- Хотелось бы, - не сразу ответил Тутриль. - Но те, с кем я бы хотел встретиться, здесь больше не живут…
Онно поднял голову и долго смотрел в глаза сыну.
- Сейчас много говорят об охране окружающей среды и загрязнении природы, - продолжал Тутриль. - Оберегают чистую воду… Однако есть еще один источник, который для человека не менее важен, это наша древняя память. Сказки, легенды и предания. В быстром движении вперед мы часто оставляем позади драгоценное и нужное, тот чистый источник, который питал наших предков и нас на протяжении веков…
- Не только сказки и предания, но и язык начинают забывать! - сердито произнес Роптын.
- А время такое и вправду было, когда думали, что все наше - это ненужное, в коммунизме негодное…
- А язык - это знак жизни народа, - продолжал Тутриль. - Он может быть и орудием, иной раз даже более грозным, чем огнестрельное, и единственным средством, которое может выразить такое чувство, как нежность…
Коноп протянул было руку за строганиной, но тут ею настигла Долина Андреевна и заставила взять вилку.
- Это ты верно про язык говоришь! - заталкивая в рот стружки строганины, заметил Коноп. - Язык может быть и орудием демагогии!
Тутриль засмеялся в ответ на эти слова.
- Когда умирает язык, умирает и сам народ, - продолжал Тутриль. - Можно произнести много речей об уважении к человеку, к народу, но если сказать всего лишь несколько слов на его родном языке, можно сделать человека другом на всю жизнь…
- Во - это верно! - одобрительно сказал Коноп. - А то ведь иной человек приедет на Чукотку, до пенсии доживает и, кроме "какомэй", другого слова сказать не может…
- Когда я впервые услышал чукотский язык, - вспомнил Гавриил Никандрович, - я подумал: никогда мне не выучиться ему.
- Зато когда мы впервые услышали твое имя да отчество, так месяц учились выговаривать! - со смехом заметил Роптын. - У меня просто уставал язык выговаривать: Гавриил Никандрович. Как мы завидовали кэнискунцам, у которых заведующего факторией звали легко и просто - Иван Иванович.
Айнана встала.
- Ну, я пойду… А то у меня еще много дел, а завтра уезжать.
Айнана ушла, и некоторое время за столом было тихо.
- Бедная девушка! - проронила Долина Андреевна. - Такая способная, талантливая и несчастная…
- Несчастная? - с любопытством переспросил Тутриль.
- А что хорошего? - пожала плечами Долина Андреевна. - Живет со стариками в тундре.
- Трудно ей пришлось. - Роптын повернулся к Тутрилю: - Всю жизнь без матери: она развелась с первым мужем, когда еще Айнана была маленькой. Вышла за другого и уехала в Петропавловск. Айнану оставила старикам.
- Девочка сама по себе росла, - заметила Кымынэ.
- Нынче многие так растут, - сказал Роптын. - Только родится ребенок - его тут же забирают в ясли, потом в детский сад. В школу пошел - переселяется в интернат. В иных семьях дети только на бумаге числятся, а в домах ребячьего голоса не слышно… Вот недавно я был в тундре, в бригаде Тутая. Чую: что-то от меня скрывают. Потом увидел мальчишку. Года три ему. Оказывается, прятали его от меня, будто я враг какой-то… А в райцентре меня вот за таких ругают: нет охвата воспитанием…
Роптын тяжко вздохнул.
Коноп искоса глянул на Долину Андреевну, на стакан и вдруг сказал:
- Давайте выпьем за нашу школу] Только не за сегодняшнюю, а за ту, в которой мы учились.
Когда все выпили, Роптын сказал Тутрилю:
- Как выстроили новую школу, мы старую под клуб приспособили. Завтра мы тебе покажем наши танцы, споем песни…
- Надо Амману попросить, чтобы не уезжала, - напомнила Кымынэ. - Никто лучше ее не танцует.
Тутриль распрощался с гостями на крыльце домика.
4
На улице было тихо. Огромное, светлое от звезд небо сняло над домиками, приютившимися на берегу скованного льдом океана. Казалось, оттуда, сверху, из космической дали на заснеженную землю неслышно изливалась тишина, затопляя все - домики, голубые айсберги, сугробы, морское побережье, тундру, каждую ямку, звериную нору и синий след росомахи, протянувшийся от песцовой приманки к низким, скрытым под снегом ивовым зарослям на берегу реки.
На стук открыла Айнана. Она была как-то странно одета - в синем фартуке, обсыпанном чем-то белым, словно припорошенном снегом.
- Это вы? - удивленно спросила Айнана.
- Ты не ждала?
- Нет.
В комнате, возле окна, Тутриль увидел станок, куски моржового бивня, несколько готовых пиликенов, фигурок нерп, моржей…
- Это ты делаешь? - с удивлением спросил Тутриль.
