доволен, узнав, что тот не жалуется ни на что.
- Вот и отлично... Кстати, Фома Кузьмич, я нарядил дюжину конных... Вот-вот должны появиться.
Дятлов благодарно кивнул.
- Распорядись, Егор, чтобы Бодягина-старика сюда, - сказал Лисогонову.
И через несколько минут обрубщик Бодягин в сопровождении управляющего переступил порог хозяйского кабинета. Комкая шапку в руках, с недоумением смотрел на пристава, барабанившего по столу пальцами, и на городовых, стоявших у двери.
- Ну, отец, говори, - удобнее повернулся в своем кресле Дятлов.
- Что уставился? Никогда полицию не видал? - прикрикнул пристав. - Как стоишь, обормот?.. Руки по швам!
- Виноват. Не приучен. Не довелось в муштре быть, - неловко переминаясь с ноги на ногу, ответил обрубщик.
- Что надумал? - спросил Дятлов.
- Что же, Фома Кузьмич, - перевел на него Бодягин глаза. - Наша дума известная. Отпустить просимся.
- Не нравится у меня, значит?
- Зачем?.. Никто не говорит. Очень даже довольны, а только...
- Выбирай, рассусоливать долго нечего: либо оставайся на лето... Вот при его высокоблагородии господине приставе говорю, либо придется тебе неустойку платить, как ушедшему раньше срока.
- Что ж поделаешь, - коротко развел Бодягин руками: - Сталоть, до самой паски отработаем, коли раньше нельзя. Пускай будет так, по уговору, по-честному. Четыре дня только ведь...
- Но помни, - продолжал Дятлов, - если уйдешь, на зиму не возьму. Я такой человек: сказал - сделал.
- Мы понимаем, конечно...
- Ну? - в упор смотрел на Бодягина Дятлов.
- Сделай милость, Фома Кузьмич, отпусти. Одна старуха дома, не справится. Отпусти, Фома Кузьмич...
- С неустойкой?
- Как хошь, отпусти только... Старуха одна... А неустойку возьмешь - грех на твою душу ляжет. Мы ведь и без того обездолены.
Старик Бодягин стоял в заводской конторе. Губы у него вздрагивали, руки комкали старую облезлую шапку.
- Сына оставишь? - угрюмо спросил Дятлов.
- Вместе уйдем.
- Ну черт с тобой! Рассчитай, Егор, сколько им обоим придется.
Лисогонов подсчитал: талонами взято на полтора рубля, штрафов - на два. Причиталось Бодягину с сыном за месяц четыре рубля.
- Вычти их в неустойку, - приказал Дятлов. - Выкинь ему паспорта.
- Фома Кузьмич... Господин хозяин... - шагнул вперед Бодягин. - Да как же так?.. Ведь они наши, кровные...
- А ты ко мне пожаловаться приди, я тебе покажу как, - пригрозил ему пристав. - В холодной еще не сидел? Сказано - значит, все. Пошел вой, дурак!
Из конторы надо было пройти по коридору, потом спуститься со второго этажа по лестнице, миновать большую нижнюю комнату, где выставлены образцы изделий завода - малые и большие, гладкие и узорчатые кресты, прислоненные к стенке надмогильные плиты, звенья чугунных оград с насаженными на них головами ангелочков. В одном углу веером раскинуты на полу сковородки, вьюшки и утюги, в другом - вагонные буксы, корпуса вентилей, балансиры, подшипники. За этим складом заводских образцов - небольшие сени, и уже из них был выход на крыльцо и во двор.
Долгим и тяжким показался старику Бодягину этот обратный путь. С трудом передвигал он очугуневшие ноги. В окно против лестницы виднелся огороженный забором заводской двор, а за тем забором - дорога, по которой в последний раз пойдет он со своим Федькой. Приходили на завод нищими - нищими и уйдут. Даже хлеба не на что купить на дорогу. А дома в деревне разор. Федьке придется сразу же снова куда-нибудь на заработки уходить. Отобрали, отняли последнее, заработанное. К кому пойдешь с жалобой?.. Пахать надо, сеять. А чем засевать? Силу где взять, чтобы опять работать от зари до зари?.. Когда вместе с Федькой поступал на завод, думал, что кончены черные дни, а они опять подошли. Только силу завод отнял, а взамен ничего не дал, обездолил совсем... А может, отказаться уже от земли? Прибавку обещает хозяин, казармы... Забрать тогда из деревни старуху. Вернуться к хозяину, поклониться, прощения попросить и отдать ему паспорта?.. Трудную зиму сумели тут пережить, когда расценки были намного сбавлены, а теперь вон сколько денег-то обещает. Целых десять рублей!.. Опять же и к теплу дни идут. Можно за ночевку на нарах не платить, а на эти деньги хлебца еще прикупать. А ночью хоть в цехе переспать. Спали же, когда оставались долги отрабатывать.
Все сходилось к тому, что надо вернуться к хозяину и, пока не поздно, склонить перед ним повинную голову. Тогда и четыре рубля не пропадут. Надо бы повернуть назад, а ноги не слушались и уводили все дальше от хозяйского кабинета. Куда дальше идти?..
Как только старика Бодягина позвали к хозяину, рабочие, намеревавшиеся тоже уходить по своим селам и деревням, побросали работу и решили идти в контору.
