Появился Коноп в белой камлейке, в расшитых бисером танцевальных перчатках с бубном в чехле из защитной плотной ткани.
В маленькую комнатку, примыкающую к сцене, собирались мужчины и женщины. Тутриль поначалу не узнал Айнану: она накрасила ресницы, подвела глаза.
Айнана глянула на Тутриля и улыбнулась.
Роптын громко похвалил девушку:
- Ты сегодня очень красивая. Ну прямо настоящая артистка.
Зрительный зал быстро заполнился.
Раздвинулся занавес, и первые же удары бубна возвратили Тутриля в старый Нутэн. Вспомнилась старая яранга с потемневшими от дождей и снега моржовыми кожами. Старый Нутэн ожил в памяти Тутриля, царапая сердце тоской и окутывая его светлой грустью.
На сцену вышла Айнана.
Полуприкрыв глаза, она смотрела в зал. Ее гибкое тело угадывалось сквозь просторную камлейку. Простые движения, знакомая с детства мелодия, отмеряемая резкими ударами бубна, рождали в груди Тутриля теплую волну нежности.
Почему-то вдруг вспомнился Ленинград. Яркий солнечный день, мост Лейтенанта Шмидта и сфинксы у спуска к Неве, напротив Академии художеств, Лена в легком белом платье и ветер с Невы, развевающий ее светлые волосы.
Тутриль едва дождался конца концерта и ринулся за кулисы, чтобы отыскать Айнану.
Но его перехватили Гавриил Никандрович и Роптын.
- Иван Оннович! Вас ждут в столовой!
- В какой еще столовой? - удивился Тутриль.
- Банкет! - значительно произнес Роптын. - Сельский Совет дает в твою честь торжественный банкет.
- Извините, но мне нужно… - сказал Тутриль.
- Все участники концерта приглашены, - прервал его Роптын. - Народ ждет.
Окна столовой на берегу лагуны ярко светились. Весь обеденный зал занимал роскошно убранный стол, на котором стоял цветок в горшке.
- Постарались наши повара, - гордо сказал Гавриил Никандрович, - фирменные блюда приготовили.
- Вот! - Роптын показал на стол. - Долина Андреевна даже свой цветок принесла!
Казалось, в столовую собрался весь Нутэн: пришли охотники, оленеводы, работники полярной станции, пограничники. Каждый считал своим долгом подойти к Тутрилю, поздороваться с ним, поздравить с приездом.
Айнана не появлялась.
Все уселись за стол, и Гавриил Никандрович уже встал, чтобы произнести тост. Заметив беспокойство сына, Кымынэ спросила:
- Что с тобой?
- Почему нет Айнаны?
- Придет, - спокойно ответила Кымынэ. - Может быть, она переодевается… Она хорошая, добрая. Ах, если бы ты привез Лену! Так мне хочется встретиться с ней!.. Может, еще будут у вас дети?
- Может быть, будут, - безразлично ответил Тутриль, думая о другом.
- Я знаю, вам трудно было, - сказала Кымынэ. - Без квартиры, в общежитии - какой ребенок?..
Да, все так и было. Общежитие, диссертация, а потом, когда появилась квартира, - диссертация Лены, ее научная работа…
Ну почему Айнана не идет?
- …Достижения в культурном развитии народа ярко проявились в судьбе Ивана Онновича Тутриля! - слышались слова Гавриила Никандровича.
- Тутриль! - услышал он возглас Конопа. - За тебя! Чтоб ты стал академиком!
- Я для Лены сшила торбаса, маленький пыжиковый жилет с вышивкой, - тихо говорила Кымынэ. - Отвезешь и скажешь: от меня. Пусть носит в Ленинграде, когда мороз. Ах, если бы она сюда приехала. Мы бы встретили ее как родную. Никто еще из нашего селения не женился на тангитанской женщине. Ты первый…
Тутриль встал.
- Ты куда? - насторожился отец.
- Я выйду.
- И верно, - кивнул Роптын, - душновато здесь. Сколько раз говорил директору столовой, чтобы поставил электрический вентилятор! А он: все тепло выдует! Приехал на Север и холода боится… Иди, иди подыши воздухом..