Айнана молча кивнула. Она взяла со стола большой клык и подала Тутрилю.
- Узнаете?
Перед Тутрилем был Нутэн его детства: два ряда яранг на узкой галечной косе, три деревянных круглых домика, магазин и здание старой школы, выделявшееся и величиной, и блестящей крышей из оцинкованного волнистого железа. На морском берегу разделывали моржей, вытаскивали из воды вельботы, несли на плечах байдары. Возле школы толпились ребятишки, и среди них - учительница, высокая, худенькая, с длинными светлыми волосами. На лагунной стороне молодые парни кидали бол в пролетающие утиные стаи. Чуть дальше яранг, на пустыре, стоял ветряк - электростанция, вокруг - несколько домиков. Над домиками парил метеорологический змей с грузом приборов…
- Откуда ты все это взяла? - с удивлением спросил Тутриль.
- У деда сохранилась старая фотография, - ответила Айнана. - И еще - он много мне рассказывал.
Вглядевшись пристальнее в изображение старого Нутэна, Тутриль нашел отцову ярангу. На камне у стены сидел мальчик.
- Это я? - с улыбкой спросил Тутриль.
Айнана глянула через плечо.
- Может быть… Теперь переверните клык.
На другой стороне был изображен новый, сегодняшний Нутэн. Каменные дома косторезной мастерской, двухэтажная школа, деревянные домики - многоквартирные, голубые и серенькие одноквартирные, - такие, как у Онно…
Клык был раскрашен акварелью. Неярко, словно краски уже выцвели от времени. И в этой бледности красок было что-то трогательное, щемящее, как мимолетное, смутное воспоминание.
- А ты, оказывается, настоящий художник, - тихо сказал Тутриль, искренне пораженный увиденным.
Тутриль не знал, как себя держать, снова взял в руки клык, оглядел комнату. Если не считать станка - обыкновенное убранство современного чукотского жилища: кровать, шифоньер, стулья, стол, полка с книгами…
- Расскажи-ка подробно, как вы оказались в яранге, - попросил Тутриль и уселся на стул.
Айнана смахнула костяные крошки с фартука, придвинула ближе второй стул и устроилась напротив.
- Я приехала сюда, когда дед с бабкой уже были в яранге, - начала Айнана. - После окончания Дебинского медицинского училища я работала в Анадыре, в окружной больнице. Как-то получаю письмо от матери - она сейчас с новым мужем, моряком, живет в Петропавловске. Писала она, что с дедом что-то случилось, просила поехать в Нутэн, навестить стариков.
- А почему сама не поехала?
- У нее маленький ребенок, моя сестричка, - смущенно, с виноватым видом произнесла Айнана. Потом подняла глаза на Тутриля, улыбнулась и продолжала: - Приезжаю в Нутэн, и вправду ни деда, ни бабки в доме нет. В дверях палочка торчит вместо замка. Стала узнавать, что случилось. И рассказали мне все, что случилось между дедом и вашим отцом.
- Но из-за чего? - с нетерпением спросил Тутриль.
- Из-за переселения, - ответила Айнана. - Есть такой проект: Нутэн и окрестные селения перевести в районный центр и сделать один большой благоустроенный поселок… Называется это концентрация. Много разумных доводов приводили - там и дома большие можно построить со всеми удобствами, и работа всем будет…
- А что, здесь работы нет? - перебил Тутриль.
- Многие ведь кончили семилетку, а то и десятилетку, - с улыбкой ответила Айнана, - охотиться не хотят… А там - всякие учреждения, конторы, большая звероферма. Загорелись многие. Стали мечтать: вот, говорили, и в город не надо будет ехать, свой город построим в тундре… На собрании выступали, рассказывают, все единодушно… А вот дед встал и сказал про Наукан… Вы знаете?
Тутриль хорошо помнил Наукам - знаменитое когда-то эскимосское селение. Оно располагалось прямо на берегу Берингова пролива, на крутом обрывистом берегу, рядом с географической точкой мыса Дежнева. Тутриль хорошо помнил старый памятник русскому землепроходцу - большой деревянный крест и медную доску с выгравированным на двух языках - русском и английском - приглашением поддерживать этот памятник в знак уважения к подвигу Семена Дежнева. Науканские яранги стояли на такой крутизне, что в зимние дни люди едва не ползли по обледенелым тропам. С большим трудом выстроили там школу, магазин и полярную станцию… В пятидесятые годы, когда на Чукотке вместо яранг стали строить дома, было решено Наукан перевести в другое место… И тут была совершена непоправимая ошибка: науканцев в большинстве своем переселили в Нунямо, в чукотское селение, мало связанное с эскимосами. Вдруг вспомнились давно забытые распри, легенды и сказания… Науканцы стали уходить из Нунямо - селились в Лорине, в Пинакуле, уезжали в Уэлен. Разрывали давние родственные связи, распадалась веками скрепленная дружба… Во время весенней моржовой охоты старались заехать в древнее обиталище, высадиться на берег, побродить по старым, памятным тропинкам, посидеть на пороге родного покинутого жилища, глядя на широкий простор Берингова пролива… - Дед напомнил Наукан и сказал, что не хочет причинять горе своим землякам и поэтому голосует против переселения… Ну, и ваш отец накинулся на него. Стал обвинять чуть ли не в предательстве… Вы знаете, что дед и ваш отец дружили с детства. Даже, говорят, у них какое-то древнее родство.