- Хозяин вчера сказывал, что нынче все с нами решит. Бодягина отпустит, а нам чего ждать?..
- Дядь Антон...
- Филька, Семен!.. Скорей вы!.. Расчет хозяин будет давать...
Но приказчик Степан Минаков преградил им дорогу.
- Кто звал?.. Куда?.. А ну, осади!..
- Сюда, что ль, хозяин выйдет?.. Ну, будем ждать, все одно... Да ты не пхайся, будто уж посидеть на приступке нельзя...
- Нельзя, да... Сказано, что не велено, - и все тут. Ты на приступку, другой...
- Чудно!.. Аль проломится под нами она?
- У хозяина деньги в конторе, а вы...
- Что ж из того, что деньги?.. Уворуем мы, что ли, их?.. Сказал тоже...
Этот спор прервал цокот лошадей, подскакавших к заводским воротам.
- Эй, отворяй!.. Кто там?!
Сторож Ефрем кинулся к воротам, распахнул их, и во двор въехал наряд конных стражников. Старший из них, рыжеусый урядник, быстро спешился и, кинув поводья одному из стражников, торопливо направился в контору. Рабочие посторонились, давая ему дорогу, приказчик услужливо раскрыл дверь.
Урядник столкнулся в дверях с выходившим из конторы Бодягиным, и, увидев его, позабыв о прибывших конниках, рабочие снова подались ближе к крыльцу, наперебой спрашивали обрубщика:
- Ну, чего?.. Высвободился?.. Рассчитался, Федот?.. Про нас что сказал?..
Никого не видел, не замечал Бодягин, руки его все еще комкали шапку, которую позабыл надеть.
- Четыре рубля... Четыре... - повторял он.
- Четыре?.. Не густо он тебе отвалил... Слышь, ребята, четыре рубля старик получил.
- А почему только четыре?.. Он ведь с Федькой вдвоем...
- Паспорта отдали?
- Да вон, с шапкой их держит...
- Федот! Не живой, что ли, ты? Растолкуй.
Окруженный рабочими, Федот Бодягин остановился, посмотрел на них и, уловив последние слова, глухо проговорил:
- Не живой.
Кое-как растолковал, что заработанные им и сыном четыре рубля хозяин взял в неустойку.
- В какую неустойку?.. Чего-то ты мелешь, Федот!..
- Обалдел, что ли?..
И то, чего не мог разъяснить рабочим старик обрубщик, вскоре разъяснил сам хозяин. Он появился на крыльце, сопровождаемый своим управляющим, приставом и городовыми. Урядник, вышедший вслед за ними, перемахнул через перила крыльца, вскочил на лошадь и загарцевал на ней, оттесняя рабочих в сторону.
- Ну-ка, Минаков, сзывай всех, нечего в прятки играть, - распорядился Дятлов, и Минаков побежал исполнять приказание.
Рабочие, не собиравшиеся покидать завод, были заняты обычными своими делами и не особенно интересовались, чем окончатся разговоры хозяина с теми, кто решил брать расчет. Но появление на заводском дворе конных стражников и городовых взбудоражило всех.
- Полиция-то зачем?.. Что-то, ребята, похоже, дело не чистое...
На окрики десятников не обращали внимания, да они и сами были озадачены не меньше других.
- Что бы это все значило?..
Люди сгрудились у двери, наблюдая, что происходит во дворе, и как раз в это время прибежал Минаков сзывать всех.
Двор перед конторой был запружен людьми. Конная стража и городовые следили, чтобы рабочие держались в некотором отдалении от конторы и никто из них к крыльцу близко не подходил. И когда порядок был наведен, Дятлов объявил притихшим рабочим:
- Которые уходить собрались - в сторону, к проходной, вон туда, - указал на свободную часть двора. - Там и паспорта свои получать будете. Кто остается - на месте держитесь. Нынче летний уговор подписывать станем. С повышенными, значит, расценками. И каждому, кто останется, по рублю наградных. При его благородии господине приставе говорю...
- На паску, гляди, целоваться станет, не побрезгует...
- Не говори...
- Слухать, что говорят! - крикнул урядник, поднявшись на стременах. - И погоди чхать... Нашел время!.. - метнул он строгий взгляд на чихнувшего шишельника Спиридона Самосеева. - Не видишь, хозяин говорит?.. Охламон бородатый!..
Дятлов кашлянул и продолжал:
- Уходящим заранее говорю: денег не жди. В неустойку пойдут, потому как уговор у нас был до пасхи, а вы нынче, до срока, уйдете...
Рабочие заволновались.
- Почему до срока? Мы до паски и отработаем...
- Обманом живешь?.. До конца хочешь кровь пить?..
- Гляди не лопни, хозяин...
- Заработанное отдай... Ты и так нас...
- По какому закону это? Полиция, ты чего глядишь?.. - искали люди защиты, и полиция откликнулась им.
Свисток пристава заливистой трелью разнесся по заводскому двору и перекрыл разноголосые выкрики. А следом за свистком прогремел голос Полуянова:
- Никаких разговоров!.. Перестреляю, как сук-киных сынов, и в ответе не буду... Бунтовать вздумали?! Да я вас...