Тутриль пробрался к выходу.
Тишина накрыла весеннюю ночь.
Он постоял на крыльце, соображая, куда идти. Запутался совсем в новом Нутэне. Он мысленно представил нарисованный Айнаной Нутэн и зашагал.
Снег мягко осыпался в следе: он уже не был сухим и ломким, как в середине зимы.
Тутриль пересекал светлые пятна от освещенных окон, обрывки разговоров, музыки.
Ни одно из окон домика Токо не было освещено.
В железной петельке входной двери вместо замка торчала палочка. Догадываясь о случившемся, Тутриль еще раз обошел домик и увидел, что толстая железная проволока с цепями пуста. С крыши тамбура исчезла нарта. В снегу остались круги от собачьих лежек. Следы полозьев вели в темноту.
Тутриль постоял возле домика и медленно побрел обратно в столовую, навстречу музыке.
6
Далеко за полночь Тутриль с родителями возвратился домой.
Окно и Кымынэ были оживлены.
- Кыкэ вай! - тихо сказала Кымынэ. - Я не помню, чтобы кого-то еще так чествовали в нашем селе. Разве только кандидата в депутаты… Но для него банкета не устраивали… А тебе устроили.
Тутриль, занятый своими мыслями, коротко отвечал и вымученно улыбался.
- Жаль только, что дяди Токо и тети Эйвээмнэу не было, - заметил он.
- И хорошо, что их не было, - строго сказал Онно.
- Что же у вас тут случилось такое, что ты разошелся с самыми близкими друзьями? - спросил Тутриль.
- Хотел я отложить этот разговор, - задумчиво произнес Онно, - но раз тебе хочется знать, что случилось между мной и Токо, так и быть, расскажу… Кымынэ, дай-ка нам чаю.
Кымынэ принесла чай, поставила вазочку с колотым сахаром и ушла на кухню, чтобы не мешать мужскому разговору.
- Мы крепко поспорили с Токо… И спор наш - не просто ссора, а - как бы тебе сказать? - принципиальные разногласия…
Эти слова Онно произнес с некоторой запинкой.
- Так вот слушай: лет десять прошло с тех пор, как мы покинули яранги и построили вот эти домики. Все были довольны, хотя поначалу нашлись и такие, что отказывались переселяться из яранг в дома. Но ведь не они вели людей, полных решимости порвать все связи с прошлой, постылой жизнью… Довольно быстро мы обнаружили, что эти маленькие домики плохо приспособлены к нашему суровому климату. В них холодно и тесно. Начали перестраивать, утеплять… Потом стали строить двухкомнатные дома… Тоже не то. Вот построили для косторезов многоквартирные, с центральным отоплением… Но это только для них… Колхоз не мог себе позволить такого. Ведь и деревянные дома мы получили от государства, почитай, даром. Плата-то за них была чисто символическая. Сейчас возникла нужда в другом жилище - в таком, в каком живут в городах. Чтобы все, значит, удобства были здесь… Однако в каждом маленьком селе строить большие дома дорого и невыгодно. Ведь здесь должны быть и школа, и почтовое отделение, и магазин, и баня, и всякое другое бытовое обслуживание. В ином селе всего несколько сот человек, но вся обслуга должна быть… И, кроме того, надо всех обеспечить работой. Ведь раньше как - каждый сам по себе охотился, а сейчас одна бригада может обеспечить мясом все село… А остальным что делать?
- Все, что ты говоришь, верно, и многое мне известно. Однако какое это имеет отношение к Токо?
- Самое прямое, - усмехнулся Онно. - Вот слушай дальше… Родилась идея сселить такие маленькие селения, как Нутэн, в большое село или даже поселок. Выбрали Кытрын как центр. Есть проект. Построят несколько многоэтажных домов, Дом быта, телефонную станцию, станцию "Орбита", чтобы телевизор можно смотреть… Но самое главное - большое производство там будет. Много рабочих мест… А то ведь иные в нашем совхозе в месяц рублей по десять - пятнадцать зарабатывают - нечем занять людей…
Онно отхлебнул остывшего чаю.