- Ну, а ты-то почему здесь осталась, не вернулась в Анадырь?
- Как же я покину их? - пожала плечами Айнана. - Они же там совсем одни. Когда я приехала к ним, первое время никак не могла привыкнуть к яранге, к пологу: я ведь родилась в домике, а ярангу только в букваре видела… А тут - такая древность. Сначала все не так делала - жирник у меня коптил, костер то совсем не горит, то дыму полно в чоттагине… А с собаками сколько мучилась! Сколько раз пешком шла с середины дороги - опрокинут собаки нарту и убегут. А когда подружилась с вожаком - все стало хорошо. Теперь они меня больше понимают, чем некоторые люди… А вот охотиться и сейчас трудно…
- Как, ты и охотишься? - удивился Тутриль.
- А почему нет? - просто и спокойно ответила Айнана. - Деду одному трудно - охотничий участок большой. Училась ставить капканы, выслеживать зверя… Нынче у меня забота такая - появилась росомаха, повадилась таскать песцов из моих капканов. Никак не могу поймать ее, иной раз целый день иду по ее следу, а она все уходит… Я и нерпу стреляю… Видела несколько раз умку, но он под охраной…
- А не скучно в яранге?
- Некогда скучать, - ответила Айнана. - Когда непогода - из кости вырезаю пиликенов или вот разрисовываю клыки… Знаете, я зарабатываю здесь в несколько раз больше, чем в Анадыре, в больнице. Хватает на все.
Тутриль смотрел на Айнану и ощущал себя как-то странно, непонятно. Он и впрямь пришел, чтобы разузнать поподробнее о дяде Токо, об Эйвээмнэу, но его все больше привлекала девушка, такая непохожая на других.
- Ну а теперь тебе нравится жить в яранге? - спросил Тутриль.
- Коо , - пожала плечами Айнана. - Дело нравится, а сама яранга я не сказала бы, что нравится, хотя, наверное, у нее есть свои преимущества перед деревянным домиком. В пургу тепло, уютно, но помыться негде, стол поставить некуда, да и много других неудобств. Дед с бабкой не замечают всего этого - может быть, потому, что сами как следует еще к деревянному дому не привыкли.
- А Токо продолжает рассказывать сказки?
- Он не любит, когда это называют сказками, - ответила Айнана. - Да и по заказу он ни за что даже рта не раскроет. Иногда просишь, просишь, особенно в пургу, когда тоска, работать неохота, батарейки сели в приемнике, а он все отнекивается и даже сердится. Говорит: нельзя по принуждению рассказывать… Зато, когда находит на него вдохновение, заслушаешься… Я думаю, если бы он был по-настоящему грамотным человеком, он стал бы писателем…
- Вот и я, так думал, - улыбнулся в ответ Тутриль.
Ему не хотелось уходить отсюда, от этого спокойного и тихого голоса, от этого удивительного для него, нового ощущения непонятной нежности.
Перед ним на столе лежал моржовый клык с панорамой старого Нутэна, с родной ярангой, где он родился и вырос. Воспоминания детства мешались со словами Айнаны. Он вспоминал весенние горячие дни, когда мальчишкой он украдкой плакал, оставленный в море меж торосов взбунтовавшимися собаками. Он тогда возил моржовое мясо от кромки ледового припая в селение. Отцы охотились на вельботах, старшие ребятишки тоже находились при них, а вот младшие были заняты перевозкой сала и мяса. Трудная это была работа. Лед по всем направлениям был изборожден трещинами, покрыт лужами талой воды. Кое-где уже образовались промоины - дыры во льду до самой соленой воды. Как ни старались юные каюры обходить лужи и трещины, все же мокли с ног до головы… Как сладко было потом спать в меховом пологе, на мягкой оленьей постели! Никогда и нигде больше не доводилось Тутрилю так сладко спать.
И еще - собирание дров по берегу моря после штормовой погоды. Надо было встать на самой заре, когда восток только начинает слегка алеть. В темноте светился океан, слышалось шумное дыхание волн, и разгоряченное от сна лицо покрывалось студеными мелкими солеными каплями. Тутриль шагал по мокрой гальке. Ноги скользили и разъезжались, а глаза цепко шарили по берегу в поисках чего-нибудь светлого. Иногда это был обломок доски, бревнышко, обточенное волнами, иногда огромный ствол с обломанными сучьями, обломок борта лодки, дверь, железная или деревянная бочка… В эти часы вспоминались рассказы о редких удачных находках, когда счастливец находил целый корабль, нагруженный разными удивительными товарами.
Кроме дров, можно было найти ритльу - дар моря - дохлого моржа, лахтака или, если очень повезет, кита. Но такое редко случалось…
Тутриль нагибался, брал длинные петли морской травы и ел их, смачно хрустя. Потом, через много лет, впервые испробовав малосольные огурцы, он нашел удивительное сходство их со вкусом морской травы на берегу Нутэна.
Вспоминалась утиная весенняя охота, когда спозаранку снаряжались упряжки и охотники ехали к Пильгыну - проливу, соединявшему лагуну с морем. Там через безлюдную косу с тундровой стороны в море перелетали утиные стаи. Такая охота не считалась серьезной. Эта страда для Тутриля была одним из самых приятных детских воспоминаний…
А игры на лагуне, когда по свежему льду, отталкиваясь острыми палками, мчишься как ветер и через прозрачную поверхность видишь шевелящиеся и стелющиеся по дну травинки, сонных, укрывающихся на зиму рыб?..
- Я думаю, что деду все равно надоест в яранге, - убежденно сказала Айнана, - но ему надо побыть там… Он ведь не может без людей, без друзей. Да и бабка все время его пилит, попрекает…
- Как бы мне хотелось побывать в яранге, - сказал Тутриль.
- А вы приезжайте, - просто сказала Айнана. - Дед и бабушка будут рады…
- Ты думаешь?
- Я уверена, - ответила Айнана. - Они иногда вас вспоминают, ваше детство.
- И что говорят? - с любопытством спросил Тутриль.
- Ничего особенного, - вздохнула Айнана.
Тутриль с трудом заставил себя подняться.
5
В сенях толпились люди, но в зал еще не пускали.
- У нас был такой клуб! - с сожалением вспоминал Роптын. - Там была настоящая сцена. Красивый занавес из материи, похожей на шкуру неродившегося нерпенка, - бархат называется… Сгорел он…
- Отчего?
- От елки, - вздохнул Роптын. - В тот год нам самолетом привезли настоящую лесную красавицу. Хотели нарядить по всем правилам. Кто-то сказал - надо свечи зажечь, живым огнем украсить.
Тутриль посмотрел в окно. За покрытой снегом лагуной, за пологими холмами синели далекие горы.
Сюда он пришел первоклассником. Учителем был Роптын.
- Помните, вы вошли с классным журналом. Вон там висел портрет Ворошилова. Вы смотрели на него и причесывались. Потом вынимали изо рта табачную жвачку и начинали урок…
- А ведь и я начинал здесь учиться, - с улыбкой принялся вспоминать Роптын. - Еще в ликбезе. У Петра Петровича, а потом Валентины Дмитриевны. Не думал тогда, что сам стану учителем.
- Но ведь научили же и нас грамоте! - напомнил Тутриль.
- А ведь выходит, что твоя ученость начиналась от меня, - грустно улыбнулся Роптын.
- Что верно, то верно, - весело ответил Тутриль.
- И все-таки какая дерзость была у нас! И у твоего отца, Онно, и у Токо. Мы сразу все хотели переделать! Всю жизнь. Хотели все новое. Делали окна в ярангах, учились грамоте и даже новым танцам. Нынче молодые не такие… Вот возьми, к примеру, Конопа. У него шесть классов образования. Сравнить с тогдашним образованием - он прямо академик! Умелый механик, с вездеходом разговаривает как с другом… А Долины Андреевны побаивается. Признавался мне: стесняется, что по уровню образования не подходит…
- А она как?
- Тоже непонятно себя держит: вроде бы у них между собой ничего такого - дружба и товарищество. - Роптын огляделся. - А все знают, Коноп у нее ночует. Это, конечно, ничего не значит с точки зрения закона… Но хорошо бы по всей форме, с женитьбенной бумагой. А то взяли теперь привычку - без бумаги жить. Скажу тебе по секрету, многие не хотят получать женитьбенную бумагу, особенно многодетные.
- Почему?
- Потому что получают от государства пособие как одинокие матери, - пояснил Роптын. - Нашли лазейку. Живут по двадцать, а то и больше лет в незарегистрированном браке… А Конопу с Долиной Андреевной чего бояться? Детей-то у них нет!