- Когда кончилось собрание и надо было голосовать за переселение, один человек был против - Токо. Это меня так удивило, что я подумал, что он ошибся. Переспросил, а он твердо отвечает: да, я против. Вот так.
Потом мы встретились поговорить, и знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я не люблю своего народа и собираюсь предать его… Ты представляешь, что он сказал, - предать народ? Он мне напомнил Наукан…
И вот что он мне еще сказал, - продолжал Онно. - Хорошо, мы переселимся в Кытрын. Вселимся в удобные квартиры с теплыми туалетами. Будем организованно ходить на работу на звероферму. Смотреть телевизор или широкоэкранное кино. Вечером ходить в ресторан и культурно выпивать на белых скатертях. А что останется от чукотского народа? Ведь всякий народ, сказал Токо, отличается от другого своеобразным трудом… Мы - морские охотники, и должны жить как морские охотники. И еще сказал: мы постепенно утратим свои обычаи, позабудем родной язык… и вконец утратим свой собственный облик… Понимаешь, как рассуждает твой любимый дядя Токо?
Я сначала с ним спорил, пытался его убедить словами, - говорил Онно, - но он уперся на своем. Он сказал: хорошую жизнь надо строить там, где ты живешь, а не искать на стороне. Он даже обозвал меня эмигрантом. Говорит: сегодня ты захочешь переселиться из Нутэна в Кытрын, завтра в Анадырь, потом в Магадан, и так далее… Как только у него поворачивался язык говорить такие слова?
- И что же, он один против? - спросил Тутриль.
- Открыто - он один, - ответил Онно. - Гавриил Никандрович воздержался и получил за это выговор.
- Выходит, не один Токо против переселения? - сказал Тутриль. - А может, он прав? Ведь и телевидение, и разные удобства, наверное, можно устроить и в Нутэне…
- Ты меня не понял, - мягко возразил Онно. - Дело не в удобствах, а в том, что будто разбежались и остановились… Вот это плохо.
- Нет, что-то тут не так, - с сомнением покачал головой Тутриль. - Покинуть Нутэн? Как же так легко все согласились? Покинуть родину…
Онно пристально посмотрел на сына.
- Да ты что - сомневаешься?
- Сомневаюсь.
- И что же, может, как Токо, в знак протеста в ярангу переселишься? - с усмешкой спросил Онно.
- В ярангу переселяться не буду, но поеду к дяде Токо, - сухо сказал Тутриль.
- Ты знаешь, что он тебе не родной дядя? - спросил Онно.
- Знаю, - ответил Тутриль, - но он тебе брат по дружественному браку. А это тоже кое-что значит.
- Все это - пережитки прошлого, - сердито сказал Онно.
…Дружественный брат… Как это далеко и давно, но все равно волнует, когда вспоминаешь об этом. Токо и Онно росли вместе с малых лет. Посторонним и впрямь казалось, что они родные братья… Но они были лишь дружественными братьями. Их отцы появились в Нутэне незадолго до больших перемен, когда к этим берегам стали часто наведываться корабли тангитанов. Они пришли из дальних сел, вымерших от голода и болезней. В Нутэне они поначалу были чужаками. К тому же оба были уже женаты и не могли породниться с нутэнцами. Каждый мог их обидеть, и не у кого им было искать защиты. Единственное, что могло им помочь, это обычай старинного дружественного брака, который делал их родственниками.
И отцы Токо и Онно сговорились между собой обменяться на время женами и закрепить таким образом дружбу.
Они делали это открыто, на виду всего Нутэна, и все понимали, что отныне между двумя этими семьями возникло новое, освященное обычаем родство. Никто уже безнаказанно не мог обидеть одного, ибо на помощь к нему тотчас мог прийти другой.
Родились два сына - Токо и Онно - и никто в той и в этой семье в точности не мог сказать, чьи это дети. Удивительно было и то, что они походили друг на друга как настоящие братья.
Всю жизнь шли они рядом, рука об руку, вместе стали одними из первых комсомольцев Нутэна, соединили упряжки, когда надо было помогать челюскинцам, а потом вместе работали, перестраивали жизнь в старинном чукотском селении Нутэн.
И вот их дороги разошлись.
7
Тутриль приготовил магнитофон, проверил его, вытащил блокнот и авторучку. Сегодня обещала прийти бабушка Каляна и рассказать сказку. Конечно, это не то, что повествования Токо, но и такого рода образцы народного творчества тоже надо было собирать. А если уж говорить точнее, то весь известный науке фольклор чукчей был собран именно таким способом - записыванием вслед за рассказчиком. Магнитофон появился совсем недавно и произвел целый переворот в технике записывания текстов.
Рано утром Онно ушел на охоту, и Тутриль проводил его с чувством зависти и сожаления.
- Сделаешь свои дела - успеешь и поохотиться, - утешил его отец. - Весна запоздала, нерпа только начала вылезать на лед.
Это было тоже воспоминанием - проводы отца на морскую охоту. Весь этот ритуал раннего чаепития, снаряжения, когда надевались тонкие нерпичьи торбаса, кухлянка, белая охотничья камлейка, а поверх всего - эрмэгтэт, содержащий в себе акын - грушу из легкого дерева с острыми крючьями, чтобы доставать убитых нерп из воды, бечевки, костяные кольца, ремни, винтовка в чехле из выбеленной нерпичьей кожи и "вороньи лапки" - лыжи-снегоступы.
Проводив отца, Тутриль не стал ложиться спать, а занялся приготовлением к работе.
- Может быть, сначала бабушку чаем угостить? - спросила Кымынэ.
- Не знаю, - несколько растерянно ответил Тутриль. - Может быть.
- Она большая чаевница, - сказала мать. - Увлечется чаепитием и не станет сказки рассказывать… Что делать?
Каляна пришла неожиданно рано. Она принарядилась, словно шла на любовное свидание, - надела новую камлейку из цветастой ткани, а вниз - вязаную кофту, что недавно давали в магазине за сданную пушнину.
Кымынэ ревниво оглядела гостью и ехидно заметила:
- Кто же у вас пушного зверя промышляет, что ты такую кофту купила?
- Да внук мой - кладовщик, будто не знаешь, - добродушно ответила Каляна. - Зачем ему пушного зверя сдавать, ежели он и так все, что надо, может достать?
Кымынэ многозначительно посмотрела на сына и вышла на кухню, чтобы не мешать его работе.
- Дай-ка я сначала тебя как следует рассмотрю, - прошамкала Каляна. - А то в клубе ты далеко сидел да боком… Однако гладкий ты, как весенний лахтак. И упитанный… Чем же кормят тебя в Ленинграде, ежели ты такой толстый? А? Или работа такая твоя, все на месте сидишь?
- Он же научный работник, разве ты этого не знаешь? - с оттенком ревности произнесла Кымынэ, появляясь из кухни с чайником и чашками.
- И то, смотрю, прямо районный работник, - продолжала Каляна. - Такие вот оттуда и приезжают. И наш какой-нибудь, как станет руководящим кадром, так на глазах глаже становится… Может, когда все переедем в Кытрын, такие станем. Упитанные да гладкие.
Каляна засмеялась и принялась за чай.
Напротив сидел Тутриль и в ожидании, пока старушку посетит вдохновение, тоже прихлебывал чай.
Обеспокоенная молчанием, из кухни снова появилась Кымынэ и спросила:
- Бабушка, когда же ты станешь сказку сказывать? Тутриль ведь ждет.
- А ты не мельтеши перед глазами, не мешай, - сердито сказала Каляна. - Иди займись своим делом и не трогай нас.
Кымынэ хотела ответить что-то резкое, но сдержалась и, поджав губы, молча вышла в кухню.
- Ты потерпи, Тутриль, - тихо сказала Каляна. - Я вспоминаю… Я вспоминаю одну легенду… Ты слышал такое выражение - "он пошел по следу росомахи"?..
- Слышал, но не очень хорошо понимаю смысл, - ответил Тутриль.
Он попытался припомнить… Что-то неясное, отдаленное, словно полузабытая колыбельная. Тутриль считался в научных кругах признанным знатоком чукотского фольклора, но почему-то легенда о росомахе в его памяти почти не сохранилась. Должно быть, в ней не было достаточно яркого социального или исторического содержания.
- Да и откуда тебе знать, - кивнула Каляна. - Ты ведь уехал, еще не став взрослым человеком… Хотя и пошел по следу росомахи.
- По следу росомахи? - удивленно спросил Тутриль.
- Да, ты из тех, - загадочно произнесла Каляна, поставила чайное блюдце на стол и уселась поудобнее. - Энмэн…
Каляна вдруг остановилась и подождала.
- Почему не берешь ручку?
- Магнитофон пишет, - кивнул Тутриль.
- Такой маленький? Кыкэ вынэ! У нас в магазине продавались, но большие, тяжелые, пожалуй, потяжельше швейной машины… А этот такой маленький, будто книжка…
Наконец Каляна уселась поудобнее, но только произнесла "энмэн!", как громко зазвонил телефон.
Тутриль сердито взял трубку. Это была Долина Андреевна:
- Тутриль, ты не забыл, что сегодня у тебя встреча с читателями?
- Нет, не забыл, помню.
- И еще - после встречи с читателями я приглашаю тебя в гости, хорошо?
- Хорошо, хорошо, - торопился закончить разговор Тутриль, искоса поглядывая на нетерпеливо моргающую Каляну.
Он сел напротив и весь обратился в слух.
Но Каляна снова налила себе чаю и принялась молча и сосредоточенно пить.
Тутриль терпеливо ждал.
На пороге комнаты появилась Кымынэ.
- Ну что ты молчишь, бабушка?
- А тебе какое дело? - спокойно ответила Каляна. - Не к тебе пришла, а к нему… Да вот не получается что-то, - вдруг жалобно произнесла она. - Не приходит слово… Пришло было и вдруг ушло… Что делать?
Каляна искренне была расстроена и чуть не плакала.
- А вы не торопитесь, отдохните, соберитесь с мыслями, - успокаивал ее Тутриль.
- Да как собраться-то с мыслями, когда они разбежались, - причитала старуха. - Шла я к тебе как на праздник, наряжалась, думала - надо ему рассказать о следе росомахи, о людях, которые идут неведомыми тропами… Ведь что говорят - росомаха такой след делает, чтобы ее никто не мог настигнуть… И след этот ведет в неведомое, в непривычное. И тот, кто идет по следу росомахи, находит или большое счастье, или беду… Кыкэ вынэ вай… Совсем ушли слова.
Тутриль не менее бабушки Калины был расстроен.
А она уже стала собираться, натянула на себя камлейку, поправила рукава и пошла к выходу, продолжая сокрушаться:
- Не сердись на меня, Тутриль, в следующий раз приду…
Тутриль закрыл за ней дверь и вернулся к столу. Магнитофон крутился. Он сердито нажал на кнопку и сел у окна.
На крыше сельского Совета полоскался красный флаг из яркой синтетической ткани. Справа виднелся домик дяди Токо… Надо ехать к нему.
Собираясь в командировку, Тутриль решил записывать тексты только у настоящих сказочников, и это он обещал научному редактору будущего сборника. Конечно, можно за два дня выполнить весь объем работы, если пойти по пути предшественников, записывающих сказки и легенды от всех и без разбору. Но тогда эти записи не будут иметь настоящей художественной ценности, то есть того, ради чего, собственно, и создается устное произведение.
В тишине домика Тутриль вдруг услышал песенку. Пела мама. Старую полузабытую колыбельную, которую так любил Тутриль.
Мальчик вышел из яранги -
Вон какой большой,
Болой он поймал птицу -
Вон какой большой!
Он родился весной,
В самые длинные дни,
Под крыльями весенних сумерек,
На заре весны…
Тутриль включил магнитофон и на цыпочках подошел к раскрытой двери.